Иван Николаевич Пальмов
Химера
Во всем хаосе и буйстве пространства поглощающего в себя казалось весь мир, боролись где-то два совершенно жалких создания несопоставимых с разразившейся бурей. Том, который сам мог едва лишь ползать, тащил за собой почти бездыханного Ника. Грудь последнего из бубен была пробита насквозь, и уже неизвестно что держало его в этом жутком пространстве. Том уже не раз ловил себя на мысли, что он волочет за собой труп, но перестать он не мог. Если точнее Том не видел для себя ни какой другой цели и значит перестать тащить Ника и умереть для него было ровно одно и тоже. Путь, который они преодолели приведший на площадь, в обратную сторону оказался гораздо длиннее. Вперед они продвигались окольными путями, с огромными передышками и вынужденными петлями, назад же они двигались прямо и все же, идти пришлось в четыре раза дольше. Поскольку он шли, а вернее сказать волочились из центра, путь в любую сторону оказался бы одинаково долог. Том выбрал западную стену.
Химера как огонь, как стихийное бедствие пожирает все на своем пути. Как жалки теперь оказались любые из мастей, что надеялись одолеть ее. Вот только может быть бубны еще знают какую-то тайну неведомую другим. А ведь один остался, он лежит рядом со зданием стеной, рядом с молящимся другом, наверное, он лежит без чувств. У него уже не спросишь, да и о чем бы теперь мог спросить его Том? Вот-вот земля разойдётся под ногами, но она еще не подошла близко. Нужно успеть укрыться, и притом выпрыгнуть в тот самый миг, когда она пробьет брешь в стене. Отовсюду повалятся обломки здания, то будут гигантские глыбы, но надо бежать. Том приготовился. Кругом и так уже все в пыли и не видно дальше двух метров, раздается удар и в глазах Тома уже не пыль, но настоящая тьма. Обломок стены попадает ему в голову и только из-за горизонтальной траектории полета не разбивает ее насмерть. Шатаясь Том хватает Ника и бежит наугад. Однако брешь большая и они проходят, за спиной гудят удары химеры, но они уже далеко.
– Плохо тебе? – обращается к очнувшемуся Нику Том.
– Рана болит. А ты что?
– Ничего, у меня в порядке все, – с кровью на лице отвечает Том, – сильно болит?
– Сильно, похоже, кость раздробил.
– Какую кость, тебе же в живот стреляли?
– В ногу, у меня нога болит, – изумился Ник.
– В ногу, а с брюхом тогда что? Ты посмотри хорошенько.
Ник осматривает живот, затем ногу. В самом деле, рана в животе, а нога совсем цела.
– Бред какой-то, – сокрушается Ник.
– Это не бред, это лимб. Понимаешь ли, Ник у нас тут в принципе болеть ничего не должно. Нас потому что не существует физически.
– Что значит физически? Я чувствую ногу, потому что болит и все тело, потому что оно со мной.
– Фантомные боли ты чувствуешь. Здесь ничего нет, только воспоминания может быть о нашей настоящей жизни. Значит, у тебя была похожая рана раньше.
– Ладно, идем уже, долго мы тут будем рассусоливать.
– А ты знаешь куда идти?
– Оглядись кругом да подумай.
Кругом было темное, подсвеченное прожекторами пространство, тут и там временами висели голограммы недоделанных афиш, реклам или чего-то похожего. Пр том нигде не было ни намека на хотя бы что-нибудь материальное, будь то домик или жалкая скамеечка.
– Что так и будем сидеть тут глаза таращить? – Спросил, наконец Том.
– Не хочу идти, – глядя в пыльный пол, буркнул Ник.
– Надо дружочек надо, я тебя на кой черт тащил в такую даль? А ну вставай неблагодарный.
– Я же говорил, у меня болит нога. Как будто пулю пустили, понимаешь? – тут Ник прервался и открыв рот не успел договорить.
– Смит и вэсон?
– Да, откуда ты узнал? Черт, – Ник схватился за голову. Он понял, как Том мог узнать о выстреле, – значит ты Боб?
– Меня зовут Сэм, это ты Боб, ты рассказывал мне стихи.
– Не дури меня парень, я знаю кто ты.
– Я это тоже знаю и мне нет смысла обманывать себя. Значит, мы с тобой есть один человек. Значит все бессмысленно. Пусть даже найдем мы эту комнату, кто войдет в нее умрет и унесет за собой эту игру. Так какой же смысл убивать себя?
– Чтобы никто не страдал больше.
– Никто и не будет страдать, играю ведь только я. Что же ты думаешь Лот или Мэт, кто-то другой? Нет, это все я, если я успокоюсь и перестану говорить с тобой, ты исчезнешь.
– Тогда кто стрелял тебе в ногу, выходит он тоже не знал, иначе дал бы тебе застрелиться.
– Ну чего ты молчишь? Ну, молчи, я поброжу тут пока. Не спи только, ладно.
Он шел далеко, хромая с каждым шагом все меньше и улыбался широкой бесполезной улыбкой, оставляя себя одного.
