Irina Sherry
До встречи с собой

Полная версия

Кино, звезды и компания

– Раз, два, три. Раз, два, три. Пыль скорее ты протри, – напеваю под нос, орудуя тряпкой из микрофибры. Алан сказал, что первые гости заедут в один из домик через два дня, а у него даже конь не валялся. Не знаю, как бы он успел привести в порядок столько комнат.

За последние время наплыв туристов знатно уменьшился, как и число рабочих рук, которые первый год не горели желанием переезжать через неоправданно прочную кострукцию нового моста.Их можно, конечно, понять, оправдывался Алан, почесывая голову, но в этом году туристический поток обещает быть куда более благодатным, поэтому с приходом уверенного теплого фронта на полуостров от желающих подработать не осталось ни следа. Всех расхватали самые ушлые и преуспевающие.

Руслан ходить по головам не любил, правил исправно, не оскорблял и не унижал никогда персонал, и хотел бы взять пару-тройку работников на постоянку, как того же Ника, но они бегут с острова по окончанию летнего сезона как черт от лаванды, которая вот-вот зацветет. Я, конечно, не фанат, но после описания Алана загорелась желанием во чтобы то ни стало до неё добраться.

Завстегдатые любители знают, когда лучше приезжать в Крым, чтобы увидеть всю его первозданную красоту. И моё сумасбродное приключение как-то неожиданно влилось в этот бурный поток. И раз ноги привели меня на эту священную, судя по богатой истории на архивных страницах, разбросанных на стенах, словно кляксы, то значит это кому-нибудь было нужно.

Тем более, когда планов у меня всё равно не было. Да и Карины, судя по всему. Как она там? Надеюсь не разругалась с мамой? Не представляю, как можно прожить в разлуке столько лет с человеком, который дал тебе жизнь. Неужели уехать на край света было так необходимо, когда рядом самое ценное и дорогое. Я бы ни за что не удрала от мамы сверкая пятками. Наоборот, обняла бы так крепко, на сколько хватило моих сил. Превратилась бы в океан, который со всех берегов окаймляет сушу, чтобы хоть иногда, с попутным ветром, иметь возможность докоснуться до неё.

– Ка-тяяяя, – радостно вопит Алан, выбираясь из подсобки. В его руках ветхие коробки со всяким барахлом, которые он зачем-то вынул, – смотри, что я нашел!

Продолжая полировать поверхность барной стойки, превращаюсь в жирафа, вытягивающего свою шею так высоко, на сколько это возможно. Но даже моё неумение любопытство не в силах добраться до верха коробки.

– Что это? – спрашиваю, склонив голову на бок. Алан пытается спрятаться за картонным углом, но я отодвигаю одну из коробок в сторону, чтобы увидеть розовые ямочки на щеках. Я заметила, что когда Руслан смущается, его щеки слегка развеют, а когда искренне радуется, ямочки на лице становятся еще заметнее.

– Ты говорила, что нам не хватает атмосферы, так? – натянув на лицо маску директора, Алан с неприсущей ему строгости, с хлопком ставит коробки на ближайший к нам стол. Благо, что не успела пока застелить его скатертью. Сам бы отстирывал клубки пыли с материала.

– Таааак, – тяну, даже не надеясь скрыть возникшее недопонимание.

– Я нашел, как это исправить, – Алан достает из связки ключей карманный ножик и приступает к открытию коробок одна за другой. – Точнее вспомнил о замечательном увлечении, которым некогда занимался, – раскрыв картонные языки, выуживает стеклянные безделушки одна за другой. – Оказалось, мать сохранила некоторые из моих работ.

– Некоторые? – возмущаюсь, когда оглядываю произведения искусства один за другим. – Управляться со стеклом при высоких температурах и создавать при этом нечто причудливое – признак гения, а не какая-то лабуда ширпотребская с Китая! Алан, – кручу я шарообразный цветной купол, поделенный на сегменты, что наводит меня на мысль о парашюте, – это настоящее сокровище! Ты только посмотри! Мы можем что-то превратить в светильники, а в каких-то композициях смело подавать обновленное меню ресторана.

– Кейт, это слишком глупо, не находишь? – Алан тусуется, заметив в моих глазах проблески огня. Наши глаза встречаются лишь на пару секунд, но этого достаточно, чтобы обменяться немым посылом. В отличии от молчаливого Ника, тишина с Аланом не давит так сильно. Будто мы продолжаем обмениваться энергиями, просто без звука. С Баритоном же порой кажется, что я иду одна.

– Это еще почему? – грузно приземляю причудливый прозрачный графин на стол и всматриваюсь в своего работодателя.

– Мини-городок работает по одному и тому же сценарию с добрый десяток лет, – произносит с печалью. – И гости едут за определенным видом удовольствия из года в год. Не уверен, что им будут интересны все эти обновления. Цена за сутки, вот что их волнует, – на последнем слове Руслан сглатывает сильнее обычного. Это его тревожит. Мы не говорили о состоянии его дел. Возможно всё не так гладко, как хотелось. Учитывая его разносторонние обязанности.

– То есть потратить деньги на выведенные где-то светящиеся в темноте цветы, приютить бездомную девушку с собакой и повесить на себя решение всех их бытовых проблем, включая еду, тебе не жалко? А вложиться в своё детище, чтобы оно приносило тебе удовольствие и дополнительный доход не хочется?

– И…? – напираю я, уже сомневаясь, что роль Кейт всё еще роль, а не моя вторая личина. – Что это меняет, Алан?– Я бы не назвал это прибылью, особенно когда под боком главный конкурент острова, – с налетом грусти Алан оглядывает своё детище. Видно, что ему оно дорого. Но иногда стоит прошлое оставить в воспоминаниях и начать жить. Здесь и сейчас.

– Всё, – прежняя Катя, которая пока не пережила грандиозное фиаско в море остановилась бы после точки в разговоре, но Катя, чей дальнейший путь до берега сопровождала парочка дельфинов.

– Ничегошеньки, – мотаю головой из стороны в сторону, не позволяя словам Алана пройти сквозь меня. – Ты сам сказал, человек ищет подходящее по центовому сегменту. Давай попробуем его увеличить. Светильники у тебя уже есть. Вон, – показываю пальцем на освещение за столиками, —посмотри на торчащие провода с лампочками. Осталось только стекло прикрутить, где надо. На перекраску стен и пола уйдут копейки. Твоему отелю давно требуется ребрендинг. Сад садом, – протираю лист фикуса от пыли тряпкой, – но люди хотят вкусно питаться. Эту проблему уже решили. Осталось дело за антуражем.

– Уговорила! – сдается Алан, снова улыбаясь своими ямочками. Едва сдерживаюсь, чтобы не закусить губу, пряча улыбку. – Обрадую Ника!

– Ангелов нам в помощь! – летит от меня в удаляющуюся спину.

На покраску целого домика и ресторана уходят следующие сутки. Длинные и отнимающие все силы, включая маломальские. Спасибо гаражу Алана, в котором залежался краскопульт, иначе бы мы остались без задних рук, тьфу, то есть ног, а дело бы так не делали до конца.

Вечером за чашечкой душистого чая из самовара я предлагаю Руслану еще пару идей: виражная барная стойка с подсветкой из осколков стекла и карамельный десерт в виде шара, внутри которого запечатлевается моментальное фото посетителей на вафельной бумаге. На последнюю наталкивает меня Ник, изподтишка фотографирующий меня на телефон. Каждый раз залажу в галерею и замечаю новые кадры. Как надеваю гидрокостюм или как в зоопарке бодаюсь с обезьяной за правой владения своими трусами. Или же вот, танцую под музыку в домике тети Тани, в надежде, что никто не видит.

Но Ник не видит, он чувствует жизнь и проживает её словно какой-то удивительный миг, который отделяет будущее от нашего прошлого. Есть, конечно, в его непосредственности какая-то тайна, но у кого их нет, если посудить?

Из дум о прошлом вечере меня вырывает стук в дверь.

– Кто? – спрашиваю, приподнимаясь на кровати, продолжая изучать пополненную Ником галерею.

– Катя, это Алан. Можно войти?

– Конечно! – порывисто поднимаюсь с кровати и бегу в сторону двери. Мы едва не сталкиваемся носами.

– Привет! – шепчет Руслан почти в губы. Его ментоловое дыхание вызывает внутри табун мурашек. Так вкусно и свежо, что я млею, едва не растекаясь о дверной косяк.

– Привеет! – здороваюсь в ответ, отодвигаясь на безопасное расстояние. Уверена, Алан не сделает мне ничего плохо, но страх прошлого никуда не делся. Он словно флёр духов следует за мной и не даёт вдохнуть полной грудью.

– Я хочу кое-что тебе показать! – с порога рвется в бой Алан, в глазах же плещется мальчишеский азарт.

– А что? – щурюсь, рассматривая лицо, со сторон обрамленное густыми вьющимися волосами. Руслан следует моему примеру, скрестив руки на груди, смотрит на меня с прищуром в ответ и, едва сдерживая смех, отвечает:

– Это сюрприз.

– Завтра рано вставать, – пытаюсь сорваться с крючка, но скользящая нога позади меня выдает меня с головой. Наивной женской душе, конечно, хочется узнать, что приготовил мужчина, но я не хочу попасться снова на прежнюю удочку.

– Зачем? – интересуется Алан, оглядывая комнату.

– Как же? – следую за ним. —А развлекать гостей?

– В этом нет необходимости, – поместив руки в карманы, Алан деловито расхаживает от окна до двери и обратно.

– Им не понравилось? – настораживаюсь, скрещивая руки на груди.

– Напротив, они решили остаться подольше. Отменили бронь в другом отеле. Теперь весь отпуск проведут у нас, – Алан улыбается. И искрящее из него счастье трудно скрыть. Оно такое заразительное, что ты невольно им заряжаешься , не успев противостоять.

– Тогда как же? – не понимаю я, мотая головой.

– Они уехали с ночевкой на Ай-Петри, – резюмирует, ставя точку в нашем диалоге.

– Аааа, – протягиваю, вспоминая, зачем Алан пришел. – Так ты рассмотришь моё предложение? – оперевшись на стул, Руслан выжидает мой ответ.

– Ник не сказал пока о наших планах на ближайшие два дня, – натягиваю на себя виноватый вид, сотканный из мнимой обиды. Мне хочется и колется, но страх за себя перевешивает чашу весов. Да и не хочется на половину пути потерять весь выигрыш. На кону самая важная вещь, которая только у меня есть.

– Возможно потому, что он взял на это время отгул? – обрубает пути отступления Алан и оставляет уйму возможностей для себя.

– Отгул? – изрядно повышаю интонацию, чем ввожу Руслана в заблуждение. Нам пока не довелось поговорить о Нике, но иногда кажется, что мой работодатель что-то подозревает. И не зря, кстати говоря.

– Да, он отпросился, – шальная мысль, пробежавшая в глазах тут же гаснет, сменяясь мнимой рассудительностью, – чтобы выполнить какие-то свои поручения, —

– Ааа, – понятливости мне не занимать. Последние пару лет фразочки из разряда «ааа», «ну да», «ах, это» стали чуть ли не первыми в гонке словарного потребления.

–Так ты ответишь на моё предложение? – не сдается Алан, продолжая бегло бросать на меня свой взгляд. Я тушусь и принимаюсь разглядывать шнурки на белых кроссовках мужчины, вместо того, чтобы подумать над ответом. Ничегошеньки не понимаю.

– А что надевать? – сдаюсь в лапы обаянию, встретившись вновь с лукавым взглядом из под пушистых иссиня-черных ресниц. Восточная внешность смешалась со славянскими корнями словно кофе, в которое чайными ложками вливали сливки, чтобы получился объемный и рельефный узор на поверхности. Алану не занимать в красоте. Он взял всё самое сочное от своих горячих предков и всё самое яркое и насыщенное от таких, как мы с Ником.

– Возьми с собой что-то теплое, – просит Руслан, прежде чем оттолкнуться от спинки стула и направиться к выходу. – Жду через пятнадцать минут на проходной.

– Хорошо! – я смотрю в след удаляющейся мужской спине, пряча за пальцами задорную улыбку. Хочется прыгнуть от переизбытка эмоций, что я и делаю, поддавшись мимолетному желанию. Если хочется, то чуточку можно, ведь так?

Мы едем на машине не больше часа, прежде чем Алан начинает говорить. За это время пейзаж неоднократно сменяется, постепенно превратившись из горного в лесной. Мы лавируем вдоль сосновых деревьев, то и дело налетая на шишки, от чего машину сильно потряхивает, но мы, будто и не заметив преграды, продолжаем продвигаться веред. Услужливая память моментально подкидывает обрывки воспоминаний. Лес. Озеро. Но я прогоняю их от себя, не давая ей порезвиться в волю. Психолог просила меня заглянуть в тот таинственный закуток прошлого, а я каждый раз отчаянно этому противилась. Не хочу! Не могу! Не буду! Даже лекарства не помогли раскрыться перед этими варварами. Я хочу это сделать тихо, без боли. Когда придет время. А пока…

– Катя, мы приехали! – трогает Алан по плечу, вырывая меня из дремы. Я сонно потираю глаза, хлопая ими по сторонам, пытаясь оглядеть местность. Лес остался где-то позади, теперь вокруг лишь горы… могущественные и величественные.

– Нам туда! – указывает Руслан за одну из вершин.

– И как мы туда попадем? – интересуюсь, не на шутку испугавшись предстоящему скалолазанию. Я совсем-совсем не подхожу для гор. И руки слабые. И тело хилое.

– Вот по этой тропинке, – улыбнувшись моей реакции, Алан указывает на дорожку, которая ведет в нужное место в обход горы.

– А откуда ты знаешь, куда идти? – тут же спохватываюсь, следуя за спиной быстро удаляющегося мужчины. Его шаги гораздо длиннее моих, поэтому приходится шагать чаще, а если быть точной, бежать.

– Почему идти? – Алан резко останавливается, и я не успеваю нажать мысленно по тормозам, поэтому влепляюсь носом и губами в его грудь, когда он разворачивается, чтобы задать мне встречный вопрос. На его футболке остается влажный след. Надеюсь, что это от губ, а не из другого места.

– А как же…, – не нахожусь с ответом, поглядывая в сторону, в которой мы предположительно оставили машину. Вроде бы ушли на всего ничего, а автомобиля и след простыл. Не испарился он же.

– Ехать, – иногда мне кажется, что Алану доставляет отдельный вид удовольствия ставить меня в глупое положение и смотреть как я с ног до головы обливаюсь стыдом за своё ограниченное мышление, —просто на более удобном для гор транспорте.

– А…а, – не сразу понимаю о чём речь, но Руслан решает проблему за меня, приподнимая тент, за которым прячется парочка квадроциклов, – я не умею…, – моментально ретируюсь назад от страшного зверя с нашпигованными дырами колесами. Ой, нет. Тут как-нибудь без меня. Выставляю ладони с растопыренными пальцами вперед. – Я пас.

– Катя, то есть Кейт, – подзывает Алан, с каждым словом подходя чуточку ближе. Издалека может показаться, что он как заядлый зоозащитник пытается поймать дикую больную кошку. – Ник сказал, что ты прекрасно водишь, – разводит руки в сторону, демонстрируя всеми фибрами любезность. Но я ощетиниваюсь, выпуская наружу когти:

– Откуда Баритон…?

– Баритон? – удивляется Алан, приостанавливаясь. —Почему Баритон?

– Голос у него, – делаю паузу, обдумывая, как можно это описать для обывателя, – средний.

Мужской смех эхом разносится по зеленому полю, а его виновник сгибается напополам от заразительного хохота. Я, не сдерживаясь, смеюсь вместе с ним.

– Он тебя чем-то обидел? – интересуется Алан, отдышавшись.

– Неееет, – отвечаю с улыбкой, – почему ты так решил?

– Описание не шипко лесное, – Руслан возвращается к одному из квадрациклов, проверяя показатели на датчиках.

– Ай, ты не так понял, Алан. Лирический, драматический мужской голос в музыке принято называть средним, – став на минуту преподавателем, медленно и максимально чётко проговариваю.

– И какой же у меня? – насмешливо интересуется Руслан, продолжая исследовать цифры, которые показывают стрелки на пластиковом экране и попеременно считывать мои реакции. Но делает он это осторожно. Едва касаясь. Я не чувствую себя уязвимой в этот момент, скорее объятой тонкой вуалью доброты.

– Центральный бас, – отвечаю, немного подумав.

– О как! – восклицает Алан, одновременно с этим заводя двигатель. – Центральный бас, центральный бас, выловил в море контрабас, – запевает, то и дело нажимая большим пальцем правой руки на рычаг газа, от чего квадроцикл рычит, словно разбуженный после долгой спячки медведь. – Звучит!

Через пять минут в смешной экипировке, состоящей из ярко-оранжевой неоновой каски, чтобы не потеряться из виду, и … ничего более для дополнительной страховки от чрезвычайных ситуаций, которые я регулярно притягиваю, следую на самой маленькой из возможных скоростей за Русланом, то и дело призывающим меня хотя бы немного надавить на газ. Я отчаянно сопротивляюсь, но завидев вдалеке прямой и длинный участок дороги, уверенно сжимаю ручки на квадроцикле и, крикнув мужчине в след, давлю на газ.

Получается надо сказать сразу же, но как только мои пальцы сжимаются на рычаге газа, мозг забывает о том, что руки всё еще продолжают оказывать влияние на направление движения и в общем-то держат руль. Поэтому едва набрав скорость, мой ретивый зверь в пятнистом обмундировании спотыкается о нечто твердое и шаткое, моментально стреляющем сначала по колесу, затем по другому, и прицельной по дну. От страха перестрелки я теряю управление и прямиком устремляюсь в рядом стоящее дерево. Торможу как и полагается заядлому велосипедисту ногами. Только на это и хватает моих задуренных лекарствами мозгов.

В момент этичной стычки с вековой сосной происходит резонанс, в результате чего ветки нещадно начинает трясти и часть шишек и иголок словно маленькие бомбы падают на землю, поднимая столбом пыль. Я сжимаюсь в клубок, на сколько могу себе позволить и прячусь от неожиданного семяизвержения. Надеюсь хотя бы белки будут сыты, а такие овцы как я останутся целы.

Когда Руслан возвращается, сделав круг на одном из дальних пятачков, другого пути повернуть назад в силу плохой видимости и узости тропы нет, я откидываюсь на спинку сидения и неистово смеюсь, оглядывая рыжую себя с ног до головы.

– А тебе идет…

– Что, иголки?

– Нет, рыжий, – очередная улыбка Алана и его слова, произнесенные искренне без намёка действуют на меня исцеляюще. Я вдруг начинаю видеть в Руслане и его поддержке не фанатичное желание привязать, а лишь открытое желание оказать помощь. Что он и делает, аккуратно снимая меня с квадрацикла и сажая на свой. Вытащив ключ зажигания, нажимает что-то на своём смартфоне и, убрав всё в карман, садится позади меня. Когда его рука тянется к рычагу зажигания, я слегка дергаюсь, но Алан со смешком в очередной раз успокаивает моё разыгравшееся чувство страха и, прижав к себе одной рукой, трогается с места. На некоторых местах мне приходится практически вжаться грудью в бак, чтобы у Руслана было место, куда опуститься, а у меня возможность не впутаться в еще одну интересную ситуацию.

Когда мы прибываем на место, солнце уже практически находится в самой низкой своей точке, но его света вполне достаточно, чтобы оглядеть открывшееся взору бесконечно зеленое пространство виноградных лиан.

– Эти виноградники некогда купил мой прадед, – Алан спешит утолить моё любопытство, подойдя со спины ровно в тот момент, когда я открытым ртом наворачиваю второй круг вокруг своей оси. – И вот уже более сотни лет данная территория обслуживается членами моей семьи. За исключением меня, разумеется.

– А кто занимается розничной торговлей и транспортировкой?

– Все понемногу, – Руслан пожимает плечами, но мысли улетают гораздо дальше, чем ему хочется. После длинной паузы он продолжает, – на мне преимущественно грузоперевозки и налаживание контактов с поставщиками.

– Тогда ты определенно часть всего того, о чем говоришь, – касаюсь ладонью плеча в поддерживающем жесте. Поникший и грустный Руслан – редкое и удивительное по чуткости зрелище. Но мне бы не хотелось, чтобы в мире стало на одну тень больше.

– Я не выкладываюсь так, как это делают они, – Алан указывает подбородком на людей, которые за несколько минут до наступления темноты скрупулезно трудятся у подножия лысоватых, остроконечных гор. Мужской голос, полный печали и затаенной где-то на глубине души печали, окутывает и меня своей тоскливой мелодией. Когда-то учительница пения говорила мне, что по звучанию человека можно многое рассказать о его состоянии: оценить самочувствие, определить степень зажатости, указать на патологии, узнать, что конкретно человек ел перед тем, как обмолвится с вами парочкой фраз.

– А что ты хотел мне показать? – прерываю гнетущие мысли Алана неожиданным вопросом. Мне потребовалось собрать в кулак своё мужество, чтобы выпалить это на духу. Еще бы чуть-чуть и я бы грохнулась в обморок от переизбытка адреналина в крови.

– Я… Эм… тут есть…, – запирается Руслан, то и дело пуская взгляд себе под ноги. От смущения его лицо на глазах приобретает розоватый оттенок. – В общем, – произносит, собравшись с мыслями, – Ник сказал, что ты никогда не была в кино. И мне бы хотелось исправить эту досадную оплошность.

Алан хватает меня за руку, не крепко, но этого достаточно, чтобы без промедления и сопротивления следовать за ним сквозь высокую траву.

Мы останавливаемся практически у подножья высокой песочно-каменной горы, на пиках которой произрастают вековые сосны. Кажется, что они вот-вот сорвутся и полетят со всей силы вниз, обрушив на нас свой накопленный за годы жизненный опыт. Несмотря на ветер, бушующий среди острых пик, деревья практически неподвижны, стойко проживая природные невзгоды. Только я, стоящая под их тенью то и дело оглядываюсь наверх и трясусь от страха как осиновый лист.

– Кааать, – голос Алана, доносящийся где-то из тени кустов вырывает меня от созерцания величественных гор, – помоги!

Резво перепрыгивая сквозь низкорослые колючие кустарники, по дорожке спускаюсь к Руслану, пытающемуся натянуть на деревянный каркас белую простынь. Противный ветер раздувает на ветру хлопковую ткань и не дает ухватиться за противоположный угол, не отпустив тот, что в руке. Приходится ухитриться и немного помочь себе ногами, уперев один из краёв коленями, а другой пытаться надеть «наматрасник» на плоский «матрац».

– Нам придется спуститься вниз по лестнице, – кричит Алан ветру в противовес, – иначе просмотр фильма превратится в погоню за летающим змеем.

Я молчаливо киваю и подхватываю с земли один из углов деревянного каркаса, чтобы вместе с Аланом отправиться вниз. Честно, проще было бы сесть на полотно как на картонку и скатиться с перил, словно с ледяной горы, чем тащить такую большую гробину до побережья. Десятки, сотни, нет, явно тысяча ступенек, нам пришлось преодолеть, прежде чем окончательно разделить небо и землю.

На установку и подготовку у Алана уходит не больше пары минут. В это время я достаю из большого мужского рюкзака одеяло, плед и несколько пакетов с едой.

– Нравится?– хрипло интересуется Алан, наблюдая за тем, как я увлеченно заглядываю в каждый пакет носом и вдыхаю божественный аромат свечей выпечки. Потянув на себя один из бумажных конвертов, без промедления вытаскивает длинный чесночный багет и с некой долью остервенения надкусывает, отхватывая от общей массы огорченный по меркам человека кусок. Чайки в воздухе на мгновение зависают, очевидно от того, что их челюсти стремительно тянутся вниз от шока и соблазна, который они тут же пытаются устранить, начав кружить над нашими головами.

Спрятав еду обратно в рюкзак, я покатываюсь со смеху на пледе, наблюдая за тем, как Алана, спустившего кофту с плеч и накрывшего голову и еду капюшоном, продолжающего без остановки жевать, нещадно атакуют белёсые птицы, кусая с разных сторон за свободные от ткани куски кожи. Руслану то и дело приходится от них уворачиваться или отгонять от себя прочь, пока вторая группа пернатых, подкрадываясь со спины, не крадет хотя бы маленькую часть выпечки, но норовят стащить, конечно больше. И им в конце концов это удается. Один наглый клювокрыл осторожно расстегивает не до конца затянутую молнию на портфеле и вытаскивает самый большой пакет из оставшихся, пока я пытаюсь совладать с дыханием и обуздать непрекращающийся приступ хохота.

Итоги вечера мы подводим в ущелье на побережье, спрятавшись от поднявшегося ветра и завывающих звуков уходящей весны. Благополучно приперев со всех сторон самодельный экран булыжниками, мы синхронно хватаемся за края пледа и расправляем на плоской поверхности.

– Что будем смотреть? – спрашиваю у Алана, повторно выгружая из рюкзака запасы еды. На этот раз в непосредственной близости нет ни одной чайки.

– А что хочется? – губы Алана трогает улыбка, от чего ямочки на щеках становятся куда заметнее.

– Есть что-то про случайности? – выпаливаю неожиданно для себя, пролистывая события за последнюю неделю, словно новостные сводки в телефоне. Кажется, что их было несравнимо больше, чем тех, что произошли со мной за всю мою жизнь.

– Случайности? – переспрашивает Алан, с необычайным энтузиазмом принявшимся искать подходящую под конкретные критерии картину. Для усиления сигнала он даже высовывается на улицу, вытягивая руку с телефоном как можно выше. – Нашёл! – кричит спустя несколько минут, на всей скорости врезаясь в меня. Приобняв меня за плечи, Руслан подпрыгивает от нетерпения на месте. Это смешное действие уносит меня в прошлое. Радостное и полное предвкушения.

Именно с такими неподдельными радостными эмоциями я в подростковом возрасте ждала автобус, который должен был увезти меня из крошечного посёлка на отшибе области в место, полное многоквартирных домов, странных сладостей и приключений, величавшееся городом. До нужной точки добралась небезупречно, но успешно в рамках имеющихся на тот момент возможностей, на престарелом пазике, то и дело пыхтящем на своём многострадальном пути. На одном из участков, когда автобус резко потерял высоту, попав в в низину, и затем тыркался раз за разом на пригорке, скатываясь обратно, моё сердце на какие-то доли остановилось, но затем забилось с удвоенной силой, когда наконец-то автобус смог выбраться из дорожной колеи и отправиться на всех парах в центр изобилия и творчества.

Когда я спустилась с последней ступеньки на ровный темно-серый асфальт, мой настрой всё еще выплёскивался. На мир. Мрачный и бездушный. На окружающих. Безразличных и обиженных. Бегущих куда-то и не замечающих ничего хорошего вокруг. На лужицу, в которой то и дело появлялось, а потом ускользала моё отражение. Я даже пару раз топнула от досады, обрызгав несколькими каплями воды точно такую же, как и те другие, торопящуюся по делам женщину в светлой юбке с неряшливой гулькой на еще слегка мокрых светлых волосах, но вовремя опомнилась и, широко улыбнувшись, принесла искренние извинения, которые к глубочайшему сожалению довольно красивая и одновременно крайне уставшая женщина предпочла проигнорировать, спустив на меня пару собак. Я же оставила их привязанными у дерева где-то на пересечении улиц и на всех порах поскакала к обветшалому зданию отвратительно желтого цвета с некогда белыми колоннами, гордо носящим название «Детская музыкальная школа…», в дверной проём которого вошла практически одновременно с той самой замученной жизнью дамой. Очевидно, что отношения с этим местом у меня не задались практически сходу. Блеклая и изможденная не по годам, едва ли белокурая женщина торопилась не просто на работу, она бежала на первое занятие, любезно выделенное под мою «бездарную» персону по протекции директора школы.

Несмотря на нелицеприятные эпитеты, до окончания урока во мне еще билась жалкая надежда на успешность запланированного обучения. Как никак я удостоилась чести не только прикоснуться, но и стать частью музыкальной элиты страны. Эта школа была мостиком, который отделял меня от всемирной известности. Что-что, а врожденный талант имеет лишь доли удельного веса в общей массе успеха.Мне отчаянно хотелось помочь Ба оправиться от болезни, но тех крупиц, что я получала за победы на конкурсах, не хватало, чтобы обеспечить желаемый уход. Поэтому поддавшись уговорам со стороны, поехала покорять областной центр и, продолжая «плакать и колоться», я, как те мыши, снова и снова поедала кактусы в виде колких комментариев со смутной верой в чудеса.

Но чудес не случилось. Наоборот, меня спустили с ног на землю. Больно и довольно жестко. Если говорить метафорично, то за тот час мне изрядно потрепали оперение и вырвали пару перьев. Но они не крылья, лишь только часть, поэтому непременно отрастут, думала я, когда тихо закрывала за собой дверь. Молча и без слез в глазах я покидала школу, которая не смогла бы ни за какие таланты стать мне домом по-настоящему.

Когда я очутилась на улице, поднялся сильный ветер. Хлестко ударив мне пару раз в лицо волосами, он пошествовал дальше, не забывав заглянуть в приоткрытые деревянные окна. Очередное причитание бедной женщины, которая минуту назад выгнала меня со своего занятия, донеслось до моих ушей уже на последней ступеньке. Шаловливый и ветреный поток воздуха решил поиграть с ней, но она не оценила, как и многое другое из того, что попадалось ей на глаза.

Стиснув зубы от досады, я пошествовала, шаркая и без того облупленной подошвой сапог, на остановку. Желания что-либо делать не было, даже мысль о связи с мамой, которая по ощущениям стала гораздо сильнее здесь, в километре у школы искусств, ушла на второй план. Мне хотелось лишь одного: вернуться назад, в крохотную, обветшалую засыпушку на краю мира, и прижаться всем телом к любимой Ба. И это получилось. Но как и всегда жизнь решила сыграть со мной в своё любимое.

Пазик, что должен был приехать на остановку через тридцать минут, не добрался до нас ни через час, ни через полтора. За это время большая часть народа схлынула на попутках, я же продолжила переминаться с ноги на ногу, ежась от стеклянных порывов ветра, что каждый раз колко впивались в тело в немом ожидании. Желудок громко и неприятно урчал, а руки заледенели от холода. Из коматозного состояния меня вывил знакомый клаксон.

– Катя, – опустив стекло своего автомобиля, директор сельской школы Фёдор Никифорович подозвал меня к себе, – ты чего здесь?

– Автобус сломался, – проговариваю, едва успевая придержать непроизвольно сокращающиеся мышцы челюсти.

– А, ну, бегом садись, – перегнувшись через рычаг, легким движением руки он отворил мне дверь машины, застегнул ремень безопасности и включил обогрев на полную, – чтобы не заболела.

Добрая улыбка тронула губы взрослого мужчины, после чего он протянул мне свёрток с булкой и бутылку кефира.

– На рынок ездил, – подвел немую черту Фёдор Никифорович, после чего завел двигатель своего авто. Под урчащий аккомпанемент советского движка, тело постепенно расслабилось. Поначалу его сильно колотило, казалось, что меня вытряхивают на улице как половую тряпку после уборки, но спустя какое-то время стало чуточку легче, и я, повинуясь монотонному движению автомобиля прикрыла глаза. Сон был некрепким, но его силы было достаточно, чтобы я не запомнила больше, чем нужно.

Легкие поддерживающие поглаживания коленки, плавно перетекли на поверхность бедер. Случайно и как бы вскользь, мужик руки бродили по территории моего тела, будто не гости, а полноправные собственники. Когда машина притормозила, прикосновения перестали быть плавными, в них появилась резь и частота. В ход пошло всё, что обездвиженно покоилось на пассажирском сидении. Едва прослеживающая грудь, прикрытая тонкой тканью водолазки, ныла и болела, но никто не намеревался ей давать пуска, напротив, с долей нетерпения и остервенения чужие пальцы сминали её сначала под тонкой тканью, затем пробрались до голой кожи. Я не могла пошевелиться. Наблюдала словно со стороны за тем, как моё распластанное на обветшалой материи тело лобызает человек, которого все, даже Ба, считали образцом морали и нравственности. После смерти жены тихий и спокойный Фёдор Никифорович более не женился. Вырастил и воспитал в одиночку примерного сына, которого отправил покорять многоэтажки, а сам занял пост директора школы, по совместительству занимая мало мальскую должность в сельском совете, эдакий глубокоуважаемый член.