Груня. Может ли быть? он помещик, а я…
Липина. Отец его не Бог знает какого знатного роду…
Груня. Все-таки я мещанка.
Липина. Эка беда! Прочти историю знатных и даже великих людей, ты увидишь, что хуже тебя попадают в большие барыни. Не ты будешь первая, не ты последняя.
Груня. Просто, хочет обмануть бедную девушку. Разве я также в книгах не читала, разве нет около нас примеров…
Липина. Ты не похожа на этих несчастных, я знаю, да и он не смотрит развратником.
Груня. Может быть, и прекрасный, благородный человек, да я…
Липина. Что? что? уж не…
Груня. Не скрою от вас… вы моя вторая мать… я… люблю другого… обещалась за него… (вздыхает.) Разве сам откажется!
Липина. Кто ж это такой?
Груня. Сосед Резинкин… служит в казенном месте… скоро ему дадут хорошую должность.
Липина. Смотри, ты была всегда такая восторженная!.. По мне пошла!.. Соседство!.. молодость… надо было кого любить… он попался первый.
Груня. Может быть, и правда; но вы знаете меня, если уж я слово дала…
Липина. Хоть убей тебя, не отступишься от него, знаю. Если так, не хочу разрывать союза двух любящих сердец. А я было думала так хорошо устроить… Остался один, сиротой, без отца, без матери, может в одиночестве погибнуть… начнет ходить в крестьянских хороводах, ездить на тройках с бубенчиками, стегать арапником по дороге встречных и поперечных… пропадет ни за что!.. Ты наполнила бы его жизнь, сберегла бы его состояние, а пуще всего – душу от пороков… Сколько бы человечество тут выиграло!.. Но не хочу тебя огорчать. Подойди сюда, поближе… Вот тебе, милочка, бумажка.
Груня (развертывая бумагу). Пятьдесят рублей серебром!.. Мне…
Липина. Тс!.. услышит… не показывай, отнимет. (Показывает на дверь.) Береги на черный или на светлый день, ты меня понимаешь.
Груня (хочет поцеловать у ней руку, Липина обнимает ее). Добрая, бесценная Анна Семеновна! как уж вас назвать и не знаю.
Липина. Дала бы более, ты знаешь, я сама небогата.
Груня. Никогда у меня столько денег не было! Какое богатство! какое счастье! сберегу… никому не покажу… О, как я счастлива!
Липина. За это попрошу от тебя услуги; мне нужно послать тебя…
Груня. Приказывайте.
Липина. У кареты доскажу… теперь поспешу извиниться перед молодым человеком. Накинь шляпку и приходи скорей. (Уходит.)
Груня (одна). Какое неожиданное счастье! Саша, я на тебя более не сержусь. Прочь досада, прочь горе!.. Куда б припрятать?.. В кармане я и так гривенник потеряла. Да! в шкатулку, где лежит его заветное колечко… (Идет к шкапчику, отпирает комод под ним, вынимает шкатулку, отпирает ее и кладет туда деньги.) Тут будет безопасно. (Запирает.) Заперла… крепко… (Запирает комод, кладет ключик себе в карман, бежит в дверь на левую сторону, тотчас возвращается из нее в шляпке и посылает издали поцелуй в ту сторону, где схоронены деньги.) Прощай покуда, мое сокровище! Не увидишь ты света Божьего, пока не настанет для нас очень черный или очень светлый день. (Только что она хочет растворить дверь, навстречу ей Подснежников.)
Подснежников и Груня.
Груня. Что вам угодно?
Подснежников (загораживая ей дверь). Анна Семеновна прислала меня к вам… за вами…
Груня. Если вы за мною, так позвольте пройти.
Подснежников. Вы знаете из письма моего…
Груня. Я не читала его и бросила в огонь.
Подснежников. Выслушайте, по крайней мере, что я вам скажу. Будьте сострадательны, у вас, говорят, доброе сердце… С того времени, как я вас увидел, я не имею спокойного дня, спокойной ночи; свет мне опостылел… Неужли вы захотите, чтоб я бросился в реку или застрелился?
Груня. Все, что вы говорите, я где-то читала в книжке. Чего вы хотите от меня?
Подснежников. Не будьте так жестоки, не отвергайте моей любви.
Груня. Я вас не понимаю и не хочу понимать.
Подснежников. Вам ли, с вашею красотою, с вашими достоинствами, жить в этой хижине? Вам сулил Бог высшую долю. Прилично ли вам заниматься низкою работою? У вас должны быть хоромы, экипажи, слуги… я сам буду первым слугою вашим.
Груня. Я привыкла жить в этом убогом домике; работа меня не тяготит, потому что работаю для отца, для себя… довольна, никому не жалуюсь на судьбу свою… впредь уповаю на милости Бога, Которому мать, умирая, меня поручила… имя честной девушки дороже для меня всех сокровищ на свете.
Подснежников. Вспомните, что ждет отца вашего в старости… он и теперь едва может работать… хорошая дочь должна жертвовать всем для счастья своих родителей.
Груня. На этом не поймаете меня, Владимир Петрович. Теперь скажу, мы друг друга понимаем. Прошу оставить меня в покое, не то… я позову отца своего.
Подснежников. И вы отвергли бы мою любовь, если б я предложил вам даже руку свою?
Груня. Отказалась бы, потому что вы мне не пара. Если вы благородный человек, перестаньте за мною ухаживать; оставьте меня какою я есть, при моей чистой совести и спокойствии.
Подснежников. Что делать? исполняю волю вашу с горестью, с отчаянием в сердце.
Груня. В таком случае мировая! Нас ждут, переступим же порог друзьями. (Подает ему руку.)
Подснежников (целует у ней руку). Вы, просто, ангел! (В сторону.) Я, право, влюблен по уши в эту девочку… достану ее, во что б ни стало (Уходят оба.)
Мамаев (один). Дурочка!.. хоть бы поманила его, а там вор-воробей и попался в силки; честным пирком, да и за свадебку! То-то бы погулял Мамаев! Знаем, что ей люб красноперый Сашка… Правда, малый добрый, вина не пьет, любит ее по чести; была бы пара!.. Да мать, вишь, капитанша, чванится, словно пава на крышке. А богата стала девчонка!.. пятьдесят целковых! Чтобы целковник отцу? хоть бы двугривенный отвести душу… Обещала!.. Да где ей помнить?.. До отца ль?.. Вишь, пьяница столяришка!.. А барышня там себе кофеи да чаи с крендельками попивает. Отплатить, аль отплатить на целковиках?.. Больно мутит душу; не в колодезь же броситься!.. (Трясет комод.) Крепко! Мудрец, сватушка, сам работал. (Смотрит в окно.) Вот и он, лысый, смотрит в окошко. (Открывает окно.) Сват, а сват, поди-ка сюда на пару слов. Кивает, дескать иду. А на душе что-то робко… И то сказать: ведь не у чужой, у дочери!.. Какого ж ей черного дня дожидаться?.. Для меня черен, как волчья ночь. Заплачу долги, куплю дерева, учеников возьму, стану работать да и положу опять, хоть с процентами.
Мамаев и слесарь. У последнего связка слесарных инструментов.
Мамаев. Что, сват, как можется?
Слесарь. По-старому, дружище. Знаешь, все затея не дает покоя ни днем, ни ночью.
Мамаев. Проклятая самоходка! убьет она тебя.
Слесарь. Не могу, братец, отстать… будто нелегкая все под бок толкает: сделай, да сделай.
Мамаев. Авантажу-то много ли? Был богат, угощать приятелей любил, а теперь, чай, и хлебушка не всегда… Ну, сделал, а там-то что?
Слесарь. А там в газетах будут писать: сделал такого-то города мещанин Перехватов диво дивное… тележку, сама катится… По русской Палестине почет, да и в чужих землях будут знать… Кажись, и в гроб-то лег бы радостно!.. Да вот беда какая: недостает двух рублевиков пружину одну прибавить.
Мамаев. А то бы?
Слесарь. И в ход.
Мамаев. Может статься, добрый человек и сыщется, одолжит.
Слесарь. Кому больна чужая болячка?
Мамаев. А хоть бы свату твоему.
Слесарь. Ой ли? родной благодетель!
Мамаев. Только сам сослужи; по твоей части.
Слесарь. Приказывай, сват.
Мамаев. По рукам!.. Вот видишь, братец, деньги-то у меня есть… в этом комоде, да ключи запропастились… под пол в щель что ли попали, аль девка затеряла. А деньги самому нужны: барин мебель заказал – дерева надо купить… время не терпит. Кстати, с тобою и инструментики.
Слесарь. Про всякий случай всегда с собою ношу.
Мамаев. Ну, валяй же проворней!
Слесарь (примеривая крючки). Этот велик… № 10 будет впору. Как раз! (Отпирает комод.)
Мамаев. Теперь вот шкатулку.
Слесарь. Тут № 12… (Отпирает шкатулку.)
Мамаев (шарит в шкатулке, вынимает дрожащими руками кредитку и кладет в жилетный карман). Запри, а то у девка придет, Бог знает что подумает, и воры-то, и разбойники! (Слесарь запирает шкатулку, а потом комод.) Теперь пойдем, разменяем бумажку в трактире, там и получишь обещанное.
Слесарь. Век не забуду твоей услуги: прокачу тебя первого на самокате. (Идут и встречаются в дверях с Резинкиной.)
Те же и Резинкина.
Мамаев. Тьфу! испугала как!
Резинкина. Что больно робок?.. ПОСТОЙ-ка, голубчик, хоть на пороге, а выскажу тебе все. Пора! давно уж пора! Что это ты, старый хрыч, с своей дочкой развращаете мое детище? У ребенка только что молоко на губах высохло, а тут и любовишка завелась.
Мамаев. Нет ли еще чего? Вытряхивай.
Резинкина. Воспитала в страхе родительском, а теперь и мать нипочем! На службу идет – к Ермилычу в дом, со службы – к Ермилычу, вечером – к Ермилычу, только что не ночует у вас.
Мамаев. Все ли?
Резинкина. Что это вы затеяли? Не в женишки ли уж Сашеньку прочите? Хоть бы зарубили у себя на носу: дескать, мать его капитанша, без году дворянка… только годик покойник не дотянул!.. сын – крестник советника… а я-то что? Столяришка, мещанишка… Хотя бы приданница, а то голь сквозная; туда ж лезет в благородные.
Мамаев (взявший во время монолога Резинкиной обрубок дерева). Послушай, богатая капитанша, без году дворянка, коли ты еще хоть слово пикнешь про мою дочь, так я тебя вот этим столярным утюгом так выглажу, что дома своего не узнаешь.
Резинкина. Меня? попробуй-ка! Да ты в тюрьме сгниешь; да тебя на болотной площади отдерут за меня.
Слесарь (в сторону). Ну, пропала моя самокатка! (Мамаеву тихо.) Оставь, братец; вишь, как она остервенилась, словно белены объелась. Потянут к суду да расправе… плюнь!
Мамаев. И впрямь плюнуть… нечего с глупой бабой толковать. (Резинкиной.) Извольте, ваше благородие, без году высокоблагородная, с верстаком беседу вести, сколько душе угодно, а мы вашей милости низко кланяемся. (Уходит с слесарем.)
Резинкина (вслед им). Сам ты верстак, чурбан необтесанный!.. В полицию, так в полицию… велю Сашеньке прошение написать… Осрамил, разругал, дескать, благородную женщину ругательскими словами. За бесчестье заплатишь!.. (Только что растворяет дверь, чтобы выйти, навстречу ей Груня.)
Резинкина (грозя ей кулаком). Все из-за тебя, барышня!.. (Смягчаясь.) Девка-то смирная, жаль, а то полетела бы за отцом…
Груня (останавливается у двери). Какая страшная!.. Я думала, прибьет меня. (Прислушивается у двери.) Все кричат!.. не дошло бы, в самом деле, до полиции! Господи! из чего у них такая ссора вышла… Из-за меня?.. Чем я виновата?.. Хорошо еще, что зашла по хозяйству к кухарке, а то попала бы в суматоху. Боже мой! чем это все кончится?.. Вот и союз любящих сердец!..
Груня, Резинкин и Разнесенский.
Резинкин (танцуя и напевая). Радость! радость! тра-ла-ла, тра-ла-ла.
Разнесенский. Триумф! триумф, мамзель Мамаев! И вот, честь имею рекомендовать – триумфатор, прямо из Капитолия, готовьтесь усыпать путь его цветами.
Груня. Какая тут радость!.. Разве вы не встретили свою мать?.. пресердитая такая… тут была ссора с отцом.
Резинкин. Что мне теперь до ее сердца!.. Одно слово – только три листика, розовые, как ваши щечки или губки…
Разнесенский. Три лавровых листочка, и осклабится она, как солнышко после бури, и скажет она, прижимая его к материнскому сердцу. О мон фис биен еме, виен, виен, ке же тамбрас; а те нобль зексплуа же реконне мон сан.
Груня. Разрешите пожалуйста эту загадку по-русски.
Резинкин. Видите эти худые локти?
Груня. К стыду вашему, вижу.
Резинкин. Они-то составили мое счастье.
Груня. Худые локти?
Резинкин. Да-с!.. Знаете волшебное слово «окопировался?»… Нет-с?.. Так я вам скажу. Окопируюсь в самое лучшее форменное платье, из лучшего сукна, у самого лучшего портного. Великолепный Вицман, мастер из… из… ну хоть из Парижа, упадет передо мною на колени, когда снимать будет с меня мерку… а я себе важно, по-графски, обопруся на него и говорю ему: «Смотри, любезный Вицман, в рюмочку, да чтоб не лопнули ушки у пуговиц… и в двое суток, минута в минуту по моим часам» (показывает, что он вынимает часы из кармана). Правда, часов-то у меня еще нет, ну, все равно, покажу на его стенные часы: «А если не сделаешь, берегись, немчура…» – «Карашо, будет верены, ваше высокоблагородие…» и запишет на мерке и в книге: «Мусье Резинкин, срок 40 часов, экстра».
Резинкин и Разнесенский (танцуют и припевают).
Ехал чижик в лодочке
В офицерском чине:
Не выпить ли водочки
По такой причине?
Выпил рюмку, выпил две,
Зашумело в голове.
Груня. Вы, просто, помешались. Знаю, Александр Парфеныч не пьет вина, а то б подумала… Расскажите мне, что с вами случилось, или я не на шутку рассержусь.
Резинкин. Извольте, начинаю. Убитый горестью… умалчиваю, от какой причины… прихожу в свою канцелярию, сажусь за свой стол; беру лист бумаги и только был вывел: «Вследствие просимости такого-то (имярек) по случаю утонутия крестьянина», вдруг слышу, по всем столам: «тс! тс!..» У моего столоначальника лицо стало подергивать, а меж нашей братьи, мелочи, пошла суета: кто песок со стола сметает, кто обрезки бумаги подбирает под столом. В одном столе не успели, так экзекутор в карманы себе набил.
Разнесенский. Эх, братец, ты говоришь все каким-то низким слогом. О предметах важных следует и важным языком говорить. Например: и вдруг настала такая торжественная тишина, как будто все присносущее превратилось в камень, и повеяло на нас некиим амвросическим дуновением, и без лицезрения стало видимо для нас присутствие великого человека.
Груня. Полно, Ксенофонт Кирыч, сбивать его высоким слогом; ведь вы, кум, известно, философ… учили на вакансиях в благородных домах… стихи пишете…
Резинкин. Только слышим… говорит одному тяжелому человеку: «Извольте переменить… я не люблю крючкотворства… это однажды навсегда!.. Пора подьячеству конец!..» Молчание!.. тс!.. (Резинкин поднимает указательный палец и держит его таким образом несколько времени.) Очутился он подле меня… положил мне отечески руку на плечо… взглянул на мою бумагу и сказал ласково: «Как вам не стыдно писать таким подьяческим языком! Разве нельзя просто, как говорите, по-человечески?..» Тут потрепал он слегка мой рукав и сердито сказал: «Да какой он неряха! с худыми локтями!.. Разве у него нет матери или сестры, которая бы починила? Худо и поведение рекомендует».