Ирина Мухаметова
Горький – детектив
– Так я думаю, Константин, видел он что-то, потому что оба раза поблизости вертелся, то есть когда Иван Семенович и Нил отравлены были, может, даже шантажировать кого-то начал…
– А что вы что про Павла Власова думаете?
– Что тут думать? Павел твердит, что Юлия ему не нужна, но правда ли это? Хотя она такая женщина, уж, вы мне поверьте, которая никого не может оставить равнодушной.
– Может быть, может быть… Но для меня лучше моей Прасковьи Ниловны никого нет!
– Кстати, а вы знаете, что Власов в своей типографии печатает?
– Вы про что это?
– Так знаете или нет?
– Вроде листовки для рабочих и еще что-то…
– Вот именно, Сатин. Еще что-то! И про это мог и Нил узнать, и тот же Двоеточие.
– Я понимаю, на что вы намекаете, видел как-то несколько фотографий. Но я знаю, что это приносит хорошие деньги, хоть и незаконно, и Павел печатает их для общего дела, чтобы средства были.
– Константин, вы же умный человек. Неужели вы даже не допускаете мысли, что там вообще не печатают листовки, а только вот такие картинки? Я ведь тоже давал и даю на типографию деньги, и прибыль мы с Павлом до сих пор неплохую получаем.
– Но ведь я разношу свертки по фабрикам и заводам …
– Как будто рабочие таким товаром не интересуются …
– Понимаю.
– Тогда тот же Двоеточие, если об этом узнал, мог просто рассвирепеть, он же на благородное дело деньги давал.
– То есть вы хотите сказать, что Павел мог из-за этого и его, и Нила на тот свет отправить?
– Конечно. И совсем не из-за Юлии, а лишь потому, что не хочет больше в тюрьму садиться.
– А Луку тогда за что на тот свет отправили?
– Так вы же знаете, что он у них во дворе жил, мог тоже что-то узнать, что-то заметить… Старик хитрый был. Вполне возможно, что и какую-то выгоду захотел получить.
– Вы правы…
И они оба замолчали…
Тем временем, развязка истории неумолимо приближалась. И началась она с того, что Суслов опять пришел к Власовым, чтобы в очередной раз поговорить с хозяином дома. Но тот как раз собирался куда-то уходить.
– Павел, подождите.
– Что вам?
– Руины-то мне продадите или нет?
– Вы опять о том же?
– Конечно, я про них забывать не намерен. Может, подпишите бумагу? Я и деньги, которые вам обещал, принес.
– И сколько?
Суслов назвал сумму. Павел присвистнул.
– Удивили. Ладно, пойдем в дом. Мать в город ушла.
Павел быстро взбежал на крыльцо и отворил дверь. Суслов еле-еле поспевал за ним. Тот прошел к себе и сел за стол, взял ручку и обмакнул ее в чернильницу.
– Деньги сюда положите.
– Вот!
Суслов вынул из кармана увесистую пачку. Павел ее пересчитал. Потом протянул руку.
– Давайте!
Петр Иванович аккуратно развернул сложенный лист и разгладил его рукой на столе.
– Здесь, что ли, подписывать?
– Да. И вот тут еще. И тут. Дату не забудьте поставить.
Власов расписался, а Суслов потряс бумагой, чтобы чернила высохли. Павел усмехнулся.
– Значит, дело сделано. Пошли.
– Что это вы вдруг согласились?
– А теперь уж все. И так хоть мать не будет жить в бедности!
– Вы не беспокойтесь, я между вашим домом и развалинами забор поставлю, и вход со стороны реки сооружу. Там тихо будет, я же в них музей для горожан сделаю.
– Музей? Забавно!
– Да что это сегодня с вами? Слишком вы какой-то веселый, что ли!
– Пойдем, на берегу посидим. Уважь уж!
– Пойдем.
Они спустились к Волге и сели на лежащее недалеко от воды бревно.
– Ухожу я.
– Куда?
– Совсем ухожу.
– Уезжаете, что ли?
– Нет. Тут останусь.
– Что-то я вас не понимаю.
– Потом поймете.
– Слушайте, дело уже давнее, но вы не знаете, как на сеансах блюдце от одной буквы к другой двигалось?
– Ах, вы об этом…
– Всю голову я сломал, но так и не понял, как такое могло получаться.
– Ладно, сделаю еще одно доброе дело. Это я приспособление такое соорудил, покумекал немного и вот результат, ногой я его двигал. За руки-то меня ваша супруга и Лена все три сеанса держали. Притом слово «отец» у меня получилось случайно, а потом вспомнил я свою жизнь… Сколько мы с матерью пережили…Поэтому следующим словом стало – «сын» …
– А посмотреть на него можно? На приспособление то?
– Разобрал я его уже, оно мне теперь без надобности, или вы опять хотите спиритические сеансы в развалинах проводить?
– Нет, что вы… Но как вы такой хороший, честный, как вы могли…
– Я-то? Честный? Так пусть будет вам известно, что не литературу, запрещенную властью, я печатаю в своей типографии, а картинки и фотографии, на которые все мужики западают.
– Да ну!
– Вот вам и да ну! Надоело мне, знаете ли, в нищете жить! Поклялся я на каторге, что выбьюсь из бедности, поумнел, знаете ли…
– Так вы, значит, отказались от тех идей, про которые на суде говорили, я вообще-то читал вашу речь, интересовался…
– Жизнь научила… Но почти всем, кто мне деньги на типографию давал, я говорил, что печатаю листовки для фабрик, даже, действительно, несколько штук самолично изготовил. Тому же старику Ивану Семеновичу они очень понравились, он даже еще что-то хотел почитать подобное, а где взять-то? Мне на это время тратить зачем было? И Нил тоже что-то подозревать стал, не глупый же он был.
– Нет, вы меня удивили…
– Словом, запутался я! Хотел даже продать типографию, но кто-то уже все узнал… Так что меня теперь или рабочие, как предателя, прикончат, или мне на каторгу опять идти! Выхода-то нет, и уехать некуда, везде найдут…
– Да, дела… Даже не знаю, что вам посоветовать. Да вы меня и не послушаете!
– Как же вы не понимаете, Петр! Произошло еще кое-что.
– Что?
– Следователь сказал, что ему известна правда, и он может ее доказать.
Но Петр Иванович, похоже, в этот раз его слова не услышал, потому что думал о чем-то своем.
– Еще раз спасибо вам за развалины, Павел. Пойду я. Дел теперь полно у меня будет. Да, спросить еще хочу, а не выпить ли нам с вами сейчас шампанского! Поднимем, скажем так, бокалы за удачную сделку? А?
– Нет, спасибо. Но вспоминайте меня хотя бы изредка добрым словом, мне того и довольно будет.
– Это уж я вам обещаю.
И Суслов стал подниматься вверх от реки. Вдруг он обернулся. Павел в это время доставал что-то из кармана куртки. Неожиданно Петр Иванович все понял и побежал к нему обратно.
– Павел, не надо!
– Да, хотел вам еще сказать, что моя мать тоже все знала.
– Что знала?
– Все.
Власов же, говоря это, старался открыть небольшую склянку с чем-то белым, но пальцы его не слушались.
Суслов кинулся к нему и попытался отнять у него проклятый флакончик, но тот не давал ему это сделать. Кончилось все тем, что они схватили друг друга за грудки и начали драться.
А Петр Иванович был хоть и интеллигент, но из народа, поэтому Павлу Власову доставалось крепко. Но неожиданно он как-то извернулся, чтобы поднять выпавшую у него из рук склянку, схватил другой рукой лежащий на земле и кинул его в Суслова. Тот упал на землю. По лбу у него потекла кровь.
Павел же быстрым шагом, не оглядываясь, пошел вдоль берега.
Но к ним уже спешили Ниловна, Елена, Юлия, Сатин, а впереди всех бежал Самгин. Откуда только они здесь взялись?
– Власов!
Потом Клим Иванович склонился к Суслову. Тот не шевелился.
– Павел, стойте!
Тот повернулся.
– Петр Иванович убит, вы его убили…
– Убит?
– Да.
– Я этого не хотел. Простите!
Он стал спускаться к реке и, наконец, открыл злосчастный пузырек. Клим всех спросил.
– Что это он делает? У него в руках револьвер, что ли?
Кто-то тихо ответил.
– Яд.
Самгин помчался вниз.
– Власов, не надо!
Но было уже поздно, тот остановился и высыпал порошок в рот. Потом Павел повернулся к Волге, закачался, сделал несколько шагов по воде и упал.
Все было кончено.
Потом приехал следователь … И он совсем не удивился самоубийству Павла, объяснив это тем, что у него уже давно имелись убедительные доказательства причастности Власова к уходу трех человек. Да, он действительно предложил ему во всем сознаться, но тот выбрал другой путь. Что ж, это его право.
Суслов Петр Иванович, по счастью, выжил, хотя потом долго болел, но, наконец, и он пошел на поправку.
Пелагея Ниловна же, еще длительное время, встречая его и видя небольшой шрам у него на лбу, сразу вспоминала про каинову печать, но никогда об этом никому ничего не говорила.
Самгин неожиданно для всех взял на себя похороны Павла и все расходы по лечению Петра Ивановича, а они оказались немаленькими, потому что считал, что это именно он подтолкнул первого к самоубийству, сказав, что второй был убит.
Когда же Суслов поправился, он, как и обещал Павлу, сделал в развалинах музей, который стал очень популярным у горожан. Тем более, что интерес к нему подогревают слухи о том, что здесь однажды ночью видели сидящих кругом убиенных Двоеточие, Нила, старика Луку и как-то странно двигающих руками…
Дела у Клима Ивановича тоже пошли неплохо, потому что после того, как типография полностью отошла ему, он теперь издает толстые книжки и много еще чего, да и то, что печатал когда-то Павел Власов, тоже без внимания не оставляет.
Ниловна и Сатин поженились, и, хотя денег у них после ухода Павла было довольно, они пристроили к дому чайную, в которой посетители музея Суслова пьют чай с известными всем пирожками. Также доход заведению приносят зрители, которые приходят смотреть спектакли, которые опять стали играть на подмостках рядом с их домом.
Елена Николаевна стала там теперь примой, и студенты буквально носят ее на руках, как когда-то Юлию, что ей очень льстит.
Также она часто вспоминает произошедшие трагические события и всегда убеждает себя в том, что ей почти не в чем себя упрекнуть, потому что она правильно действовала в те дни. И лишь изредка корит себя за последний разговор с Пашей, то есть за то, что не обратила внимание на его слова о том, что за ним кто-то следит… И возможно об этом ему надо было сказать следователю, а она его отсоветовала…
О переезде в Москву Лена больше не вспоминает, тем более, что у нее все-таки закрутился страстный роман с Самгиным, который ее вполне устраивает и в денежном плане и, скажем так, в душевном.
Зато Юлия Филипповна стала теперь часто ездить по монастырям и другим святым местам, и везде о чем-то долго молится, как будто замаливает какие-то страшные грехи.
И так как жена Суслова больше не принимает участие в спектаклях на любительской сцене, ее страстью стало участие в благотворительной деятельности Нижнего Новгорода, и в настоящее время ни один сбор средств и ни одна лотерея для нуждающихся без нее не обходятся.
С мужем они живут дружно, и иногда ее даже можно застать за чтением какой-нибудь исторической книжки из его кабинета.
Словом, все как-то сложилось…
Только вот Сатин еще долго оставался при своем мнении, и не верил в то, что Павел убийца, и пытался найти другое объяснение случившемуся, но потом и он смирился с тем, что сказал следователь.
И на этом пока все!
