Ирина Ракша
Золотые опилки
В оформлении обложки использована картина художника Юрия Ракши «Ты и я»
Фотоколлажи из архива автора «Жизнь моя, иль ты приснилась мне?»
© И. Ракша, 2020
Более полувека я работаю в литературе. И могу назвать эту книгу своей «визитной карточкой», так как в ней основные «черты» моего творчества. Разных объёмов и жанров. Но всё это – я. В каждой строке, каждом слове. Говорят, серьёзная проза, как и серьёзная музыка, не стареет. Мой муж, художник Юрий Ракша, сказал: «Как в зеркало мы смотрим в мир и отражаемся в нём. Картины художника – это отражение мира, а значит, и его самого. И потому в каждом произведении ищите художника, его СУТЬ, его отражение – он здесь…»
Так что – читайте! И приятных вам минут!
Планета «Иринара»
Ирина Евгеньевна Ракшá – писатель, кинодраматург, член Союза журналистов СССР и РФ (с 1965 г.), член Союза писателей СССР и РФ (с 1969 г.). Вдова художника Юрия Ракши (1937–1980), их совместная дочь Анна Юрьевна (1965–2017) была членом Союза художников РФ.
Ирина Ракша – москвичка в четвёртом поколении, родилась в Останкино, в семье служащих. Родители – агрономы, выпускники ТСХА (Тимирязевской сельскохозяйственной академии). Детство Ирины прошло на столичной окраине. Училась в средней школе № 271, а также в музыкальной.
В 1955 году развод родителей стал причиной её отъезда с поездом первоцелинников на Алтай во вновь образующийся зерносовхоз «Урожайный», куда ранее был командирован из Министерства сельского хозяйства её отец. Там, в предгорьях Алтая, на берегу реки Катуни, рядом с селом Сростки – родиной В. Шукшина, и проходили годы юности будущей писательницы. (Этому переломному периоду её жизни посвящён рассказ «Голубочек мой ясный».)
В селе Грязнуха (ныне – Советское) Ирина окончила десятилетку, получила «серебряный» аттестат зрелости. Одновременно работала в совхозе почтальоном, учётчиком на лесоскладе, лаборантом на птицеферме. Затем, уже в Красноярском крае на станции Солянка, станции Уяр-Клюквенная, трудилась разнорабочей на железной дороге, была корреспондентом газеты «Сталинец». Работала также в Туве, Хакасии, на станции Бискамжа. В дальнейшем романтические мотивы железной дороги, товарняков, поездов, дальних странствий станут в её творчестве особенно любимыми.
«По алтайской степи на взмыленном коне пронеслась мимо меня амазонка. Так состоялось моё первое знакомство с семнадцатилетней Ириной Ракшой, – писал в 1963 году поэт-классик, профессор Литинститута им. М. Горького Михаил Аркадьевич Светлов. – Я приехал к её отцу, директору строящегося целинного совхоза. Я тогда никак не думал, что буду писать вступительное слово к её рассказам. Она тогда была никаким писателем, так же, как я – никакой наездник. Но я считаю, что недаром вспомнил об этой первой встрече. Потому что свойство Ирины – неутомимость в движении. Потому что разбуди её глубокой ночью и скажи: „В Ледовитом океане белые медведи соскучились по тебе“, – она, надевая башмаки, спросит: „А туда как лучше добираться, поездом или самолётом?“»
Великий поэт Михаил Светлов сердцем почувствовал то яркое, то порывистое и сердечное, что сохранилось в Ирине Ракше навсегда и окрасило всё её творчество. Жители Алтая, Сибири, Чукотки, люди сильной и чуткой души, стали героями первых её публикаций на страницах алтайских, сибирских, а затем и московских центральных газет и журналов.
И вот что далее писал Светлов в статье об Ирине Евгеньевне:
«Она исколесила Сибирь, не устала, а наоборот – рвётся в новые пространства… И эти её путешествия вовсе не для того, чтобы потом похвастаться: «Я была там-то и там-то». Нет, вовсе не для этого.
Есть два рода наблюдателей. Есть наблюдатели ума холодных наблюдений: «Вот я поеду в Париж, обязательно посмотрю на Эйфелеву башню, сбегаю в Лувр и, конечно, накуплю кой-чего из мелочишек».
А Ирина, скажем, поедет на Север – она поедет туда вовсе не для того, чтобы увидеть только северное сияние. Она поедет туда для того, чтобы увидеть и узнать чукчей под северным сиянием. Она умеет прекрасно видеть, и именно поэтому у неё так много в рассказах хороших деталей.
Не всегда в произведении нужен образ. Точная деталь часто заменяет образ. Точная деталь становится биноклем, приближающим предметы и делающим их выпуклыми. И тут не нужны никакие романтические слова. Наоборот, бытовая деталь помогает романтике. Если бы я был сказочником, я бы первую сказку начал так: «Студент надел калоши и пошёл в царство фей». То есть я бы к небесам пристегнул землю…
Я не буду вас утомлять многими её цитатами. Приведу только одну деталь и один совсем краткий диалог.
«Но стрелочник отвернулся и, сунув флажки в сапог, пошёл в будку». Больше нигде в рассказе этот стрелочник не появляется, но это сунув флажки в сапог делает стрелочника видимым и запоминающимся.
А вот диалог – разговор девушки и девчонки:
– Уехать бы куда подальше. Да вроде незачем. Платят хорошо.
– А я бы задаром по красоте такой ездила, – глядела вдаль девчонка.
Больше я цитат не привожу, потому что это не разбор творчества Ирины Ракши. Это только моё напутствие ей.
И я так обращаюсь к Ракше: „Ирина!.. Я называю тебя талантливой. Смотри, не подведи меня!“»
Михаил Светлов. 1963 г.
Полустанки и поезда, товарняки и работяги-попутчики – всё это тоже предмет острого, сострадательно-любящего взгляда Ирины. А светловское напутствие «Смотри, не подведи меня», сказанное поэтом незадолго до смерти (его студенткой, вернувшись в Москву, стала молодая писательница), на всю жизнь стало для неё ответственным заданием.
В 1958–60 годах И. Ракша училась и на агрофаке в Тимирязевской сельскохозяйственной академии. Затем поступила и окончила сценарный факультет ВГИКа (1961–1967), дипломным сценарием были новеллы её первой книги «Встречайте проездом». В 1972–1974 училась на Высших литературных курсах Литинститута им. М. Горького для членов Союза писателей. Мастерами Ракши были прозаик С. Антонов, поэт А. Межиров.
«Я всегда много училась. Даже прилежно. И это, конечно, здорово, – напишет потом в биографии Ирина Евгеньевна. – Это были тоже „мои университеты“. Но училась я ещё и потому, что в вузах тогда платили стипендии, на которые можно было жить. А я, брошенная родителями, заимевшими иные семьи и иных детей, могла с ранней юности рассчитывать лишь на себя. Ну а потом у нас с Юрочкой и своя дочь появилась. Анютка. Так что поневоле вкалывать приходилось…»
Немалое влияние на творческое становление писательницы оказала встреча и с Василием Шукшиным (и его матерью), в чьём доме в Сростках она бывала еще в алтайский период. Ну а регулярные публикации в московских журналах «Юность», «Молодая гвардия», «Огонёк», «Смена», «Знамя» и первые книги рассказов «А какой сегодня день?», «Почему опоздал маневровый», «Скатилось колечко» (издательство «Советская Россия»), «Сибирские повести» («Профиздат», «Современник») принесли И. Ракше широкую известность, сделав её имя любимым и популярным уже в шестидесятых, в период так называемой оттепели.
Критики писали: «Проза Ирины Ракши красочна, ёмка, богата образами, деталями и интонациями, глубоко психологична. Её школа – классика русской литературы».
Действительно, кумиры писательницы – Н. Гоголь и А. Пушкин, И. Бунин и А. Чехов, В. Набоков и Ю. Казаков, Е. Носов и В. Шукшин.
Её новые, неспешные книги последовательно выходят и в семидесятые, и в восьмидесятые годы, и в лихие девяностые. Ирина часто ездит в командировки от газет и журналов. Очерки и статьи – будь то БАМ или Прага, Чукотка или Париж – глубоки, остры, порой непримиримы. Будучи по профессии и кинодраматургом, И. Ракша пишет сценарии к документальным и игровым фильмам, снятым на киностудиях «Мосфильм», «Беларусьфильм», ТВ «Экран».
Как искусствовед Ирина Евгеньевна публикует статьи о музыкантах, поэтах, художниках: М. Грекове и А. Пластове, Ю. Ракше и И. Левитане. Её муж, с которым они встретились ещё во ВГИКе студентами (тогда его фамилия была Теребилов), – известный живописец и художник кино Юрий Ракша, лауреат премии «Оскар» (США) за фильм «Дерсу Узала», премии «Биеннале-72» в Париже за полотна «Моя мама» и «Современники». В честь него, выдающегося художника ХХ века, Институтом астрономии РАН планета Солнечной системы № 3032 названа «РАКША».
Впоследствии Юрий Михайлович вспомнит об их общей студенческой юности: «…Много и писем было тогда написано будущей писательнице Ирине Ракше, ставшей потом моей женой и верным другом на всю жизнь, и в радости, и в горе, моим единомышленником, первым зрителем, первым критиком. Я знаю, как много факторов должно соединиться в благом сочетании, чтобы художнику стать художником, чтобы художник осуществился, поэтому так важно, кто всю жизнь с тобой рядом… А Ирочка всегда была моей звездой, моей Музой».
Книги прозы И. Ракши переведены на множество языков мира. Статьи о её творчестве, о «свете добра и любви» писали многие мастера русского слова – С. Дангулов и А. Борщаговский, В. Сурганов и В. Куницын, И. Стаднюк и Ю. Нагибин, Дм. Ильин и Б. Виленский и другие. Её имя вошло в Книгу рекордов России – 2008», во многие литературные энциклопедии, в том числе в энциклопедию США «Женщины-писательницы России».
В 1995 году малая планета Солнечной системы № 5083 решением Института астрономии РАН и Международного Планетарного центра (США, штат Массачусетс) получила имя «ИРИНАРА» – «… в честь известной русской писательницы Ирины Евгеньевны Ракши».
Ирина Евгеньевна – лауреат ряда литературных премий: «Золотое перо России», имени В. Шукшина, им. С. Есенина, им. М. Лермонтова, 2012 – «Золотой витязь», «Писатель года» (2013, 2015, 2016 гг.), дипломант премии «Наследие» за 2015 год. Награждена премией и медалью им. И. Бунина (2014), медалью им. К. Шульженко.
Наиболее известные книги: «Встречайте проездом» (М., Советская Россия, 1965), «Катилось колечко» (М., Советская Россия, 1971, 1987), «Весь белый свет» (М., Современник, 1977; Роман-газета – М., Художественная литература, 1981, тираж 3 млн), «Далеко ли до Чукотки?» (М., Московский рабочий, 1979), «А какой сегодня день?» (М., Правда, 1981), «Сибирские повести» (М., Профиздат, 1988), «Охота на волков» (М., Библиотека русской прозы, 1998), роман «Белый свет» (М., Союз писателей России), «Художник и Муза. Юрий Ракша» (Союз писателей РФ, 2005).
Вышли в свет сборник мемуаров «Возвращение в Россию» (М., ИРА, 1993), автобиографический роман «Письма чужой жене» (2015), «Избранное» (2016, Российский союз писателей), а также книги для детей: «Ужин тракториста», «Певец первой конной» (М., Малыш), «Необыкновенное путешествие» (М., Детская литература). Одна из книг Ирины Ракши – «Шкатулка с секретом» (2013) – написана о бабушке писательницы Надежде Васильевне, знаменитой певице начала века, собирательнице и несравненной исполнительнице русских народных песен, основоположнице этого эстрадного жанра, имя которой РАН дало планете Солнечной системы № 4229 – «ПЛЕВИЦКАЯ».
Ирина Евгеньевна с 1994-го по 2004 год являлась председателем приходского совета московского храма Рождества Пресвятой Богородицы (Бутырская слобода), который она безвозмездно восстанавливала в трудное для страны время. В эти же годы работала редактором: заведовала отделом литературы и искусства в журнале «Работница».
Ирина Ракша имеет государственные награды: медаль «За освоение целинных земель» (1956) и орден «Дружба» (2008) за подписью Президента России В. Путина – за заслуги в области литературы и искусства.
Является академиком Академии российской словесности. На 7-й Пушкинской ассамблее (2015) принята в действительные члены Академии, учреждённой императрицей Екатериной II в XVIII веке.
Весной 2018 года И. Ракша удостоена высокого знания «Народный писатель России». В 2020 году ей вручены медаль имени А. Пушкина, орден Святых Кирилла и Мефодия.
Ступени памяти
Я неслучайно именно так назвала этот рассказ. Сегодня, в юбилейный год Великой Победы моего Отечества над гитлеровским фашизмом, я, как по ступеням времени, ступеням памяти, прошла по судьбам моих дедов и прадедов – мужчин моего рода. Защитников своей земли…
И вот чем хочу поделиться.
I. Мой прадед Никольский Иван Никанорович – сын священника и прекрасный хирург. Защитник православной веры и Родины – и в России, и на Балканах в боях с басурманами полтора века назад.
Вернувшись домой, в Нижний Новгород, с крестом Святого Георгия на груди, полученным от белого генерала Скобелева, сказал, обняв детей и жену:
– Ты, Мария, завещала мне воевать достойно, с честью. Завещала выжить и вернуться домой, а с чужбины ничего чужого не брать. Все три завета твоих я выполнил. Только вот возьми на святой помин эту деревянную ложку. Там, у болгарского села Шипка, лютой зимой на перевале, в передышке между атаками и моими операциями, я вышел однажды из госпитальной палатки. (Тогда ещё не было ни антибиотиков, ни наркоза. Хирург просто вливал склянку спирта в орущий от боли рот и резал раненого «по-живому» – животы, руки, ноги. – Прим. автора.) Перекрестясь на белый свет, я устало вздохнул и увидел поодаль белый дымок костра. Это наши солдатики варили и ели кашу из дроблёной крупы. Слышу – зовут: «Ваше благородие!.. Доктор! Иди к нам, отведай горячего нашего варева». Подошёл, стою, гляжу на котел, на весёлый под ним огонь. Но есаул понял, что у меня нет за голенищем, как у всех, своей походной ложки. Вскочил и отойдя недалёко, наклонился к недавно убитому, ещё не застывшему, не вмёрзшему в снег солдатику. И, перекрестясь, достал из его сапога тёмную, плоскую (чтоб на марше ногу не резала) ложку. Сбоку даже чуток объеденную, видать струганую давно, ещё дома. «На тебе, доктор, возьми, садись с нами, – и протянул мне её. – Пусть теперь и тебе послужит…» Вот, Мария, держи и береги. Пригодится в хозяйстве.
Ложку Мария взяла, но, аккуратно завернув в холстинку, бережно спрятала. На помин души.
Прошло больше столетия. И эта бессмертная ложка (малая, но великая), стоит сейчас у меня дома, за стеклом, в стакане – как цветок вечной памяти.
II. А вот мой дед, Трошев Аркадий Иванович. Авиатор, выпускник-отличник Академии им. Жуковского 1927 года (всего второй выпуск!). Когда дед был совсем молодым, он и его близкий друг-однокурсник Игорь Стечкин (позже автор легендарного автоматического пистолета) организовали в академии собственный музыкальный квартет, ставший лицом вуза. Некий оркестр: мандолина, гитара и бас.
Но не бас, конечно, был баян. Плюс ещё и дедов кларнет – он прекрасно на нём играл. Выступал квартет и перед своими авиаторами, в круглом «приёмном зале послов» краснокирпичного чудо-дворца, где, кстати, столетье назад спасался от пожаров Москвы завоеватель Наполеон. Путевой этот дворец на Тверском тракте (ныне Ленинградский проспект) построила ещё государыня Екатерина II, а большевик Ленин отдал его под авиаакадемию. Играл квартет бескорыстно, увлечённо и радостно. Особенно в праздники – октябрьские, первомайские. Выступали в заводских клубах и по фабричным окраинам. Пролетарии всегда горячо их принимали. Ещё бы, авиаторы – будущее неба страны!.. И уже такой квартет! Такой звонкий голос имеют!..
Знали бы тогда эти простодушные работяги, пролетарии тех лет, каких великих сынов взрастит эта академия! Они не только поднимутся в небо, не только защитят от врагов это небо. Они первыми будут в космосе!..
В общем, наша власть моего деда берегла, ценила. Как и Стечкина, и других авиаторов Жуковки. В сорок первом не пустила его на фронт, даже и в ополчение. Выдали «белый билет». Он, тогда уже автор ряда учебников для вузов, профессор МАИ и МАТИ, преподавал студентам и в дни войны: читал курс моторостроения винтовых самолётов.
В 1941–42-м во время ночных налётов на Москву полчищ фашистских «мессеров» и «фоккеров» дед не прятался в бомбоубежище. Смотрел, как эти машины смерти плывут всё ближе – ровными рядами чёрных крестов. К Кремлю. К нашей Яузе. Ждал фугасок. Знал, как их тушить. Следил за боями в небе. Различал все самолёты по звуку. (Наши смелые «ястребки» бились отчаянно. Героически гибли. Падая вниз, горели как факелы. Точки ПВО не справлялись. Лучи прожекторов метались и шарили в небе впустую. СМИ и сегодня не любят об этом писать, вспоминать.)
Во время бомбёжки, в гуле и грохоте близких разрывов (даже во дворе нашего дома упала бомба, мальчишки потом в этой яме купались), дед в темноте комнаты вынимал из футляра кларнет и начинал играть. Чаще любимого Моцарта – наизусть. Его нежно-прозрачную «Маленькую ночную серенаду». Звуки волшебной музыки вместе с дыханием деда упрямо и дерзко стремились ввысь. Всё выше и выше. Рвались из тёплого дома в холодное чёрное небо. В гул боя. Они тоже дерзко хотели сражаться с этой стеной фашизма…
Позже от голода у деда и бабушки уже стали опухать ноги (одного скудного пайка на семью не хватало). Иногда дед на толкучем рынке выменивал за бабушкино золотое колечко пару стаканов зерна и дома аккуратно молол его, бережно вращая длинную ручку коробочки-кофемолки – древней, деревянной, тёмно-коричневой. Эта золотая спасительная мука белой струйкой текла в крохотный ящичек… Потом бабушка смешивала её с лебедой и пекла на воде живительные лепешки.
А зимой, в морозы, дедушка за вязанкой дров для железной «буржуйки» (со скрипучей дверцей) ездил трамваем за город. Топить печку книгами не поднималась рука, а там ему – кто-то, где-то – разрешали разбирать старый штакетник. За живые деревья штрафовали, за их спиливание даже сажали…
В это же время папа мой, лихой лейтенантик, был на фронте, на передовой. Командовал танковым батальоном. Наши грозные, гремящие траками Т-34, наступая на врага и поводя длинными дулами пушек, послушно ему подчинялись – как живые, приручённые звери.
Мы же с мамой были тогда в эвакуации: за Уралом, под Курганом. Таких эвакуированных беженцев расселили по избам колхозников. Их было полно. И мы два года жили в землянке у леса, словно в сыром окопе. Однако в окопе своём, отдельном. Мы даже кошку пригрели. Мама – пианистка и агроном – долго не находила работы. От голода нас спасал лишь огород. Картошка, солёные огурцы и капуста в бочках. В общем, как всегда, спасала наша родная земля. Земелюшка-матушка…
Чёрно-белых фото тех лет очень мало. Бережно их храню.
III. А вот каков был мой отец Ракша Евгений Игоревич.
Агроном (как и мама, выпускник факультета механизации ТСХА) и одержимый изобретатель сельхозмашин. А ещё – танкист-победитель, гвардеец, с редким орденом Александра Невского на груди. Защитник Отечества и лично меня от неминуемой смерти под сапогом фашизма. И я гордилась и буду всю жизнь гордиться тем, что после войны (в которой мы смяли этот «сапог») я носила в школу вместо портфеля полевую сумку отца из дерматина, с длинной лямкой через плечо. Внутри эта сумка долго пахла (как и мои тетрадки) горьким машинным маслом, дымом стреляных гильз от снарядов, фронтовыми дорогами. Вместе с ней я получила и аттестат зрелости. Истинной моей зрелости.
IV. А вот это мой внук Владимир… (Фамилию умышленно не пишу. Но миром такие Владимиры, знаю, владеть не будут.)
Улыбчивый недоучка, самоуверенный лгун и хитрец… Что ж, иное время – иные песни. Вляпались мы в капитализм в девяностые, когда эти внуки рождались… Вернее, нас вляпали. Даже втолкнули. «Свобода!.. Свобода!»
А от чего, собственно, свобода-то?.. Ради чего, для чего?.. Теперь кругом или сытые сибариты, или недовольные всем наглецы. Но и тех, и других заботит одно: прибыль, коммерция. Уже больше на кухнях не собираются – поспорить, потолковать о политике под гитару. За стеной по праздникам больше уже не поют хором «Ой, мороз, мороз…» или «Рябинушку». И во дворе дети уже больше не играют в «классики», не прыгают через скакалку.
Я же буду всю жизнь страдать и стыдиться, что в эти мирные десятилетия скрывала своего внука-циника от призыва в армию, от годовой (всего-то!) службы. А вдруг там кто-то его обидит? А вдруг там дедовщина? Военкомат очень искал его, прописанного в моей квартире, десять лет (!) донимал меня постоянно. Особенно в период призыва – каждую весну и осень. Я же скрывала адреса подружек, у которых он жил. Скрывала его, такого рослого, здорового бугая, «защитничка Отечества», родной матери и лично меня. От возможного вражьего нападения… Теперь мне стыдно за это. Хотя тут не только моя вина.
Но каюсь, всё равно каюсь…
И, наверное, долго бы каялась. Но нет. Этого не позволили, не допустили настоящие патриоты: мои отцы, деды и прадеды. Мои великие предки. Они, покойные, но никогда врагом не сломленные, отстоявшие Родину и лично меня, поднялись недавно Бессмертным полком. Напомнили о себе. И как живые, и вместе с живыми, молодыми и старыми, пошли, уверенно зашагали по сёлам и городам. Явили миру нашу бессмертную мощь. И многотысячное это шествие по всей стране, с портретами и наградами на груди показало (до слёз, до мурашек), что Россию не победить!.. И что живут в каждом бьющемся сердце – и ныне, и присно, и во веки веков – вечные наши Вера, Надежда, Любовь и мудрая мать их Софья.
