Ирвин Дэвид Ялом
Терапевтическая проза. Ирвин Ялом. Комплект из 5 книг
Шелли делал ставки значительно активнее всех остальных игроков. Казалось, он знает, что делает. Но когда у него оказалась выигрышная рука, мало кто ставил с ним. А когда он блефовал, даже при наилучшем раскладе на столе, один или два игрока с минимальными картами всегда делали ставки и побивали его. Когда кто-то сделал ставку на закрытую руку, Шелли почему-то воздержался. Хотя ему шли достаточно хорошие карты, стопка его фишек постепенно уменьшалась, и по прошествии полутора часов он проиграл все свои пятьсот долларов. Маршал быстро понял, почему так получилось.
Шелли встал, бросил крупье на чай несколько оставшихся фишек и направился в ресторан. Маршал поменял свои фишки и последовал за ним.
«Ну что, док? Были „маячки?“»
«Знаете, Шелли, я, конечно, новичок в этом деле, но мне кажется, что вы бы рассказали своим противникам о своих картах лучше только в том случае, если бы семафорили им».
«Да вы что? Это как?»
«Это такая сигнальная система – флажки, которая используется на кораблях, чтобы подавать сигналы другим кораблям».
«А, да. Все так плохо, да?»
Маршал кивнул.
«Например? Что конкретно?»
«Ну, для начала: вы помните, когда у вас на руках оказывалась крупная карта? Я насчитал шесть раз: четыре фулл-хауса, большой стрейт и большой флеш».
Шелли задумчиво улыбнулся, словно вспоминая бывших любовниц: «Да, я помню их все. Какие они были замечательные».
«Но, – продолжал Маршал, – я заметил, что все остальные игроки за нашим столом, которым выпадала подобная карта, всегда выигрывали больше денег, чем вы, – значительно больше, по меньшей мере в два-три раза. На самом деле я бы даже не сказал, что у вас была крупная карта, скорее просто неплохая, потому что вам ни разу не удалось выиграть с этим крупную сумму денег».
«Что это значит?»
«А это значит, что новость о том, что у вас хорошая карта, распространялась по столу, словно лесной пожар».
«Как я это показывал?»
«Позвольте перейти к моим наблюдениям. Мне показалось, что, когда у вас на руках оказывались хорошие карты, вы сильнее сжимали их».
«Сжимал?»
«Да, вы охраняете их так, словно у вас в руках ключи от Форта Нокса. Вы давите на них так, что согнули бы и велосипедное колесо. И еще, когда у вас на руках боут, вы смотрите на фишки, прежде чем сделать ставку. Кажется, было что-то еще… – Маршал листал блокнот. – Да, вот, нашел. Каждый раз, когда у вас на руках оказывается хорошая карта, вы отводите взгляд от стола, смотрите в пространство, словно пытаетесь рассмотреть баскетбольный матч на экране телевизора, который там стоит. Полагаю, вы делаете это, чтобы показать своим соперникам, что ваши карты не заслуживают особого внимания. Но когда вы начинаете блефовать, вы буквально впиваетесь глазами в лица, словно пытаетесь смутить их, запугать, отговорить делать ставки».
«Да вы шутите, док? Я все это проделываю? Быть не может! Знаю я все это, я читал об этом у Майка Каро в „Маячках“. Но я и представить себе не мог, что я делаю это! – Шелли вскочил и обнял Маршала. – Док, вот это я называю настоящей терапией! Высший терапевтический пилотаж! Мне просто не терпится вернуться в игру – теперь я буду показывать все свои „маячки“ наоборот. Я их так запутаю, что эти джокеры даже не поймут, как проиграли!»
«Подождите, еще не все. Хотите послушать дальше?»
«Разумеется. Но давайте побыстрее. Мне обязательно нужно заполучить то же самое место за столом. О! Знаю, я зарезервирую его!» Шелли подбежал к Дасти, питбоссу, хлопнул его по плечу, прошептал что-то на ухо и сунул десятку. Вернувшись к Маршалу тем же темпом, Шелли весь обратился в слух.
«Продолжайте, док, у вас здорово получается».
«Еще два момента. Если вы смотрите на фишки, скорее всего, чтобы подсчитать их, сомневаться не приходится – у вас хорошая карта. Кажется, я уже говорил об этом. Но я не сказал, что, когда вы блефуете, вы никогда не смотрите на фишки. И еще, не столь заметный „маячок“, я не очень в нем уверен…»
«Рассказывайте, док. Я хочу услышать все, что у вас есть. Каждое ваше слово – золото, говорю вам!»
«В общем, мне показалось, что, когда у вас хорошая карта, вы очень осторожно кладете деньги на стол, когда делаете ставку. И кладете их недалеко от себя, руку почти не вытягиваете. А когда блефуете, наоборот, более агрессивно и фишки бросаете на самую середину стола. А еще, когда блефуете – но не всегда, – вы то и дело смотрите на свои неудачные карты, словно надеетесь, что они изменились. И еще, последнее: вы всегда остаетесь в игре до конца, даже когда уже весь стол понимает, что у кого-то на руках полный набор. Мне кажется, вы слишком много внимания уделяете своим картам и не думаете об остальных игроках. Вот, собственно, и все». Маршал собрался было разорвать листочек с записями, но Шелли остановил его:
«Нет, не надо, док. Не рвите. Отдайте его мне. Я этот листик в рамку вставлю. Нет, лучше я заламинирую его и буду носить с собой – счастливый талисман, краеугольный камень удачи Мерримена. Слушайте, док, я должен бежать – это уникальная возможность… – Шелли кивнул в сторону покерного стола, за которым они только что играли: – Такого сборища простофиль еще поискать. Да, кстати, чуть не забыл. Вот письмо, которое я вам обещал».
Маршал пробежал глазами письмо, которое дал ему Шелли:
КОМУ: Всем заинтересованным лицам Данным подтверждаю, что доктор Маршал Стрейдер провел со мной высокоэффективный терапевтический курс. Я считаю себя полностью излечившимся и избавленным от всех неприятных симптомов, явившихся следствием терапии доктора Пейнда.
ШЕЛЛИ МЕРРИМЕН
«Ну как?» – поинтересовался Шелли.
«Отлично, – ответил Маршал. – Вот только не могли бы вы поставить дату».
Шелли поставил дату, а потом импульсивно приписал снизу:
Настоящим отказываюсь от каких бы то ни было претензий к Институту психоанализа (Сан-Франциско).
«Ну как?»
«Еще лучше. Благодарю вас, мистер Мерримен. Завтра я пришлю вам письмо, которое обещал».
«Тогда мы квиты. Рука руку моет. Знаете что, док, я тут подумал… так, наброски, пока ничего конкретного… но вы могли бы сделать отличную карьеру в покерном консультировании. У вас просто фантастически это получается. Или мне так кажется. Посмотрим, что будет, когда я вернусь за покерный стол. Но давайте когда-нибудь пообедаем вместе. Может, вам удастся уговорить меня стать вашим агентом. Только посмотрите вокруг – сотни неудачников, у каждого свои воздушные замки, и все они хотят играть лучше. А это еще не самое крупное казино, другие намного больше: „Garden City“, „Клуб 101“. Они заплатят любые деньги. Я в два счета обеспечу вам клиентуру… или организуем семинары – пара сотен игроков, сотня баксов с каждого, двадцать тысяч в день. Разумеется, я регулярно буду получать проценты… Подумайте об этом. Мне пора идти. Я вам позвоню. Я должен воспользоваться этой возможностью».
С этими словами Шелли вразвалочку пошел обратно к столу, где играли в техасский холдем, напевая «зип-а-ди-ду-да, зип-а-ди-дзень».
Маршал вышел из «Avocado Joe's» и направился к парковке. Половина двенадцатого. Через полчаса он позвонит Питеру.
Глава 21
В ночь перед встречей с Каролин Эрнесту приснился яркий сон. Он вскочил и записал его: Я бегу по зданию аэропорта. В толпе пассажиров я замечаю Каролин. Я очень рад видеть ее. Я бегу к ней и пытаюсь обнять, но у нее в руках сумка, так что эти объятия получаются неуклюжими и не приносят мне удовольствия.
Вспомнив утром этот сон, Эрнест вспомнил, к какому решению пришел после разговора с Полом: истина привела меня сюда, истина и поможет найти выход! Он решил сделать то, чего никогда раньше не делал. Он расскажет пациентке свой сон.
Так он и поступил. Кэрол была заинтригована: Эрнест рассказывает ей сон, в котором он обнимает ее. После последнего сеанса Кэрол начала думать, а не заблуждается ли она в отношении Эрнеста. Она теряла надежду заставить его скомпрометировать себя. И вот сегодня, сейчас, он говорит, что видит ее во сне. Может, это приведет их к чему-то, думала она. Но без особой уверенности: она понимала, что ситуация вышла из-под контроля. Для мозгоправа Эрнест вел себя совершенно непредсказуемо; практически на каждом сеансе он говорил или делал что-то, что удивляло ее. И практически на каждом сеансе он открывал ей что-то о ней самой, о чем она и не догадывалась.
«Да уж, Эрнест, это действительно странно, потому что я тоже видела вас во сне сегодня. Не это ли Юнг называл синхронистичностью?»
«Не совсем так. Думаю, синхронистичностью Юнг называл совпадение двух связанных между собой явлений, один из которых относится к субъективной реальности, а другой – к объективной, физической. Помнится, он где-то описывал случай из своей практики: они с пациентом разбирали сон, в котором фигурировал древнеегипетский скарабей, и вдруг увидели, что в окно бьется настоящий жук, словно пытается попасть в кабинет.
Я никогда не мог понять смысл этой концепции, – продолжал Эрнест. – Думаю, что многих людей настолько пугают случайности, которыми изобилует наша жизнь, что они утешают себя верой в некую космическую взаимосвязанность всего сущего. Меня никогда не привлекала эта идея. Почему-то случайности и мысль о безразличии природы никогда не выбивали меня из колеи. Почему совпадения вызывают такой ужас? Почему совпадение не может быть просто совпадением, и ничем иным?
Что же касается того факта, что мы видим друг друга во сне… Что вас удивляет? Мне кажется, что при такой интенсивности нашего общения и достаточно интимном его характере было бы, наоборот, удивительно, если бы мы не видели друг друга во сне! Простите меня, Каролин, вам, наверное, кажется, что я читаю нотации. Но идеи вроде этой „синхронистичности“ вызывают у меня бурю эмоций: мне часто кажется, что я в ползу по ничейной земле между фрейдистским догматизмом и юнгианским мистицизмом».
«Нет, Эрнест, продолжайте, я совершенно не против. Мне даже нравится, когда вы вот так делитесь со мной своими мыслями. Но у вас есть одна привычка, которая действительно делает вашу речь похожей на нотации: вы чуть ли не после каждого слова произносите мое имя!»
«Правда? Не замечал».
«Ничего, что я говорю об этом?»
«Что вы! Я только рад. Это говорит о том, что вы начинаете воспринимать меня серьезно».
Кэрол наклонилась к Эрнесту и крепко пожала его руку.
Он ответил на ее рукопожатие и произнес: «Но нам еще много нужно сделать сегодня. Вернемся к моему сну. Скажите, что вы думаете об этом».
«О нет, Эрнест, это ваш сон. Так что это вы мне скажите, что вы думаете об этом».
«Что ж, ваша правда. На самом деле психотерапия часто появляется в снах как некое путешествие. Так что, я думаю, аэропорт из моего сна – это наша терапия. Я пытаюсь быть ближе к вам, обнять вас. Но вы выставляете препятствие – вашу сумку».
«А что представляет собой сумка, Эрнест? Я так странно себя чувствую – словно мы поменялись ролями».
«Ничего страшного, Каролин. Это даже хорошо, я только за; самое важное, чтобы мы с вами оставались честны друг с другом. Итак, первое, что приходит в голову: Фрейд часто повторял, что сумка, кошелек часто символизируют собой женские половые органы. Как я уже говорил, я не являюсь приверженцем фрейдистской догмы, но я не хочу вместе с водой выплеснуть и ребенка. У Фрейда столько разумных идей, что было бы глупо игнорировать их. К тому же однажды, несколько лет назад, я принимал участие в эксперименте: женщин под гипнозом просили представить, что они занимаются любовью с мужчиной своей мечты. Но при этом они не должны были видеть непосредственно половой акт. И поразительно большое количество женщин использовали символ сумки – то есть этот мужчина приходит к женщине и кладет что-то в ее сумку».
«То есть, Эрнест, этот сон говорит…»
«Полагаю, этот сон говорит о том, что мы с вами вступаем в терапевтические взаимоотношения, но вы ставите между нами свою сексуальность так, что она мешает нам достичь истинной близости».
Кэрол помолчала немного, а потом произнесла: «Но сон можно трактовать и иначе. Эта интерпретация более простая, более прямая: вас влечет ко мне как к женщине, эти объятия символизируют сексуальные отношения. В конце концов, это же вы стали их инициатором в этом сне?»
«А что вы можете сказать о сумке как препятствии?» – поинтересовался Эрнест.
«Так говорил Фрейд, иногда сигара может быть просто сигарой. Так что почему бы сумке как символу женских гениталий не быть иногда просто сумкой? Сумкой с деньгами?»
«Да, ваша идея мне ясна… вы имеете в виду, что я хочу вас, как мужчина женщину, но деньги – а иными словами, наш профессиональный контракт – мне мешают. И что это фрустрирует меня».
Кэрол кивнула: «Именно. Ну и как вам такая интерпретация?»
«Она значительно проще, и я не сомневаюсь, что в ней есть доля правды. То есть если бы мы не встретились как терапевт и пациентка, я бы с удовольствием познакомился с вами как с женщиной. Мы уже говорили об этом на прошлом сеансе. Я не скрывал, что считаю вас красивой, привлекательной женщиной с удивительно живым, проницательным умом».
Кэрол широко улыбнулась: «Этот сон начинает мне нравиться все больше и больше».
«Но, – продолжал Эрнест, – сны в большинстве своем оказываются сверхопределенными. И не стоит думать, что мой сон в обязательном порядке описывает оба этих желания: как желание работать с вами в качестве терапевта без вторжения и разрушающего действия сексуального компонента, так и желание познать вас как женщину без препятствия в виде нашего с вами профессионального контракта. И я должен решить эту дилемму».
Эрнест удивился, насколько далеко он зашел в своей искренности. Вот он, здесь и сейчас, в здравом уме и трезвой памяти, говорит пациентке такое, о чем несколько недель назад и помыслить не мог. И, насколько он понимал, он себя полностью контролировал. Он больше не испытывал желания соблазнить Каролин. Он был искренен, но в то же время ответствен и терапевтически эффективен.
«А деньги, Эрнест? Иногда я замечаю, что вы поглядываете на часы, и мне кажется, что я для вас лишь источник дохода и что с каждым движением стрелок в ваш кошелек падает еще один доллар».
«Каролин, деньги не имеют для меня большого значения. Я зарабатываю больше, чем могу потратить, и я редко думаю о деньгах. Но я должен следить за временем, Каролин. Ведь когда вы работаете с клиентом, вы тоже должны укладываться в расписание. Однако у меня никогда не возникало желания, чтобы наш час поскорее закончился. Ни разу. Я всегда с нетерпением жду встречи с вами, я ценю время, которое мы проводим вместе, и чаще всего мне очень жаль, что наше время истекло».
Кэрол опять замолчала. Как неприятно осознавать, что она польщена словами Эрнеста. Как неприятно осознавать, что он скорее всего говорит правду. Как неприятно осознавать, что иногда он больше не вызывает у нее омерзение.
«Еще я думал о содержимом сумки, Каролин. Разумеется, как вы и предположили, первое, о чем я подумал, – это деньги. Но что еще может там лежать, что становится на пути нашей близости?»
«Не уверена, что понимаю вас, Эрнест».
«Я хочу сказать, что я, вероятно, кажусь вам вовсе не таким, какой я есть на самом деле, потому что вам мешают какие-то устоявшиеся представления и предубеждения. Возможно, ваша голова занята чем-то прошлым, которое блокирует наши отношения: раны, нанесенные вам мужчинами, которые были в вашей жизни до меня, вашим отцом, братом, мужем. Или, может быть, ожиданием других отношений: вспомните Ральфа Кука и вспомните, как часто вы говорили мне: „Будьте таким, как Ральф Кук… будьте моим терапевтом-любовником“. Иными словами, Каролин, вы говорите мне: „Я не хочу, чтобы вы были собой, Эрнест, будьте кем-нибудь другим“».
А ведь он совершенно прав, подумала Кэрол, ошибается только в причинах такого ее поведения. Он так поумнел за последнее время, просто удивительно.
«А что снилось вам, Каролин? Думаю, из своего мне уже ничего не удастся выжать».
«Мне снилось, что мы с вами лежали в постели, полностью одетые, и, кажется, мы были…»
«Каролин, будьте добры, начните сначала и попытайтесь рассказывать ваш сон в настоящем времени, как если бы это происходило прямо сейчас. Этот нехитрый прием часто помогает оживить эмоциональный фон сна».
«Хорошо, вот что я запомнила. Мы с вами сидели…»
«Мы с вами сидим – не забывайте про настоящее время», – перебил ее Эрнест.
«Хорошо, мы с вами сидим или лежим в постели, полностью одетые, и вы проводите сеанс. Я хочу, чтобы вы были нежны со мной, но вы настороженны и держите дистанцию. Потом в комнату заходит какой-то мужчина. Он нелепый, низенький и толстый, черный как смоль, он безобразен. И я сразу же решаю попытаться соблазнить его. Это оказывается легко, и мы с ним начинаем заниматься сексом прямо рядом с вами, на той же кровати. Я все время думаю, что теперь-то вы увидите, как хороша я в постели, и заинтересуетесь мной. Тогда вы передумаете и тоже будете заниматься со мной сексом».
«Какие чувства вызывает этот сон?»
«Фрустрация – из-за вас. Отвращение при виде этого мужчины – он был мерзкий, он источал зло. Я не знала, кто это – но в то же время знала. Это был Дювалье».
«Кто?»
«Дювалье. Гаитянский диктатор».
«Что вас связывает с Дювалье? Он сыграл какую-то роль в вашей жизни?»
«Вот это самое забавное. Абсолютно ничего. Я не думала о нем тысячу лет. Ума не приложу, почему я его вспомнила».
«Подумайте о Дювалье, Каролин. Какие ассоциации у вас вызывает это имя?»
«Никаких. Я не уверена даже, что могу вспомнить его лицо. Тиран. Грубый. Темный. Жестокий. Животное. А, да, точно, я недавно читала о нем статью. Говорят, он живет где-то во Франции, в нищете».
«Но он же давно умер!»
«Нет, нет, это не старик. Это младший Дювалье. Это тот, кого называли Беби Док. Да, я уверена, что это был Беби Док. Не знаю, откуда я это знала, но это был именно он. Это имя пришло мне в голову сразу же, как только он вошел. Кажется, я уже говорила об этом».
«Нет, не говорили, Каролин, но мне кажется, что это ключ к разгадке сна».
«То есть?»
«Для начала обдумайте свой сон. Лучше дать волю ассоциациям – точно так же, как я прорабатывал свой сон».
«Посмотрим. Я помню, что была фрустрирована. Мы с вами лежали в постели, но ничего не было. Потом приходит этот гадкий коротышка, и мы с ним занимаемся сексом – тьфу, мерзость; странно, что я пошла на это – плюс еще странная какая-то логика: если вы увидите меня в деле, я смогу расположить вас к себе. Чушь какая-то».
«Продолжайте, Каролин».
«Не сходится. То есть если я буду на ваших глазах заниматься сексом с каким-то нелепым мужчиной – вот, мол, смотрите, – мне вряд ли удастся завоевать ваше сердце. Наоборот, это скорее оттолкнет вас, нежели привлечет».
«Это было бы логично, если бы мы воспринимали этот сон буквально. Но я знаю, как выискать смысл этого сна. Предположим, что Дювалье – это не Дювалье, что он символизирует кого-то или что-то еще».
«Например?»
«Подумайте о его имени: Беби Док! Представьте, что этот человек олицетворяет какую-то часть меня: беби, малыш, более примитивная, базовая часть. Таким образом, во сне вы хотите вступить в сексуальные отношения с какой-то моей частью с надеждой на то, что тогда вы сможете завоевать и более зрелую часть меня, покорить всего меня.
Вот видите, Каролин, в таком виде сон обретает смысл: если вам удастся соблазнить какую-то часть меня, мое альтер-эго, за остальным дело не встанет!»
Кэрол молчала.
«Что вы об этом думаете, Каролин?»
«Отличная интерпретация, Эрнест, действительно хорошая», – отозвалась Кэрол и подумала: Даже лучше, чем ты можешь себе представить!
«Итак, Каролин, давайте подведем итог: моя трактовка обоих снов – вашего и моего – приводит нас к одному и тому же выводу: вы приходите сюда, вы испытываете ко мне сильные чувства, вы хотите прикасаться ко мне, обнимать меня, но при всем при этом вы против истинной близости между нами.
И, знаете, Каролин, эти послания, которые мы с вами нашли в снах, перекликаются с теми чувствами, которые вызывают во мне наши взаимоотношения. Несколько недель назад я прямо заявил, что буду искренен с вами, что буду честно отвечать на все ваши вопросы. Но вы так ни разу и не воспользовались этой возможностью. Вы говорите, что хотели бы, чтобы я стал вашим любовником, но вас интересовала только моя холостяцкая жизнь, вы даже не пытались узнать меня самого. Я собираюсь и дальше плотно прорабатывать с вами этот аспект наших отношений, Каролин, потому что это центральный момент, он действительно близок к сути проблемы. Я собираюсь и дальше поощрять честность в наших отношениях. А для того, чтобы быть честной со мной, вам придется узнать меня, поверить мне, чтобы полностью раскрыться передо мной. И этот опыт станет первым шагом на вашем пути к себе в самом глубоком понимании этого слова, к тому, чтобы стать собой с другим мужчиной, которого вы вот-вот встретите».
Кэрол промолчала и посмотрела на часы.
«Я знаю, что наше время вышло, Каролин, но давайте задержимся на пару минут. Можете сказать мне что-нибудь еще по этому поводу?»
«Не сегодня, Эрнест», – ответила она, потом встала и быстро вышла из кабинета.
