Ирина Смирнова
Троллья поганка
Часть 1. Глава 3
Синдр:
От облегчения я шумно выдохнул. Чтобы ее лешие к поляне с ягодами вывели! Если она такое всей деревне орков выдаст, меня не то что никто не осудит – наоборот, зауважают. В соблазнении простой бледной немощи чувствуется тоскливая безысходность. А вот если она с таким же гонором выступит – сразу станет видно, что без боя не далась, соблазнял, пока не упарился.
– Пойдем, при свидетелях скажешь, что сама мне отказала… – Ухватив поганку за руку, я ее сначала за собой по тропе потащил, а потом на руки подхватил и побежал.
Поскорее уж со всем этим разобраться и забыть как страшный сон. Хорошо, что орчанки часто в жены идти отказываются не потому, что в орке как в мужчине разочаровались, а по другим каким-то своим причинам. Женщины – они такие… загадочные. Ты к ним со всей душой, а они тебе от ворот поворот. Или наоборот, глаза б в ее сторону не смотрели, а она покрутится вокруг тебя, извернется, и очнешься уже сверху на ней при пяти свидетелях. Хочешь или нет, а все, в шатер веди… У отца седьмая жена как раз так и завелась, потому что сама захотела и быстро все провернула. Папаша и глазом моргнуть не успел, только штаны спустить…
А мне все говорят, что я в отца пошел. И, зная мой гулящий нрав, никому даже в голову не взбредет, что я девку не удовлетворил, вот она меня и послала. Не желает она ко мне в шатер даже первой женой, вот и все. Ее право. Тем более не орчанка ж, мало ли как у ее народа свадьбы играть принято? Она вон себя дитем гор и неба назвала…
И тут меня как метательным камнем в лоб озарило. Я притормозил, поставил этого найденыша болотного на землю и тряхнул как следует:
– А откуда ты помнишь, что твой народ никогда с моим не соединялся?! Память вернулась?
Девчонка нахмурилась сначала, подбородок вместе с носом вверх задрала, ногу одну вперед выставила – ну прям вылитый папаша мой, когда речь перед кланом толкать собирается.
А потом сдулась и… вздохнула так жалостливо, хвощом сушеным по сердцу. Бледненькая, бедненькая и ведь еще характер показывать пытается! Пожалел бы даже, только сначала свои беды уладить надо, те, что от этой бледненькой и бедненькой на меня свалились.
– Давай сначала ты всем скажешь, что не хочешь в мой шатер даже первой женой. Этот позор я переживу, такое у нас не редкость – переспать согласилась, а на что-то большее не готова…
– То есть все думают, что мы с тобой?.. – Чахла глаза широко распахнула, в голосе возмущение зазвенело такое, словно я ее оскорбил от маковки до пяток.
Что вот я такого ей сказал?! Наоборот, это ж мне возмущаться нужно – я к ней с серьезными намерениями, а она мне от ворот поворот и вдаль до степных предков послала.
– Ну да, бабка про последствия орала, когда за мной с дубиной мчалась. Кто ж там разбирать станет, про какие именно она последствия…
– То есть у вас женщина может признать, что мужчина ее обесчестил, отказаться выходить за него замуж, и при этом никто ее не осудит? Странные у вас традиции. – Чья бы лосиха мычала, а бледная и тощая б молчала. – Нет уж! Мне обвинений в том, чего я не делала, не надо совсем! Пока я свободна, то могу брать себе любого из своего народа, даже дикаря. Но не чужака… страшного. Ты же не мой подданный… Так что я и про шатер скажу, и про то, что между нами ничего не было.
– Да чего хочешь, то и говори, – разозлился я почему-то. Уж больно задело и про дикарей, и про то, что я чужак страшный. Красавица тут нашлась, привидение, в дУхах лесных и в тех красок больше!
Главное, не понимаю, с чего вдруг она со мной таким тоном говорить начала. Зелье ж действовать должно вовсю, а меня тут страшным обзывают… С какого такого перепугу?! Я ж в ее глазах красавец должен быть, глаз не отвести.
Нет, конечно, на самом деле я не красавец, но эта поганка от восторга же пищать должна без всякого зелья!.. А она мне тут условия ставит, вместо благодарности за спасение. Я ее в шатер первой женой зову, а она, значит, на всю деревню собирается объявить, что у нас ничего не было. И плевать с макушки самой высокой ели, что я сам не хотел ее в жены брать. Вот только что не хотел… Но теперь прям за живое задела! Чучело бледное, немощь тощая!..
Разозлился я так, что прямо зубами заскрипел, а потом взял это худосочное к себе притянул и поцеловал. Плоская она, что доска мамкина для стирки белья, и ребра как на той же самой доске – выступы. Ни груди, ни задницы…
Но целуется хорошо, жарко… Мне от ее поцелуев сразу жарко. Только едва я во вкус вошел, как она мне тощей своей коленкой между ног…
Чтоб ее… лешаки утащили! Дуру невменяемую!
– Больно же!
– А кто тебе позволил?! – И глазами от злости на меня сверкает так, что прямо искры летят.
Нет, понятно, что это я увлекся. Орчанку тоже если без ее согласия поцеловать попробуешь, можно потом на всю жизнь без важных органов остаться. Там простым ударом коленки в пах не отделаешься. Да и не в этом дело… Девку силой брать – позор на весь клан. Но тут прям за живое зацепила ж!..
– А кто мне отвечал?! – поддел я ее и тут же вспомнил: – А кто меня за клыки пару-тройку дней назад лапал?! А кто ко мне целоваться сам лез?!
– А кто мне отвечал?! – повторила девчонка мой вопрос и руки в бока уперла, а у самой в глазах уже не злые колючки, а смешинки светятся. – Ты такой забавный, когда злишься, и совсем не страшный.
– Да с чего я страшный должен быть, если ты под зельем! Или все, отработало уже? – уточнил я с подозрением. – Бабка ж дозу на целую орку рассчитывала…
– А на меня больше надо, – ухмыльнулась эта поганка и потом вздохнула. – Не нравлюсь я твоей бабушке. И домик у них тесный…
– Я нам с тобой шатер построил, – засмеялся я, подхватив вновь поблекшее тощее чучелко на руки.
Конечно, мать с бабкой ее отмыли, приодели, даже бусики какие-то выдали, чтобы не позорилась совсем. И волосы у нее когда чистые, то красивые и пышные. И лезут в лицо, в нос, глаза… как облако…
– А я от него откажусь, – щекотно выдохнула она мне прямо в грудь, обняв за шею, как в прошлый раз, крепко-крепко.
Я на бегу говорить не очень люблю, поэтому промолчал. А девчонка продолжила, обиженно так:
– И к бабушке твоей я тоже не вернусь, она меня нахлебницей обозвала.
– Никто меня не любит, никто не понимает, пойду я на болото, наемся жабонят, – пропыхтел я, не сдержавшись.
– Я не привыкла к такому обращению!.. – Девчонка даже лицо от моей груди оторвала, чтобы в глаза посмотреть, ну и я на нее краем взгляда зыркнул, потому как вперед глядеть нужно, на дорогу, а не на пигалицу ручную.
Начала-то она говорить с возмущением, зло так и с гордостью какой-то, а закончила с тяжким вздохом, едва слышно и опять в меня уткнувшись:
– И привыкать не собираюсь. Домой вернусь… Ты же меня проводишь?..
Я чуть на бегу не споткнулся, еще б миг – и кувыркнулись бы мы вместе, я и поганка эта наглая. Но сам ведь ляпнул, когда бабку помочь просил. Сам… Все сам!..
– Провожу, – процедил сквозь зубы, прикидывая, о чем вот я думал?! О сутках-двух пути туда и обратно. Но вот после упоминания о детях гор и неба есть у меня подозрения, что идти придется дольше. Ближайшие горы у нас о-го-го где, седьмицей не отделаешься, шагать и шагать. Но ведь сам предложил.
Мы до деревни еще добежать не успели, как с деревьев малышня посыпалась и с визгом понеслась народ предупреждать. На улице – толпа, словно все сразу из домов повылезали. Событие же, старший сын вождя первую жену в шатер принес. Орчанки молодые вдоль дороги выстроились, и каждая так и норовила разглядеть, что за диво я притащил.
А чучелко мне носом в грудь уткнулось, волосами завесилось, дышит щекотно, руки не расцепляет… так ее до своего наскоро сделанного дома и донес. На землю осторожно поставил.
Девчонка постояла какое-то время, словно готовясь в холодное озеро прыгнуть, затем головой тряхнула, волосы с лица убрала, оглядела всех и объявила:
– Сын вашего племени нашел меня без сознания, отнес к своей родственнице-знахарке, чтобы та меня выходила. В благодарность за спасение я его поцеловала, но больше ничего не было. – Народ принялся перешептываться, пока тихо. – Выходить замуж из чувства долга я не хочу, и никакой любви между нами нет. Поэтому я… – тут поганка притихла и вопросительно на меня посмотрела.
Вот я дубина! Надо ж было ей правильные слова отказа заранее сказать! Пришлось наклониться и на ухо ей шептать, фыркая как можно незаметнее, потому что ее пушистые волосы лезли мне и в рот, и в нос… Мягкие они у нее, нежные, но настырные, прямо как сама немощь эта бледнолицая!
– Поэтому я отказываюсь войти в его шатер первой женой, но принимаю его приглашение погостить в его доме.
Часть 1. Глава 4
Ка-арис:
Уже заканчивая фразу, я поняла, что слово «погостить» среди этих клыкастых зеленых монстров имеет какое-то двусмысленное значение, не только то, к которому я привыкла.
Они зашумели, принялись переговариваться. Те, что более крупные и бритые почти налысо, но с толстыми пучками волос на макушке, – одобрительно кивали, а те, что чуть помельче и с обычными хвостами, как у моего страшилища, поглядывали на него кто с легкой ревностью, кто с сочувствием.
Ледяные грани, какое мое чудище маленькое среди этих монстров! Даже женщины его выше… А еще, если сравнивать уровни страшности, то мой – симпатичнее. Волосы у него привычного цвета – черные, а не темно-зеленые, я у людей такие видела. Кожа, правда, оливковая, почти как у окружающих нас клыкастых чудовищ, но чуть-чуть другого оттенка. Зато уши почти обычного размера, а кончики хоть и заостренные, но не вызывают никаких ассоциаций… с зайцами… или ослами.
Но клыки… клыки!.. Хорошо, что намного меньше, чем у остальных. У мужчин местных вообще словно бивни, только перевернутые. Ужас!..
Тут все кругом – ужас. Тролли внутри деревьев «норятся», причем часть дома вглубь, под землю, к корням уходит, а часть – наоборот, как шалаш из прутьев переплетенных, на земле. А у этих огромных страшилищ – натянутые на палочный каркас шкуры, они это сооружение шатром называют. Ненадежно же! Дикари… Давно бы уже научились дома строить, как люди. Красивые деревянные дома…
Как только гомон вокруг стал усиливаться, я решительно толкнула чудище в шатер, так что он чуть на спину не упал. Сама следом вошла, тряпкой какой-то проход занавесила и в упор уставилась на зеленое страхолюдство:
– Я же сказала, что мне обвинений в том, чего я не делала, не надо?! Сказала, что ты не мой подданный, а чужак и неизвестно, как связь с тобой на мне отразится?! Сказала, что ты страшилище клыкастое?!..
– Да ты тоже не красота писаная! Я ж просто… намеком!.. Чтоб тебя лешие утащили! А то бредятина же какая-то выходит. Одно дело, если бы ты сказала, что это я тебя не захотел, спас и ушел. А ты же все так подала, словно я на большее рассчитывал, а ты меня в благодарность лишь поцеловала и большего не дала. А теперь все решат, что все же дала… но сейчас! А раньше просто тебе нельзя было – знахарка же выхаживала…
У меня от возмущения волна начала внутри подниматься, магическая. В человеческом облике это опасно – надо обращаться в дракона и отзлиться всласть или успокоиться. Только как тут успокаиваться?
Тупой, страшный, лишь одним озабоченный дикарь!.. Я с наслаждением представила его лицо, когда обернусь в драконицу, разнесу убожество, которое он называет шатром, и улечу прочь!..
Но тут же выдохнула… стараясь думать о чем-то хорошем. И… и не расплакаться.
Не получается у меня почему-то оборот. Я ж сразу, как только все вспомнила, попробовала превратиться, а ничего не вышло. Сейчас от гнева магия воды внутри проснулась, но не выплеснулась. И обернуться не выйдет – чувствую уже…
Главное – не впадать в панику. Все у меня получится, только позже. По дороге домой потренируюсь… не одна же пойду!
Страшилище, конечно, тупое и озабоченное, но сам-то силу не применяет, только знакомых своих обмануть решил и меня на словах опозорить. Ему-то что… А я и на словах позора не люблю, от слухов потом не отмоешься. Сплетни и слухи могут служить как во вред, так и во благо, если создавать их самим. Чудовище вот постаралось… создал… для своих.
Я поежилась, вспомнив о своем народе.
Представляю, какая сейчас в замке паника: король погиб, королева ушла вслед за ним, принцесса сбежала, старшая принцесса уже давно живет в другом замке… Вот у Тха-ариса забот!.. Еще и меня искать надо.
И тут я вдруг осознала… Ледяные грани! Он же мой жених. Жених, а не муж! Значит, после моего побега весь мой народ перейдет под власть Ра-аброна, мужа старшей сестры. Вот уж… Вот уж нет!
На-арис его любит, конечно, по-своему, потому что с детства смирилась и готовилась стать его женой.
Только я-то знаю, что он властолюбивый заносчивый самоуверенный гад! Почти такой же, как Тха-арис, но хуже, и, главное, он не станет заботиться о моем народе так, как я!
Ну что ж… Побегала от своих обязательств, время возвращаться и принять хотя бы часть.
Пока зеленое чудище тащило меня в свою деревню, я уже объявила ему, что он пойдет меня провожать.
Во-первых, потому что я не очень представляю, куда залетела, и для начала мне надо выйти к большому городу, чтобы понять, где именно я нахожусь и в каком направлении мне надо двигаться обратно.
Во-вторых, я бы не хотела лететь над неизвестной страной драконом. Мы не то что скрываемся, но прекрасно понимаем, что выглядим устрашающе в своем истинном облике. И толпа обезумевших от страха вооруженных дикарей вполне может ранить или захватить в плен, а значит, и… убить… одинокого дракона.
Наш образ жизни очень схож с вампирским, даже в отношении людей – они одновременно и пища, и подданные, которых надо оберегать от остальных. Высшие драконы, такие, как я, само собой, людьми не питаются, мы используем их иначе. Для них стать нашим избранником и избранницей, пусть даже на одну ночь, это большая честь! А для нас – возможность развлечься и, пусть и очень слабая, вероятность расширить свой угасающий род. Вдруг повезет и родится хоть и слабый, но высший?! Умеющий обращаться в человека и дракона… Только везет последнее время все меньше и меньше.
Наш род почему-то угасает. У моего отца было три жены, и две из них так и не смогли родить от него ребенка. Но Тха-арис – сын старшей из его жен от человека, одного из придворных. Старший сын старшей жены, все еще живущей в небольшом замке, оставленном ей моим отцом в качестве откупного.
А средняя жена, та, что была до мамы, предпочитала людям драконов, она и рожала в драконьем облике, откладывая яйца. И сейчас у нее своя личная маленькая армия, как любил шутить отец. Только они все не могут обращаться в людей…
А у мамы родилось четверо детей, и все от отца, но… но только мы с На-арис можем оборачиваться. Гармира и Паншира – практически обычные люди, просто долгоживущие.
Говорят, что так происходит из-за угасания магии и со временем высшие вообще перестанут рождаться. Жаль…
– Значит, решил выставить все так, словно я тебе на шею сейчас из благодарности вешаться стану?! Причем уже всем объявив, что на место в твоем шатре не претендую?! – Я отвлеклась от грустных мыслей и решила окончательно объяснить клыкастому страшилищу, кто он на самом деле.
– Да как ты посмел! Ты – тупой, страшный, озабоченный, мерзкий, подлый тип! Дикарь! Чудовище лесное! Обмануть всех решил и меня опозорить?! Да я сейчас как… Как расскажу всем про зелье, будешь знать! Скажу, что специально меня опоил, пользуясь тем, что я не понимала почти ничего. Что, не так?!
Чудовище сразу заволновалось и встало между мной и выходом, наивное. Да там же толпа еще не разошлась – заору громко, и влетят, мне или ему на помощь.
Странно, но, даже ничего о себе не помня, я все равно за себя совсем не боялась. Даже мыслей не было, что этот дикарь может меня обидеть. Серенькие ушастики милые, а огромные зеленые монстры… по-моему, тоже не опасные. Я вообще не помнила, чтобы чего-то боялась, пока был жив папа. А когда его не стало…
Я должна была остаться с Тха-арисом… Только выходить замуж из чувства долга не собираюсь. Это нечестно, несправедливо, неправильно! Отец сам признавался, что из всех своих жен он любил только мою мать, а двух других просто уважал. Не хочу, чтобы меня «просто уважали»! Меня уважают мои подданные, и люди, и драконы. Так пусть хотя бы муж любит… Или я многого хочу?
Часть 1. Глава 5
Синдр:
– Да как ты посмел! Ты – тупой, страшный, озабоченный, мерзкий, подлый тип! Дикарь! Чудовище лесное!
Я прямо оторопел, когда эта бледность прозрачная на меня сверкая глазищами наступать стала. И взгляд еще такой, словно вот сейчас в лицо вцепится, только не шипит и не рычит. И в глазах – сталь!
– Обмануть всех решил и меня опозорить?! Да я сейчас как… Как расскажу всем про зелье, будешь знать!
Да чтоб тебя ветром отсюда унесло! Я ее лишь намеком опозорил, а она-то меня по-настоящему сейчас прямо при всех припечатает, не отмоюсь!
– Скажу, что специально меня опоил, пользуясь тем, что я не понимала почти ничего. Что, не так?!
Ну я подскочил, проход ей загородил, а у самого внутри паника. Ну не силой же ее удерживать? Вдруг не рассчитаю? Не орчанка же… Сожму чуть покрепче и придушу нечаянно.
– Да сдалась ты мне! Я тебя из фляги нормально напоить хотел, а до этого вокруг тебя с тряпкой прыгал, воду из нее в тебя выжимал! Потом, как слепнем укушенный, помчался к озеру, а ты… взяла и напилась из болота, поганка трясинная!
– Это ты своим монстрам страхолюдным рассказывать будешь! – Девчонка продолжала глазищами на меня сверкать, так что даже не по себе делалось.
Это я – дикарь?! Это она – буйная.
– Собирайся давай, мне домой надо, меня там мой народ ждет.
Вот как сказала, так я чуть из шатра не вывалился, потому что почти у самого выхода стоял. Она не буйная, она наглая! Да так, что прямо челюсти сводит…
– Еды с собой побольше возьми. У вас деньги какие-то есть? Тоже возьми – не в лесу же я ночевать буду? А еще…
– А еще палочку волшебную, чтобы губу закатывать, – огрызнулся я. – Какие у орков деньги? С ума ты сошла, что ли? Вот когда набеги на людские селения делали, тогда у нас все было. Но это еще при прадеде моем, дед успел в пару десятков набегов сходить, и все, вытеснили нас люди.
– Здесь есть неподалеку люди? – обрадовалась наглая немощь. Вот как-то все перебрал, когда пытался решить, кто она такая, а про людей не подумал. Да я и не видел их почти – они в наш лес не ходят, мы к ним в деревни от случая к случаю, лишь по надобности. А до городов их вообще ни один орк из нашего клана не доходил. Из соседского как-то двое добрели, ругались потом страшно. Гиблое место, все за золотые монеты…
Вот гномы с людьми быстро сроднились, а орки, тролли, остальные лесные народы – нет. Эльфы вообще куда-то ушли, даже папаша мой их не застал…
– А драконы?!
– Драконы? – удивился я. – Драконов точно нет, они ж вымерли давно.
– Как «вымерли»?! Нет, они не… То есть у вас тут драконов не водится? Значит, надо идти к людям, у них спрашивать. Люди наверняка знают…
– Ну вот и пойдешь. Короче, я тебя до ближайшего города довожу, людям сдаю, а дальше ты сама как-нибудь.
Девчонка задумалась, нахмурилась. Потом головой замотала:
– Нет, «как-нибудь» меня не устраивает. Доведешь меня до моего замка, я тебе заплачу.
– И что я с твоим «заплачу» делать стану? – Нет, я понял, что она про деньги, про те самые золотые монеты, с которыми в городе жить можно. Только мне-то они зачем? Мне Келда нужна… а она за деньги не продается. – Сиди в шатре и не вылезай, я пойду еды в дорогу соберу. Побольше. И все что нужно, чтобы в лесу ночевать. – Вот чуть язык ей не показал, поганке нахальной. – Потому что в городе нас с тобой точно никто не ждет. Но мы поищем там того, кому ты приглянешься и кто захочет тебя дальше провожать.
– Он еще и мне приглянуться должен! Я неизвестно кому себя до замка провожать не позволю.
– Ну и пойдешь одна-одинешенька, – фыркнул я, плечами пожал и побрел сначала к отцу, потом к матери с бабкой. Мешок заплечный собрал – на две седьмицы хватит!
Вернулся в шатер, а там поганка эта с Келдой о чем-то щебечут!
– Ты, говорят, герой? – Орчанка уставилась на меня в упор, сверху вниз, а я только кивнуть и смог. Уж не знаю, где я там герой, но кто ж от такого звания откажется?
– Принесешь мне шкуру зверя, которого тут не водится, может, и соглашусь стать твоей женой!
И ушла. А я, как дуб, остался стоять и думать, что это было и за что мне такое счастье.
– Я ей сказала, что ты меня проводить до гор, где я живу, вызвался. И что ты очень заботливый, но совершенно точно в кого-то влюбленный, по лицу видно – страдаешь. Про зелье я ей рассказывать не стала.
– И на том спасибо, – выдохнул я, глядя на ухмыляющуюся девчонку. – А как ты догадалась, что я по ней именно страдаю?
– Ты с нее глаз не сводил все время, что мы у шатра стояли. Сложно не заметить. – Поганка одарила меня снисходительно-презрительным взглядом и потом уважительно оглядела мой мешок. – Хорошо собрался, дня на два-три точно запас есть. Пошли?
Я-то как раз хотел ей предложить переночевать в шатре, а в путь отправиться утром, потому как вторая половина дня уже. Но едва рот открыл, как тут же и закрыл. Обвинит сейчас в том, что я хочу напоследок сделать вид, будто все же свое получил, а не просто так, как поленом пришибленный, прусь с ней неизвестно куда неизвестно зачем. Хорошо хоть, Келду предупредила… Точно! Я ж не просто так, а за шкурой зверя иду, такого, какого здесь не водится. За подарком для своей будущей первой жены!..
– Что-то ты подозрительно как-то скалишься, – насмешливо фыркнула девчонка, но на клыки мои покосилась и поежилась. А я очередной раз пожалел, что такие, как у отца, не вырастут…
Орчанки часто шутят, что клыки у мужчины – это его первое достоинство, то, которым он перед всеми красуется. И если первое – маленькое, то на второе и смотреть незачем. Зря это они…
– Вот, теперь наоборот, скис совсем. – Поганка продолжала пристально изучать мое лицо и ехидничать. Разозлившись, я схватил ее за руку, сжал… она ойкнула, я тут же испуганно пальцы расслабил, на ее посиневшее запястье посмотрел и зло выругался. А потом на выход из шатра кивнул:
– Пошли, раз тебе вдруг так резко приспичило. До города ближайшего двое суток пути, я у отца выспросил, он мне даже карту старую срисовать дал. Так что наспишься в лесу, наотдыхаешься!
И усмехнулся, наблюдая, как эта ехидина сразу притихла и нахохлилась. А вот нечего надо мной подшучивать! Я тоже могу… и места слабые уже вычислил. Балованная она и до того, как под валун свалилась, какое-то время не совсем в себе была или бежала от кого-то. Но недолго – кожа уж больно нежная, да и она сама вся… только тронь – и сломается. Босиком явно ходить не привыкла, так что я ей детские сапожки из кабаньей кожи у отцовских жен выпросил. Вытащил их из-за пазухи и протянул:
– Держи… а то мы так с тобой до ближайшего перелесья не дойдем. Разве что я тебя на себе всю дорогу тащить стану.
– А что, мы как-то иначе идти собирались? – Поганка оживилась немного и снова разъехидничалась. С сапожками я угадал – как влитые сели. Я их по своей ладони мерил – один в один и вышло.
– Ногами ты своими пойдешь, – пояснил я нахалке расклад. – Пусть еле-еле плестись будем, уж как-нибудь переживу этот позор. Но в ездовые орки я не записывался. Устану нога за ногу перебирать, перекину тебя через плечо, тощей попой кверху, и пробегусь немного… а потом снова поплетемся.
– Злой ты, – выдала мне поганка возмущенно-обиженно. Но деловито подергала платьице, оглядела себя, потом меня, вздохнула так, будто это не она нас двоих неизвестно куда тащит, а я ей навязался или еще что опять не так сделал, и пошла из шатра по тропинке. Уверенно так, словно знает, куда идти надо.
Ну я мешок за спину перекинул, топор к поясу прицепил и вслед за пигалицей пошагал, как обещал, нога за ногу. На нужном повороте только за руку ее легонечко потянул, едва прикоснувшись, чтобы не забрела, куда не надо. А то лешие с кикиморами уже плутать-веселиться приготовились. Парочке особо настырных пришлось кулаком погрозить, чтобы даже в мыслях не было! Мне только этой немощи, петли вокруг болота накручивающей, не хватало.
