Ирина Евгеньевна Кикина
Приятно тебя общать
III. Да будут обнимашки
Заходит как-то бог-вдохновитель к богу-созидателю.
– Здоров!
– Здоровей видали.
– Не в духе?
– Не в нём, не в себе, не в сыне, – вяло ответил созидатель затёртой цеховой шуткой.
– Я тебе несу вести о последних тенденциях в высшем свете.
Созидатель хмыкнул.
– И что же сейчас в моде?
– Обнимашки! – выпалил сияющий вдохновитель.
– Это что? – хозяин почесал кудлатую макушку.
– Лично ощущать не довелось. Те, кто пробовал, уверяют, что полный Рагнарёк.
Вдохновитель придвинул к себе облако попушистее, и удобно на нем растянулся.
– Ну что, заинтересовался? Только обнимашки просто так не ощутишь. Мы же бесплотные, надо людей сотворить. Вот я к тебе и пришёл.
– У меня творческий кризис, давай в другой раз.
Но непрошеный посетитель не хотел так просто уходить.
– А это у тебя что? Не люди случайно?
– Это не люди, это творческий кризис.
Вдохновитель прищурился.
– Очень на людей похожи. Хочешь, помогу? Вдохновлю?
Бог-созидатель безнадёжно махнул огромной рукой.
– Они какие-то вялые. Ничего не делают, только со зверюшками разговаривают. Даже размножаться не хотят.
Гость спрыгнул с облака, обошёл мирок, на котором идиллически прогуливались два человечка.
– Они разнополые?
– Как полагается.
– Разум? Чувства? Свобода воли? Способность творить?
– По образу и подобию, – послушно ответил созидатель.
Человечки приветственно помахали вдохновителю. Тот присмотрелся к ним ещё пристальнее и победно хлопнул товарища по плечу.
– Ну вот же! Нет понятия о добре и зле!
Огорошенный творец бракованных людей бросился проверять. И точно.
– И как я мог проглядеть? Ведь не первый раз свет от тьмы отделяю!
– Ничего страшного! – успокоил глазастый гость. – Запакуй как-нибудь покрасивше и подсунь человечкам. Они, наивные, скушают.
– Конечно, скушают. Абракадабра! Румпельштильцхен! Эйяфьятлайокудль!
И на ладони созидателя появилось очень соблазнительное яблоко.
– Всегда удивлялся, как вы это делаете, – поделился гость, заворожённо смотря на плод, явившийся ниоткуда.
– Я занимался с богом-логопедом, – гордо ответил созидатель, отправляя яблоко вниз.
Подождали. Помолчали. Понаблюдали.
– Слушай, действительно, очень вялые. Не берут! Давай я спущусь, подскажу им. Это что за костюмчик?
– Так, шалость. Набросок. Мужчина назвал это змеёй.
– Шик! Я мигом!
Бог-вдохновитель знал своё дело. Уже через несколько минут человечки съели яблоко, и что-то в них необратимо изменилось. Довольный подсказчик вернулся на облако со змеёй на шее.
– Если позволишь, этот прикид я себе оставлю. Попугаю парочку зазнаек.
– Да пожалуйста, у меня таких полно.
Людишки в растерянности рвали листья и делали себе одежду.
– Мы так никогда не дождёмся обнимашек, – заметил вдохновитель.
Созидатель нахмурился, и небо над человечками почернело, блеснуло, громыхнуло. Маленькие мужчина и женщина в ужасе прижались друг к другу.
– Вот это хорошо! Целуйтесь и обнимайтесь! – напутствовал их творец, прислушиваясь к ощущению обнимашек, наполнявшему его существо.
Гость прикрыл глаза и почмокал губами, смакуя новое удовольствие.
– Громыхни-ка ещё разок, чтобы им мало не показалось!
Впрочем, скоро оба пресытились обнимашками.
– Знаешь, все эти россказни сильно преувеличены. Приятно, да, но ничего особенного. Ну что, эксперимент удался. Можно теперь этих удалить.
Гость указал на трепещущих человечков.
– Ты знаешь, у меня ещё пара задумок есть. Пусть будут пока. Они на самообеспечении, я велел им самим добывать хлеб свой.
– А, ну отлично. Тогда до скорого.
Маленькие мужчина и женщина облегчённо выдохнули.
Но, как оказалось, рано обрадовались.
Всего через пару столетий бог-вдохновитель вновь посетил своего приятеля, принеся свежие веяния.
– Не поверишь, какую фишку придумали! Войну! Говорят, просто Большой Взрыв! Попробуем?
У бога-созидателя в глазах заплясали опасные огоньки.
Звёздный час
Не могу поручиться за точность, но видится мне, что так и будет.
В: – А я говорил, надо было заранее выехать!
Ч: – Надо было громче говорить.
Г: – Ребята, не ссорьтесь, без нас не начнут.
В: – Наивный! Этим палец в рот не клади, руку откусят.
Г: – А что, бывали случаи?
В: – У-у, чего только не было! Кровь в жилах стынет и волосы дыбом! И это у меня, а вы меня знаете.
С: – Так, отставить разговорчики. У нас, между прочим, очень ответственная роль.
Г: – Да, звёздный час, можно сказать.
В: – И мы на него опаздываем!
Ч: – Да расслабься ты, не гони лошадей.
В: – Если бы ты не собирался триста лет, я бы, может, и расслабился!
Ч: – Положим, тебе всё равно, как перед людьми показаться, но это ещё не значит, что остальным тоже плевать. Я, можно сказать, к этому дню целую вечность готовился!
Г: – Хватит, хватит! Если мы и опоздаем на пару минут, никто и не заметит среди общей шумихи. Нас все ждут; все, кто надо, в курсе. Что вы грызётесь, будто голодная свора?
В: – Всё, ребята, приехали…
Г: – Да-а-а-а, вот это приехали… Очуметь…
Ч: – Эй, я попросил бы!
С: – Ну что за люди! Чтоб они все сдохли! Я так и знал, что без нас начнут!
Всадник на бледном коне оглядел всеобъемлющий хаос и в сердцах сплюнул на многогрешную землю.
Лес рук
Витя никогда не попал бы в Лес рук, если бы не случайность во время скучной экскурсии на какой-то завод. Сейчас на месте левой кисти он видел неприятный обрубок, покрытый матово-серой коркой, которую напылили врачи «скорой». Витя поднял взгляд и осмотрелся, немножко не веря своим глазам. Было страшновато.
Вообще-то, «Лес рук» – это громко сказано. Так, рощица. Крепенькие деревца, и молодые, и толстоствольные, развесистые. Но все не выше среднего мужчины. Кора нежная, тонкая, тёплая. У одних розовая, у других чёрная, у третьих жёлтая – и всех промежуточных оттенков тоже. У тех, что посветлее, под корой просвечивают фиолетовые и голубые сосуды. Ручки, которые только проклюнулись, сжаты в кулак, на запястьях перевязочки. Ручки постарше, но ещё не совсем развившиеся, держали вытянутые пальцы кончиками вместе, напоминая нераскрывшийся тюльпан.
Витю за локоть вёл известный генетик-селекционер в замызганном белом халате. Надо было подобрать качественный пересадочный материал. По рассеянности учёный постоянно сверялся с медицинской картой мальчика: всё время забывал, какая нужна группа крови.
– Вам не страшно здесь работать? – осмелился спросить Витя.
– Чего здесь бояться? – откликнулся генетик, и принялся искать по карманам очки. Очки были на седеющей макушке.
– Ну… – неуверенно протянул невезучий экскурсант.
Многие руки явно были недовольны, что в рощу пришёл посторонний. Они потрясали кулаками, показывали неприличные жесты, пытались цапнуть. Притом на одном дереве могли быть и враждебные, и более дружелюбные: видимо, от разных доноров. Несколько чёрно-фиолетовых рук неуверенно помахали Вите бледными ладошками. Одна старческая, с коричневыми пятнами, потянулась ободряюще погладить. Некоторые явно настроились для пожатия, но Вите не хотелось вводить их в заблуждение: ему нужна была левая.
Взрослый нашёл-таки очки, водрузил на нос. Стоило ему отвести взгляд, и он уже забыл о юном госте. Пошёл проверять капельницу у чахнущего дерева. Пощупал пульс у двух-трёх непарных рук. Те отзывались на его движения, но совсем вяло – похоже, недолго им осталось. Из ленты со шприцами, перекинутой через плечо, как магазин какого-нибудь киношного террориста, генетик достал один, с розоватой жидкостью, и вколол самой квёлой руке. Похлопал по пясти, сжал пальцы. Подозвал ассистентку с тележкой, на которой позвякивали баллоны «Питательная смесь». Девушка понятливо выслушала указания и что-то записала в блокноте.
– А что будет, если дерево спилить? – спросил Витя.
Селекционер вздрогнул, вспомнил, что у него посетитель. Проворчал в усы, мол, я учёный с мировым именем и должен заниматься наукой, а не какими-то глупыми мальчишками. На это есть всякие администраторши, которых почему-то никогда нет. Вспомнил про медицинскую карту школьника, принялся искать очки. Очки были на носу.
– Что будет, если спилить? – допытывался мальчик.
– Будет красивый красный фонтан. И тридцать пар перчаток. И большая куча сырья для питательной смеси. Так, не забивай мне голову. Квадрат 10-А.
По пути к квадрату 10-А генетик несколько раз останавливался, чтобы сделать инъекцию чахнущим рукам, проверить кору, выговорить ассистентам. «Квадрат 7-А, четыре дерева на 11 часов – сухая кожа, увлажнить! Чёрное дерево на 3 часа – капельницу с успокоительным, они опять дерутся. Квадрат 8-А, оно всё-таки загнулось. Игната с пилой сюда».
Витя думал, что теперь, наверно, не сможет без содрогания смотреть зимой на «перчаточные» деревья. На ветру потерянные детские перчатки слишком похожи на живые.
– А ноги тоже так выращивают?
– И ноги, и всё, что хочешь. Сердечное дерево похоже на яблоню, а лёгочное – на рябину. Только мозги не выращивают. Так, – ученый остановился, сверился с карточкой, бегло осмотрел дерево, довольно кивнул. – Выбирай. Пока пришьём то, что есть. Родители твои решили, что хотят тебе твою же руку. Поэтому в лаборатории у тебя сегодня возьмут кровь, сделаем дереву прививку, и через два месяца рука созреет.
Витя нашёл левую руку нужного размера. Показал генетику. Тот достал портняжную ленту, обстоятельно обмерил и Витину, и донорскую руку. Хмыкнул, вытащил из своего магазина шприц с голубоватым веществом и вколол выбранной руке в запястье.
– Это обезболивающее.
– А осенью все руки опадают?
– Ещё скажи, на юг улетают, – криво улыбнулся взрослый и вытащил из кармана ручную электрическую пилу.
Витя поспешно отвернулся. Послышалось сердитое, влажное, хрусткое жужжание – и через минуту бледный школьник держал под мышкой холодный контейнер с пересадочным материалом. Путь до больницы при Плантациях трансплантации, заплаканную маму и нахмуренного папу, прилетевших к нему с другого континента, равно как и саму операцию мальчик помнил весьма смутно. Слишком было страшно. Зато через два месяца, когда созрела его собственная рука, Витя уже не боялся. Ни Леса, ни рассеянного генетика.
– Здравствуйте. Я Витя Чернышёв, помните меня?
– Что я, всех должен помнить? – буркнул тот в усы. Он опять не мог отыскать свои очки. Они висели на нагрудном кармане замызганного халата.
– Где-то здесь растёт моя левая рука. Я за ней пришёл.
Мальчик протянул свою медицинскую карту, кашлянул и указал учёному на очки. Тот резко напялил их на нос и принялся раздражённо листать Витины бумаги.
– Квадрат 10-А.
Витя уже без страха пожимал протянутые руки. Здесь мало что изменилось. Разве что на месте того чахлого дерева с капельницей теперь стоял тонкий саженец, весь усеянный малюсенькими кулачками с перевязочками.
– А что будет с этой рукой, когда её отрежут? – спросил Витя.
Генетик оторвался от изучения ногтей жёлтой женской ручки.
– Галя, ну сколько раз повторять: грязи под ногтями не должно быть! А тут хоть морковку сажай! Что, зря я, что ли, плакат повесил: «Мойте руки перед поливкой»?
Прибежала красная Галя с маникюрным наборчиком.
– Правильно. И постриги. А то исцарапают друг друга из ревности, как такие пациентам пришивать?
Селекционер обернулся, увидел школьника, опять полез ворошить карточку мальчика. Две шаловливые непарные руки изобразили над знаменитой головой оленьи рога.
– Квадрат 10-А, – подсказал Витя. Они снова зашагали. – Так что будет с этой рукой, когда её отрежут?
– Что-что… Крокодилам отдадут. Да не смотри ты так, шучу я. Просто переработают на питательную смесь.
– Жалко. Она хорошая, хотя и не моя. Может, её кому-то ещё пришить?
– А ты захочешь чужой щёткой зубы чистить?
– Но она же не щётка. Она живая. Разве можно её так?
Генетик странно посмотрел на школьника поверх очков. Потом покачал головой и принялся придирчиво ощупывать и измерять собственно Витин трансплантат. Руки – те, что росли повыше, – мягко гладили учёного по седеющим вихрам.
Уже через полтора часа Витя выходил из больницы при Плантациях с перебинтованным запястьем. Снаружи ждал папа.
– Как настроение, боец?
Витя широко улыбнулся и пока ещё неловко оттопырил вверх большой палец.
– Смотри, что я тебе привёз. – Он протянул сыну солидные часы с широким ремешком.
– Какие красивые! Спасибо, пап.
– Да, тут подбежал ко мне какой-то неопрятный в халате, передал тебе пакет.
Витя недоумённо посмотрел на отца. Потом осторожно раскрыл пакет и увидел довольно странное комнатное растение: левую руку в глиняном горшке. Рука держала записку с коряво-размашистым: «Полстакана молока в день». Витя погладил вдруг ставшие чужими слабые пальцы – теперь они уже не слушались мальчика, но преданно откликнулись на ласку. Улыбнулся, прижал к груди драгоценный пакет:
– Пап, ты же у меня самый-самый смелый? Давай ты скажешь маме, что теперь моя старая рука будет жить у нас на подоконнике?
Всё разрешено!
– Простите, кто последний в очереди на убийство? – спросил я толпу людей в тесном учрежденческом коридорчике.
– А вы в жертвы записываться или?.. – откликнулся старичок в буром костюме и с бородавкой на скуле.
– Да нет, я хотел бы сам.
– Все бы сами хотели. За мной будете.
Я пристроился за бородавчатым, украдкой оглядывая собравшихся. Больше молодых, конечно: кровь бурлит, душа требует справедливости. Вот как у меня, например. Тощенькая остроносая девушка решительного вида, нервный парниша, кучка студентиков, а к ним уже публика постарше: пара прокуренных мужиков, обрюзгшая тётка с недовольным лицом, один попугаистый эстет, оглядывающийся так, будто попал сюда случайно. Ну и прочие, менее колоритные персонажи. Удивительно, скольких совершенно разных людей может объединить жажда крови.
По цепочке мне передали фиолетовый химический карандаш.
– Это зачем? – удивился я.
Недовольная толстуха уничижительно фыркнула:
– Сразу видно: в первый раз в очереди. Запишите на руке свой номер. Вы что же, юноша, думаете один день тут стоять? Простота!
Я послушно записал продиктованные дедулей цифры. Он пошевелил моржовыми усами и мясистым носом и осведомился:
– А вы кого собрались с жизнью распрощать?
Я помялся, но ответил:
– Одного менеджера с работы. Всю душу вымотал, скотина.
– Тогда вас в корпус Г пошлют. Можете сразу там очередь занять. А вы как думали? На подачу документов не меньше недели уходит.
– Я взял отпуск за свой счёт.
– Предусмотрительно, очень предусмотрительно, – заметил эстет, дёргая бровями. Если бы это не был нервный тик, я бы записался за разрешением на нанесение побоев. Очень уж похабно у него с бровями получалось.
– А вы всю аргументацию собрали? – поинтересовался студентик с цыплячьей шеей.
Я показал пухлую папку со справками, протоколами, аудиозаписями, фотографиями, свидетельствами очевидцев и прочими обоснованиями моих претензий. Готовился я долго и обдуманно, семья во всём меня поддерживала. Родные считают, что надо недельку покуковать в очереди, чтобы стать настоящим мужчиной.
– А магарыч? – не унимался старичок.
– В официальных требованиях ничего такого не упоминалось! – возмутился я, мгновенно покрываясь по́том. Хотя что это я, ведь завтра тоже стоять. Вечером куплю.
– Простота!
– Что вы, молодой человек, это же неписаное правило. Мужчинам – дорогой коньяк и мясную закусь, женщинам – качественное вино и конфеты, желательно импортные, – просветил меня бурый дедок. – Купите и то, и то. Скорее всего, разрешитель будет женщина, и тогда вам останется, чем отпраздновать подачу документов.
Он хитро подмигнул. Я попросил карандаш, и к номеру на руке прибавился жирный крестик. Помолчал. Было неуютно: казалось, что все на меня косятся исподтишка и чего-то ждут. Откашлявшись, я обратился к дедуле:
– А вы кого хотите… ну… того?
Очередь расслабилась. Я всё сделал правильно.
– Молодой человек, привыкайте прямо говорить о том, на что, не стесняясь, просите разрешения. – Он снова пошевелил усами, довольный, что им интересуются. – Я на жену. Занял в две очереди: на развод и на убийство. И она тоже в две. Что-то ведь должны разрешить. С разводами обычно проще выходит, но тут не угадаешь.
– И не боишься, козёл, что я раньше тебя на убийство записана? – зашипела толстуха с недовольной миной.
Я посочувствовал старичку и мысленно пожелал ему удачи.
– Чего бояться, Лидуся? Разрешители тоже люди. Они как тебя увидят, сразу в моё положение войдут.
Публика загалдела, со всех сторон посыпались кому-то, наверное, любопытные мнения и для кого-то, наверное, обидные оскорбления. Я отключился от окружающего гама. Один папин знакомый сказал, что в такой очереди познал дзен и навсегда отказался от насилия. Работает теперь в приюте для собак. Созерцая трещину на стене, я понял, что и сам в скором времени смогу отрешиться от всего земного.
Напротив, на доске с гордым заглавием «Наши достижения», висел коллаж из газетных вырезок. Я подошёл поближе, чтобы прочитать.
«Кровавое убийство разрешено и совершено!
Испокон веков люди сталкивались с жестокими запретами. Это выразилось в религиозных текстах, мифах, шедеврах литературы: достаточно вспомнить Адама и Еву, Орфея и Эвридику, Ромео и Джульетту. Запреты подавляли человеческую природу, что в итоге неизбежно выливалось в конфликт: либо внутриличностный, либо конфликт с тем, от кого исходил запрет, – и в итоге это приводило к трагедии. Но наше правительство хочет видеть своих граждан счастливыми!»
Сразу видно, стажёр писал. Ишь, как подлизывается. А слог такой, будто с учебника по обществознанию за пятый класс содрал.
«В наше просвещённое время нет и не может быть никаких запретов. Есть только действия категории ПР, на которые необходимо получить разрешение. Сегодня речь пойдёт о человеке, который такое разрешение получил и осуществил свою мечту!
Алексей Иванович Лихих ещё 26 лет назад начал подозревать, что жена изменяет ему с соседом по площадке. “Примерно тогда же, – говорит счастливец, – я начал собирать аргументацию. Если посчитать, в сумме я провёл в очередях больше года, но это не остановило меня. Я хотел справедливости! И вот, наконец, получил разрешение на жестокое убийство любовника жены колюще-режущим предметом. Письмо пришло в мой 54-й день рождения, и это был лучший подарок в моей жизни!”»
До чего, наверное, у него была скучная жизнь и никудышные друзья, если ничего более приятного не подарили за полвека.
«Сосед Алексея Ивановича был оповещён о дате его предстоящей кончины ровно за месяц, согласно законодательству. За несколько дней до приведения разрешения в исполнение нам удалось взять у него короткое интервью. “Я и не подозревал, что Лёха знал и молчал всё это время. Меня давно уже мучит совесть, так что когда поступило извещение, даже как-то легко на душе стало. Сейчас я улаживаю дела, возвращаю долги и всё такое. Я считаю, Лёха в своём праве, и я готов отвечать за свои поступки”.
20 июля в присутствии двоих контролёров Разрешительного бюро Алексей Иванович отказался от права отступить и жестоко зарезал своего соседа кухонным ножом. Он нанёс 26 ранений по числу лет измены и обмана».
Здесь была вставлена красочная фотография Алексея Ивановича: ликующее, забрызганное кровью лицо, в руке поблёскивает тот самый колюще-режущий предмет, больше напоминающий не нож, а внушительный тесак.
«Мы спросили Алексея Ивановича, что он чувствует, вытирая кровь обидчика о его же брюки. Вот что ответил наш герой: “Я давно не был так счастлив! Я добился, чтобы общество признало мою правоту, и осуществил задуманное без колебаний. Призываю всех, кто ещё сомневается: не гоните лошадей, а подавайте аргументацию. Месть особенно сладка, когда твой план одобряют высшие инстанции. Это как индульгенция, понимаете? – Алексей Иванович попирает своей могучей стопой голову поверженного оскорбителя. – Я чист и абсолютно счастлив!”»
Гомон за спиной наконец унялся. Похоже, с ними уже можно общаться.
– Я ещё понимаю, когда кто-то хочет прикончить ближнего. Но чтобы записываться в жертвы?
– Им просто не дали разрешения на самоубийство, – подала голос решительная девушка с тёмными кругами под глазами.
– А что, везде такие очереди?
– Когда как, – вклинился студентик с цыплячьей шеей. – Вон, видите, толпа беременных во дворе. Эти за абортом. Но в то окошко меньше полугода не ждут: государство заботится о рождаемости. У меня сестра так стояла. Многое переосмыслила, всю школьную классику перечитала. Через два года, когда Сёму в садик сдала, защитила диплом по серебряному веку. Говорит, пока ждёшь, можно как получить образование, так и лишиться рассудка, пятьдесят на пятьдесят.
Прямо под окнами женщины на разных сроках обсуждали пелёнки-распашонки. Похоже, большинство приходило сюда исключительно ради компании, хотя была парочка таких, которые стояли из тупого упорства. Две будущие мамашки прогуливались по кусочку голой земли, вытоптанному до непробиваемой твёрдости. На остальных газонах торчали знаки «ПР».
Вдруг из корпуса напротив выбежал замухрышечный мужичок, победно расхохотался и принялся бешено скакать по ярко-зелёной траве, размахивая бумажкой. Беременные улыбались и сдержанно хлопали. Как радуется! Может, я не в ту очередь встал?
Рядом пристроилась решительная девушка, уложила острые локти на облупленный подоконник.
– Дорогого стоит, когда мужчина умеет добиться своего. Даже если это всего лишь право топтаться по газонам.
Наверное, надо спросить, зачем она здесь. Почему бы не сделать человеку приятное?
– А вы кого собираетесь убить?
– Бывшего, – просто бросила она. – Если честно, убивать его я не буду. Так и скажу разрешителям, даже отступительную заранее подпишу. На таких условиях они быстро одобряют. Пусть этот свинюк побегает месяцок с подпаленной задницей, осознает, какое он ничтожество, прощения попросит. А что? Волки сыты, овцы целы, госпошлина уплачена. Всем хорошо. И урод этот, может быть, поймёт что-нибудь и не будет больше так себя с девушками вести.
Я улыбнулся. Дерзкая!
– А я тоже убивать не буду. Даже разрешение необязательно. Достаточно, чтобы на работе слух прошёл, что я встал в очередь. Этот недопырок все штаны уделает и пасть свою поганую на меня больше не раззявит. Да и родные зауважают.
Девушка подняла на меня свои серо-голубые, обведённые кругами усталости глаза.
– Это правильно. Совсем по-другому на мужчину смотрят, когда он в очереди отстоял. У меня пара знакомых есть: они знали, что от армии никак не отмазаться, но аргументацию подали. Потом отслужили, вернулись, получили ответ от разрешителей и на стену повесили, как почётную грамоту.
Очередь за моей спиной зашевелилась. Из-за обитой дешёвым кожзамом двери появился парниша с огромной стопкой бланков и просветлённым лицом.
– Ну что? Ну что? – насели на него ожидающие.
– Сказали ещё несколько справок и свидетельств собрать, потом печати проставить, потом в корпус В, и ждать рассмотрения.
– Молодец! Так держать!
Прокуренные мужики похлопали парнишу по спине так, что часть бланков разлетелась. Тот улыбался, как помесь народного целителя и звезды среднего пошиба.
– Следующий! – приглушённо донеслось из-за заветной двери.
Толстая тётка поднялась и пошла в наступление, её муж в буром костюме напрягся и стал натужно хохмить. Я взглянул на часы. Такими темпами можно штаны насквозь протереть. Тщедушный мужичок за окном всё ещё гарцевал по газону, и мне тоже захотелось на воздух.
– Может, кофе попьём? – спросил я у решительной не-убийцы.
Она блеснула неотразимой улыбкой и согласилась.
