Нахмуренное мужское лицо олицетворяло утро. Ей хотелось хотя бы дома получать основания для радости.
– У тебя что-то случилось? – Варвара не выдержала пытки молчанием.
– Ты как думаешь? – пробурчал парень.
– Вижу, что случилось, но я хочу понять, что именно? Я могу помочь тебе?
– Ты точно не можешь.
– Почему?
– Такая же нищая, как я. Нашу бригаду сняли с заказов. Буду сидеть без работы и без денег.
– Я – не нищая, – Варвара терпеть не могла, когда её так называли.
– Против меня, конечно, нет.
Парень швырнул столовые приборы на стол и предпочел отправиться в ту зону помещения, которая отводилась под спальное место.
– Чего ты на меня злишься? – девушка не могла понять причину, по которой её бойфренд сгоняет на ней злость.
– Ты не можешь мне помочь. И себе тоже.
– А в чем я должна себе помогать?
– К зеркалу подойди. Таким, как мы не светит ничего хорошего. Этот мир для богатых, красивых и талантливых. Ты что не понимаешь?
Голос парня становился все громче. Он звенел в её ушах, проникая все глубже. И даже когда он оставил её одну в квартире, отправившись на поиски работы, она все ещё слышала его уничижительное хмыканье.
Первый рабочий день. Именно такой, каким он был у пресловутых офисных сотрудников. Ида переступила порог здания корпорации на двадцать минут раньше, чем от неё требовалось.
До неё донесся аромат мужского одеколона, который она уже слышала, хоть и однажды.
– Не следует приходить раньше положенного времени. Научитесь не служить.
Он не удостоил её взгляда. Зато она имела возможность лицезреть его со спины. От брошенной в её сторону фразы Ида опешила и не нашла ничего более подходящего, как замедлить шаг. Внутри неё уже начали шевелиться переживания. В первый же день получила замечание. Не такого начала она ждала.
Поднявшись на этаж, где ей предстояло провести десятичасовый рабочий день, она ощутила дрожь в коленях. Определенно Вальдемар вызывал в ней страх.
– Вы собираетесь приступать к выполнению своих обязанностей?
Голос владельца корпорации погремел, как горн. С человеком, обладающим противоречивым характером Ида поняла, что не сработается. Но имела ли она выбор?
– Прошу меня извинить, я уже иду.
– Извинить? – Вальдемар рассмеялся. – Определенно, вы не способны сражаться за себя.
Растерянность подрывала остатки её самообладания. Наличествовало ли оно вообще? Ида не имела, что сказать по существу и предпочла смолчать. Ситуация становилась все более нелепой.
– Научитесь. Вам требуется время, чтобы обрасти нужным слоем цинизма, впрочем, и лоск не помешает. А теперь усаживайтесь поудобнее, можете даже в мое кресло умоститься, и слушайте внимательно каждое слово, которое я скажу.
Ей нравилось получать высокие отметки. И эта слабость закрепилась за ней со школьной скамьи. Сообщение, пришедшее от Каролины, льстило. Эрика не сомневалась, что предложенный ею черновик произведет впечатление на президента. И вовсе не по причине личных симпатий. Теперь следовало задать ход тому механизму, который скрывался за поданным на стол главе государству проектом. Соавтор оного не имела представления, что получится в итоге, но не терпелось узнать.
Рука, украшенная массивным золотым браслетом, потянулась к телефону. На этом этапе ей было важно не задумываться, а просто делать. Чтобы не усомниться. Не отступить.
– Приветствую, – её голос звучал искусственно сладковатым. Не потому, что он такие предпочитал слышать, ей так было легче играть другую роль.
– Давно же ты мне не звонила. Весь во внимании. Полагаю, что именно оно тебе и требуется.
– Вальдемар, как всегда прозорлив. Мне нужно твое, – она нарочито замялась, – внимание. Готов?
– Милая, если бы пару десятков лет тому назад со мной заигрывала такая особа, я бы пришел в состояние молниеносной готовности. Сейчас – нет. Тебе от меня нужно что-то другое.
– Готов форматировать общество? – Эрика прочувствовала собственную неуверенность. Она пасовала. Такого не могло быть.
– Прошло предложение?
– Так да?
– Собственно за этим ты и посылалась к Каролине. Мне нужны детали. Я их предпочитаю больше общей картинки.
– Когда их предоставить? – к ней вернулся азарт. И это был тот момент, когда она ощущала себя в качестве раздающего карты. Причем того, который знает, как растасована колода.
– Тебе известен адрес моего офиса.
Эрика приняла приглашение. Игра начиналась.
С ватманом, исписанном призывами, напротив городской администрации стояла девушка. Лицо особы создавало подозрение в её несовершеннолетии. Проходившие мимо неё люди притормаживали. Кто-то предпочитал отвернуться и быстрее направиться по своим делам, кто-то посмеивался. Редкие люди одобрительно кивали головой.
Проходил час за часом. Она стоически держала в руках кусок бумаги, с написанным от руки предложением. Уверенности в том, что она привлечет внимание политических персон, не имелось. Она и не задумывалась об этом. Идеалы, толкавшие её на борьбу, не предполагали взвешенной оценки. Тем они и хороши. Они не позволяют устрашиться и подвергнуться сомнениям. Они заставляют идти вперед, оцарапываясь о колючки чужого мнения, но при этом переставлять ноги и двигаться на свет. Тот, что включают идеи. Новые. Актуальные. Нужные.
– Тебе что в школу не нужно ходить? Куда родители смотрят? – пробурчал возрастной мужчина, мельком глянув на плакат, удерживаемый девочкой.
– Эти подростки уже не знают, как беситься, – вторила ему проходившая мимо женщина, с нескрываемыми следами усталости на лице.
Виолетта не провожала их взглядами. Она не ради них стояла перед слепым к её призывам зданием, в котором прятались вершившие судьбы народа и мира персоны. Но она твердо решила быть услышанной. И её услышат. Иначе будет поздно.
Усталость множилась на негодование. Он готовился не просто ухватиться за табельное оружие, но и спустить курок. Неоднократно. Исключительно мысль о последствиях для самого себя оказывалась сильней эмоций.
И опять вызов. На этот раз полиции придется фиксировать поджог крупного супермаркета. Ему хотелось выплеснуть злость. Обычно он ею делился с напарником. Не в этот раз. Его полноватый коллега разводил руками, когда за нарушением правил порядка и грубыми хулиганскими деяниями стояли протестующие. Их психология угнетенной нищеты полностью разделялась Виктором. Егора она выводила из себя. Впрочем, как и напарник, вполне ожидаемо ставший лишним.
Направившись к начальнику отделения, он не пытался придумать причину рапорта. Она давно уже сформировалась.
– Что-то случилось?
– Разрешите доложить, – Егор предпочел придерживаться правил внутреннего распорядка.
– Докладывай, – начальник внимательно смотрел на исправного офицера, за которым не водилось привычки строчить жалобы. А в том, что тот собрался писать донесение, он не сомневался.
– Я не желаю работать с Виктором.
– Причину уточнить я все-таки должен.
– У нас расходятся взгляды на происходящие события, – Егор отчеканивал слова, так словно рапортовал на плацу.
– Сильно?
– Диаметрально.
– Что там Виктор думает по поводу вашего разделения?
– Не интересовался, – Егор удивлялся тому, с какой легкостью он действовал за спиной напарника. Раньше бы он себя осудил.
– Почему ты решил сменить напарника?
– Считаю себя обязанным гасить бунты. Я не сторонник протестующих.
– Понял. Егор, не хочу тебя разочаровывать, но большая часть служащих в полиции разделяет точку зрения зачинщиков протестов.
– И что вы предлагаете делать: подавать им спички, когда они вознамерятся поджечь дом, построенный в благополучном районе? – Егор не ожидал такого откровения из уст начальства.
– Боюсь, что многие подадут. Я уважаю твою позицию, как защитник закона и порядка. Но прошу тебя посмотреть вглубь происходящего. Если ты не сможешь увидеть то, что видят твои коллеги, предлагаю вернуться к адвокатской деятельности, чем тебе и надлежало заниматься, и обосноваться в офисе одного из тех самых районов, по которым не прошлась бедность.
– Рапорт об увольнении подам через час. Когда вернусь с вызова. Не позволю горстке неудачников уничтожать очередную частную собственность.
Егор покинул кабинет начальника с чувством омерзения. Он ещё больше возненавидел тех, кто, невзирая на приличный доход, оставался ровней жителям гетто.
Опираясь на изящную трость черного цвета, увенчанную набалдашником из серебра, пожилой мужчина подошел к окну. Как же он любил этот вид распростертого перед ним мегаполиса, сочетавшего в себе строгие силуэты и ровные линии. Город обладал стилем, которым он, как дизайнер не мог не восхититься.
Последние дни привычную картину стерли охваченные гневом люди. Неуправляемая толпа превратилась в обособленный организм. Ни у кого не имелось сил управлять им. Хаотичное швыряние организма по улицам города отмечалось битьем витрин и поджиганием машин.
Карл опечалился тому, что по самой красивой улице города шествовала толпа, выкрикивавшая нестройные речевки и швырявшая камни по окнам зданий. Он знал, что за этим скрывалось. Конец той эпохи, в которой имела место мода, эстетика и красота. Настало время заявить о себе невежеству. А его порождениям не требуются культура и искусство. В них представители невежества видят своего личного обидчика. Все тонкое и изящное невежд ранит сильней острого ножа.
Подойдя к дверям своего кабинета, он тихонько пригласил войти секретаря. Молодой парень, казавшийся на первый взгляд подростком, не заставил себя ждать.
– Мой милый друг, распорядись о закрытии Дома моды и бутиков. Все коллекции должны быть помещены в контейнеры и доставлены на хранение.
– Это из-за погромов? – в голосе парня чувствовалась грусть.
– Да, мой друг. Наш офис продолжит свою работу. И мы будем с нашего двадцать четвертого этажа следить за тем, что происходит на улицах города.
– О, Карл, прошу вас не расстраивайтесь, я надеюсь, что в скором времени ситуация разрешится.
– Милый мальчик, в силу своего воспитания и чистоты мировоззрения ты не можешь представить себе, на что способны эти люди.
Завершив телефонный разговор, он вернул свое внимание к белокурой девушке, скромно расположившейся не на самом удобном стуле.
– Пересядьте.
Поднявшись, она замерла на месте.
– Воспользуйтесь моим предложением. Сядьте уже наконец-то на мое место, – Вальдемар указал пальцем, на котором красовался перстень с внушительным сапфиром, на шикарное кресло.
Понимая, что это очередная проверка, она приготовилась совершить ошибку и исполнила распоряжение босса.
По кабинету разносился шум, создаваемый аплодисментами. Вальдемар ликовал.
– Браво. Я восхищен. Вы умеете рисковать. А теперь о деле. Кто ваши родители?
Подавляя внутреннее волнение, имевшее полное право завладеть ею, Ида откашлялась.
– Мама библиотекарь, но сейчас отправилась с отцом на островное государство, в связи с его работой археолога.
– Замечательно. Вы нашего круга.
– Простите?
– В свете происходящего, как вам думается, желал бы я видеть в своем здании человека, не приученного держать в руках книгу, восхищаться театральной постановкой, да наконец-то, просто вписываться в пространство органичным образом?
– Думаю, что нет.
– Правильно думаете, Ида.
Вальдемар навис над все ещё тушующейся блондинкой. Ей хотелось встать и уступить законное место его владельцу, но он опередил её, положив на плечо свою довольно тяжелую руку.
– Не нарушайте нашей гармонии. Сидите, Ида, сидите.
Не спеша Вальдемар покинул собственный кабинет.
Лица, как под копирку проплывали мимо. Если бы ему пришлось опознать одного из многочисленных индивидуумов, он бы не сумел этого сделать. Это пугало. Особенного его.
Егор изучающе рассматривал тех, кто формировал нестройные ряды толпы, шествовавшей по проспекту города. Выражения лиц, даже черты, воспринимались практически идентичными. В голову закралась отдававшая фантастикой мысль про клонированных людей. Даже, если имел место научный прорыв в засекреченных лабораторных стенах, он бы не мог достигнуть такого масштаба. Постаралась сама природа. Точнее эволюция. Она спотыкнулась. Произошло упущение и в мир хлынули типичные носители не до конца заполненных отличиями геномов.
Неоднократно уличаемый в высокомерии офицер полиции покачал головой, укоряя своих обличителей. Ему не верилось, что они не видели очевидного. Что уж говорить про стадный инстинкт, отменно развитый у таких людей. Почти клонированных. И ему не по силам было совладать с этим явлением. В одиночку. Такие борцы остаются изгоями, так и не исполнив своей миссии. Или того, что они считают миссией.
Дойдя до здания, которое успели выхватить из цепких лап пламени спасатели, Егор вошел внутрь. Без усилий он определил владельца супермаркета.
– Наконец-то полиция прибыла, – возглас угнетенного происходящими событиями человека звучал без ноток претензии. Он искренне рассчитывал на получение помощи. Пусть даже формальной, а то и вовсе ограниченной сочувствующими словами.
– Вы владелец здания?
– Да. Увы.
– Я зафиксирую инцидент, – Егор полагал, что эта информация подействует на растерянного бизнесмена успокаивающе.
– За что они так? Я же исправно плачу налоги. Даю рабочие места. В чем моя вина?
– Вы не бедный.
– В смысле?
– Вы не бедствуете, как они и этого им достаточно, чтобы ненавидеть вас, – офицер пояснял очевидные, как для самого себя, вещи.
– Наверное, вы правы. Сегодня мой супермаркет спасли. А завтра? Они же могут вернуться?
– И в этом вы уже правы. Вернутся. И им удастся это сделать. Их больше.
– А полиция ничего не может сделать? – тон владельца здания стал более возмущенным.
– Я вас расстрою – нет.
– Как такое возможно?
– Поверьте мне, возможно. Но я приму ваше заявление, – Егор не умел лгать. Во всем. И в первую очередь в своем отношении ко всем и всему, что его окружало.
– Простите великодушно.
Она даже не вздрогнула от неожиданности. А могла. Дверь кабинета распахнулась резко. Он ждал от неё этого. Но чего именно?
Ида сочла уместным подняться с кресла своего босса, занимая его пока тот отлучался по ведомым ему причинам. Она не стремилась занимать место, полагавшееся другому. Вальдемар улыбнулся: он был доволен. Она определенно умела чувствовать то, что не высказывалось, но при этом не скрывалось. Его следовало уметь понимать. И она училась этому.
– Вам следует подготовиться к занятной беседе. Не спрашивайте с кем, – Вальдемар предупредительно поднял вверх руку, давая понять, чтобы его помощница сохраняла и дальше молчание.
Ида кивнула головой и продолжила стоять напротив босса, отделяемая от него солидной шириной письменного стола. Такие детали воспринимались ею элементами безопасности.
– Дам совет: больше слушать и меньше говорить. Ступайте.
Удержавшись от желания присесть в реверансе, она направилась к дверям. Ида поражалась тому, как быстро изменялась под стать пространству и человеку, создавшего его.
Ценить. Теперь он понимал, как это делается. Глоток свободного свежего воздуха казался вкусным.
– Не задерживайся, – послышался голос надзирателя, – заходи внутрь.
Валентин не стал сопротивляться. Его вели из здания, в котором был оборудован карцер в то, где размещались казармы. Потирая руку, напоминавшую о нанесенной татуировке смесью боли и зуда, он продолжал хранить молчание. Хватило и того, что пришлось пережить. Теперь придется хитрить. Если озлобленная дама в синем позволит. Вспомнив об этой женщине, он едва сдержал слезы. Те назойливо пытались навернуться на глаза, создавая едва ощутимую пелену.
Споткнувшись, Валентин упал на колени.
– Что с тобой? – надзиратель остановился и развернулся в сторону подростка, не собираясь помогать тому подниматься. – Чего молчишь?
– Мама…, – шепот парня был едва различим. Со стороны казалось, что он беззвучно шевелит губами.
– Что ты там расселся? Вставай быстро.
– Мама … Прости… Мама, – последнее слово Валентин проорал изо всех сил. Его тело сотрясали рыдания. Он схватился за голову и раскачивался из стороны в сторону. Он не видел надзирателя, не видел ничего, что его окружало.
Головокружение становилось все сильнее и ей стоило больших усилий удерживаться от падения. Проплывающие перед её глазами стены зданий разрешали к себе прикасаться. В них она видела единственных защитников. Шум в ушах не заглушал крики, приближавшиеся к ней все ближе. Страх не пробивался к сознанию. Хотелось спать. Марта присела у парапета очередного плывущего дома.
– А что это за богачка у нас здесь валяется? – голос молодого парня выдернул её из состояния забытья.
– Помогите мне, – Марта тихо позвала на помощь.
– Тебе помочь? Деньгами? – парень смеялся все громче. Сбитый носок его кроссовок пинал по бедру девушки, сидевшей на земле.
– Позвоните в службу спасения, – Марта не ощущала пинков, которыми её одаривал незнакомец.
– Я сейчас тебе помогу, – он свистнул, привлекая внимание группы парней, едва не свернувших в проулок, – сюда, у нас тут появилось дельце.
– Это конец. Неизбежность.
– Согласен.
Помещение, утопленное предусмотрительным образом в полумрак, скрывало их лица. Оба беседующих видели в такой атмосфере лучшую предпосылку для конструктивного диалога.
– Сейчас либо никогда, – более пожилой мужчина не испытывал сожалений, скорее ощущал едва уловимую от грядущих перемен радость новизны. Он жаждал новаторства во всем. Время неизменно меняет все, к чему прикасается.
– Не стану спорить, – владелец кабинета, отданного во власть особого уровня разговора, также не тревожился о формате будущего. Оно виделось лучшим вариантом, нежели тот, что приходилось ежедневно отмечать.
– Вальдемар, тебе следует принять участие в заседании Клуба.
– И я там буду.
Опираясь на трость, Карл поднялся с кресла. Он предпочитал передвигаться по комнате, когда приходилось размышлять над чем-то грандиозным.
– Они будут обсуждать изживший себя мир. Впереди ничего нет. Бездну, вырытую мшелоимством, следует замостить.
– Кем? Карл, в неё угодило столько миллиардов человек, но места все равно хватает.
– Численность людей велика. Мир мог получить множество уникальных личностей. Увы, превалирующая часть населения ничего не может дать, но требует для себя все больше материальных благ. То есть затрат.
– Скажем так, общество не нуждается в имеющемся количестве человек.
– И это означает? – Карл знал ответ, но жаждал подтверждения словами друга.
– Что следует строжайшим образом регулировать численность населения ни одной страны, а всей планеты, – ничего нового в своем мнении Вальдемар не нащупал, подобные предположения перманентно возникали в каждом веке.
– И ты думаешь, что предложение контроля численности населения встретят одобрительно миллиарды не привыкших глобально мыслить индивидуумов? – Карл засмеялся, не рискуя получить обвинения в цинизме.
– Ни за что. Они будут драться за право рождения своих многочисленных потребителей ресурсов.
– И за свою жизнь.
– Рожденным хочется жить. Вполне понятное желание, – Вальдемар неоднократно пытался отыскать в себе сочувствие. Они в нем его убили.
– Закономерно.
– Но это мало, кого будет интересовать. Уже не будет. Опять достигнута координата предельного терпения.
– Мне хочется застать эту великую битву, – поклонник эстетики не пытался скрывать отвращения, какое в нем вызывали слишком упрощенные личности.
– Боюсь, что тебе не понравится это зрелище. Равно, как и мне, и членам Клуба, – Вальдемар юлил, но получалось у него это исполнять безукоризненно.
– Выхода нет, – эстет покрутил ручку трости, когда он нервничал, этот жест действовал успокаивающе.
– Как бы это ни было жестоко, но нужно положить конец разрушению планеты и истощению и без того ограниченных ресурсов, – с экономической точки зрения Вальдемар видел в озвученных им словах выход. И маскировку собственной цели.
– Более того, эти мероприятия требуются для сохранения вида, – Карл оправдывал антигуманистические варианты в борьбе с «пустым миром». Страшили только не четкие критерии отбора тех, кто сможет вступить в новый мир. – Человечество стало высокоразвитым, и разбавлять его чрезмерно простенькими и незамысловатыми фигурками выглядело губительно для общей картины.
– Меня всегда удивляла маниакальная тяга не самых идеальных людей к воспроизведению потомства. Не ради праздного интереса я изучал, ты сейчас меня поднимешь на смех, общение этой прослойки людей на форумах.
– Восхищен. Ты себя не жалел. И что там удалось найти?
– Я потратил время, но не напрасно. И убедился в верности предположений. Почти каждый, кто видел исключительную цель собственной жизни в родительстве, не обладал даже элементарной грамотностью. Они пусты. Нет целей. Идей. Желаний. Все сведено к рождению и воспитанию детей. Но что могут воспитать в детях те, кто не имеют широты мировоззрения и чья жизнь сужена до получения пособия и приготовления жалкого обеда? Ничего. Но самое нелепое, что эти бездарные индивидуумы смели оскорблять умных и талантливых людей. И что меня удивляет, сами они мечтают родить великого человека.
– Если они сами не смогли стать личностью с именем, то сомнения берут об удачном процессе воспитания детей, – Карл припоминал, как самому приходилось отбиваться от злорадствующих особ, отпускавших колкости в его адрес по поводу отсутствия семьи. Пояснять нападающим на него особам, почему он предпочел одиночество сожительству с тем, кого он не сможет любить, модельер не считал должным.
– Так они и не желают двигаться к вершинам саморазвития. Их стагнацию усиливает обостренное внимание к воспроизводству потомства. Любой человек, владеющий мало-мальски значимым статусом, рассматривается ими через призму наличия детей, – Вальдемар отпил виски, взяв паузу. Разговоры на данные темы ему не нравились.
– Думается, что таким образом они хотят показать себя сколь-нибудь значимыми.
– В рождении детей они видят свой след на земле, – Вальдемара смешила попытка обычных умов замаскировать тщеславие.
– Вот только они понять не могут, что след от себя нужно оставлять достижениями и собственным именем, а не размножением. Мало кто помнит своих, если не бабушек и дедушек, то прадедов и прапрадедов. Слабеньким мне видится след в виде детей и внуков.
– Дети и внуки – это, по сути, посторонние люди, которым надлежит становиться собой, а не жить ради памяти имен всех родственников.
– Я буду циничен, как обычно, но большая часть людей становятся на земле очередной могилой с надгробием, имя на котором ничего не значит, – модельер для своего тела после кончины предусматривал исключительно кремацию.
– И я понял, что мне их не жаль, – Вальдемар не признавался в том, что жаждал мести. Даже тому, кто лучше всех поймет его позицию. И даже согласится с ней.
– Примитивная жизнь не вызывает сожаления. Но прошу не сравнивать таких индивидуумов с животными. Те также живут с целью сохранения вида. Неосознанно. На уровне программы, вложенной в них природой.
– Роль животных для планеты собственная. Без них планета утратит свой привычный вид. И не только вид. В принципе до сих пор не ясно, почему природой создано такое многообразие организмов. А что касается отношения человека к видовому разнообразию, оно все ещё соседствует с противоречиями. Возникло мнение, что животные оттягивают на себя ресурсы.
– Некоторым представителям нашего вида жаждется конкурировать в своей значимости и с животным миром.
– Достигший интеллектуальной высоты не станет устраивать соревнования с животными и противопоставлять им свой вид. Человеческое общество нуждается в самом себе. Но оно не имеет права грубо вторгаться в жизнь других видов. К тому же, следует учесть, что биологическое разнообразие необходимо миру, по крайне мере, в присущем ему устройстве. А вот планете сам человек стал вредить. Капитализм запустил механизм уничтожения экологии. Пустым умам это неважно. Их беспокоит только обеспечение собственного потомства в рамках популяции. Что будет далее, их не заботит, – Вальдемар неоднократно представлял в мыслях модель общества, каким оно станет без вмешательства в его деградирующее развитие.
– Такие индивидуумы мешают друг другу. Ресурсы не только природного происхождения, но и финансовые не покрывают потребности растущей массы людей. И я не стану лгать, я не желаю помогать тем, кто не способен развивать и реализовывать себя, – Карл не считал рациональным давать деньги в руки того, кто не умел их делать.
– Отталкиваясь от пункта с ограниченностью ресурсов, они видят угрозу не только в тех, кто в них нуждается, но и в тех, кто ими владеет, – Вальдемар изредка вспоминал, какое порицание вызывала его личность у тех, кому он помогал. По молодости лет. По неопытности. Он поверил увещеваниям, что следует делиться с теми, кто ничего не имеет. В итоге он утратил энергетический запас, что сказалось на его самочувствии и личностном развитии. Им было покончено с добротой.
– И чего они добиваются? – Карл рассматривал свою трость, и казалось, что блеск её набалдашника привлекает большее внимание, нежели обсуждаемая тема.
– Наверное, уничтожения всего живого, кроме себя.
– Пустым умам нужен пустой мир. Все просто. Пусто.
Карл предпочел дать отдых ногам и расположился в кресле. Впрочем, разговор подходил к окончанию.