Ирина Евгеньевна Кикина
Приятно тебя общать
III. Чуяло беду сердце материнское
Юлия Андреевна звонила дочери нечасто, боялась ненароком разбудить Артёмку. Но бездействовать уже не было сил.
– Доча, что происходит? – с места в карьер рванула маман. – Говори сейчас же, он что, другую нашёл?
– Погоди, я на кухню уйду, – просипела Люда.
Прикрыла за собой дверь спальни, выдохнула, неслышно прокралась по короткому коридору мимо гостиной, где неотрывно работал Виталик.
На кухне устало опустилась на стул. Целый час Артёмку укладывала. Не так давно Люда открыла нерушимый закон материнства: чем дольше укладываешь, тем быстрее просыпается. Притом от малейшего шороха.
Хоть бы душ принять, а в идеале сварить компот, приготовить кашу на завтра, развесить бельё и немного потупить в «На связи». А тут мама со своими наездами… минус десять минут, если не полчаса.
Люда вздохнула и принялась мыть и резать яблоки. Дела никто не отменял, правильно? Говорить можно в процессе. А когда в руках нож, отвлекаться нельзя, так что в глаза дотошной маман смотреть необязательно.
– Доча, я жду!
– Ма, я устала. Артёмка температурит третий день…
– Ты не уходи от темы! Я давно за твоей страницей слежу! Вот чуяло беду сердце материнское! Почему Виталий не комментирует твои посты?!
На последнем слове маман издала такой пронзительный визг, что Люда аж подскочила. Хорошо, что пожилую фурию в модных очках сынишка не слышит.
– Ма, Виталик деньги зарабатывает.
Плюх! Тонкие яблочные дольки падают в чашу пароварки.
– У него ответственный проект.
Плюх!
– Нет времени комментить.
– Ладно бы, только не комментил! – негодовала Юлия Андреевна. – Но хоть лайк поставить родной жене руки не отсохнут! Я проверила. За прошлую неделю ни одного лайка от него на твои публикации!
Не в меру активная бабушка бурлила, словно вода для компота.
– Ты же знаешь, ма, он однокашник. Только недавно завёл страницу в «На связи». И то после долгих уговоров. Вряд ли он часто туда заходит… – мямлила Люда, горстями плюхая в кипяток замороженную облепиху.
– Не юли! – Мисс Марпл местного разлива погрозила наманикюренным ногтем. – Артёмкины посты он лайкает и комментит в обеих сетях! И кстати, твоих лайков я у Виталия тоже давно не вижу! Мать не проведёшь, мать у тебя ого-го! Я не вилкой суши ела, у меня хватает мозгов и в «Однокашниках» ваших мерзких зарегиться! Отвечай, что у вас произошло!
Люда захлопнула пароварку, убежала в ванную и позорно разревелась. Развешивая бельё, которое полдня ждало её внимания, хозяюшка вывалила всё, как есть. Обычное для молодых семей дело: постирала его свитер не на том режиме, свитер сел, ах ты такая, ах ты такой, да ты вообще готовить не умеешь, да на море мы не были с тех пор, как я забеременела… ну и вылилось по ушату дерьма на обе головы. И началась распроклятая игра в молчанку.
Вытирая красные глаза, Люда уже жалела о такой откровенности. Они-то с Виталиком помирятся (наверное), а вот маман запомнит и не раз припомнит этот разговор, эти слёзы, и то, что негодящий зять (к тому же, однокашник) кровиночку любимую обижает и тиранит. Но с другой стороны, кому ещё пожаловаться? Подруги все незамужние, не родившие, до них не дозвониться и в гости не дозваться. У них свои интересы. А в сетях надо постить только позитив, ведь их просматривают и при приёме в школу, и при отборе в вузы, и дальше, и дальше. Хочешь ребёнку достойное будущее – вкладывай в его страницу, как в свою. И в свою тоже вкладывай.
– Ма, это всё мелочи, быт. У всех бывает…
Юлия Андреевна мысленно похвалила себя за проницательность и своевременное вмешательство.
– Не удивляюсь. Давно подобного ждала. Эх, упустила я что-то в твоём воспитании, доча. Не привила любовь к готовке и порядку… Да в добавок ты за собой не следишь…
Люда опешила. «За собой не следишь»! Вы, мама, детей вырастили и живёте в своё удовольствие! Фитнес, спа и маникюр! Очки вон какие купили! А я тут ишачу, всюду с коляской, ни минуты на себя! Но вслух, конечно, примерная доча этого не сказала. «Почитай мать твою» и всё такое…
– …а к Виталию в друзья, поди, толпы однокашниц-вертихвосток отретушированных стучатся. Мужчина с образованием, с профессией, при деньгах. Даром что не бреется по полгода…
Теперь Люда за Виталика обиделась. Ну не бреется, и что? Ему нравится, жена не против, какое ваше, мама, дело? Опять же, не высказала.
– Что сопишь? – продолжала маман. – Гадости какие думаешь? Так вот, послушай мать, я жизнь прожила! Артёмку на ноги ставить надо, так что хотя бы пару лет потерпи. В садик сына отдашь, а там как хочешь. Захочешь – разведёшься, отсудишь квартиру и машину. Будет твой Виталик небритый алименты платить, а ты нормального зятя мне найдёшь, из нашей сети…
Тут уже Люда не выдержала. Тихо свистнула и прервала вызов, не прощаясь. Да как ты смеешь, мама, лезть в мою жизнь и кошмарные советы мне тыкать?! Да откуда у тебя только мысли такие берутся, да как язык поворачивается? Да как ты надоела, всё за меня решать!
Решительно прекратив нюни разводить, Люда умылась, причесалась. Проскользнула в спальню, на ощупь достала красивое бельё – единственный комплект, налезающий на её постродовую фигуру. Пшикнула капельку туалетной воды меж ключиц и задрапировалась.
Вошла в гостиную к мужу. Тот сидел, загипнотизированный делами виртуальными. Люда бесцеремонно сорвала с него очки. Виталик пробовал протестовать, но поперхнулся, едва охватив взором кружевную комбинацию, а нюхом – ароматную композицию.
– Если ты будешь на меня рычать и обижаться из-за пустяков, я… я… – начала Люда и запнулась, не зная, как продолжить.
Хлёсткие слова, так красиво выглядящие в популярных дамских пабликах, почему-то в реальной жизни сминались в неуклюжие комки. Хорошо, что муж попался умный и понял общую концепцию. Комбинацию и композицию.
Подошёл. Обнял. Пошептал на ушко, щекоча щетиной. И дальше было то, что принято выкладывать только в специализированных блогах.
А Юлия Андреевна ухмылялась себе под нос, барабаня маникюром по столу. Она не сомневалась, что завтра дочина страница расцветёт комментами от Виталика. Со множеством смайликов-сердечек.
Сейчас её больше интересовало другое. На странице подруги детства, Полины, стало слишком много цветочков и слишком мало упоминаний о муже (наверняка опять в запое) и о старшем сыне-шалопае (наверняка институт бросил). Предвкушая очередное захватывающее расследование, не в меру активная бабушка нырнула в сеть.
16 апреля
16 апреля Дарья Петровна отмечала День смерти. Вставала в семь утра, одевалась во всё новое и чистое, покрывалась белейшим платочком и шла в церковь. Отстоит службу, исповедается, причастится. Потом домой, счастливая и довольная. Соберёт напечённые с вечера пироги с капустой – и на трамвайчике ко внуку в гости.
Его семья уже давно знала старушкину причуду. Когда-то давно потомственная гадалка Степанида предсказала Дарье Петровне: жить будешь долго, а смерть к тебе придёт 16 апреля. Та смеялась сначала, потом, годам к шестидесяти, стала верить, а с шестидесяти трёх – отмечать. В этом году в двадцатый раз. С лёгкими изменениями сценарий повторялся: церковь, ко внуку, с подружками встретиться и себя порадовать. Внук, погрубевший, ожиревший и обабившийся, относился ко Дню смерти равнодушно – чудит старая, со всеми бывает. Правнуки были ещё совсем маленькие и каждому бабушкиному приходу с пирогами искренне радовались. Их мать раздражалась и про себя думала: «Скорей бы уж сбылось предсказание».
В этот раз Дарья Петровна сидела у внука часа три. Рассказывала семейные истории, показывала фотографии с никому не знакомыми размытыми лицами прошлого века. Перед уходом как всегда напомнила, где лежит письмо, которое нужно вскрыть после её смерти, где одежда, платок, иконка, где «гробовые».
* * *
Смерть носилась над полем боя. Очередная война была в разгаре, жатва обильная. Безносая по-стахановски ударно орудовала косой, смотрела на часы, считала каждую секунду, что вообще-то крайне несолидно, сверялась со списками, но времени – времени, которое никогда раньше не имело власти над дамой в капюшоне, – постоянно не хватало.
– Безобразие. Я не укладываюсь в график, – бормотала смерть. – Совершенно невозможно работать.
* * *
В два часа дня Дарья Петровна собирала давнишних подружек в кафе. Болтали, смеялись, шутили про 16 апреля, с наигранной весёлостью повторяли, какой это чудесный повод встретиться. Сначала не верили в роковую дату, потом убеждались и плакали, потом фаталистично выпивали винца и продолжали шутить.
Около шести вечера Дарья Петровна вернулась домой. Включила любимое кино, прихлёбывала какао и ждала. Ей было не привыкать.
* * *
Смерть едва волочила ноги, разбираясь с жертвами авиакатастрофы. График у неё был расписан по секундам, бесконечные перечни поставленных в очередь простирались аж на четыре года вперёд, и с каждой досадной помехой, с каждой незапланированной кончиной – ожидающих приходилось откладывать на потом.
* * *
Надушившись любимыми духами, Дарья Петровна читала и поглядывала на часы. Неужели опять прокол? Без двух минут новый день, а смерти всё нет. И вдруг посреди комнаты явилась фигура в чёрном плаще с капюшоном.
– Ну наконец-то! Я тебя жду-жду! – воскликнула бабушка.
– Вот и я твоя пришла, – буркнула смерть. – Готова?
– Давно. Но вообще-то я думала, ты с косой.
– Тьфу ты!
Смерть исчезла. Дарья Петровна торопливо помолилась перед иконой, схватила расчёску, два раза провела по волосам, потом кинулась на кухню отключать все приборы. Потом сообразила, что надо позвонить внуку, – рванула к телефону, но смерть появилась под задумчивые сонные гудки.
– В Камбодже оставила, – объяснила она. – Там у них мятеж, я после тебя снова туда заверну.
И тут труженица замерла, уставившись пустыми глазницами на часы. Одна минута первого. Смерть выронила косу, та стальным клювом впилась в паркет.
– Опять опоздала… Расплодилось людей – невозможно работать! Уж сколько наводнений, землетрясений, как ни стараешься вас проредить, а вы плодитесь и плодитесь! Все графики, все отчётности, все очерёдности летят ко мне, в тартарары! Ни вирусы, ни войны вам нипочём! У меня раковый больной третий год мучается, я к нему добраться не могу! К тебе уже пять лет не попадаю: то драка, то авария, то ещё что-нибудь! Камбоджа эта, будь она неладна…
– Подумаешь, на минутку опоздала, ничего страшного. Запишешь, что шестнадцатого…
– Да нет, это жульничество. Ладно, пора мне в Камбоджу. Но через год первым делом к тебе.
– Не надо первым делом. Я же не успею отметить твой День. Приходи вечерком. Я подожду.
И безносая исчезла.
Хорошо, когда тебя понимают и готовы подождать.
А хотела щенрика
Бывает, едете вы всей семьёй куда-нибудь на другой конец обитаемого мира к каким-то дальним (и географически, и генеалогически) родственникам. Из единомышленников – одна только младшая, вредная до невозможности, из развлечений – какой-то хлам позапрошлой эпохи, когда звёзды были молодыми. Мысли о вялотекущем путешествии угнетают, общение с семьёй раздражает, неведомые дальние тебе вообще не упёрлись: ведь сколько всего интересного можно было бы сейчас делать, так нет же!
И вот, где-то на середине фиолетовой в крапинку тоски под названием «взрослые-таки вырвались, но на приличный отдых не скопили», решает себя проявить высшая справедливость! И ваша колымага тарахтит от каждого чиха! И приходится остановиться на оживлённой станции, на перекрёстке всех мыслимых маршрутов и культур, куда стекаются путешественники, а с ними разнообразнейшие истории и диковинки. Вот тут-то и понимаешь, что быть подростком – безумно интересно!
Пока старшие болбочат над драндулетом и торгуются с туповатым ремонтником, я зову мелкую. Агауга недовольно топорщит иглогребень и булькает:
– Ну чего?
– Поплякали гулять!
– А как же вурки?
– А вуркам не скажем!
Она задумчиво перемигивает розовыми клиушками. Я ей вечно завидую: у меня клиушки жёлтые и совсем не такие слизкие.
– А на что гулять, если вуркам не скажем?
Я встряхиваю верёвочку с чусиками. Весь оборот копила.
– Я хочу себе щенрика. Или хвырёнка.
– Вурки тебя ощиплют и в реактор запихнут.
– А вот и нет! Они мне когда чусики дарили на начало оборота, булькнули: «Выбери себе, что хочешь».
Агауга болтает пляками:
– Сомневаюсь, что они имели в виду «тащи в дом мелких разумных».
– Не хочешь – сиди тут, – надуваю я фыхар. Тогда она соглашается и поспешно выковыривается наружу.
Мы медленно чвякаем по межпланетной станции, разевая квыри и восторженно гугукая. Сколько вокруг разных существ! Даже не поймёшь, где у них фыхар, что у них вместо иглогребня и зачем им столько пляк. Цвета всевозможные, голоса невообразимые, отовсюду чужая речь.
– Вот тут-то нам и пригодится уррисский! Не зря пять оборотов учили!
Застенчиво подплякиваю к высокому прохожему, напоминающему лысого щенрика, и болбочу, стараясь не коверкать уррисские сигналы:
– Многоуважаемоея разумноея! Будь столь любезнона подсказать мне, где находится лавка-где-можно-приобрести-домашнюю-живность-не-для-питания.
Незнакомец в два раза сморщивается и выпячивает что-то вроде распухшего квыря. Начинает со страшным акцентом гугнить. Я переспрашиваю, потом примерно уясняю и прощаюсь.
– Благодарю тебя, доброея разумноея! Пусть твой путь будет лёгок, а начинание успешно!
Я уважительно расставляю пляки. Вроде, моя форма прощания не может обидеть представителя другой системы. Прохожий пружинит с занятным скрипом, потом распрямляется во весь рост. Вот и хорошо.
Поспешно отступаю, пока не успела сделать, сблолботнуть или подумать какую-нибудь бестактность. Разговоры звёздных странников на уррисском всегда очень краткие и по делу: кому нужны межпланетные скандалы?
Мы с Агаугой не сразу доплякиваем до нужного места. Приходится пару раз остановиться и уточнить направление, да и вообще, на станции столько интересностей, что клиушки расщепляются и хочется потрогать, понюхать, обчамкать всё-всё-всё, что видишь вокруг. По дороге я то и дело передумываю насчёт подарка себе любимой, но твёрдо беру себя в квыри и упорно плякаю за щенриком. Или, может, лучше всё-таки гвугаря? Только чтобы породистого.
Ну вот, наконец, и зоомагазин. Мелкая гугукает и тянет меня в его влажное нутро.
– Теперь я буду булькать! – заявляет она. – А ты молчи и учись!
Агауга подчвякивает к волнующемуся возвышению, на котором перебирает пляками и квырями продавец. Он толстый, многослойный и мягкий на вид.
– Приветствуем тебя, уважаемоея разумноея! Моя ближайшая-родственница-моего-порядка-моего-пола хочет приобрести интересную домашнюю живность для постоянного пользования. Будь столь любезнона, помоги нам сделать выбор.
Мелкая что-то напутала с тонами и не там растянула звуки. Тоже мне, молчи и учись! Даже я едва поняла, что она булькнула.
Продавец пузырится и болбочит в ответ, на куда более чистом уррисском:
– Приветствую и вас, молодые разумные! Я сужу, вы с Араукана, а значит, имеете право говорить со старшими, держать при себе деньги и совершать розничные покупки. Это удовлетворительно.
Он гудит, и на свет выплывает несколько клеток, аквариум, полый кристалл, свёрток и прочие контейнеры.
– Вы сделали любопытный заказ. Но если клиент любит опасную живность, моя задача – помочь емуей определиться.
Я обеспокоенно распрямляю и укладываю иглогребень. Показалось, или он булькнул «опасную»? Значит, Агауга не так применила тоны и растягивания. Мелкая тоже пожимает иглогребнем, но исправить ошибку не решается. Иначе не спасёт никакая подчёркнутая уррисская вежливость.
Успокаивающе касаюсь розовых клиушек мелкой. Ничего страшного. Посмотрим опасных, а потом попросим обычных. Щенрика там или гвугаря. Или хвырёнка. Пятнистого.
– Свою рекомендацию я основываю на собственном суждении о том, что может считаться опасным на Араукане, и предлагаю эту услугу безвозмездно и без намерения обидеть, – заученно тараторит он в регистре уррисского для юридических контрактов.
Потом замолкает и смотрит на меня, будто чего-то ожидая. Ну конечно!
– Я принимаю рекомендацию как таковую, непредвзято и добровольно! – откликаюсь я в том же регистре. Мелкая одобрительно сплющивает фыхар.
Ко мне прижурчает полый кристалл. Внутри что-то клубится и вихрится.
– Это у обыкновенный, – гордо бугрясь, поясняет продавец. – Очень редкое существо. Издаёт звуки, приятные для слуха большинства арауканцев. Излучает энергию. Опасным становится в период размножения, когда разряды становятся мощнее и бьют по движущимся объектам. Неприхотлив и миловиден.
Я изучаю у обыкновенного. Интересно, можно его приспособить, чтобы колымагу заряжал? То-то вурки будут довольны!
– Вот это, – продолжает продавец, подталкивая ко мне свёрток, – аламанский шфрыгль. Очень занятное существо, ещё никто не сумел зафиксировать всех его трансформаций. Они происходят каждые семь уррисских дней. Жаль, что именно сегодня он закуклился. Об этом звере можно написать не один научный труд, очень непредсказуемое и, если можно так выразиться, изобретательное создание. Минус: нужен многофункциональный, крепкий вольер с широким диапазоном условий. И пищу каждый раз приходится подбирать новую. И если вырвется, много мороки. Опасен, смертельно опасен.
Мы с мелкой отодвинулись от шфрыгля. Показалось, что он на нас смотрит.
– Вот в этой симпатичной коробочке синелапый аилоид. Плюётся солью. Насколько я знаю, она разъедает покровы арауканцев?
Агауга чуть не выколупалась из магазина. Удержала её только необходимость соблюсти все правила вежливости.
– Вот этот красавец агрессивен, силён и ограниченно разумен. Породистые лючонги – удовольствие не из дешёвых. В ярости они не разбирают своих и чужих, поэтому ценятся как бойцовские животные. В других отношениях практически бесполезны.
Зверёк порыкивает, играет мускулами многочисленных пляк, мощно грохается на пол клетки и рвёт подстилку, разбрасывая в стороны мелкие клочки.
– А это кто такой? – зачарованно булькает Агауга. Её квырь указывает на последнюю, самую крепкую клетку.
– Уууу, уважаемоея! Ты выбралола опаснейшее животное в обитаемом мире.
Обчамкиваю опаснейшее животное. Сравниваю с теми, которых нам уже представили. Как-то не впечатляет. Вон, бойцовский лючонг хотя бы на прутья бросается, а этот сидит, почти не движется и смотрит.
– Как оно называется?
– Тщще-ло-ек! – внушительно клокочет продавец, выпуская струйки жёлтого пара.
– Оно не выглядит опасным, – болбочу я.
– Араукан находится на отшибе, и до вас они пока не добрались. Один тщще-ло-ек, возможно, хрупок и тщедушен, но когда их много, они налетают жадно и безжалостно, подминая или сметая всё и вся. Я бы не стал его предлагать вам, уважаемые, но вы просили опасных животных. И вот.
Существо бледно-розового цвета, с четырьмя пляками, со странными наростами и совсем не слизкое, вызывает что-то вроде брезгливой жалости. Тщще-ло-ек распрямляется и подчвякивает к толстой прозрачной стене, отделяющей его от мира.
– А что он умеет? – спрашиваю я, будто против воли. Агауга предостерегающе раздувает фыхар и раскрывает иглогребень.
– Он разумный. Знает несколько фраз на уррисском. Если с ним заниматься, выучит ещё. Умеет издавать забавные звуки и плавать.
– Плавать! – изумляется мелкая.
Прикладываю квырь к прозрачной стене клетки. Тщще-ло-ек повторяет движение и с трудом скрежещёт:
– Приветствую тебя, многоуважаемоея клиент.
Голос его звучит приятно, необычно и грустно.
– Скажи, сведущеея продавец, как за ним ухаживать?
Агауга хлопает фыхаром и чуть слышно хрипит: «Ты что!» – но я не обращаю внимания.
– Для арауканцев труда не составит. У вас на планете приемлемые для тщще-ло-ека условия. Для жизни ему нужны воздух, вода, пища. Для здоровья свет, движение и общение. Кормить можно смесью для щенриков или хвырят. Если ты, достопочтенноея клиент, приобретаешь этот экземпляр, в подарок идёт брошюра по уходу.
– Я беру, – булькаю я. – Сколько, многоуважаемоея?
* * *
Алекс покачивался в прозрачной коробке. Арауканский подросток тащил его прочь из ненавистного магазина, весело бормоча на своём языколомном наречии. Второй инопланетный детёныш, кажется, был недоволен покупкой. Алекс старался не думать, что будет, если родителям не понравится такое приобретение или если новая игрушка вскоре наскучит этому странному существу, слепленному из всего, что есть в природе неприятного.
Он силился наслаждаться редкими лучами чужих звёзд, а мысли просто отбросить. Когда ты один против всех и не можешь повлиять на события, мысли – это только удары молотка по тонкой перегородке, отделяющей тебя от безумия.
А ещё он заставлял себя не думать о прошлом. О том, как всё было роскошно, лихо и красиво. Особенно по сравнению с тем, где и кем он оказался сейчас. Не думать. В этом спасение.
Все знали, что Империя Людей умеет воевать и убивать. Мало кто знал, как быстро, изощрённо и надёжно она умеет избавляться от предателей.
