Ирина Югансон
Тайна Мёртвого Озера
В этот вечер король был счастлив. Счастливы были и ребята. Одно печально – рыбок-золотое перо и здесь не было. Король даже не слышал о таких. – Неужели подобное чудо существует на самом деле? И это не сказка? Не выдумка? Если так, я семь шкур спущу со своих поставщиков, я потребую, чтобы они достали этих рыб хоть со дна морского! Пусть все пруды, все реки, все озёра перероют, пусть на край земли заберутся, а чудесных рыбок для меня раздобудут!
Ну, а если удача мне улыбнётся, я, непременно, подарю вам парочку мальков.
Ладно, ребятишки, погуляйте-ка пока здесь сами, а мы покалякаем о том о сём.
И ребята разбрелись по заколдованному рыбьему царству, меж выпуклых стеклянных миров, наполненных отражённым светом масляных ламп. А король и трубочист сели друг против друга в уютные низкие кресла, затянулись трубочками и повели свой разговор, который не сегодня начался, которому не сегодня закончится.
– Не понимаю, – проронил король после глубокой затяжки, – как умудрился ты так взбеленить Руперта, что он! – он, кто хвастается, что никогда не теряет лица и умеет ровно и благожелательно разговаривать хоть с придворной дамой, хоть с беглым каторжником, услыша, что надо чистить каминные трубы, топал ногами и визжал, хуже базарной бабы? Ты не представляешь, какое доставил мне удовольствие. Это надо было видеть и это надо было слышать – мой любимый министр, с такой охотой рассуждающий о внутреннем благородстве и воспитанности, стоит весь красный, как рак, шипит, как гусь, и плюётся, как жаба.
– Жабы не плюются.
– Жабы плюются. Не все, конечно. В тропиках водятся такие, что плевком попадают прямо в глаз. Причём, слюна у них смертельно ядовита.
– Тогда это точно про твоего Руперта.
– Я был бы счастлив отдать его кому угодно. Хоть чёрту с рогами. Зачем ты его дразнишь?
– Я? Но чем же? Где я, бедный, умудрился перейти ему дорогу? – Он разъезжает в каретах, я брожу пешком, и то, чаще по крышам, чем по земле.
– Где-то умудрился. Ты это умеешь. Ну вот, например, заявляешься к нему со всей своей нахальной свитой, хотя отлично знаешь, что он кошек на дух не переносит. Да, между прочим, а почему ты сейчас без них?
– Зачем я буду травмировать бедных зверей видом проплывающей мимо носа добычи? Или рисковать, что инстинкт пересилит «внутреннее благородство и воспитанность», и они запустят лапы в какой-нибудь очень уж соблазнительный аквариум?
– Ты не ответил на мой вопрос.
– О Руперте? Так кто ж просит его вызывать трубочиста? Мало ли есть умельцев браться не за своё дело? Таких, что считают мою работу забавой для бездельников – разгуливай себе по крышам, да в трубы ныряй. Ну, метёлкой там разок-другой помашешь смеха ради, и все дела.
В конце-концов, не нравлюсь я и моя команда – пусть сам прочищает дымоходы. И потом, из-за чего такие страсти, что я – единственный трубочист в городе?
– Говорят, в том, что у господина фан Юттенсваха сорвалась афёра с серебряными приисками, есть и твоя заслуга?
– Моя? Интересно, как может какой-то там замухрышка, без титула, без денег, без связей влиять на дела подобного масштаба?
– Вот этого никто не знает. Но слух идёт упорный.
– Фритти, не королевское это дело слухи собирать. А вот скажи мне на милость, ты же сам собственного первого, главного и самого-распресамого министра терпеть не можешь? Любой его промашке рад? Так гони его, и поставь на это место другого – и дело с концом.
– «Многие считают мою работу забавой для бездельников» – сиди себе на троне, да указы подписывай. Не могу я по личному своему желанию ни снимать министров, ни назначать. Надо ещё и о благополучии государства думать. Интересы увязывать. Последствия предвидеть.
– А я бы выгнал. Калёной метлой – есть у меня такая. И последствия бы увязались, и интересы не пострадали.
– Ты у нас – другое дело, ты – парень рисковый, все это знают, но стоит ли всё время ходить по краю?
– Ладно ворчать. Надеюсь, если что, ты приютишь бедного трубочиста?
– И не подумаю. Выпутывайся сам как знаешь.
– Слушай, Фритти, тебе не кажется, что слишком уж часто некая чёрная хламида стала мелькать в твоём дворце?
– Слушай, Йошка, не лез бы ты не в своё дело.
– Вот тут, Фритьёф, ты не прав, когда звучит слово "Нихель", никто не может оставаться в стороне. Это моё дело. Это дело любого честного человека. Это дело каждого, кто умеет видеть чуть дальше своего носа. Почему ты не вышлешь Эмиссара из страны?
– "Почему-почему?.. " – потому что! Потому что твой Фритти – трус! Потомки меня так и прозовут – Фритьёфом Трусливым.
А ты, со своими вопросами – набитый дурак. Гляди, висеть тебе когда-нибудь с высунутым языком на Старой Вороньей площади. Или поджарят тебя ненароком в одном из каминов. И никакой Фритти тебе не поможет, потому что и на строптивых королей находится управа.
Тихо! – Все замерли. Король на цыпочках подкрался к двери и резко распахнул её. За дверью никого не было.
– Если бы ты только знал, как мало в этом королевстве зависит от моей воли и от моего желания.
Думаешь, одна мрачная тень Юргена бродит неприкаянно по здешним коридорам? Что стоит незаметному человечку из незаметной прислуги незаметно подмешать что-нибудь в питьё, как Хельмуту Зоркому? Или придушить подушкой во сне, как Маргит Мудрую? И зоркость не помогла, и мудрость не защитила.
– Да, ты сегодня не в настроении.
– Напротив, у меня прекрасное настроение. Даже ты не сумел его испортить. Я кормлю рыбок. Я отдыхаю душой. У меня есть благодарные зрители, перед которыми я могу похвастаться своей коллекцией. И рядом – ни одного министра! Ни одного лакея! Здесь я не чувствую себя фигурой на шахматной доске, которой предписано ходить только так, а не иначе.
Ты что, уже уходишь?
– Детям пора домой.
– Но ты, надеюсь, скоро придёшь опять?
– В этом дворце тысяча каминов и тысяча каминных труб, а трубы имеют привычку засоряться. Ну и как же тогда обойтись без меня и моих кошек? Обязательно приду. И буду опять портить тебе настроение.
Глава 17. Эмиссар
А на другой день на площади, в толпе кто-то цепко ухватил Гийома за плечо:
– Молодой человек, уделите мне пару минут! Всего лишь пару минут!
Оглянувшись, Гийом с удивлением увидел перед собой Вислоусого.
– Какое счастье, что я вас встретил! Какое счастье! Я просто обязан перед вами извиниться! Что я пережил! Что я перенёс! Кто бы знал! Какой стыд! Я ведь чуть не умер тогда со стыда! Ни с того, ни с сего напуститься на людей! Такого никогда в моей жизни не бывало! А всё этот Мотыль, будь он неладен!
– Сударь, отпустите, пожалуйста, плечо, мне больно! Я не знаю, чего Вы от нас хотите.
– Я хочу чтобы такие чудные детки не думали обо мне худо. Нет-нет, не уходите! Мне на самом деле стыдно, видите, как пылают мои щёки? Но это всё Мотыль, это не я! Он меня обозлил, а сорвался я на вас.
– Ваш Мотыль, – не смогла не вмешаться Ильзе, – если речь о человеке, обвешанном стеклянными посудинами, появился, когда Вы уже вытолкнули нас из своей лавчонки.
– Нет-нет, это другой, это совершенно другой, хотя тоже ничем не лучше. А у меня такая тонкая натура, я потом три ночи глаз не сомкнул – всё думал, думал, как бы загладить свой проступок!..
Вот сейчас я вдруг встретил вас и обрадовался, словно родным. И я понял, чем могу услужить таким милым ребятишкам. Я покажу им то, чего они никогда не видели, чего никто не видел – он наклонился, чтобы никто посторонний не мог услышать, и доверительным шёпотом произнёс – светящихся рыбок!
– Светящихся рыбок?! – эхом отозвались ребята. Если до этих заветных слов они только и думали, как сбежать от Вислоусого с его внезапным раскаянием, то теперь глаза их загорелись и они готовы были слушать, затаив дыхание.
– Одному моему постоянному покупателю, человеку весьма состоятельному, заядлому коллекционеру, привезли откуда-то чуть ли не из непроходимых болот Зимбутры, странных рыбок – представьте себе, они светятся в темноте! Светятся, словно крохотные фонарики. При их свете можно читать книгу! Теперь он ночи напролёт просиживает у аквариума и любуется на своё приобретение. Не спит, не ест, а только глядит на рыб и плачет от счастья.
Забыл только, как он называет их…
– Уж не рыбки ли золотое перо? – подсказал Андерс.
– Вот-вот, именно так. Хотите, я могу прямо сейчас повести вас к нему? Уверяю, он обрадуется гостям, всё покажет, всё расскажет. Возможно, даже поможет достать таких же. Он вообще – человек широкой души.
– Я этому типу не доверяю, – прошипел Гийом в ухо Андерсу. – В таком деле надо бы с Йошкой посоветоваться.
– Где мы его сейчас найдём? А рыбки могут уплыть. Когда ещё такой случай представится.
И словно в подтверждение, что случай можно и упустить, Вислоусый затараторил:
– Хорошо бы ещё этого приятеля дома застать, а то он собирался по делам то ли в Биргенштайн, то ли в Виллерхенд, а уж если он уедет, то лови его потом!.. Да вы не сомневайтесь, это здесь, рядом, вон за тем проулочком. Коли что не понравится – никто вас не держит, повернулись и ушли.
Дом счастливого владельца рыбок и в самом деле оказался неподалёку. На стук дверь словно сама собой открылась. Вислоусый провёл ребят в узкую пустую комнату без окон, без мебели, без одного-единственного стула или скамьи, велел подождать.
Пропадал он достаточно долго, ребята уже потеряли терпение. Наконец послышались голоса и шаги, дверь распахнулась.
– Вот, принимайте долгожданных гостей! – Вислоусый отступил назад, но ребята и до этого увидели, кто стоял за его спиной – это был… Эмиссар.
– Ну что, мои маленькие следопыты, наконец-то мы встретились?!
На этот раз он был без своей знаменитой хламиды, из-под строгого тёмно-коричневого сюртука виднелась рубашка дорогого ютрельдского полотна, золотая булавка с почти чёрным раухтопазом скалывала жёстко накрахмаленный галстух, русые, с какой-то прозеленью волосы были коротко пострижены. Не было в этом облике ничего, что отличало бы его от обыкновенного бюргера.
– Итак, мои цыплятки, что вам понадобилось в моём доме? Золото? Украшения? Или вы случайно перепутали моё жильё с площадным балаганом, куда каждому бродяге с улицы открыт вход? Нет-нет, удрать вам отсюда не удастся! Он хлопнул в ладоши и рядом с ребятами выросли уродливые человекообразные существа. Жуткие. Омерзительные. Вонючие. Больше всего эти твари были похожи на тараканов, стоящих на задних лапах. У них были одутловатые рожи с выпученными глазами. Из ртов торчали острые кривые клыки. Ростом эмиссаровы слуги были чуть ниже взрослого человека, а силы немереной, они зажали ребят своими лапами, словно клещами, так, что ни вдохнуть, ни выдохнуть. И, что всего противней, – от них исходил тошнотворный кислый запах, вроде застоявшегося запаха старой помойки. От этой вони перехватывало горло и выворачивало желудок.
– Славные ребятишки. Смелые ребятишки. Приятно иметь дело со столь наивными борцами за справедливость. Значит, вы решили дать отпор Нихелю? Чудненько! У моего господина появились достойные противники!
Что, мои хорошие, страшно? – ну, не бойтесь, мои слуги слишком хорошо вышколены, чтобы причинять неудобства моим гостям. Если, конечно, я не прикажу иного. Ну-с, мои драгоценные, я жду объяснений. Для чего вы шныряете по городу. Кто вас послал? Какого чёрта вам понадобились эти злосчастные рыбы? Не надейтесь, что вам удастся отмолчаться. Здесь и не таким храбрецам языки развязывали.
Советую, мои птенчики, не слишком брыкаться, лучше вам не сердить моих красавцев. Стоит им лишь чуть крепче сжать лапы или пустить в ход свои великолепные жвала – так энтомологи называют челюсти этих очаровательных созданий… Что может произойти дальше, можете сами догадаться.
Надеюсь, вы понимаете, что мне ничего не стоит уничтожить вас всех на месте? Но вы мне чем-то симпатичны. Возможно, своей глупостью. И потом, вы можете принести некоторую пользу в качестве заложников, – в большой игре неплохо иметь в рукаве четыре козырные карты. Я кажется знаю одну немолодую даму, которая на многое пойдёт, лишь бы ни один волосок не упал с этих наивных голов.
– Вы не имеете права!..
– На что, деточка, я не имею права? Я задержал с поличным в собственном своей доме шайку малолетних воришек.
– Мы не воры!
– Да? Что же тогда делаете вы непрошеными в чужом доме? В салочки играете? Запомните – хозяин здесь я. И я сам решаю – на что имею право, а на что – нет. И правила диктую здесь тоже я. И никто мне не указ. Захочу – отпущу с честью, захочу – сгинете в моём подвале и следа никто не найдёт.
Нравятся вам мои помощники? Вижу, очень нравятся, прямо-таки до дрожи. Не правда ли, одно их прикосновение вызывает омерзение. Даже у меня. А ведь это – не всё, на что они способны. Ну! Отвечайте, когда я спрашиваю!
– Ваши угрозы нас не запугают!
– Ах, какая смелая девочка! Какая гордая девочка! Кажется, тебя зовут Ильзе? Видишь, я много о вас знаю. – Разве это угрозы, золотко моё? О нет, это всего лишь констатация факта.
Вам, барышня, увы, придётся смириться с проигрышем. Были бы вы чуть взрослее, вам и в голову не пришло бы совать сюда свои любопытные носы. Вы бы знали, например, что не стоит доверяться первому встречному, – мало ли чем он поманит. Что нельзя идти без родительского согласия в дом к незнакомым людям, – такие экскурсии редко приводят к чему-то хорошему.
Повторяю вопрос, если вы с перепугу не поняли, о чём вас спрашивают: – Зачем вам нужны рыбки-золотое перо? Для кого? И ради каких целей?
– А это не ваше дело!
– О как! Должен признаться, мне по душе ваше юное нахальство, милый мой Андерс. Мне нравится огонь негодованья, горящий в ваших глазах. Я способен оценить незаурядных людей, даже если это всего лишь сопливые мальчишки и девчонки.
Из таких можно вырастить отличную смену. Не из малодушных предателей, не из наушников и завистников – нет! Из чистых мальчиков и девочек, в чьих глазах пылает высокая ненависть. Ведь меч нельзя выковать из гнилушек и опилок, для него необходим металл самой высокой чистоты. А уж кому будет служить этот меч – дело иное. Я не толкаю вас на что бы то ни было противоречащее вашим понятиям о чести, о верности идеям или друзьям, о служении добру – придёт время, и вы сами посмеётесь над наивностью и выспренностью этих слов. Я прошу только об одном – постарайтесь выслушать меня и понять. И договориться. Для вас сейчас очень важно договориться со мной. Уверяю, никто даже не узнает о нашем договоре. Вы будете по прежнему общаться со своими друзьями и играть в прежние игры. Пока не разочаруетесь и не захотите снова услышать мой голос.
Повторяю, никто ни о чём не узнает, не надо подписывать никаких бумаг, просто кивните в знак согласия.
– Нет!
– Нет? – Он снова хлопнул в ладони. "Тараканы" заломили ребятам руки, рывком пытаясь поставить на колени, но внезапно отдёрнули лапы, словно их огнём ожгло – это один из монстров случайно дотронулся до оберега. После этого чудища отступили на шаг и прикасаться к ребятам больше не осмелились.
Эмиссар сделал вид, что ничего не заметил:
– Вы ещё дети и ничего не понимаете в жизни, вы придумали себе какие-то прекрасные идеи, а на поверку это не более, чем мыльные пузыри. Вы придаёте слишком большое значение тому, что в реальности значения не имеет. Вы даже не способны осознать, ради сколь ничтожных вещей рискуете жизнью. Вам заморочили головы красивыми словами, и ради этих красивых слов вы готовы умереть.
Когда-нибудь, если для вас это "когда-нибудь" наступит, к вам придёт разочарование. Мне искренне жаль вас, и ради этой жалости я готов протянуть вам руку помощи, но и вы должны кое в чём пойти мне навстречу. Для начала я попрошу – видите, "попрошу", хотя мог бы приказать, – для начала я попрошу вас снять свои браслеты. Эти браслеты мешают вам понять меня, они искажают в вашем сознании смысл моих слов. И опять же, я мог бы приказать сделать это своим слугам, но мне нужна ваша добрая воля.
Жаль, что я разговариваю с детьми, только взрослый человек способен оценить, что я вам предлагаю. Я могу дать вам такую власть над людьми, которая и царям не снилась, я могу осыпать вас золотом… Я много чего могу…
– Но Вы не можете снять с нас обереги. – тихо сказала Метте.– И пока они на наших руках, у Вас нет власти над нами.
– Ты очень ошибаешься, деточка. Я действительно, много чего могу. Например, я могу сделать из вас прекрасную приманку, на которую клюнет рыбина покрупнее. Могу предложить вас в качестве предмета торга, и добиться, таким образом, чего-то более важного, чем ваши нежные шкуры. Могу, попросту, передать вас властям. Я – обыкновенный законопослушный бюргер. Ко мне в дом с целью ограбления забрались воры. Жаль, конечно, что они, на поверку, окажутся родственниками довольно уважаемого человека. Это, конечно, позор, но сам виноват, лучше надо воспитывать молодёжь.
Интересно, чем тут смогут помочь ваши обереги?
Глупцы! Не вам противостоять тому, чьей мощи вам даже вообразить не удастся. Что ваши жалкие нитки и бусины для того, кто рушит и созидает миры?
А пока я буду решать, как получше использовать попавшие в мои руки козырные карты, вам придётся поскучать в соседней комнате. К сожалению, там нет ни одного окна. Нет ни печей, ни каминов. Дубовую дверь невозможно открыть, не зная заклинаний. К тому же, на всякий случай, с той стороны двери караулом встанут мои верные слуги. Вы ведь не захотите попасть в лапы этим бравым усачам?
Посидите пару денёчков без еды, без воды, а я погляжу, на сколько хватит вашего геройства.
Если вы надеетесь, что придёт какой-то благородный освободитель и выпустит вас отсюда, то вы глубоко заблуждаетесь. Никто и никогда даже не узнает, где сгинут ваши косточки. И никакая магия не поможет. Освободителем могу стать только я. Если вы, конечно, будете паиньками.
О, а время-то не стоит на месте. Мне пора. Дела, мои хорошие, дела! Министры, герцоги, купцы – на моей шахматной доске много фигур. И вы теперь среди них. В качестве разменных пешек. Так что, мои птенчики, как это не прискорбно, но я вынужден прервать нашу приятную беседу. Я слишком ценю своё время, чтобы тратить его попусту.
Да, на случай, если ваше упрямство окажется сильнее доводов разума, – ниже этой комнаты расположена другая. Значительно менее уютная. Зато прекрасно оборудованная. Там в стены вделаны железные цепи. А на холодном каменном полу не просыхают лужи.
Увести!
Ребят втолкнули в тёмную комнату без окон. Дверь захлопнулась, послышался скрежет ключа в замке.
– Так по идиотски повелись! Рыбок нам покажут!..
– Башку бы мне оторвать за такую глупость!
– Да уж – влипли, так влипли! Что же делать? Что делать?
– Для начала – перестать сопли развозить! – Не может быть, чтобы не нашёлся выход! Этот эмиссаришко обнаглевший решил, что мы в полной его власти? Он не ждёт, что мы отсюда сбежим. А мы сбежим!
Надо бы взглянуть, где мы оказались. – И Гийом зажёг в ладони огонёк. Огонёк окреп, поплыл к потолку, из темноты стали проступать сваленные в кучи предметы. Когда же в воздухе зависли четыре ярких язычка пламени, стало видно, что их каземат был, скорее всего, обыкновенным чуланом. На полу вперемешку валялись сломанные стулья, битые горшки, дырявые тазы, драные башмаки, кривые мятые корзины. Но были тут и другие вещи, заметно отличавшиеся от ненужного хлама. Что, например, делало здесь чучело белоснежного пушистого кота? Метте подошла к нему, присела на корточки, погладила, словно живого. Шерсть под рукой оказалась мягкой и шелковистой.
– Какой красавец! Зачем его убили? Только для того, чтобы убить?
В дальнем углу кучей были свалены чёрные черепки старых обгорелых тиглей. Ильзе решила среди них покопаться и, похоже, не зря – прямо под ноги ей выкатился шероховатый на ощупь стеклянный шар – довольно большой – с клубок шерсти или со снежок. Ильзе оттёрла с него пыль, но шар всё равно остался мутным, словно грязь запеклась внутри, а вся поверхность оказалась покрыта сетью глубоких трещин.
– Слушайте, очень интересная штука, чем-то он похож на твой компас.
– О, как же это мы про компас забыли!
– Точно!
Гийом достал голубой диск, сосредоточился и громко произнёс:
– На волю! Как нам выбраться на волю!?
Стрелка беспомощно закружилась, не дав ответа.
– Но хоть какой-то выход у нас есть?
Стрелка дёрнулась, и замерла, указав на Гийома.
– Выход у меня за спиной?
– Нет, она указала прямо на тебя. Гляди, теперь она показывает на Метте!
И сразу же стрелка рывком ткнула в сторону Андерса и Ильзе.
– Значит, выход всё же есть. Надо думать! Думать! Потому что, когда вернётся колдун, будет поздно.
– Давайте всё же испробуем шар? Шарик, миленький, помоги нам выбраться отсюда!
В глубине шара колыхнулись какие-то краски. Но очень, очень глубоко. Они метались глухими всполохами, не в силах прорваться к поверхности. Внезапно послышался звук лопнувшей струны, и трещины стремительно стали чернеть и углубляться.
– Он сейчас рассыплется! Андерс! Метте! Что делать? Что?
И, повинуясь непонятному наитию, Ильзе сорвала со своей руки оберег и стала натягивать его на шар.
– Что ты делаешь?! – Гийом рванулся остановить подругу, но было поздно. Оберег ,со всеми его ниточками, бусинками, монетками врастал в плоть шара. По поверхности побежали радужные разводы, послышался тихий гул, и трещины стали затягиваться, как бывает, когда пряха набрасывает свой покров. Стекло засияло зеркальным блеском, но оберег рассыпался в прах, словно его спалило огнём.
Гийом с ужасом глядел на кучку летучего пепла и обгорелые бусины.
– Вот что, – возьми и надень немедленно! – и он сдёрнул с запястья и протянул Ильзе свой оберег.
– Нет!
– Бери, не рассуждай!
– А как же ты сам?
– Я, если что, сумею выкрутиться. Да не волнуйся за меня, тётка меня всё же чему-то да выучила!
Слушайте, а ведь этот дом не всегда служил Эмиссару. Когда-то здесь жили обыкновенные люди, и построен был он обыкновенными людьми, для обыкновенной человеческой жизни. Эмиссар просто приспособил его для себя. А если мы отнесёмся к этому месту как к изменённому и искажённому пространству? Если попробуем залечить его дыры и трещины?
– Эк хватил! По-моему дверь вышибить, и то проще!
– Ты можешь предложить что-то ещё? Нет? Тогда хватит раздумий. Что у нас есть для ворожбы?
– Ничего у нас нет.
– У меня есть веретено! – Метте не расставалась со своим веретеном ни при каких обстоятельствах. – Но совсем нет пряжи.
Андерс порылся в карманах, досадуя, что у него ничего нет, и тут его взгляд упал на чучело кота. – Говорите, нет пряжи? А это чем вам не пряжа? – Он уже протянул руку, чтобы отщипнуть клок шерсти, но Метге закричала под руку:
– Как ты можешь! Так нельзя!
Гийом прижал к себе девочку, заглянул ей в глаза:
– Пойми, его никто уже не сможет воскресить. А нам надо спастись. Или ему лучше валяться среди хлама в этом чулане, год за годом, пыльным чучелом, на радость Эмиссару?
– Да если бы его спросили, если бы он мог ответить, я уверен, он не принял бы твоей жалости, он всё отдал бы, чтобы отомстить своим мучителям. Ты простишь нас, котяра? Я верю, я знаю, простишь. Ты с нами. Ты – часть нашего Круга. – И Андерс дрожащей рукой стал выщипывать белый шелковистый мех.
Метте, стараясь не глядеть на то, что осталось от кота, приладила пушистый ком на перевёрнутый стул, веретёнышко заплясало под быстрыми пальцами, наматывая тончайшую невесомую нить. Наконец Метте остановила веретено.
– Всё! Больше мне не успеть. – Оставшуюся пряжу она завернула в тряпицу и спрятала в карман. – Теперь постарайтесь настроить компас и шар, без них, боюсь, не справиться. Эх, жаль, нет здесь моих капурёшек! Я пробовала их позвать, но они или не могут сюда попасть, или боятся. Скорее всего боятся, потому что трещин в этих стенах столько!.. Каждый кирпич, каждая балка сплошь пронизаны трещинами, не знаю, каким чудом держатся.
Ребята встали в круг, подняв над головами руки ладонями вверх, так, будто в растопыренных пальцах лежали невидимые чаши. В правой руке Ильзе был шар, в правой руке Гийома – компас.
И тут одна крохотная, не больше вишнёвой косточки, капурёшка выплыла из стены. Пискнула. – Ах ты моя умница! Храбрая ты моя малышка! – Рядом возникли ещё несколько.
Самая большая была с майского жука, остальные – не больше первой, видно страх не позволил им вырасти чуть побольше. Они жались к Метге, словно ища у неё защиты.
Девочка протянула им нить. Капурёхи повеселели. Метте "загудела" песню, капурёхи полетели от стены к стене, как живые коклюшки. Компас и шар светились красным, яростным светом. Белые нити ложились на стены и потолок и буквально втягивались в трещины. Нити вибрировали, словно кто-то пытался спутать их и порвать, но капурёшки держали их крепко и упрямо клали "штопку".
Наконец, нити кончились. Да и ребята выбились из сил.
Увы, ничего не произошло. Да и чего можно было ожидать? Здесь, в самом гнезде Эмиссара?
– Я ещё попробую. Только отдохну чуть-чуть, и снова возьмусь за дело.
Метте достала припасённую шерсть, и тут вдруг откуда-то потянуло сквозняком. Огонёк заметался, кинулся к двери и, ярко вспыхнув, погас. Зато дверь, до сей поры запертая на секретные замки, щеколды и запоры, запечатанная страшным эмиссаровым заклятием, заскрипела и приотворилась. За дверью не было ни души. Только по стене, спеша забиться в щели, расползались рыжие усатые букашки.
– Куда теперь? Где здесь выход?
– А компас нам на что? Вперёд!
Скрипучая дверь. – Комната с узкими пыльными окнами сплошь заставленная тёмными шкафами. – Ещё одна дверь. – Мрачный коридор. – Зал с прокопчёнными сводами, стены увешаны линялыми гобеленами и звериными шкурами. – Снова коридор. – Что-то вроде прихожей. – И, наконец, тяжёлая, обитая чёрной кожей входная дверь. Дверь на волю.
И тут дверь распахнулась. На пороге, ухмыляясь, стоял Эмиссар.
– Куда вы так торопитесь, птенчики мои ненаглядные?
Он шёл прямо на них, и ребята, невольно, отступали. Через прихожую в коридор. Через зал. Через комнату со шкафами. Опомнились они лишь в чулане.
Эмиссар оглядел комнату. – Ах, так здесь поработала пряха? Ну что ж, сейчас поглядим, чьи нити крепче!
С этими словами он бухнулся на карачки и стал раздуваться, раздуваться, раздуваться. Изо рта, с металлическим щелчком, вылезли страшные жвала, руки и ноги словно усохли, вытянулись и превратились в паучьи лапы. На концах этих жутких лап торчали крючья вроде абордажных. Всё тело, похожее теперь на грязный бурдюк, покрылось клочковатой рыжей шерстью и бородавками. Четыре самые огромные бородавки лопнули, и оттуда полезли покрытые шипами конечности. Колдун на глазах превращался в гигантского омерзительного паука. Из его раздутого брюха потянулись толстые серые нити, паутина словно сама собой разрасталась, грозя заполонить всё вокруг.
– Ну что, мои хорошие, удалось вам одолеть Эмиссара? – Этот голос, этот размеренный и свистящий шёпот обволакивал разум и душу. – Спать!.. Спать!.. Спать!.. Забыть обо всём! У вас нет никаких желаний! У вас нет своей воли! Дыхание ваше всё реже, биение сердца всё слабей. Вот пропущен один удар… Вот ещё один сбился с ритма…
Зачем сопротивляться, если вы всё равно обречены? Насколько проще покориться и спать-спать – спать… Забыть свой дом… Забыть своих близких… Забыть свои имена… Вот они уже расползлись нитями и исчезли в небытии… Так гаснет пламя свечи, когда его задувают.
Кто вы такие, чтобы сопротивляться воле Эмиссара, воле Нихеля?..
И всё, что шептал этот голос было так убедительно, что нельзя было не согласиться с каждым словом.
Только защитная сила оберегов не дала этому напору сломить ребят.
Хуже всех пришлось Гийому. Сознание его, ощущение своего «я» словно раздвоилось. Один Гийом даже не покорно, а с радостным восторгом принимал слова шепчущего, готов был ради этих слов отречься от самого себя, плакать, кричать, умолять о чём-то. Другой же Гийом, слабый и далёкий всё ещё пытался бороться. Но он уходил, уходил безвозвратно в чёрную глубину! ..
И лишь на миг, на единый миг его вынесло из этой гасящей сознание глубины, вынесло волной ярости и гнева… – Я не должен позволить этой твари взять верх над собой!
Сосредоточиться! Главное – сосредоточиться. Вспомнить, чему учила меня Элис!
Невероятным усилием воли Гийом унял бивший его озноб. Одеревеневшие ладони не хотели слушаться. И всё же он сомкнул их и тотчас резко раскрыл не разнимая рук. Там, внутри, словно в створках раковины, мерцал крохотный огненный язычок. И в тот же миг стих шепчущий голос.
Огонёк креп, набирал силу. Пламя всё разгоралось, пока свет его не достиг какой-то уж совсем нестерпимой яркости.
И тогда Гийом выкрикнул заветные затверженные слова. Пламя с грозным гулом вырвалось из рук и перекинулось на паутину.
Паутина вспыхнула разом. Липкие нити обуглились и рассыпались. Паук, потеряв всю свою наглую уверенность, заметался из угла в угол. Внезапно он весь сморщился, словно перезревший гриб пороховик, и лопнул. Чёрный дым завертелся над тем местом, где он только что стоял. Затем втянулся к трещину на стене и исчез.
Глава 18. Котёнок.
Почти под утро дети, вымотанные до предела, добрели до дядюшкиного особнячка. Мартин и Элина всю ночь не сомкнули глаз.
– Живы! Ну слава Богу!
– Что случилось? Мы уж не знали, что и думать!
Но на все расспросы ребята отвечали одно: – "заплутали в незнакомом городе".
– Так что же вы, идолы бестолковые, дорогу у людей не могли спросить? Где вас носило? – В каменоломнях? В гавани? У маяка? Что вы молчите? Всё, наше терпение лопнуло! Утром гружу всех на телегу и домой, в Залесье, пусть Юстас с вами разбирается! Совести у вас нет! Господи, чего мы только не передумали за эту ночь! Какие только ужасы в голову не лезли!
Устроить бы вам хорошую порку, чтоб ни сесть, ни встать не могли!
Но увидев измученные рожи ребят, ввалившиеся тоскливые глаза, обмётанные серой коркой губы, взрослые решили ограничиться домашним арестом. – Завтра из дома ни на шаг! Слышите? Надо бы наказать посущественней, ну да пусть с вами разбираются родители!
– Нам бы к Йошке хоть на минутку!
– Обойдётся без вас Йошка! И разговаривать с вами тоже никто не будет. И за стол чтоб не смели опаздывать! Раньше, чем приедут ваши родители, никаких извинений от вас мы не принимаем! Всё. Идите мыться и есть!
А к вечеру Мартин совершенно забыл, что ребята наказаны, и за столом первые его слова были обращены к ним: – Ну, разбойные души, признавайтесь, где ещё набедокурить успели?
И дальше уже ко всем домочадцам: – А у нас во дворце небольшая неприятность – пропал куда-то любимец королевы, белоснежный красавец Митусь. Надоело, видно, ему на шёлковой подушке лежать, решил собственным носом мир обнюхать, собственными лапами исходить. Да не тут-то было – велено беглеца вернуть, вновь на шёлковую подушку усадить. Кинулись туда, кинулись сюда, весь дворец обыскали – от подпола до крыши – нигде его нет. Он, конечно, найдётся, куда бедному зверю деться, если за ним столько народу охотится, но суеты вокруг, будто что-то серьёзное случилось.
