Ислам Дахаев
Агентство Торна. День 404

Полная версия

Глава 4. Приманка

Город просыпался, как алкоголик после запоя – с хрипами, матылянием и хронической ненавистью ко всему живому.

Утро казалось скомканным. Неестественным. Вроде бы и день, а тени будто остались ночные – жирные, вязкие. На тротуаре блестели лужи, хотя дождя не было уже несколько часов. В воздухе стоял кисловатый запах гари, как после старого костра, в котором кто-то пытался сжечь что-то ненужное – например, правду.

Элиас шагал в сторону лавки Холмса.

Он чувствовал себя так, будто не спал месяц. Тело ныло вразнобой: поясница – от кресла, плечи – от пальто, которое давно стало броней, а не одеждой. Усталость жила в костях, как квартиросъемщик без права выселения. Пальто тянуло за плечи, как груз прошлых решений. Суставы хрустели и просили отгулы – каждый по отдельности.

Башмаки липли к тротуару. Не от грязи – от ощущения, что сам город не хочет, чтобы он шел туда, куда собрался.

На перекрёстке пьяный рекламный автомат бормотал про скидки на зонты, хотя дождь давно отступил. В витрине портного отражение Элиаса выглядело чуть… не так. Никаких странностей, просто чуть глубже тени под глазами, чуть более прямые плечи, чем он их чувствовал.

Лавка была уже видна за углом.

Оцепление бросалось в глаза не сразу – не кричащей лентой, не мигалками, а напряжением в воздухе. Скрип тормозов у обочины. Радиопереговоры в кармане у патрульного. Тяжёлые шаги вглубь здания, где недавно ещё продавали краденые поддельные часы и антиквариат с сомнительной историей.

На месте работали городские. Формально. Но внутри, под вывеской лавки, крутились другие. Они не подходили под местный фон: аккуратные костюмы, слишком тихие шаги, взгляды, будто проверяющие не стены, а сам воздух.

Один из них, высокий, темноволосый, стоял у входа с планшетом, и то и дело касался его двумя пальцами – как будто сверял мир с тем, что в нём записано.

Вторую он заметил позже.

Так смотрят на несовпадение.Женщина, стоявшая полубоком у стойки лавки, сдержанная, с прямой спиной.

Волосы убраны в гладкий пучок. Жесты экономные. Пальцы на перчатке слегка постукивали по оправе очков, которые она то надевала, то снимала, не глядя на них.

На лице – ни тени раздражения, ни интереса. Только внимание.

Так смотрят не на улики.

Он остался стоять за ограждением.

– Торн, – сказал кто-то слева.

Филлипс. Привычный, мрачный, с тем выражением, с каким смотришь на усталую собаку, которая всё ещё идёт за тобой, несмотря на пули в боках.

Когда-то Филлипс его не сдал. Это был не жест доброты – просто сделка. С тех пор они оба делали вид, что ничего не помнят.

– Погуляй пока. Внутрь не пустим.

– Даже кофе не предложите? – лениво отозвался Элиас, не делая шага вперед.

– У нас тут не кафе.

– А выглядит так, будто вы обсуждаете меню.

Глаза узкие, губы – тонкая линия. В ней всё говорило: «Я бы тебя уже арестовала, просто пока не хватает повода».Моррис стояла чуть поодаль. Скрестив руки. Настороженная. Как обычно.

Элиас не давил. Просто стоял.

Как будто что-то внутри узнало его раньше, чем он сам.Внутри лавки кто-то открыл шкаф. Скрип был громче слов. На миг в воздухе пронеслось – что-то знакомое. Не запах. Ощущение.

Посмотрела на него. Дольше, чем было нужно.Женщина в очках подняла голову. Медленно.

И ничего не сказала.

Пальцы на перчатке замерли. А потом снова начали постукивать – будто она снова вернулась к своим мыслям.Он отвел взгляд первым.

А может, и не должен.Элиас выдохнул. Что бы они там ни искали – он уже знал, что не увидит. Не сейчас.

Ушёл так же медленно, как пришёл. Без резких движений. Улицы города не любили, когда кто-то бежал. Это привлекало внимание. А внимание – не его лучший друг.Он развернулся.

Он свернул в сторону – в переулок, где можно было найти тень. И Томаса, если тот еще не сбежал от собственных снов.Вентил ветер, как будто кто-то в небе крутил ручку старого радиоприёмника. Где-то лаяла собака – резко, будто в пустоту. Где-то стучал подъезд, как будто кто-то пытался выбраться изнутри.

Колено снова напомнило, что ему не нравится лестница. Особенно вверх.

Он тихо выругался. Не от злости – просто чтобы напомнить телу, что оно ещё живое.

У него была комната в старом доме на границе доков и Тёрнстоу – там, где даже крысы не задерживались без крайней нужды.Томас жил в тени. Не метафорически – буквально.

Раз, два. Потом – пауза. Потом еще раз.Элиас спустился по лестнице с облупленным перилами, миновал лестничную клетку, где воняло сыростью и прогнившей тканью.

Постучал.

За дверью что-то шевельнулось.

– Томас. Это я.

Пауза. Шаги. Скрип.

Испуганный. Уставший. Не выспавшийся не потому, что не спал – потому что не мог.Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы в проеме показался глаз.

– Ты…

– Я, – подтвердил Элиас, не торопясь. – Живой, в сознании и пока не опасен.

Глаз исчез. Через секунду дверь скрипнула шире. Томас стоял в тени, не выходя полностью. На нем – старая рубаха, пятна от табака, лицо небритое, руки дрожат.

– Что ты хочешь?

– Ответ. Маленький. Один.

– Никогда не бывает одного, Торн.

Элиас наклонился чуть ближе, не пересекая грань.

– Ночью. Ты был здесь. Видел, кто проходил мимо?

Томас замялся. Провёл рукой по шее.

– Видел.

– И?

– Ничего, – слишком быстро. – Никого.

Элиас молчал. Смотрел. Не давил. Просто ждал.

Томас опустил глаза.

– Я… не знаю. Может, видел. Может, кого-то похожего. Было темно.

– Похожего на кого?

– На тебя.

Элиас моргнул.

– Это плохо звучит.

– Он шёл как ты. Двигался как ты. Даже пальто… но что-то… – Томас поежился. – Что-то было не так. Как будто он двигался внутри себя… как будто под кожей – другое лицо.

Он замолчал.

– Он тебя заметил? – спросил Элиас.

– Да.

– И?

– Улыбнулся.

– Обычная улыбка?

– Нет… – шёпот. – Слишком широкая. Как будто он вспомнил, как это делается, но забыл зачем.

Отлично. Значит, у него теперь не только двойник, но и с чувством юмора у него беда. Хуже быть не могло. Хотя… он давно не проверял, как выглядит, когда улыбается.

Томас обхватил себя за плечи. Сделал шаг назад.

– Послушай. Я не хочу знать. Я просто… я ничего не видел, понял?

– Понял.

Элиас не настаивал.

Он стоял, пока Томас снова не захлопнул дверь. Без «прощай», без «удачи». Только глухой замок и тишина. Такая, которая не охраняет – предупреждает.

Он остался в коридоре один.

Воспоминания шли волнами, в такие моменты он их не контролировал.

Мать говорила, что всё в порядке. Всегда. Особенно в те дни, когда глаза у неё блестели, а голос был ласковый до тошноты.

Он знал: если она улыбается – надо бежать. Или притвориться мебелью. Стать стулом. Стать воздухом. Всё, что не реагирует на боль.

Он тогда понял, что ложь – не когда тебе говорят неправду. Ложь – это когда тебе говорят: «Я тебя люблю», а в глазах сверкает отвращение.

– "Ты ведь мой хороший, правда, Эл?" – и он понимал, что сегодня снова будет больно.

Элиас тряхнул головой, прогоняя лишние мысли.

Если кто-то действительно шёл улицей и был похож на него…

Если он улыбался, зная, что его узнают…

Значит, это не случайность.

Значит, он больше не один в своей коже.

Он вернулся к лавке не сразу.

Сначала обошел пару улиц, купил в ларьке кофе в пластиковой чашке, которую не стал пить, и сделал вид, что просто прогуливается – как любой безработный, вежливый человек с отсутствием алиби.

Снова стоять перед оцеплением – бессмысленно.

Он знал их.

Филлипс не впустит из принципа. Моррис – из злобы. А женщина в рубашке… она бы не остановила. Она бы посмотрела так, будто он сам решит не заходить.

Он не любил, когда им везет.

Переулок за лавкой воняло тухлой водой и старым маслом. Контейнер с мусором стоял перекошенный – как будто его недавно двигали.

В стене, ближе к заднему входу, была вентиляционная шахта, чугунная решетка, давно не мытая. Он провёл пальцем – пыль, паутина, но ничего свежего.

Не тот путь.

Он поднял глаза.

Крыша.

Он на секунду замер. Глупо. Старый железный путь вверх. Все внутри кричало: «Останься внизу». Но в этом городе, если ты слушаешь голос разума – ты труп с хорошей репутацией.

Старая пожарная лестница уходила наверх, к обшарпанному балкону. Металл – ржавый, скользкий, но еще держался.

Есть два типа идиотов: те, кто лезет туда, где не был, и те, кто знает, что там ловушка – и всё равно лезет. Угадайте, в каком списке он был сегодня.

Он не был уверен, что найдёт там что-то.

Но был уверен в другом: если не залезет – будет хуже. Потому что тогда это значит, что он боится.

А бояться – значит отдать себя другому.

И он не был готов снова стать чьей-то тенью.

Он глотнул кофе. Поморщился.

Горько.

Бросил стакан в урну и начал подниматься.

Каждая ступень скрипела, но Элиас знал, где наступать.

Это было как музыка: если не хочешь, чтобы услышали – играй между нотами.

Каждое движение отзывалось тупой болью, как будто мышцы решили бастовать.

Он бы заорал, но не от боли – просто от бессилия. Даже на это не осталось сил.

Колено хрустнуло так, будто пыталось пожаловаться вышестоящему начальству."

В бедре щелкнуло. Возможно, это была отставка.

На крыше он прижался к кирпичной стене. Вид на улицу открывался неплохой: ленты, полицейский у двери, какой-то техник ковыряется в панели, Филлипс говорит по рации.

Моррис – как всегда, наготове.

А её не было видно.

Это было тревожнее всего.

Задний вход в лавку – через чердак соседнего здания. Узкое окно. Деревянный каркас. Если пролезть – можно оказаться прямо над комнатой, где стояло зеркало.

Где, возможно, оно всё ещё что-то оставило.

Проверил ручку – не заперто. Стекло шевельнулось, как живое, скрипя от гнили.Он приблизился к окну, присел.

Он втянулся, прокрался внутрь.Шаг за шагом – и он уже внутри.

В чердаке пахло старой тканью и мышами. Пыль, осевшая веками. В темноте проглядывались старые мешки, треснувшие балки, одинокая кукла без глаз – почему-то всегда одна.

Он медленно двинулся вперёд. Пол под ногами стонал, как умирающий. Он и сам был не лучше – суставы скрипели, спина ныла. Если бы пол заговорил – они бы нашли общий язык.

Но если держать дыхание и двигаться в такт шуму улицы – можно проскользнуть.

Элиас замер.

Снизу доносились голоса.

– Ну и что мы ищем? Призрака?

– Нет. Когнитивный след.

– Ага. След, который не оставляет отпечатков и исчезает, когда ты его замечаешь.

Пауза.

Женщина мягко, без нажима:

– Это как тень, которая идёт перед телом.

– Такого не бывает, – отозвался голос внизу с легким скепсисом.

Она помолчала. Потом тихо:

– Просто ты не смотрел в правильное зеркало.

Элиас медленно выдохнул сквозь зубы.

Наверное.Это был всего лишь образ. Красивая метафора. Научная гипотеза. Тонкий разговор специалистов.

Он сделал шаг назад, от доски, стараясь не шуметь. Доска под ногами застонала – не от веса, а как будто от понимания.

Он уже не знал, кто скрипит громче – доска или позвоночник. Вероятно, доска – у неё хотя бы не было долгов.

Дождь закончился несколько часов назад, но город еще не отпустило – лужи бликовали, небо оставалось мутным, будто оно всё ещё размышляло, стоит ли начинать новый день.

Никем не замеченный – почти.Элиас спустился с чердака так, будто и не поднимался.

Тихо.

Быстро.

– Вам знакомо понятие ограниченного доступа?

Голос был ровный, чистый, без заусенцев. Такой голос читают в новостях, когда объявляют количество погибших.

В ней не было ярости. Только контроль. А это – опаснее.

Он обернулся.

Женщина в светлой рубашке стояла чуть поодаль, руки в карманах, поза ровная. Рядом – уже знакомый силуэт: Лена Моррис, скрестив руки, с прищуром, который выдают обычно те, кто заранее уверен, что ты виноват.

– Доброе утро, – вежливо сказал Элиас. – Или уже день?

– Вряд ли для прогулок по чердакам, – отметила женщина с очками, не меняя выражения лица.

Моррис шагнула ближе:

– Что ты делал наверху?

– Осматривал архитектуру. Вдохновляюсь, – пожал он плечами. – Не каждый день удается посмотреть на город с такой… глубины.

– Торн, не начинай, – устало бросила Моррис.

– Я и не собирался. Просто вышел на воздух. Немного выше обычного.

Женщина в рубашке не вмешивалась. Смотрела, как будто уже запомнила его, записала и сложила в нужную ячейку.

– Ваше имя не значится в списке допущенных, – добавила она после паузы.

Таких, как она, учили говорить «мы просто делаем свою работу». Обычно перед тем, как кого-нибудь сдают на опыты.

– А у вас не значится пункт "любопытство". Думаю, мы квиты.

Моррис вздохнула, раздраженно:

– Ты под подозрением. Если ты что-то ищешь – лучше сказать прямо.

– Я ищу… зеркало, – сказал он спокойно. – Или то, что осталось.

Они переглянулись.

Женщина с очками сказала:

– Здесь вам нечего делать.

– Согласен, – кивнул он. – Здесь уже всё происходит без меня.

Он медленно прошёл мимо них, чуть склонив голову вежливо, но без улыбки. Слова повисли в воздухе, как пар от вчерашнего кофе – уже без тепла, но с легкой горечью.

– Торн, – бросила ему вслед Моррис.

Он остановился, не оборачиваясь.

– Мы следим.

– А крысы? – спокойно спросил он. – Кто-то следит за ними?

Он знал, как это выглядит со стороны. Бродяга в чёрном пальто, вечно не вовремя и не на том месте.

Город с таких не спрашивает – он просто ждёт, пока они исчезнут сами.

Ему давно казалось, что он живёт не в сюжете, а в примечании.

Где-то между "см. также" и "не подлежит восстановлению".

Ответа не было. Только легкий шорох шагов, когда он ушёл, не прибавляя темпа. Ничего не изменилось. Просто стало тише.

Город просыпался с похмельем, но глядел всё так же подозрительно.Он шёл по узкой улочке, под ногами – мелкие камешки, вода в щелях тротуара, запах плесени и выдохшегося топлива.

Элиас свернул за угол, не оборачиваясь.

Лишь когда улица сменилась другой – тише, без людей, с запотевшими окнами и ржавыми жалюзи – он позволил себе задуматься.

Слишком просто.

Они не стали его держать. Не задержали, не начали допрос. Ни угроз, ни записей. Даже Моррис не настояла.

Потому что они не знают. Он для них – подозреваемый, но ещё не враг. Пока.

А значит – лучше оставить его на свободе. Пусть ищет, пусть шевелится. Иногда тень говорит больше, чем допрос.

Он усмехнулся краем губ.

Его не отпустили. Его использовали.

Они сделали ставку. На то, что он выведет их к ответам. А он – на то, что доживет до конца этой партии, прежде чем проиграет сам себе.

Они не задержали его. Потому что, возможно, он был не целью, а приманкой. Или подопытным. В Ноктфорде это практически одно и то же.

Элиас добирался домой, казалось, слишком долго. Он тонул в мыслях, в кои-то веки они сбивали его с толку. Это было необычно.

Офис встретил его такой тишиной, что даже пыль казалась затаившейся.

Он сидел в кресле, уронив подбородок на руку, глядя в мутное стекло окна. Снаружи было светло – серый, сырой полдень, промасленный городским шумом и усталостью. Свет ложился ровно, спокойно. Даже слишком спокойно для Ноктфорда.

Он моргнул. Вскинул взгляд на окно. И заметил, что свет исчез.

Будто кто-то щелкнул выключателем – не в комнате, а в небе. За стеклом больше не было дня. Только густая, вязкая тьма, и дождь, жирный, тяжелый, такой, что лужи рябили даже без ветра.

За окном струились отблески фар, витрины отражались неясно. Промежутка не было. Ни заката. Ни сумерек. Просто – вечер.Он встал. Медленно подошёл ближе.

Он стоял у стекла, не двигаясь. В голове будто задержалось эхо – он пытался вспомнить, не отвлекался ли, не заснул ли хоть на минуту. Но нет.

Раздался щелчок. Дверная ручка. Затем – скрип. Элиас обернулся. В дверях стоял человек.

Мужчина. Тот самый.

Он узнал его ещё до слов – по тому, как он держал плечи, как стоял в проеме, будто боялся, что сейчас его прогонят. Пальто с заломами на локтях. Нерешительный взгляд. И голос – чужой, но знакомый:

Он знал эти слова. Как знают последнюю фразу перед выстрелом.

Это было, как услышать собственное имя на могильной табличке.

– Это… агентство?

В точности. Каждое слово. Интонация. Даже пауза между ними.

Элиас не пошевелился. Только смотрел. В груди сжалось, как от старой боли, которую не ждали. Ни тени эмоций на лице. Только тишина.

Мужчина в дверях слегка наклонил голову.

– Простите… это ведь агентство?

Элиас открыл рот, будто хотел что-то сказать – фразу, шутку, обвинение.

Но слов не нашёл.

А ведь раньше казалось, что хуже, чем быть собой, – уже некуда.

Он смотрел.

И не понимал, какой сегодня день.