Николай Федорович Иванов
Чистильщики
Глава 8
О, как не хотел подходить Олег к телефону!
Все-таки товарищ Попов был изначально не прав, своим радиоизобретением лишая человечество возможности укрыться от назойливых друзей и вечно нуждающегося в тебе начальства.
– Да, – по-военному деловито, еще в лейтенантстве отринув всеобщее «алло», подал голос.
– Извините…
Олег резко выпрямился и непроизвольно застонал от боли: удар веслом по спине оказался более чувствительным, чем кулаком по лицу. За него, собственно, и дали больничный, настращав дикими последствиями и предписав покой. Вернувшись в Москву первого сентября, и то под вечер, Олег остановил свой бег за просочившимся сквозь пальцы последним летним днем и в самом деле улегся на диван.
Но прозвучавшее в трубку робкое извинение…
Услышав стон, женщина на другом конце телефона повторила то же самое, но уже не напряженно, а испуганно:
– Извините. Надя?!
– Мне Мария Алексеевна сказала… – заторопилась она и, боясь, что на долгую беседу не хватит духу, призналась сразу: – Я прошлый раз была не права.
– Вы в городе? Как ваши дела? Бьетесь над своей кандидатской? Как сударушка Вика? – выбросил Олег кучу вопросов, лишь бы она не вешала трубку.
– Я в городе. Над кандидатской бьюсь. Вика молодец, – оголила Надя все фронты наступления Штурмина.
– У мамы были? Может, какие книги нужно достать? Домой когда поедете? – бросил дополнительный резерв на передовую командующий.
Новые две массированные атаки Надя даже не заметила, настолько необстрелянными и необученными оказались брошенные в бой новобранцы.
– Зайду в магазин – и домой.
– В продуктовый? – зацепился за малюсенькую высотку Олег. И тут же, закрепляя успех, выбросил в тыл разведчиков, изначально хитрых и изворотливых: – А если бы я попросил вас купить мне… – зырк глазами по генштабовским столам и картам, а на них только остатки яичницы на сковороде, – …с десяток яиц.
А сам вжал голову, ожидая близкого разрыва снаряда. Противоборствующая сторона с выстрелом замешкалась, дала возможность перевести дыхание, но – не пощадила.
– Нет, я не в продуктовый, – партизанкой на допросе мужественно соврала Надя. Не забыла опять лишь главного: – Извините
– Жалко, – не стал лукавить Олег. – А давайте я отвезу вас домой.
– Нет-нет, – едва не повесила мгновенно трубку Надя. – Вам надо отдыхать. Я и позвонила, чтобы… чтобы вы знали. До свидания.
Почему поэты до сих пор не сочинили проклятие телефонным гудкам?
– В Крым, – тихо и сразу после их морзянки произнес Олег.
… Тетя Галя, уже совсем старенькая, долго, подслеповато и подозрительно вглядывалась в него, решая – признавать ли в незнакомом мужчине своего племянника.
– Я, я это, теть Галя, – улыбался Олег из-за закрытой на крючок калитки. – Ваш племянник.
– Оле-ежек, – поверила тетя в племянника и отворила калитку, чтобы обнять гостя. – Как Машенька, как мама?
– Вас часто вспоминает. Все мечтает увидеться.
– Ну и надоть было забрать с собой.
Олег опешил: а ведь и в самом деле! Что стоило взять маму сюда! Неужели не отодвинула бы свое репетиторство, чтобы увидеться с сестрой?
Хотя знал прекрасно Олег и причину, по которой не подумал о матери. Конечно, это Зоя. Никого не хотелось иметь рядом в свидетелях – не то что самой встречи, а даже чтобы кто-то узнал о ней.
Чувствуя, что оправдания хиленькие, что виноват перед мамой, стал вытаскивать гостинцы, фотографии. Словно случайно, наверх выложил свой школьный, выпускной снимок. И тут же приступил к задуманному:
– Мои-то одноклассники показываются в Кировском?
Если Зоя приезжала два дня назад, тетя Галя должна знать.
– Давноть никого не видала, Олеженька. Никуда не хожу, ноги болят, и ко мне мало кто заглядывает, – не поняла его ухищрений тетя. – Говорили, что Сергунчику руку отрезало по пьянке, так то давно.
Сергунчик пил еще в школе и меньше всего интересовал Олега.
– А вот рядом со мной Зоя…
– Зоя? – тетушка вгляделась в фотографию. Значит, не виделись, если надо вспоминать. Можно было маму привозить… – Это с окраины поселка-то? Второй раз замуж вышла, да как удачно!
– Она разошлась с Виктором? – Олег впился взглядом в того, кто стоял около Зои с другой стороны на фотографии.
– О, вспомнил вчерашний день. Плохо жили, совсем худо, – погоревала тетя над снимком. – Детишек им Бог не дал, а свекровь все ее обвиняла в пустотелости. А потом и развела. А когдать Зоя второй раз замуж-то вышла – не за нашего кировского уже, из Феодосии нашелся отставной морячок, – так сразу троих одного за другим и родила. То ли в охотку, то ли в отместку. Хорошо живет, щас вспоминаю – хорошо. Хвалилась надысь.
«Надысь» в тетином исполнении – это недавно. А вот «недавно» – это когда?
– Года полтора как приезжала. По-олная, хорошая.
В деревне критерий один: полная – значит, за хорошим мужем. И тем более трое детей!
Весь остальной разговор становился неинтересен. Но пришлось отвечать и про мамино здоровье, ее работу, свою службу. Вместе приготовили обед – «хоть с тобой покушаю, а то давноть уже варево не ела, ленюсь для себя одной крутиться», – и только под вечер вырвался из расспросов тети.
– Пойду прогуляюсь, посмотрю, где что изменилось.
К каналу! К третьей плите от дороги. Если Зоя все же приезжала, он увидит какой-нибудь знак от нее. Феодосия – это совсем рядом, около тридцати километров. Можно поездом, можно автобусом. Если только не забыла об уговоре.
Канал почти полностью обмелел: по его бетонному желобу едва сочилась зеленая струйка, утыкающаяся в каждую травинку и каждый камешек. Неужели здесь когда-то плавали до усталости, рискуя утонуть? Но главное – берег. Освещенный солнцем третий бетонный квадрат, обрамленный пожухлой травой.
Лучше бы она оказалась вырванной! Но ни царапины камешком, ни подрытой земли – плита ничем не выделялась среди себе подобных. Значит, Зоя не приезжала. И он опоздал больше, чем на два дня. Он опоздал на лето. На всю жизнь. К его первой любви первыми успели другие.
– Здравствуй, Зоя, – тем не менее произнес он и замер, глядя на берег. Когда-то на нем сидели мальчик и девочка и пытались заглянуть в будущее.
«А ты в Москве, наверное, сразу меня забудешь».
«Почему? Я навсегда запомню тебя, этот канал…»
«Сочиняешь ты все. Тебе и по сочинениям всегда пятерки ставили».
Принялась одергивать платьице. А Олег потянулся к золотистому от солнца пушку на щеке. Зоя сделала вид, что не замечает или не понимает его жеста, продолжала заниматься платьицем. Дотянуться не смог и, прекрасно понимая, что на второй рывок смелости не хватит, ткнулся губами в загорелое, еще более таинственное и манящее плечо Зои. И только в этот миг она, получив ожидаемое, монашкой отдернулась, сделала страшные глаза: как ты посмел!..
– Здравствуй, Зоя. Я тебя никогда не забывал. Но… но и не приехал, – одной фразой рассказал свою жизнь после отъезда в Москву Олег.
Перешел по пыльному мостку канал, присел над плитой. Дотронулся ладонью до горячего шершавого бетона. Когда-то это место было для них целой планетой…
Резко встал, посмотрел на дорогу. Пустынна. Лишь вдали на велосипеде катит мальчонка. Крути, парень, педали. Торопись, не дай себе опоздать или кому-то обойти тебя на повороте.
Глава 9
– Ожил?
Николаич, только войдя в кабинет, сразу прищурил глаз. Опытный стрелок всегда поступает подобным образом перед тем, как нажать на курок. А пуля – это наверняка он, майор Штурмин. Двойной эффект, произведенный им в Плесецке, обрушил на отдел розыска столько восхищений из самых разных кабинетов, что, похоже, у начальника отдела взыграли ревность и опасения: так незаметно самого подопрут под кресло и вынесут на пенсию. Потому и выстрелить нежданным конкурентом подальше от восторгов и славиц – самое время.
– Было бы с чего оживать, – оторвался от только что включенного компьютера Штурмин. Облокотился на спинку стула и замер от боли в спине.
Гримасу подчиненного Николаич постарался не заметить. Скромненько, как и подобает при подходе к суперзвезде розыска, поинтересовался:
– Хотел выловить тебя вчера, но что-то не получилось.
Пожать плечами Олег поберегся, но молчанием дал понять: значит, не судьба. Да и как можно выловить в Москве того, кто в реальности сидел на берегу канала в Крыму.
Поинтересовался исключительно ради того, чтобы не выглядеть равнодушным к начальству:
– Что-то срочное?
– Очередную порцию восхищений от особого отдела наших доблестных военно-космических сил передавать ведь кому-то надо.
– Лучше бы от невоенных земных женщин…
– Для тебя это проблема? – удивился Николаич, не спуская цель с мушки и прекрасно зная, что выстрелить успеет в любой момент. Но долго тянуть не стал: – Говорят, в Хабаровске безумно красивые метиски.
Не-ет, ничего не боялся Николаич – ни подсиживаний, ни выпроваживаний на пенсию. Такой зубр, как он, ведал одно: если пошла охота, ни в коем случае нельзя останавливаться ради промежуточного подсчета трофеев. Штурмин еще в запале, он еще бежит, и сил продолжить гон у него пока предостаточно. Для здоровья, конечно, пользы нет, но кто в офицерах заботится о нем?
Олег, естественно, в подобные психологические тонкости не влезал. Он понял пока одно: его жаждут видеть на другом конце страны.
Усмехнулся с грустью и сожалением. В отличие от начальника, ему казалось, что он устал: слишком огромный разброс в расстояниях и выполняемых задачах пришлось перелопатить за мизерный срок. Поэтому он хочет в свою квартиру, к заждавшимся инструментам и пересохшим корешкам. В крайнем случае – в «Москвич» и до Баковки.
Подумал и замер. Нет, в Баковку он не поедет. Туда нельзя после Зои. А то получится: если в Крыму облом, то срочно меняем курс и флаг? Да, Зоя ушла от него навсегда. Но и Надя – или кто другая – еще не пришла. А скорее всего, он просто обречен всю жизнь жарить яичницу. И тогда, между прочим, поездка в Хабару оказывается как нельзя кстати. Нет, есть в Николаиче что-то от Макаренко.
Попросил о единственном:
– Можно не сегодня?
– Можно, – согласился полковник, ожидавший более бурной реакции.
Клинышкин подлез с соучастием сразу, лишь Николаич скрылся за цверью:
– Что-то случилось? Где лицо оставили, командир?
Где он его оставил, лицо? Не угадаешь ведь, жизнь позади достаточная.
– Чем могу помочь?
Разве можно помочь тому, кто проехал свою остановку?
А жизнь казалась Олегу именно такой – с мелькающими полустанками и перестуком колес. Где-то напрашивалась пересадка, где-то просто требовалось выйти, чтобы размять ноги и подышать свежим воздухом. Но мчит курьерский… Сорвать стоп-кран?
– Ладно, все нормально, – отошел от притягательной красной ручки тормоза Олег. Перезагрузил компьютер, деловито осмотрел стол. Как ни старалась уборщица, но вокруг листочков теплились бархатные полосочки недельной пыли. Протрем.
– Майстренко не забегает?
– Удивительно – нет.
Тут Клинышкин не прав – в этом как раз ничего удивительного. Жора неприятен самому себе, а в отделе все станет напоминать ему о причине перехода. Оборвал – и никаких эмоций.
– Что привезти из Хабары?
– Так вы все-таки туда? – понял одну из причин неважного настроения майора Клинышкин.
– Пока туда, – не стал заранее зарекаться Олег. Сейчас раздастся звонок или Николаич сам заглянет, виновато разведет руками, и улетишь совсем в иную сторону…
Когда Николаич, сдерживая возбуждение, и вправду заглянул в кабинет, Олег откровенно и обессиленно улыбнулся фокусу.
А зря. Не надо смеяться над начальниками. Они порой приносят и хорошие вести.
– В Хабаровске зафиксировали переговоры Богдановича с матерью.
И, словно до этого разговора про командировку не возникало, безобидно спросил:
– Летишь?
Как это называется: сначала пустить зайца, а потом смотреть на поведение легавой?
– Если бы не дал вам обещание вылететь завтра, сегодня был бы там.
– Я и не настаиваю на завтрашнем дне, – согласился с мгновенным вылетом Николаич Что, потираешь руки, Макаренко? – Расшифровка беседы ждет тебя в краевом управлении Ждем известий.
Начальники, опять же, любят ждать только хороших сообщений…
Штурмин полез в сейф, в стопки разнокалиберных ДОРов. Стайер стоит на крайней дорожке. Он в меру полноват, правда, больше за счет проверочных документов. Чем же ты занимаешься в Хабаре, господин Богданович? Разгадываешь тайну, заплетенную в косичку телохранителя? Найти бы Трофимова…
Пролистал содержимое папки, восстанавливая в памяти всякую мелочь. Но мало ее, крайне мало. В карман положишь – даже не зазвенит.
– Я в кассы.
Перелететь поверху ночь, приблизить на семь часов восход солнца – разве плохо. Да еще когда кормят – и не яичницей! – да пытаются снова и снова напоить соками и чаем.
Между чаепитиями и пропустили под крылом «ИЛа» ночь и расстояние. Если представить карту и посмотреть расстояние между двумя точками последних его командировок – даже по ней много. Благо, из Архангельска привез самую лучшую находку за последнее время – дощечку из охотничьего шалаша. Лик мальчика, который начинает прорисовываться на ней под резцом. Взгляд.
Работу, в принципе, уже можно было завершить, но не хватало в ней какого-то одного штриха. Как ни крутил Олег будущий портрет, под каким углом ни рассматривал – окончательный образ не дается, ускользает.
Зато калининградская Татьяна Сергеевна получилась просто здорово. Бутон розы в ладонях тянется к первым лучам солнца, на лепестках дрожат капельки росы… Как там она сама, добилась замены плафонов и поездки в Швейцарию?
В краевом управлении тишина стояла неимоверная, словно все полицейские разом вышли на проверку.
– Офицерское собрание, – объяснил пустые коридоры дежурный.
Это было что-то новое, вернее, хорошо забытое старое: офицерские собрания как пережиток социализма ликвидировали вместе с Советской Армией и ее замполитами в начале девяностых.
– На нашего генерала к вам в Москву пришла анонимка, приехали разбираться.
– А он сам не на собрании?
– Ушел. – В голосе хабаровчанина послышались нотки восхищения своим начальником. – Сказал, как решите – так и будет.
Но начальник волновался. Он ходил по кабинету, и только появление Штурмина остановило его бег по ковру. С удовольствием вцепился в розыскника, чувствуя возможность отвлечься.
Не хотелось и Олегу влезать в анонимные подробности – на это существует собственная безопасность и кадровики. А для розыска нет ничего важнее Стайера. С анонимкой наверняка разберутся, космическая группировка пополнилась необходимым спутником в нужное время, архангельский Сережа обрел возраст, отчество и отдельную камеру, – что еще? Конечно, Богданович. Взять его – и на боковую. Спать. Долго-долго.
А начинать нужно с вопроса по прослушке – единственной зацепке Стайера в городе. Что наговорил любимый сынок мамаше?
Но генерал остудил пыл Олега:
– Начальник ОТО на собрании. Одного же вас посылать, сами понимаете…
Убивая время и «прокалывая» калининградца дальше, прошлись по традиционной схеме: паспортные столы, ГАИ, кассы, гостиницы. Вспомнил генерал и то, от чего Олег по возможности всегда старался уходить:
– Позавчера в центре города прошла крупная разборка, несколько трупов. Надо глянуть неопознанных, вдруг твой фигурант лежит в морге.
Мертвый Богданович – отнюдь не смертельно для налоговой полиции. И для него, майора Штурмина, имеющего свои взгляды именно на живых фигурантов, тоже. Сидящий в камере беглец – хорошо, но и прикрывший веки под крышкой гроба – черт с ним, тоже неплохо.
Наверное, он все же и вправду устал, если пошел на такой цинизм…
– Мне надо еще все, связанное с Китаем, – не упустил из виду пропавшую косичку Штурмин.
В коридоре загалдели, генерал напрягся, принялся перебирать бумажки на столе. Однако, когда Олег подумал, что начальник напрочь забыл о его существовании, тот первым делом вызвал через дежурного «отошника» и передал ему Штурмина из рук в руки.
Здесь Штурмина ждали более приятные вести, ради которых, собственно, и мчался из Москвы.
– Просили стать на разговор с Калининградом? – переспросил «отошник», обличьем похожий на Ленина и имевший такое же имя-отчество.
При чем здесь «просили»? Это требование ко всем, имеющим отношение к розыску, – беглецов ловит вся Россия.
– Да, по Богдановичу, – тем не менее не стал вдаваться в словесную перепалку Штурмин. В нее вступают лейтенанты, майоры берут результат.
– Вот, девочки и намозолили ушки, но кое-что добыли.
Владимир Ильич просмотрел распечатанную сводку, затем поискал нужный файл в компьютере. Высветилась часовая сетка, потом телефон матери Богдановича в городе Янтарном Калининградской области. За ним по экрану пошли красные точки – это значит, звонок шел, но трубку не поднимали. Затем одна из вечерних точек превратилась в линию – разговор состоялся.
– Пожалуйста, на двадцать два часа тридцать одну минуту по калининградскому времени.
Двойник вождя установил курсор на названные цифры, и на экране появился текст разговора Стайера с матерью. Подключили звук, и Олег впервые услышал с магнитофона голос своего подопечного:
– Мамочка, целую тебя.
– Юра? Откуда ты?
– Дела, мамочка, дела. Я в Москве, чуть подзадержусь здесь, так что не волнуйся. Меня никто не искал?
– Вроде нет.
– Я выслал тебе денег.
– Зачем, у меня есть. Ты звони почаще.
– Хорошо. Я еще позвоню. Главное, чтобы ты не волновалась.
Гудки. Конец и красной полосе на компьютере. Идиллия, сынок-отличник успокаивает маму по поводу своих отметок.
– Откуда звонил? Когда?
– Три дня назад. Из центральной гостиницы. Сделал один звонок из номера и тут же съехал.
– Фамилию поменял?
– Убрал «ич». Стал Богданов.
– Та-ак, – от проснувшегося зуда Олег потер руки. Значит, Трофимов не обманул. Наверняка он и сам где-то здесь. – Вы можете быстро, очень быстро проверить все гостиницы на проживание в них человека по фамилии Трофимов?
«Ленин» если и не обиделся, то пожалел гостя: неужели у москвичей такое устойчивое впечатление, будто работать умеют лишь они?
– Через час все данные по всем, даже ведомственным и частным гостиницам лягут на этот стол.
– Значит, ждем.
– Пожалуйста, – даже раньше срока принесли Владимиру Ильичу списки по гостиницам.
Есть! В первой же строчке сведений из «Центральной» – Трофимов Максим Сергеевич. Прилетел из Калининграда два дня назад, срок проживания не указан, доплачивает каждые сутки.
– Водки. А вот сейчас я бы выпил водки, – мечтательно прикрыл глаза Штурмин.
Что сделал «Ленин» – развел ли руками, пожал плечами, – не увидел. Но на столике остался стоять чай.
– Мне необходимо следующее, – «согласился» работать без спиртного Олег. Сосредоточился, боясь пропустить слабые узелки в сети, что зацепила малым краем добычу. И не добычу пока еще, а того, кто может привести к ней. – Выставить в гостиницу к Трофимову «наружку» и контролировать каждый его шаг, фиксировать все встречи. Сделать запрос в кассы аэропорта и на железную дорогу – не вылетал или не выезжал ли в эти дни из города человек с фамилией Богданов или Богданович.
Ему все еще не хотелось посещать морг.
Но к концу чаепития, пока оформлялось задание на «наружку», кассы «развели руками»: знать не знаем никаких Богдановых. Знакомство с криминальными трупами становилось неизбежным.
Из морга по телефону вяло сообщили, что неопознанных лежит трое, по внешнему описанию под Богдановича может подойти один.
– Приедете?
Один или сто – ехать все равно надо. Он успеет обернуться, пока «наружка» нащупает и возьмет под контроль Трофимова.
Хабаровский морг, повезло, оказался почти в центре города – никуда не пришлось тащиться. Рядом ютился похоронный кооператив «Земля и люди», огромным объявлением обещавший взять на себя все проблемы по прощанию с умершим. Под щитом крутились подозрительные ушлые ребята, шепотом предлагая подъезжающим какие-то свои услуги.
Дверь с нужной Штурмину табличкой «Судебно-медицинская экспертиза» отворилась легко, словно зловонный трупный запах, пытаясь вырваться на свежий воздух, сам подталкивал ее изнутри. Давно известно, что патологоанатомы не любят разделывать свежие трупы – вроде как бы еще к живому человеку прикасаешься. А вот полежат, подгниют…
Идущая по коридору малюсенькая росточком медсестра с чашкой чая и бутербродами в пакетике указала наверх – судмедэксперт на втором этаже. В нужном кабинетике сгорбилось над компьютером что-то огромное, в треснутом на спине по шву халате. На вошедшего не отреагировало, и лишь когда Штурмин деликатно кашлянул, пошевелилось. Сверху, в белом проеме показалась огромных размеров черная борода.
– Это вы звонили? – донеслось из нее, и, дождавшись утвердительного ответа, человек-гора указал на стул радом с собой. – Одну минуту.
Вернулся к компьютеру, на экране которого красовался череп. К нему наносились штрихи, и перед взором постепенно появлялось молодое женское лицо с узкими якутскими глазами. Сам череп стоял на столе, и судмедэксперт бережно взвесил его на своей огромной лапище:
– Дочь шамана. Триста лет. Не-ет, работа с трупами – это невероятно живое дело!
Он словно спорил с кем-то, призывая случайного гостя в свидетели, а Олег торопил изображение на экране: в данных учреждениях лучше не задерживаться.
– А вот и наша красавица, – улыбнулся хозяин возродившейся обликом северной девушке, но рукой погладил реальный череп. Еше раз приподнял его: – Смотрите, как сохранились зубы Ни одной дырочки, только потертости – видать, жевала сырое мясо и коренья. И сейчас увидите нынешних. Хотите? – поинтересовался, словно пришла краеведческая экскурсия и можно было отказаться.
По той же лестнице опустились в трупный запах, попетляли по коридору. Ногой толкнув зеленую покосившуюся дверь, эксперт и Олег грудью встретили еще более теплую и тугую волну человеческого распада. Сразу за дверью, слева, парень обмывал водой из шланга женщину со вспоротым животом. Далее конвейером лежали другие трупы, по мере приближения к выносу в траурный зал все более одетые и облагороженные. Самому крайнему, узбеку, даже припудривали синяки на лице. Правда, ноги его были связаны веревкой – наверное, чтобы не разъезжались.
Миновав морг, попали в холодильники-рефрижераторы. Здесь трупы, большей частью изуродованные, лежали словно в переполненном общем вагоне – вповалку на лавках и даже под ними. Господи, сколько же людей теряет страна! И как страшно теряет.
– Ваша троица, – подвел к полураздетым парням, изрешеченным пулевыми отверстиями, эксперт. – Выбирайте.
Из первых двух выбора не было. А вот третьего Олег вроде бы где-то видел: нос с горбинкой, черные кустистые брови. Но где? Или просто показалось? Но как бы то ни было, убийца оказался хладнокровен и более чем опытен: для всех троих контрольный выстрел произвели не по-киношному в голову, а под левую ключицу, ровно на четыре пальца вниз – именно там выходит аорта, питающая кровью головной мозг.
И так дышавший в четверть глотка Олег поспешил обратно. В первом отделении пилой вскрывали по кругу черепную коробку очередной женщины, и Олег, отворачиваясь от экзекуции, выскользнул в коридор.
– Значит, ваших нету? – понял медик.
– Нет.
Богдановича нет, а горбоносый…
И в этот момент осенило: Калининград! Куршская коса. Уральская группировка, приехавшая разбираться с Богдановичем. Горбоносый – один из тех, кто стоял на дороге и заталкивал Григория Григорьевича в машину. Уральцы настигли должника?
– Тогда… – человек-гора развел руками. Достал ими до противоположных стен коридора, и возвращающаяся уже без чая санитарка-дюймовочка вынужденно остановилась.
– До свидания. Спасибо, – кивнул Олег. Руку на прощание подавать почему-то побрезговал, а эксперт тем более не лез навстречу. С тем и разошлись.
На улице не просто вдохнул, а отдышался полной грудью. В дверь траурного зала медленно заходила группа узбеков, и почему-то вспомнились перевязанные веревкой ноги усопшего. Развязали ли? А во дворик въезжал очередной автобус с черной полосой по борту. Конвейер. В морге поток мертвых – здесь живых. Земля и люди. Не просто красивое – точное название нашли кооператоры.
А уральцы, значит, настигли Богдановича. Первыми, опередив всех. Но они ничего не знали про осторожную запись в розыскном деле: «Опасен при задержании». И поплатились. Естественно, прибрежный парень расставаться ни с деньгами, ни со свободой, ни, тем более, с жизнью не пожелает. Но что за странная косичка, притащившая клубок пауков в Хабаровск?
Посещение морга лишило мелькнувшей надежды, что искать Богдановича, может, и не придется. Придется, и еще как. Похлеще, чем архангельского егеря. И вдруг почувствовал Штурмин: у него прошла московская хандра и раздражение. Ему вновь хочется натянуть постромки и задохнуться от бега и усилий. Охота, как утверждает «Ленин», – это когда выходишь один на один со зверем.
Позвонил Владимиру Ильичу.
– Пока ноль, – сообщил тот о работе «наружки» по Трофимову. – Если что проявится, мы вас сразу разыщем.
В квартиру-гостиницу, выкупленную налоговой полицией у городских властей, возвращался на такси. Лифт не работал, и пришлось топать на девятый этаж пешком. И первое, что отметил Штурмин профессиональным взором, – очень часто встречающиеся железные двери квартир, запрятанные еще и в решетки. Народ надеялся только на себя и брал пример с англичан: мой дом – моя крепость.
В квартире-номере сначала разогнал тараканов, потом выложил на стол домашние бутерброды. Согрел чайник. Будто набиваясь в гости, позвонил дежурный по управлению – убедиться, что гость жив-здоров, заодно посоветовал заглянуть в холодильник. Стараниями хозяйственников в нем оказались консервы, сыр, масло, хлеб – и ужин получился еще лучше, чем дома. Голова от недосыпа и семичасового смещения времени гудела, но требовалось перетерпеть еще хотя бы часа два, чтобы обмануть часовые пояса и как ни в чем не бывало проснуться местным утром.
Зато встал бодрым и готовым бежать, сопоставлять, анализировать. В управлении его уже ждали.
– Как спалось? – поинтересовался совершенно равнодушный к будущему ответу генерал.
Еще бы: за столиком сидел Владимир Ильич и довольно улыбался. «Отошники» – они такие, им охоты в ноябре не надо, дай поиздеваться перед интересным сообщением.
– Сдаюсь, – поднял руки Штурмин.
– Видите ли, он сдается, – не принял слишком легкой победы генерал. – Вот так, выспавшись, прийти и сразу все узнать: без выпрашиваний ста граммов… Каково, Владимир Ильич? – спросил панибратски: как будто сам Ленин стоял перед ним, а он вот так запросто мог с вождем мирового пролетариата чайком побаловаться…
– Он, наверное, из Москвы, – посчитал возможным при генерале и в счет вчерашних дружеских отношений подколоть «вождь». Какое это благо для провинции: вроде запросто окунуть мордой в грязь москвича.
– Но кто: Трофимов или Богданович? – попросил у него хотя бы первоначальную информацию Олег.
– Трофимов, конечно, – подивился после разрешительного молчания начальника «Ленин». – Как вы и заказывали.
– Где он? Что делает?
– Откуда мы знаем, что может делать человек в поезде? – вернул внимание к себе старший по званию. – Наверное, спит. Или выпивает с соседом.
– Трофимов вряд ли станет пить, – позволил не согласиться Штурмин. И предпринял беспроигрышный ход: – Хотя я согласен, это зависит от направления движения. Если он едет в сторону Владивостока – то стопроцентно трезв, движется в обратную сторону – спит. Согласно часовым поясам.
– Значит, трезв, – расшифровался донельзя быстро генерал.
– А почему тогда я здесь? – приятно потянул кота за хвост Олег, зная наверняка, что тот не убежит и не поцарапает.
Генерал предпочел тянуть волынку:
– А неужели в машине ехать хуже, чем в поезде? Всего-то четыреста километров. Пять часов хода – и вы на реке Уссури.
Штурмин обвел взглядом стены, но карты не оказалось. Впрочем, в Сибири и на Дальнем Востоке расстояния меряют как раз сотнями километров. Это в Москве в командировку за сто верст собираются неделю.
– А что там, на Уссури?
– Станция Шмаковка.
– А на станции?
– Как всюду – касса, телеграф, светофоры, перрон. Самая большая знаменитость – это, конечно, целебная вода из источника и военный санаторий, расположенный поблизости.
– А что там делать Трофимову? – глянул на хабаровского начальника Штурмин.
– А что там делать Трофимову? – эхом переадресовал ему же самому удивление генерал: объект ведешь ты, а вопросы задаешь нам. Так не бывает. – В Шмаковке – касса, телеграф, светофоры, перрон, – непоколебимо стоял на своем генерал. И на близлежащем тоже: – Радом целебный источник и военный санаторий.
– Я не хочу в Шмаковку, – признался Олег. Черт бы их побрал, эти дальневосточные расстояния.
Но понимал и свою обреченность:
– Я тем более не люблю всякие минеральные воды, пусть хоть сто раз целебные, – посопротивлялся для виду, однако сдался: – Но если вы мне скажете номер машины, я выезжаю.
– Она ждет команды на выезд. Владимир Ильич – с вами. Удачи.
Какой подонок написал анонимку на генерала? Работать с таким – счастье. Два слова – и чертыхаясь, но добровольно едешь еще дальше, чем край света.
