Ирина Верехтина
Солнце Эльгомайзы
Часть 9. Солнце Эльгомайзы
Собака ты, собака…
Процион Эльгомайза спектрального классаF5 IV – система из пяти звёзд Малого Пса. Процион – от греческого «про ки́он», что означает «перед собакой». Он предшествует восходу Сириуса, «собаки солнца», как его называли шумеры. Эльгомайза искажённое арабское аш-шира ал-гумайса, Сириус, проливающий слезы. Светимость восемь солнечных. Один из спутников – белый карлик, светимость одна тысяча Солнечной, период обращения… Кислова, что вы всё время пишете? Пять минут послушать не можете! – разорялся Андрей, понимая, что Кислова знает о Проционе больше, чем он сам, и ей просто скучно.
А ноги уже несли его через всю кают-гостиную, к креслу, в котором уютно устроилась астрофизик. В соседнем кресле дремал биолог и даже, кажется, похрапывал. Взбешенный капитан вырвал у Нади из рук блокнот и теперь разглядывал карандашный набросок длинноухого пса, мордой лица напоминающего самого Андрея. Под картинкой значилось: «Сэйриос» (греч. «ярко горящий»). Рядом крутилась (у Нади очень смешно получилось изобразить эту крутню) мелкая шавка с потешными ушами. Надпись под шавкой гласила: «Эльгомайза Барнс».
Андрей молча вернул блокнот и молча вышел. Уши полыхали огнём. А ведь правильно всё, Большой и Малый пёс, Сириус и Процион, капитан и первый помощник. Они с Барнсом собаки. А он-то, дурак, распинался перед ними битый час… Экипаж, мать их… Он как-то сразу простил Наде её дерзкий рисунок. Таланту прощают всё. Биолога хотелось законопатить в бочку и пустить в открытый космос, как в сказке о царе Салтане.
Предположения
Отключив гравиполе, Сайпан» кружил над планетой на магниэновых двигателях, постепенно сужая витки и подрагивая чуткими, как у бабочки, «усиками», улавливающими границы и величину магнитных полей, скорость воздушных потоков и разницу температур на дневной и ночной поверхности планеты. Предположения земных астрофизиков (впрочем, они бы всерьёз обиделись, узнав, что их прогнозы Андрей искренне считал предположениями) подтвердились с поразительной точностью: атмосфера планеты была кислородной, а температура поверхности соответствовала земной.
– Плюс двадцать два, как в Шри Ланке – хохотнул флегматичный Юозас, и Андрей удивился. Когда он перестал быть флегматичным? В глазах биолога горел интерес, он весь подобрался, как зверь перед прыжком, и приготовился к встрече. Что их ждало?
Измерения показали, что планета TrES-2А отражает менее одного процента света, то есть она темнее любой из планет солнечной системы. Но действительность оказалась иной: отражённый свет, достигнув атмосферы, возвращался обратно. Он бил фонтанами – невероятно резкий, так что «лампочку» хотелось слегка прикрутить.
Анализ воздуха впечатлял: кислород был смешан с незнакомым газом, состав которого не подлежал определению. Таблица Менделеева вкупе с утверждениями учёных гениев, что материя Вселенной состоит из одних и тех же элементов, потерпела на Эльгомайзе грандиозное поражение. Волокушин бы порадовался…
– Без практики теория мертва. Надо немножко подышать, вдруг получится? – оптимистично заявил Юозас.
– Давай. Мы тебе цветочки на могилку принесём. Если они здесь растут, – пообещал биологу Риото.
Надо же, шутить умеет, удивился Андрей. Он до сих пор удивлялся тому, как мгновенно менялись люди, стоило им увидеть чужую планету, почувствовать под ногами землю, которая – что-то другое, может быть, даже живое, и с ним придётся как-то «разговаривать». Будет ли экзопланета рада гостям, это ещё вопрос, зато радость гостей не имела предела. Андрею знакома была эта эйфория и непобедимая уверенность в том, что всё будет окэй.
Корабельный арсенал удивлял и завораживал: в отсеке с табличкой «Защита» были представлены все современные виды боевого оружия: поражающее, ослепляющее, парализующее, аннигилирующее, плавящее, замораживающее. На то, чтобы сориентироваться, осмотреться и выбрать, Риото хватило двух минут. Сунув в карманы комбинезона пару компакт-аннигиляторов, он легко забросил на плечо ката-ускоритель, повертел в руках оружие последнего поколения, лазерный резак дальнего действия «Терра», которым справедливо гордилась вся Америка – Северная и Южная – и вернул его на место. Андрей с интересом наблюдал, как по лицу японца пробежала тень сомнения. Сейфовая ячейка, помедлив, словно нехотя закрыла створки, мигнула цветными огоньками, идентифицируя наличие и работоспособность доверенного ей оружия, и скрылась в стене из металлостекла. На чём же он остановит свой выбор? Хоть бы наше выбрал, – думал Андрей. Отчего-то ему хотелось, чтобы японец предпочёл русское оружие. Наше лучше американского, самонаводящееся, ловит биологическую (живую) цель за долю секунды и плавит всё подряд, по-русски. То есть, сначала плавит, потом думает – а какого хрена надо было…
Тот, кто не наносит удар первым, первым его получает. Это древняя военная мудрость, а мудрость национальная черта японцев. Ну же, давай! Выбирай. Ты не должен сейчас ошибиться, от тебя зависят жизни всех нас, – хотелось сказать Андрею. Но он молчал. Надо уважать чужой выбор, даже если он не совпадает с твоим.
Риото выбрал русский «Скиф». Андрей выдохнул накопившийся в лёгких воздух. Теперь будем живы, что бы ни случилось.
Факты
Забыв недавние распри, все хлопали друг друга по плечам и улыбались ободряюще, обещая поддержку и помощь, и вообще – они команда, одно целое, и их так просто не возьмёшь. Это читалось в лицах, угадывалось в интонации. Подбадривая друг друга шутками (с момента посадки беззлобными), они ещё не знали, что их ждёт. Впрочем, штурманов ждал отдых, операторов систем защиты, биолога и физика ждала работа. Сизифов труд, как выразился Берни. Потому что «камень» куда его ни кати, останется на экзопланете.
Группа из семи человек – операторы боевых машин, физик, биолог, врач, капитан и оператор сопровождения, как гордо именовал себя Мишенька Перевозчиков – ступила на планету, щурясь от яркого солнца, в восемь раз превосходившего земное по светимости. Астрофизики предполагали, что солнце Эльгомайзы будет белым. Но они ошиблись: солнце было аквамариновым, цвета морской воды. Планету назвали Аква Марина (от aqua marina – морская вода). По неизвестной причине – возможно, эффект преломления световых лучей в атмосфере планеты – солнце имело форму эллипса, словно сплющенное чудовищной силой, способной сжимать звёзды спектрального класса F5. Его лучи оттенком напоминали прохладную воду, и так же как вода изливались на голубую траву, которая после захода солнца становилась лиловой.
Деревья с мощными, как у баобаба, синими стволами доставали ветвями до земли и стелились по ней синими ручейками. Это было красиво: ярко-синее на бедно-голубом. В лучах здешних трёх лун трава становилась лиловой, а кроны деревьев чёрно-фиолетовыми. Но всё это будет потом, через двое земных суток, когда на Аква Марине наступит ночь. А пока защитные стёкла очков с выведенным до максимума затемнением не спасали от слепящего света, и приходилось всё время щуриться.
Поэтому Андрей не сразу заметил, что Кендал открыл шлем своего скафандра. Постоял, глубоко дыша, впуская в лёгкие воздух чужой планеты. И объявил онемевшему капитану: «Ол райт». Андрей непонимающе на него уставился, и Кендал объяснил по-русски: «Эйр деликат, вкусно дышать».
И тут Балабанов очень к месту вспомнил, что он капитан. Набрав в лёгкие воздуха, открыл рот и приготовился заорать: «Кэндал! В санблок, на карантин, к чёртовой матери, сию секунду и без возражений!». Но запнулся на полуслове. Врача в санблок? А кто его лечить будет? Ситуация…
Между тем Джимми широко улыбался и был вполне доволен жизнью. Даже слишком доволен. Что в этом воздухе такого, отчего он так повеселел? Андрей стащил с головы шлем, надвинув на глаза защитные линзы. И понял, что имел в виду африканец, когда говорил, что ему вкусно дышать. Воздух экзопланеты хотелось пить большими глотками, хлебать ложкой, наслаждаясь его густой нездешней свежестью. После стерильно-безжизненного воздуха «Сайпана» это было подарком. Андрей глупо улыбался, чувствуя себя ребёнком, который запыхался, бегая на детской площадке, и бабушка разрешила ему снять шапку. Впрочем, в его детстве не было ни бабушки, ни детской площадки, а шапка была. И карусель, на которой воспитанники крутились под надзором врача, наклоняя голову попеременно то вправо, то влево и повторяя упражнение на артикуляцию: «двадцать один, двадцать два, двадцать один, двадцать два», пока язык не начинал заплетаться. Карусель в космошколе была обязательной, а шапку полагалось носить по сезону: шерстяную зимой, бейсболку летом.
Капитан «Сайпана» был в эти минуты обыкновенным земным мальчишкой, забравшимся в чужой незнакомый двор и ошалевшим от обретённой свободы и полной безнаказанности.
Впечатления
Катерина Ветинская, оставшись практически без работы (здешнее тяготение выматывало похлеще тренажёров), с удовольствием помогала Леоне и Кэли на кухне и в оранжерее, не проявляя желания прогуляться по планете. Почему? Да потому, что ей пришлось бы терпеть общество Юозаса(чего Катеринке не хотелось) либо Нади Кисловой (которая всё время говорила о Юозасе, будто больше не о чем говорить). А ещё Катеринка боялась – голубой травы, которая ночью меняла цвет, синих стволов деревьев и бьющего в глаза яростного солнца. День, который на Аква Марине длился почти трое земных суток, был для Катеринки неприемлем. А на корабле всё как на Земле, и она цеплялась за этот кусочек земной жизни, как утопающий цепляется за брошенную ему верёвку.
Кэли и Леона откровенно скучали. Посадка на Аква Марину не внесла в их обязанности изменений: на Земле или за триллионы километров от Солнечной системы – кушать хотелось всегда, анорексией экипаж не страдал, жрали просто зверски, по определению Катеринки, с которой андроморфы проводили свободное время. Капитан вздохнул с облегчением: Катеринка нашла наконец друзей, био составят ей отличную компанию. И уж точно ничем не обидят.
Впрочем, Кэти с Леоной не возбранялось покидать звездолёт, им даже удалось вытащить «на улицу» домоседку Катеринку, и целый час неразлучная троица бродила вокруг корабля, шарахаясь от любопытных ящерок и вспугивая алых бабочек. Белая луна Аква Марины изливала на планету тусклый свет, но когда всходили три других спутника, видно было, как в траве ползают муравьи – обыкновенные, как на Земле.
Операторы боевых машин, развлекались, направляя лазертаги на скалы. Каменная плоть чужой планеты вскипала пузырями и стекала вниз, заполняя неглубокие впадины, в которых остывала, играя незнакомыми оттенками цветов. Другой спектр, другая палитра. Цветам давали земные привычные названия, но «голубой» вовсе не был голубым, «малиновый» напоминал малину лишь отдалённо, а «изумрудный» не укладывался в голове и был так назван от балды, по определению Риото. Вот интересно, где японец ухитрился выучить русский слэнг?
Миша Перевозчиков, с горящими глазами и полыхающими щеками, появлялся как чёртик из табакерки и казалось, был сразу в нескольких местах. И фотографировал, и снимал безудержно, завывая от восторга как та самая собака солнца, о которой говорил капитан. То есть, говорили древние шумеры. Миша запомнил только про собаку, остальное пропустил мимо ушей, думая о своём.
Операторы мобильных систем защиты (боевого оружия) были единственными, кто брал Мишеньку «на природу», как называли Риото Ита и Бэрген Тимирдэев патрулирование местности вокруг корабля. Мишенькину камеру «Fuji Y» они называли оружием массового поражения.
Остальные правдами и неправдами старались отделаться от «сопровождающего»: после каждого кадра Мишенька издавал индейский победный клич, от которого с баобабов слетали (падали, не выдержав Мишиных децибел) ногастые птицы размером со страуса, и улепётывали по страусиному, прижимая к туловищу крылья и мерзко вереща. Птицы не выносили Мишеньку органически. Экипаж терпел, понимая, что студент делает свою работу, также как они делают свою.
Догадки
Биолога заинтересовала обширная пустошь. Среди сплошных лесов, покрывающих планету, она казалась неестественной и напоминала древнее ритуальное кострище. Огромный костёр, полыхавший сотни, а может, тысячи лет назад, обжёг планету так сильно, что она до сих пор не может залечить шрамы.
Лиловая трава стелилась под ветром – прохладным, как в его родной Лаукуве. И пахла мёдом, к которому примешивался незнакомый аромат. Странный здесь воздух. И тяготение тяжелее земного в полтора раза. Биолог притопнул ногой, радостно ощущая упругие тренированные мышцы, которые справлялись с тяготением Аква Марины. Спасибо Катеринке! Если бы не её тренажёры, он сейчас волочил бы ноги, отпыхиваясь и вытирая со лба пот. А после анабиоза при таком тяготении одышка и усталость гарантированы уже через первые двадцать метров. На «Сайпане» не было анабиозных камер, и четыре месяца перелёта он прожил полноценной жизнью, а не проспал как бревно. Здесь, на пустоши, вдали от всевидящих капитанских глаз, Юозас был счастлив. Балабон его просто достал. Высмеял, когда Юозас нечаянно заснул в библиотеке. И чего привязался?
С момента посадки на Аква Марину биолог забыл о сне и отдыхе и как собака мотался по окрестностям в сопровождении молчаливого Бэргена, обвешанного оружием, как новогодняя ёлка игрушками. С Бэргеном он чувствовал себя комфортно: защитник не задавал вопросов и не отпускал в его адрес замечаний. Выполнял свою работу, обводя взглядом окрестности и ежеминутно поворачиваясь, как радар.
Когда Юозас попросил его отпилить кусок каменно-твёрдого «баобаба», Бэрген снял с плеча лазертаг, аккуратно отодвинул биолога в сторону и направил на ствол узкий луч. Дерево плавилось медленно, словно нехотя, сохраняя структуру за пределами луча. И никаких тебе опилок.
К вездеходу Юозас шёл, с усилием переставляя ноги и торжествующе волоча квадратный кусок баобаба, который оказался неожиданно тяжёлым. Бэрген топал следом, и если бы биолог обернулся, то увидел бы, что якут улыбается.
Закрывшись в кают-лаборатории, биолог колдовал над принесёнными образцами, разделяя их на фракции, вычленяя химические элементы. Последние упрямо не желали соответствовать таблице Менделеева, отстаивая своё «я». Биолог уважал чужую индивидуальность, даже если это кусок древесной коры или окаменелость. То и другое было когда-то живым. И как знать, может, и осталось… В прозрачных «стаканах», в плену магнитных полей плавали в стерильном вакууме осколки чужого мира.
О предположениях и догадках Юозаса капитан не знал. Меньше знаешь, крепче спишь, мудро решил литовец. Потому что найденные на экзопланете древние окаменелости были не такими уж окаменевшими: приборы показывали явное сходство «камней» с мышечной тканью. От этого открытия Киндзюлису хотелось заорать во всё горло: «Ребята! Похоже, они ещё живы! Может, удастся их разбудить?». Но он молчал: вспомнят фантастический триллер «Нечто» и вытурят с корабля вместе с образцами. Ничего, вернёмся на Землю, там разберёмся кто есть кто, успокоил себя биолог.
Часть 10. Пустошь
На голубом лугу
С планетой требовалось разобраться, и начать следовало с пустоши. Почему она такая? Что её сделало такой? Юозас сидел на голубом лугу и разговаривал вслух: «Что ж ты не родишь ничего? Не можешь? Вон посмотри, как лес размахнулся, на всю планету». Биолог осёкся и замолчал. «Сайпан» им пришлось посадить у самых скал, там, где деревья не смогли укорениться. Если вся планета покрыта лесами, тогда почему здесь одна трава? Биолог поднёс к глазам бинокль. Лес окружал пустошь со всех сторон и обрывался на её границах, точно спиленный лазерным резаком. Но тогда – где же подлесок? Молодая поросль, которой «размножаются» леса, постепенно захватывая незанятую людьми территорию, на границе пустоши отсутствовала.
Незанятую! А пустошь, похоже, занята, и лесу здесь расти не позволяют.
Юозас стянул перчатки, раздвинул траву, прижал к земле ладони. Земля была тёплой и слегка дрожала, словно там, внутри, бушевал и ярился огонь. Вулкан? Не похоже. Вулканы не бывают плоскими. Впрочем, откуда ему, пришельцу, знать, какими здесь бывают вулканы?
Голубая былинка с фиолетовым соцветьем щекотно коснулась щеки. Ветер. Это просто ветер. Он правильно сделал, отделавшись от Мишеньки с его камерой. Ему хорошо одному. Никто не станет над ним смеяться, никто не помешает. И не остановит – никто. Юозас захватил стебелёк губами, пожевал. На вкус стебелёк оказался медовым. Почему сюда не прилетают пчёлы? Ведь они же есть, он видел – и в лесу, и у речки, где вода стального цвета, совсем как Балтийское море, куда его возили однажды, и он запомнил…
Через десять дней после посадки, когда остыли смертоносные магниэны и полностью рассеялось эн-поле, вокруг звездолёта копошились муравьи, мелькали в траве юркие ящерки, порхали алыми крыльями бабочки. Более крупные виды местной фауны приближаться к звездолёту не решались, и биолог их понимал. Но почему здесь, в пятнадцати километрах от «Сайпана» не растут деревья, не летают птицы? Нет даже муравьёв. Никого.
Юозас растёр в пальцах щепотку чужой земли, вдохнул незнакомый запах. Земля слабо пахла металлом. Здесь что, была война? Биолог погладил тёплую траву и спросил по-литовски: «Mergaite mano, ka stave izeide? Tau, tikriausiai, iki siol skauda…» (Девочка моя, кто тебя обидел? Тебе, наверное, до сих пор больно…)
Аквамариновое небо потемнело. На востоке неспешно всходила чёрно-багровая луна, третий спутник Эльгомайзы. Трава изменила цвет, мгновенно став бирюзовой. Ветер налетел внезапно, запорошил глаза фиолетовой пылью. Юозас поспешно дожевал вкусный стебелёк, провёл по губам ладонью и, опасливо посмотрев по сторонам, припустился к вездеходу бегом.
На «Сайпан» он вернулся, несвязно бормоча о пчёлах и цветах, которых нет, но по идее должны быть. Андрей окончательно уверился в том, что биолог свихнулся.
На просьбу Юозаса установить на пустоши буры, потому что там не летают бабочки и не растут цветы, капитан отреагировал адекватно: покрутил пальцем у виска.
Биолог не сдавался: организовал «экскурсионную поездку», пригласив навигатора Барнса, астрофизика Кислову и Леону с Кэли (девчонкам будет интересно, а экипаж не умрёт, если пообедает бутербродами). За девчонками увязался Мишенька Перевозчиков со своей камерой, и японец с якутом, парочка убийц-профессионалов, как прозвал их Берни. Парочка против прозвища не возражала и прихватила на экскурсию парализаторы и лазертаги, клятвенно пообещав биологу не стрелять в бабочек и птичек, если вдруг они прилетят.
Биолог заставлял каждого прикоснуться ладонями к земле, с удовлетворением наблюдая, как лица «испытуемых» стремительно меняли цвет: бледнели, краснели, астрофизик и вовсе пошла пятнами… Вибрацию и тепло ощутили все. Там, под землёй, что-то было. «Что-то» тёплое и… живое.
Андрей удивился бы, если бы видел, как Барнс и семеро «не имеющих отношения к космосу», усевшись на траву, с жаром обсуждали, где ставить буры и на какую глубину бурить. Юозас молчал и задумчиво жевал медовую травку. Барнс предлагал определить контуры этого «чего-то» точечным бурением. Перевозчиков беспокоился о качестве съёмки и предлагал бурить ночью, то есть через двое земных суток, когда взойдёт Процион бэта, тусклый карлик светимостью в одну тысячную солнечной. И видно замечательно, и бликов не будет. Белые ночи…
Астрофизик хотела установить буры в центре, где наверняка расположен вход. Идея о чужом корабле пришла в головы всем восьмерым.
С пустоши вернулись взбудораженные, жуя медовые стебельки.
– Хватит уже жевать. Капитан увидит, и будет нам…
– А что будет?
– Ну, кому что… Меня ждёт промывание мозгов, а вас промывание желудка.
Нащупывая контуры…
К капитану явилась делегация во главе с Берни Барнсом. За его спиной маячил Юозас. Нашёл достойного представителя, ухмыльнулся Андрей. А потом перестал ухмыляться.
Говорили все восемь одновременно, перебивая друг друга и требуя немедленно установить буры на пустоши, которая вовсе не пустошь. Наконец замолчали, все разом. И смотрели на капитана, ожидая его решения. До Андрея дошло, что экипаж подчинится, каким бы ни было его решение. И что развинченность команды вовсе не была разгильдяйством (иначе бы летели на автопилоте полгода, со штурманов ведь не спросишь. Не проверишь, сжимают ли пальцы штурвал или бегают по клаве игрового айпада, блуждая в лабиринтах квази-пещер и обездвиживая квази-монстров квази-парализаторами, пока автопилот уводит звездолёт из-под ударов метеоритных потоков и корректирует курс). А каждодневные разбирательства, препирательства, розыгрыши, традиционный вечерний преферанс за ломберным столиком (найденные в библиотеке две колоды игральных карт берегли как зеницу ока) и прочая веселуха – лишь способ сохранить собственное «Я» в условиях безанабиозного перелёта.
Он, Андрей Балабанов, к которому с лёгкой руки Рабиновича приклеилось школьное прозвище Балабон, все долгие четыре месяца полёта был лидером, которому подчинялись беспрекословно. И теперь ожидали его решения.
Здесь, в незнакомом мире Аква Марины, им придётся думать вместе и вместе принимать решения. Андрей окинул взглядом стоящих перед ним людей. Его людей, которые пойдут с ним – в огонь и в воду, он только сейчас это понял, а раньше не понимал.
Леона Кэли смотрели с мольбой (ерунда, ему показалось. Андроморфы не могут испытывать сильных эмоций. Или не показалось?), Берни – скептически («Твоё слово, капитан. Скажи нам, что мы идиоты»), Юозас со спокойным ожиданием (а чего же ещё ждать от вегана?), Кислова нетерпеливо (Кислоте, пожалуй, можно верить, раз так волнуется, значит, что-то там непременно есть…), операторы боевых машин отстранённо и сосредоточенно. Эти двое уже выбирали оружие, понял Андрей. Их задача – защита людей от «пустоши», которая неизвестно как отреагирует, когда в неё вопьются буры…
– Чего вы ждёте? Вы ведь уже приняли решение. Надеюсь, напоминать о скафандрах не надо? Без скафандров не пойдёт никто, – твёрдо сказал Андрей. Серые глаза смотрели жёстко, не допуская возражений. Но вместо металлического блеска в них вспыхивали тёплые искорки. – Меня с собой возьмёте? Или сами справитесь?
По салону пронёсся вздох облегчения. Все разом заулыбались. Берни заговорщически подмигнул Андрею. Бэрген хлопнул его по плечу:
– Однако возьмём, капитан. Куда ж мы без тебя… Ты это… Сам скафандр не забудь. Мы с Риото магниэны возьмём.
Ого! Магниэны это вам не лазертаги, это серьёзно. Хорошо хоть о ката-ускорителях эта парочка не вспомнила, разнесли бы планетку к чертям…
Андрей так и не узнал, что «эта парочка» взяла с собой и каты. Кто его знает, что там, под пустошью. С ката-ускорителями как-то спокойнее на душе, а мощность Риото выставил минимальную.
Буры установили по широкой дуге, нащупывая контуры невидимого «Чего-то». Первый бур прошёл полтора метра, второй остановился на двух, третий застрял и вытащить его не получалось, хоть ты тресни.
– Что за хрень такая… – глубокомысленно изрёк Балабанов.
– Бур вытащить надо. Нельзя оставлять, – сказала Надя Кислова.
– Обыкновенная экзохрень. Только не местная. Иначе бы не пряталась так глубоко, – сказал биолог
– Глубоко это как?
– Ну… Всё зависит от почвы и погодных условий. – Юозас старательно отводил глаза, уворачиваясь от взгляда капитана. Андрей понял: инструкций не соблюдал даже этот молчальник, что уж говорить об остальных.
– Ну давай, колись. Работал, конечно, без перчаток? – Юозас кивнул. О том, что – не только без перчаток, но ещё и жуя травинку, которую он сорвал и машинально сунул в рот, – Юозас не сказал. Уложат в лазарет, в карантин, он и так насиделся взаперти в каюте, почти месяц чистил картошку и читал хомякам прихваченную им с Земли раритетную книгу «Эндшпиль», год издания 1938-й, издательство «Физкультура и спорт», автор Н.Л. Рабинович. Мало им одного Рабиновича… И этот тоже литератор!
За две недели биолог прочёл своим подопечным все 469 страниц, от корки до корки, так что теперь они могли бы сыграть с Хосе Раулем Капабланкой, королём шахмат, если бы они захотели. Но шахматы грызунов не интересовали, если только погрызть. Биолог подумывал о том, чтобы их потихоньку выпустить. Надо же как-то обживать планету…
Астрофизик напряжённо думала. Титановые сплавы на основе карбида бора, из которых изготовлены наконечники буров, обладали атомной плотностью и сильной устойчивостью к кислотам.. Что же могло его остановить? Может, расплавился? Кислова подёргала бур. Андрей не удержался и хмыкнул. Кислота одарила его взглядом Медузы Горгоны.
– Надо сменить наконечники. Поставить тантало-вольфрамовые, они две с половиной тысячи градусов выдерживают, – ляпнула Кислова, не подумав.
– Здесь всего два метра, забыла? Если бы под нами было две тысячи градусов, ты была бы уже тушкой, – авторитетно заявил Берни.
– Здесь песок везде, я проверял. Метровый слой песчаных наносов нарастает примерно за тысячелетие. Значит, оно здесь… две тысячи лет. Если два метра, то две тысячи, если полтора, то полторы, – торопился сказать биолог. – Это если принять за единицу измерения десять лет = один сантиметр. А если там не песок, а, к примеру, базальт, тогда один сантиметр за двести пятьдесят лет, два метра за пятьдесят тысяч.
– Так я не понял, сколько тысяч, две или пятьдесят? Ты бы определился, Юз. Сам говорил, тут песок.
– Говорил. Я ямку выкопал, там песочек, дальше я не стал копать. Что вы смеётесь, что тут смешного?
– А мы-то думаем, зачем он на пустошь повадился… А он тут в песочек играет, цветочки собирает. Прикольно.
Между тем Риото с Бэргеном под предводительством неугомонной Кисловой волокли в центр пустоши два бура. Ещё два несли андроморфы. Операторы боевого оружия громко возмущались, поскольку буры, даже на тележках, были слишком тяжелы для девушек. Интересно, как поведут себя эти двое, если им сейчас сказать, что девушки запросто могут нести бур одной рукой… Или не могут? Чёрт! Чёрт! Чёрт! Он ничего не знает об андроморфах! Био и не подумали поставить капитана в известность, убежали, даже лапки не пожали, позаимствовав у людей не самые лучшие черты характера. Хорошему надо учиться, дурное прилипнет само. Правила для них не существуют. Андрей хотел было вернуть нарушителей. Подумал, махнул рукой и пошёл следом, давя башмаками комочки фиолетовой грязи.
На сей раз буры ушли глубже и на глубине трёх метров нащупали идеальный круг диаметром примерно три метра. «Сливное отверстие, – пошутил Берни. – И пахнет как-то странно. Марсианской канализацией. Что-то мне неохота туда лезть».
Астрофизик захлебнулась смехом, ей вторил Мишенька, запрокидывая голову и гогоча совершенно по-детски. Боевые операторы радостно ржали, Кэли и Леона хихикали, и Андрей удивлённо на них уставился. Они что, понимают шутки? Волокушин об этом не обмолвился, цинично назвав девчонок биоформами. Андрей никогда не имел дела с био и воображал безликих созданий с обязательным выключателем, входящим, так сказать, в комплект, и ксеноновыми лампами вместо глаз, с возможностью гибкой настройки яркости. А они оказались людьми, и глаза у них обыкновенные, в нежных ресницах. У Кэли зелёноватые, цвета морской воды, а у Леоны серые, как у самого Андрея. Красивые.
Блин, не хватало ему влюбиться в био. Только этого ему и не хватало. Андрей отвернулся от Леоны и оказался лицом к лицу с Кэли. Девушка как-то странно дышала – сбивчиво, как дышат после бега или когда волнуются (разве био может что-то волновать?), Леона нервно облизывала губы (био не способны нервничать; тогда зачем она это делает?). Андрей невольно залюбовался девушкой. Её губы… наверное, тёплые на вкус, если их поцеловать. Интересно, что она сделает? Отстранится? Залепит ему пощёчину? Это было бы здорово! Он стал бы героем дня.
Или ответит на поцелуй. Что вполне возможно. Они не роботы, не биоформы и не биоморфы. Они люди, осенило Андрея. В них бьётся человеческое сердце, гонит по жилам кровь. Они облизываются, поглощая абрикосовый пудинг, который им очень нравится, повидло почти закончилось, на обратный путь точно не хватит, и придётся экономить. Ругать сладкоежек не хотелось: должны же они получать от жизни хоть какое-то удовольствие, пятый месяц без отдыха вкалывают.
Кэли дышала так шумно оттого, что устала, осенило Андрея. Она просто устала, андроморфы тоже устают, правда, реже чем люди. Они как мы, только у них другие возможности и другая психика. Они испытывают симпатию, трогательно дружат с Катеринкой, но никогда не полюбят, никогда не испытают радость материнства. Имело ли человечество право на такие эксперименты? Это же… это же… Андрей гвоздил человечество, вынося ему суровый приговор. Андроморфы глупо хихикали и прижимали к губам ладошки, выдерживающие ожог концентрированной кислотой. Интересно, им всё-таки больно, или – ничуть?
Через час «отверстие» расчистили от грунта. Перед ними был люк. Входной люк. Неизвестный металл, пролежавший в земле три тысячи лет, блестел, словно его натёрли мелом.
Надя с Леоной и Кэли зааплодировали. Мужчины молчали, выразительно поглядывая на капитана, который машинально обрывал лепестки у сорванного цветка. Лепестки зелёные, а серединка жёлтая, совсем как у земных ромашек. Берни многозначительно кашлянул. Поймав его взгляд, Андрей смял цветок в кулаке. Что он, как девчонка, на ромашке гадает: любит, не любит, плюнет, поцелует, к сердцу прижмёт, к чёрту пошлёт… Инопланетная махина мертва несколько тысячелетий, ни поцеловать ни плюнуть она уже не сможет. А вот прижать, пожалуй, ещё способна… Они заберут всё что смогут, для Земли это станет бесценным подарком, взять хоть крошечный кусочек обшивки из чего-то серого, гладкого, меньше всего похожего на металл… Биоматериал? Может, он и был когда-то живым, а сейчас безнадёжно мёртв. Ребята отрезали кусочек, а он даже не вздрогнул…
Тьфу ты, чёрт! – выругался Андрей, сообразив, что думает о «махине» как о чём-то живом. Планета мертва, как мертвы её прилетевшие из неведомых космических далей гости. И всё-таки… что их убило? Почему они не смогли улететь?
Надо убираться отсюда. Чем скорее, тем лучше. Возьмут образцы, пробы грунта и воды, или что у них тут вместо воды…. Напрасно Бэргэн с Риотой обвешались лазерными цацками. На Аква Марине с ними ничего не случится.
О том, что – случится, и очень скоро, Андрей не знал.
