Ирина Муравская
Сводные. Поиграем в кошки-мышки?
Глава третья. Розовая пантера и деловое предложение
POV КРЕСТОВСКИЙ
Вот же чумичка бесстрашная! А силищи, главное, откуда столько? Отвечаю, я хруст собственной кости слышал.
Прокушенный палец нарывает и дергает, ежеминутно напоминая о себе. И о придурковатой пигалице. Слава богу мне мозгов хватило засунуть ей в рот только его. А если бы что другое?
И вот теперь она ускакала наматывать круги по закрытой территории коттеджного поселка, слепя розовым задом. Еще и мамашу с собой прихватила, в компанию.
Отец уехал на очередное внеплановое совещание, а я от скуки подыхаю, играя с валявшимся на веранде теннисным мячиком и продумывая план мести. Карина же, надеюсь, понимает, что мы лишь разогреваемся?
Карина Скворцова.
Двадцать лет. Учится, вот же неожиданность, в местном художественном вузе. Решила, видимо, пойти по стопам родительницы. Катается на шестой бэхе. Уже не свежей, но в отличном состоянии. И той же вырви-глаз расцветки, что и ее прическа.
Дерзкая, без комплексов, знает себе цену и может за себя постоять. Принцесса с прибабахом, которую нет нужды спасать от дракона. Это бедолагу дракона стоит спасать, иначе крылатый ящер схлопочет инфаркт.
Что и бесит, и отчасти раззадоривает. Больным ублюдком покажусь, но я прям ловлю кайф от возможности переругиваться с ней вот так. Другого адреналина-то в жизни пока не хватает.
Кстати, об этом…
Раз уж я снова в городе надо промониторить обстановку. Старые контакты хоть и остались, но актуальны ли они еще?
– Кто звонит и чего надо? ― на весь салон раздается недовольный, но легко узнаваемый картавый голос. Судя по всему, сонный. Дрыхнет еще? Спросонья не продуплился или зазнался? Раз своих не узнает.
А, да. У меня ж номер давно другой.
– Борзый, живой? ― приветствую старого знакомого, выруливая к заднему двору родного дома. Решил совместить приятное с полезным и заехать к матери: проведать, а заодно шмотки старые прихватить. Приехал-то, считай, налегке. ― Надо же. Думал, ты давно ноги двинул.
– Крест, ты че ль? Во дела. Уж по кому похоронка плачет, так это по тебе. Как исчез с переломанными костями, так два года ни слуху, ни духу.
Исчез. И, будем честны, мое отсутствие мало кто заметил. Включая Борзого. Не тот это кореш, которому вечерком звякнешь и будешь за жизнь перетирать.
Как выяснилось после той аварии, друзей у меня вообще никогда не было, потому что ни одна собака в больницу не пришла проведать без пяти минут инвалида.
– Как исчез, так и вернулся. И снова в строю. Ты еще общаешься с теми, кто организовывает ночные заезды или вышел из игры?
– Обижаешь. Я всегда в строю. Правда шмонают нас в последнее время люто.
– Вообще похрен. Маякни, как назреет что-нибудь интересное. Я на какое-то время задержусь в городе.
– Добро.
– Тогда на созвоне, ― сбрасываю вызов, глуша попутно и двигатель. Прибыли.
Родные пенаты, отчий дом, логово разведенки ― хрен знает как теперь называть это место. И вот вроде бы ничего внешне не изменилось, коттедж как коттедж, но стоит зайти внутрь и грудную клетку сдавливает пустота. Или ностальгия?
Я ведь помню, как здесь было раньше. Всегда шумно, всегда много гостей. Отцовские званые обеды со спонсорами, мамины бабские посиделки за бриджем.
А сколько вечеринок устраивалось в школьные годы, когда предки сваливали отдыхать? Вечеринок, залитых бухлом и достойных получить премию «AVN Awards» за достижения в порно-индустрии.
Например, вон в том джакузи две подружки-нимфоманки отлично старались, доставляя удовольствие всем желающим. А в нашей бане я, наконец, поимел одноклассницу, что не давала мне класса с седьмого.
Ох, как я за ней бегал, высунув язык! Ухаживал всеми доступными способами, будучи уверенным на тот момент, что это и есть та самая настоящая любовь.
Увы. Интерес оказался надуман и быстро сошел на нет, когда оказалось, что кроме функции недотроги в той красотке не было ничего особенного.
Тупая как пробка и такая же пресная. Зато приставучая. Потом еле отделался от нее. И ее когтей, желавших вцепиться мне в глаза, когда она застукала меня с другой.
Короче, да, было весело. Теперь же ни души. Где вся обслуга? Где садовник, где домработница? И чей черный мерс стоит возле гаража? У нас такого не было. У водителя матери другая тачка.
– Мам, блудный сын явился, ― звеня ключами, громко оповещаю о своем прибытии, проходя вглубь дома, но получаю в ответ тишину.
Заглядываю в гостиную ― тоже пусто. Почти. Если не считать распитую бутылку шампанского и два бокала в окружении десертов. У-у, клубника в шоколаде ― попахивает чем-то интимным.
Первый этаж безмолвней кладбища. Зато на втором слышится шебуршание. А, нет. Простите. Скрип кровати и мужские стоны. Громкие мужские стоны. Перемешанные с женскими вскриками и символичными шлепками.
– Боря… О, да… Еще…
Оу. Кажется, я невовремя.
Разворачиваюсь, собираясь уйти, чтобы не быть свиньей и не обламывать людям лафу, однако задеваю гребаную трехногую стойку с цветком, о которой и раньше вечно забывал.
Горшок летит на землю, с треском разбиваясь, и из дальней спальни, после секундной заминки, вылетает запахивающаяся в халат мать.
Взъерошенная, разрумянившаяся и со стыдливым лицом подростка, застуканного за передергиванием. О последнем знаю не понаслышке. Чудесные годы самопознания своего тела никого не обходят стороной.
– Кирилл? Что ты здесь делаешь?
– Ну как бы это… Навестить приехал.
– Я ведь просила позвонить заранее!
Просила. И теперь понятно: зачем.
– Да оно как-то спонтанно получилось. Ммм… ― из когда-то родительской спальни к нам вытекает солидного вида мужик с залысинами, лениво застегивающий золотые запонки на белоснежной рубашке. Уже одетый и потрясающе невозмутимый.
– Это… ― начинает было мать, перехватывая мой вопросительный взгляд, но заминается.
– Боря. Да, уже понял.
– Борис Аркадьевич, ― поправляет она, подтирая уехавшую помаду. ― Ты должен его помнить.
Ага. Кажется, помню. Частенько в гости захаживал. Вроде как бывший партнер отца по бизнесу. Который прямо сейчас протягивает мне ладонь для рукопожатия.
– Вас не узнать, молодой человек. Вырос, возмужал. А я ведь тебя еще шпаненком помню.
Подвисаю в нерешительности. Кто знает, как принято общаться с чуваком, которой пару минут назад натягивал на себя твою мать?
– Без обид, но я понятия не имею: где только что была ваша рука и что конкретно она трогала, ― брезгливо качаю головой, для надежности пряча кисть за спину. ― А вот колечко на безымянном отличное. Жена знает, как вы проводите выходные?
Колкое замечание заставляет смутиться мать. Но не Бориса.
– Меньше знать ― крепче спать, ― он хоть и улыбается, но с отчетливо уловимым холодком. ― Слышал про такое?
– Слышал.
– Вот и молодец. Ольга, я тебе потом позвоню, ― бросают матери и с уже куда более сухим: «До встречи, Кирилл», уходят.
– Сорян, ― провожаю его спину, пока та не скрывается из виду. ― Не хотел мешать. Мне уже стоит называть его папа?
– Глупости не говори.
– Нет? Тогда это вдвойне мерзко.
– Не вижу проблем. Я женщина свободная и одинокая. А Боря…
– Сильно не против. Это мы тоже установили. Однако тема жены не раскрыта.
– Там… все сложно.
– Отмазка на все случаи жизни.
– Не надо так смотреть, сын, ― мать начинает сердиться. ― Ты что, приехал мне нотации читать?
Да нет, конечно. Уж перед кем ноги раздвигать, она сама как-нибудь разберется.
– Вообще-то просто увидеться хотел. Пожаловаться на новую мачеху там, на Эльку.
– Тогда спускайся вниз. Подожди, пока приведу себя в порядок. И чайник вскипяти, я отпустила всю прислугу.
Чтобы та потом не судачила о похождениях женатого ухажера? Предусмотрительно.
– Ага. Только душ не забудь принять. Воняешь мужским одеколоном. Причем не самым лучшим.
***
Наверное, не так должна проходить встреча близких родственников после полугодичного расставания. Или больше? Когда мы в последний раз виделись? Прошлой осенью?
Не суть. Суть в том, что особого тепла за душевным чаепитием не наблюдается. Впрочем, его и раньше нечасто можно было встретить.
Мать по натуре своей не шибко эмоциональная: пищать, визжать и соплями радости давиться никогда не станет. Да и я не из тех, кто любит пустые обнимашки и сюсюканья.
Плюс, неловкость, так или иначе, присутствует. У нее ― за то, что оказалась застуканной. У меня ― от понимания, что мне в этом мире уже вообще не осталось места. Куда не плюнь, везде лишний.
Здесь ― разведенка ищет утешения, там ― строят новую семью, тоже не приткнешься. В Амстердаме вообще лишь часть съемной квартиры в пользовании имеется. А большего, если честно, и не хочется.
Да, в Северной Венеции, как называют город сами местные из-за обилия каналов, круто затусить так, чтоб потом еще несколько дней ловить отходняк. Да, там все легализировано и можно оторваться на полную катушку. Да, никто тебя не контролирует и не капает на мозг, напоминая об репутации, но…
Не то это. Чужое. Чужой город, чужой менталитет. О чем, собственно, и рассказываю вкратце матери, пока мы давимся чаем.
Как бы криво наша встреча не началась, процесс пустого трепа все равно затягивается. Ей же тоже надо пожаловаться. Не говоря о том, что пообсасывать косточки новой отцовской пассии ― ее святая обязанность. Так что поездка, в которую я планировал уложиться за пару часов, занимает едва ли не полдня.
Пока еще тряпки в старой комнате перебрал. Приличная гора сразу улетела в утиль, но все равно целую спортивную сумку на переодевку умудрился собрать.
Будучи взбешенным на отца за самоуправство, я в свое время уезжал со скандалом и из вредности пустой. Все здесь оставил. Теперь же с ношей наперевес возвращаюсь в новую отцовскую вотчину.
Правда едва успеваю перешагнуть порог, когда меня окатывает с ног до головы химической вонью.
– Бабы, вы совсем ошалели?!
– Обоснуй претензию, ― не оборачиваясь, бросает мне покачивающаяся на шаткой стремянке Карина, деловито орудующая баллончиком с краской.
Ниже, уже на уровне роста, ее мамаша проделывает тоже самое. А я стою и охреневше смотрю на когда-то девственно белоснежную стену. Когда-то, потому что теперь на ней красуется розовая пантера в процессе разработки.
РОЗОВАЯ ПАНТЕРА, МАТЬ ВАШУ!
Мрамор, колонны и… граффити с розовой пантерой до потолка в эффекте неона! Выглядывает из-за углового стыка, маша рукой.
– Это вам что, гараж или ночной клуб? Отец увидит, руки оторвет обеим и в жопу засунет, райтерши вшивые.
– Цыц! ― огрызается Скворцова. ― Ты о своей заднице беспокойся. Будешь много вякать, баллончик туда запихну и скажу, что так и было.
– Не ругайтесь, детки, ― миролюбиво замечает ее мать. ― Все нормально, Кирюш. Твой папа разрешил.
Кирюш?!? Детки?!? Это говорит мне кто, сорокалетний переросток?
– Разрешил превратить дом в раскраску?
– Это ты не видел нашу прежнюю квартиру. Там живого места не было. А тут уныло как в музее. Красок добавить не лишне.
– Мозгов вам добавить не лишне.
Карина грозно оборачивается, рискуя свалиться со стремянки, скользящей по расстеленной на полу защитной пленке.
– Лапу дай, ― требовательно протягивает она свою, с моей помощью спрыгивая со ступеней и вскидывая баллончик… Опешивше опускаю взгляд, разглядывая намалеванный ярко-розовый крест на своем свитере. ― Как там говорится? Во имя отца, сына и святого духа. Все, ― стягивая медицинскую маску, усмехается Карина. ― Ты благословлен. Можешь ступать с миром, пока я тебе еще и рожу не украсила для полного комплекта.
– Принцесса-ебанесса, у тебя тормоза есть? ― стирая мокрые брызги с подбородка, «любуюсь» на испачканные краской пальцы. ― Или сожгло ко всем чертям?
В ответ угрожающе потряхивают баллончиком.
– Раз-два, раз-два. Левой-правой, левой-правой. Не мешай полету фантазий, иначе сам станешь арт-объектом. Я предупредила.
– Давай. Но потом не верещи, когда я нагну тебя и… ― ловлю насмешливый взгляд ее мамаши, невольно осекаясь. Вроде бы и похрен, однако посторонние рушат весь эмоциональный запал. ― Сама скоро узнаешь, короче.
– Насколько скоро? А то только обещаешь. Начинаю разочаровываться.
Вот су…
– Скоро. Очень скоро, ― обещаю… и иду наверх отмываться. Правда подзадерживаюсь, проходя мимо ее спальни. Не заперто, ключ вставлен с обратной стороны в замочную скважину. Всем своим видом так и манит поклептоманить.
Ну что ж, не станем сопротивляться порыву.
Прихватываю его как сувенир. Теперь не запрется, болтушка. И пусть ждет гостей. Возможно, этой же ночью.
POV СКВОРЦОВА
По большей части я предпочитаю работать акрилом, но в маминой мастерской, под которую В.В. отдал ей подвальное помещение, нашла профессиональные масляные краски и не смогла удержаться.
Хотя все равно частично смешиваю технику, так как акрил сохнет быстрее и его хорошо использовать в качестве подмалевки на начальном этапе.
Поэтому сперва заполняю им основную часть картины и прорабатываю объемные места. Жду пока высохнет, параллельно воюя с навороченной кофемашиной на кухне, а вернувшись, начинаю накладывать слои.
Вообще, получается прикольно. Масляные краски достаточно гибкие в использовании, при смешивании дают шикарные оттенки, а за счет густоты выдерживают нужную глубину и насыщенность. Плюс с помощью мастихина5 получается хорошая фактура.
Жаль, у меня нет с собой кольцевой лампы. Засняла бы и залила на свой канал «Творческой мастерской мадам Ка.», куда я скидываю короткие ролики творческого процесса, лайфхаки для начинающих, да и просто делюсь опытом.
А вот готовое портфолио выставляю исключительно на личный сайт, который мне помогла создать мамина коллега-менеджер.
Великим художником себя, конечно, еще назвать не осмелюсь и на заказ ничего не делаю, однако уже законченный продукт пускаю на продажу. Чтоб не пылился.
Стоит заметить, картины покупаются. Периодически. С учетом того, что я себя особо не раскручиваю и громким именем ма не прикрываюсь, это воодушевляет, вселяя надежду.
Родительница любит повторять знаменитые слова французского драматурга: «Карьера художника подобна карьере куртизанки: сначала для собственного удовольствия, потом для чужого, и, наконец, ради денег».
Самая печаль в том, что именно так все и происходит, если увлечение выходит за границы хобби, превращаясь в основной заработок. Для меня это предрешено, но пока я все же оттягиваю момент, оттачивая стиль и работая просто ради кайфа.
Вот и сегодня на ночь глядя петух клюнул меня начать что-то новенькое, хотя у Славы дома лежит недописанная картина. И мольберт. И краски. И кое-какие шмотки. И…
Да много чего. Все, что было вывезено из общаги. Надо доехать, забрать, да только пока не соберусь с духом. Поэтому и заимствую рабочий инвентарь у ма.
Знаете, какие на вкус масляные краски?
Не очень. Масло. Обычное льняное масло с горчинкой. Но это точно приятнее акрила, хоть и не менее вредно. Знаю, что так делать нельзя, и все равно не могу отделаться от дурной привычки грызть мягкий ворс кисточек, смакуя химический привкус.
Это давно стало чем-то вроде вдохновляющего релакса. Который мне самым подлым образом обламывают, когда в лицо прилетает… что-то. Тряпка. Мужская тряпка с разводами розовой краски.
Хм, понятно.
Проворачиваюсь на деревянном табурете, спуская на шею громоздкие наушники, за музыкой которых было не слышно присутствия посторонних. Несмотря на то, что я их ждала. Пустую замочную скважину я так-то сразу оценила.
Крестовский решил не запариваться. Судя по мокрым волосам и обернутому вокруг бедер полотенцу, он только из душа вылез, а одеться либо забыл, либо посчитал излишним. Трусами, интересно, тоже пренебрег, решив проветрить хозяйство?
– Это что? ― брезгливо снимаю с себя мужской кашемировый свитер, держа на вытянутых пальцах.
– Дарю. В нем все равно ходить уже невозможно.
– Немного растворителя и все сойдет как миленькое.
– Ну вот и оттирай. Неужели я буду?
– Спешу огорчить: я тоже не собираюсь, ― скидываю «Тома Форда» на пол, отпинывая. ― Домработнице отдай. Она его отмоет, продаст и всю месячную зарплату за раз отобьет.
– Ты недооцениваешь моего отца, ― заваливаясь на МОЮ кровать, вальяжным ленивым котом вытягиваются в полный рост, подминая под себя подушку. Тело ― на всеобщее обозрение, татуировки ― на всеобщее обозрение. Волосатые ноги и то, на всеобщее обозрение. На, любуйся, детка. ― Он платит на порядок больше положенного, чтобы у прислуги не возникало желания тырить все, что плохо лежит.
– Прислугу? Не унижай тех, кто, в отличие от тебя, зарабатывает на жизнь трудом и потом.
– А как их еще называть? Обслуживающий персонал? Это тоже самое.
Нет. Не тоже самое. Важна интонация, с которой это говорится, а Кириллу за его интонации хочется влепить ножницами промеж глаз. Заносчивый индюк, который, наверное, ни разу швабры в руках не держал.
Заносчивый и несоизмеримо наглый, потому что лапает без разрешения Василия!
– Положь на место моего парня.
– Твоего парня? ― ухмыляются в ответ, выкручивая гусю шею. ― Такие ролевые игры ты любишь, да? А настоящего парня попробовать не хочешь?
– Уже попробовала. И осталась неудовлетворенной.
Не говоря о том, что злой. Хотя нет, не столько злой, сколько разочарованной, потому что прошли сутки, а телефон упрямо молчит.
Ни сообщения, ни звонка. И если Славик сейчас не в реанимации после того, как его отмудохал дружок, то это дно. Человек разочаровал меня даже больше, чем я могла представить.
– Неудовлетворенной? Это не дело. Давай помогу. Как насчет сатисфакции? Восстановим космический баланс?
Это он снова так незатейливо на секс намекает? О, да. Как тут не согласиться, если та-а-ак просят? Держите мое бельишко, оно сейчас само свалится.
Кто не понял, машу табличкой: «сарказм».
И попутно высматриваю крафтовую коробку с припиской на боку. Среди других многочисленных коробок с приписками на боку.
Блин. Надо бы разобрать барахло, потому что эти баррикады плохо сочетаются с интерьером и перекрывают доступ к окну, но так лень. Успокаиваю себя тем, что ничего ж не валяется. Все аккуратненько лежит, никому не мешает. А раз они лежат, то и я полежу.
Ага. Коробку нахожу. Забитую под завязку канцелярией и скетчбуками. Правда чтобы достать ее приходится попыхтеть и потрудиться.
– Тебе помочь? ― галантно интересуется Крестовский.
– Не утруждайся, ― с горем пополам справляюсь, едва не устроив обвал. А все ради кофра с маркерами. ― Лучше заморозься и не дыши, ― перетаскиваю увесистый сундучок на постель, выискивая нужный цвет и, зажав зубами чпокнувший при открытии колпачок, укладываюсь рядом с ним.
– Это что-то новенькое.
– Заморозься и не дыши, сказала. Ты ветошь, ― напоминаю, заворачивая ему руку так, чтобы получить доступ к плечевой части.
Если что мне в Кирилле и нравится, так это его татуировки. Реально. Левый рукав забит лицом девушки, растрепанные волосы которой плавно перетекают в часы с шестеренками вместо циферблата. Правый же, в нижней части, светит непонятным поцом в недодоспехах с вороном на плече, за которым по тропе шагает лев.
На этом полноценная отрисовка заканчивается, потому что на плече намечен лишь контур еще одного льва, на этот раз в виде одной морды. По чернилам заметно, что набросок совсем свежий.
– Денег не хватило? ― устраиваюсь поудобнее на животе, кончиком черного маркера касаясь тусклых линий.
– Времени, ― с любопытством наблюдая за мной, отзываются. ― Должен был на следующих выходных дозабиваться, но пришлось покупать билет на ближайший рейс.
– Сочувствую твоему горю.
– Непониманию. Что отец нашел в твоей матери?
– Слабо спросить его об этом?
– Слабо. У нас нет предрасположенности делиться личным.
– Может, потому что ты козел? ― холст недовольно дергается. Приходится снова фиксировать его, исправляя искривившийся львиный нос. ― Чего ерзаешь? Оскорбилась, кисейная барышня? Салфетки дать слезки подтереть?
– Ехидна.
– А ты неженка. На правду не обижаются. И батя твой вполне ничего.
– Лучше твоего?
– Сто процентов лучше моего.
– Он знает, что его бывшая на следующей неделе выскакивает замуж?
– Очень удивлюсь, если он вообще помнит: как выглядит его бывшая. Не думаю, что такими нюансами заморачиваются, насилуя молоденьких официанток в общественном сортире. Да что ж такое, хватит дрыгаться! Свяжу!
Притихает. Я бы сказала, чересчур послушно притихает. Зато чувствую сверлящий макушку взгляд.
– Так ты…
– Последствие уголовной статьи? Типа того. Только ма так не вякни, на люстре подвесит за ребра. И не смей на нее батон крошить, она у меня мировая.
– Ты дикая, знаешь? Кто ж разбрасывается такой информацией, еще и столь небрежно?
– А ты настолько ущербен, что додумаешься использовать ее против меня? ― замираю, оценивая результат стараний. Грива не айс. Надо подкорректировать. ― Но ты, конечно, лошара. Слету повелся. Тебя провести, все равно что у младенца соску отобрать, ― добавляю усмехнувшись, вдоволь насладившись реакцией.
– Не понял. Ты просто угарнуть решила?
– А ты что думал? Что я тебе всю подноготную как на духу выложу и детскими фотоальбомчики шлифану для надежности? Боже, не будь наивным. Но про ма, если что, не шучу. Загрызу и утоплю, понял? А сверху газонокосилкой пройдусь. Так что фильтруйся, открывая рот в ее присутствии.
– А в твоем присутствии можно не фильтроваться? А то я тебя как вижу, одни пошлости на ум лезут.
– Какой ум, такие и замашки, ― фыркаю, прикрывая увлекательнейшую беседу и заканчивая уже в тишине. Настолько увлекаюсь, болтая в воздухе пятками, что в ход идут маркеры других оттенков, придавая львиной морде цвет, насыщенность и награждая ярко-синими глазами. ― Хех, слегка белый ходок6 получился.
– Норм. Мне нравится.
– Ну и славно. Тогда принимай работу и вали. Первый сеанс, так и быть, бесплатный.
– Что, уже все? Еще хочу.
– Понравилось быть подопытной крысой?
– Чего бы не побыть, если вид такой славный открывается.
Какой вид?
Впервые за последние, наверное, четверть часа поднимаю на него голову и понимаю, что все это время Крестовский смотрел далеко не на процесс, а тупо палил мои сиськи.
В смысле, у борцовки же вырез будь здоров, а спортивный топ я давно сняла. И лежу так четенько, что все добро вываливается на обозрение.
Тьфу. А я-то думаю, чего это он такой послушный!
– Все тридцать три удовольствия. Жопа не слипнется?
– За нее не беспокойся. А вот в других местах поджимает, не сомневайся.
– Мда? ― скептически оцениваю полотенчико, которое не сильно-то и топорщится. Что, кстати, обидно. За мой стриптиз тряпочка должна болтаться как на флюгере.
Привстаю на коленки, снова приводя маркер в боевой режим, и на этот раз склоняюсь над мужским прессом, щекоча его кожу спадающими волосами.
Раз, два и готово. Тут попроще.
– Ценяй, Дон Жуан, ― подмигиваю, довольно выпрямляясь.
Ценяет. Что, конечно, не очень удобно делать снизу-вверх, но предложения не особо длинные, а он не до такой степени тупица, чтобы не разобрать мой почерк.
«Тут ниче так» ― вещает первая надпись и стрелкой указывает на кубики.
«А вот здесь тю-тю. Облом, девочки, расходимся. Лампа оказалась без джинна» ― вторая стрелка спускается вниз, теряясь в линии темных волос, идущих от пупка и уходящих под махровую ткань.
– Тю-тю, значит? ― грозно щурится Кирилл.
– Ко мне какие претензии? Не наградил боженька, бывает. Ничего. Зато у тебя, вон, зубы… есть. Почти ровные причем.
Айкаю, когда подлой подсечкой меня роняют на себя, обхватывая ногами. Полотенчико долой ― не выдержало активности, развязавшись, так что прижимаюсь к Крестовскому по полному максимуму, без посредников.
Ладно, готова признать неправоту: боженька был щедр. Не только зубов засранцу отсыпал.
– Ну что, джинн есть или все-таки нет? ― хитро уточняет он, одаривая теплым дыханием и шлейфом ментолового шампуня.
– Ты собираешься валить из моей комнаты?
– Если только вместе. Предлагаю перекочевать ко мне, у меня кровать меньше скрипит.
Вот настырный гад.
– Ты не сдаешься, да?
– У тебя должок.
– Чу-у-увак, ― грустно вздыхаю, подпирая подбородок кулаком. Чтобы не держать голову на весу. ― Что ж ты портишь священные традиции? Что случилось в Амстердаме, остается в Амстердаме ― слыхал народную мудрость?
– Проблема в том, что в Амстердаме так ничего и не случилось.
– Так почему ты уверен, что здесь обломится?
Спросила девица, лежащая на голом парне, чей вставший член упирается ей в живот. Ага.
– Да ладно, тебе жалко что ли? Всего разочек, и я от тебя отстану.
Прикол в том, что так оно и есть. И, по сути, перспектива, что он от меня отцепится звучит даже заманчивее, чем само предложение о разовом сексе. Вот только принципы никто не отменял.
Да и мне вроде как нравится с ним цапаться. Надо ведь себя в тонус возвращать, а то все навыки флирта растеряла за длительными отношениями.
Отношениями, блин! Это ж надо было так вляпаться. А теперь мне подсовывают еще одного индивида, которому точно так же плевать: куда и что втыкивать.
Ну уж нет, дудки!
Эх. Хотела я эту ночку посвятить совсем другому, но, видимо, не судьба…
– Жалко у пчелки, ― подтягиваюсь ближе, понижая голос до страстного полушепота. ― А у меня есть кое-что другое. Никогда не угадаешь…
– Ммм… ― Крестовский аж привстает на локтях заинтересованно, залипая на то, как я кусаю губы.
– Маленькая такая штучка. Но сколько удовольствия она может нам доставить…
– И что же это за штучка?
– Даже не попытаешься угадать?
Какой там. Ему не до этого. Человек завелся. А я тем временем ме-е-едленно приоткрываю верхний ящик стоящей рядом тумбочки и… Чмокнув его в нос, пользуюсь заминкой.
Выскальзываю из ослабшей хватки, скатываюсь на пол, сигаю к двери и вылетаю в коридор. Запасной ключ, выпрошенный у его отца, успевает сделать второй оборот, когда ручка с обратной стороны требовательно трясется, но…
– Ты же не думал, что один такой догадливый? ― с довольным видом целую свое сокровище. ― Я тоже подготовилась.
– Скворцова. Это война, ― доносится из моей комнаты.
– Непременно. Но не сегодня. Сладких снов, пупсик. Утром, быть может, выпущу. Захочешь пописать, там где-то бутылка из-под воды валялась.
Смех? Я что, реально слышу смех? Во больной.