Жан Лопез
Жуков. Портрет на фоне эпохи
Тяжкая доля солдата-мужика
Какой бы тяжелой ни была доля кавалериста Жукова, она была в несколько раз лучше доли пехотинца из крестьян. Плохо одетый, плохо накормленный, получающий ничтожно малое денежное довольствие и отвратительное медицинское обслуживание, зачастую неграмотный (в 1914 году 61,7 % новобранцев не могли прочитать собственную фамилию), он являлся не человеком, а бесправным существом, парией. Возможно, вследствие подобного отношения, культурной и политической отчужденности эти солдаты из крестьян не проявляли никакого интереса к войне, на что жаловался генерал Брусилов, командовавший в то время одной из армий: «Даже после объявления войны прибывшие из внутренних областей России пополнения совершенно не понимали, какая это война стряслась им на голову, как будто бы ни с того ни с сего. Сколько раз спрашивал я в окопах, из-за чего мы воюем, и всегда неизбежно получал ответ, что какой-то там эрц-герц-перц с женой были кем-то убиты, а потому австрияки хотели обидеть сербов. Но кто такие сербы, не знал почти никто. Что такое славяне – было им также темно, а почему немцы из-за Сербии вздумали воевать – было совершенно неизвестно. Выходило, что людей вели на убой неизвестно из-за чего, то есть по капризу царя»[42].
Случаи рукоприкладства в царской армии, хотя и не редкие, все же не были таким распространенным явлением, как о том рассказывали в советские времена, и официально запрещены офицерам. В отличие от рассказов Жукова Красная армия не только не порвала с этой отвратительной традицией, но и далеко превзошла царскую. Во время Второй мировой войны множество советских генералов будут избивать не только солдат, но и своих коллег. Маршал авиации Голованов[43] рассказывал, что Конев однажды сказал ему: «Да я лучше морду ему [провинившемуся офицеру] набью, чем под трибунал отдавать, а там расстреляют!» Генерал-полковник авиации Байдуков рассказывал журналисту Феликсу Чуеву[44], что зимой 1942 года увидел, как генерал Захаров выходит от Конева с разбитым до крови носом. «Ударил, сволочь!» – сказал Захаров. «Что ж такое, Матвей Васильевич, брал Зимний дворец, пистолет на боку висит, ты бы его проучил!» – совершенно серьезно посоветовал Байдуков. Хрущев в своих мемуарах[45] утверждал, что Сталин благосклонно относился к рукоприкладству в генеральской среде и вследствие этого такая практика распространилась вплоть до самых высших сфер. Если царская армия была проникнута презрением к солдату, в Красной армии господствовали бандитские обычаи.
Но спецификой императорской армии были не побои, а подчеркивание социальной неполноценности солдат. Еще в 1909 году, гуляя по Люблину, Брусилов пришел в ярость, увидев у входа в парк табличку, сообщающую: «Нижним чинам и собакам вход воспрещен»[46]. Вплоть до 1917 года рядовым и унтер-офицерам – не важно, пехотинцам, артиллеристам или кавалеристам – запрещалось курить на улице, ездить в трамвае (зато им не возбранялось кататься на его подножке), заходить в театры, кинематографы, рестораны, трактиры и бордели. Им запрещалось ездить в поездах в вагонах первого и второго класса, а также входить в дом через парадную дверь.
Эти ограничения были бы унизительными, но и внутри самой армии существовали различия в положении офицеров и рядовых. К простому солдату офицер обращался на «ты» и низвергал на его голову потоки ругани – хотя формально это запрещалось уставом – вроде классических «сволочь», «мерзавец» и многочисленных матерных вариаций по поводу матери жертвы. Жуков будет следовать этой традиции. В Красной армии он прославится легкостью, с которой станет бросать оскорбления, и талантом подбирать для этого особенно обидные слова. Эта привычка, распространенная в армии, также имеет корни в русской крестьянской традиции. Офицерские жены имели практически неограниченные возможности злоупотреблять бесплатной рабочей силой, согнанной в казармы. Первой обязанностью рекрута было заучить почтительные обращения, закрепленные за командирами разных чинов: для полковника – ваше благородие, для генералов – ваше превосходительство, для высших начальников – ваше высокопревосходительство. Нарушения установленных правил обращения караются самым строгим образом. И даже ответ на вопрос, заданный офицером, должен звучать так: «Рад стараться, ваше благородие». Тон солдата, приветствующего офицера, должен быть бодрым и почтительным.
Солдат царской армии, особенно выходец из крестьянской среды, часто был подвержен приступам хандры, тем более что он был почти совершенно лишен увольнительных, как и его советский преемник. Всегда с недоверчивостью относившийся к начальникам, он был легко восприимчив ко всем, даже самым нелепым слухам, вроде предстоявшего после окончания войны раздела помещичьих земель. Он был склонен к дезертирству – распространенное явление и в императорской армии, и в Красной армии Жукова. Есть еще две области, в которых красные образца 1941–1945 годов превзойдут царскую армию 1914–1917 годов: слабая дисциплина и повальное пьянство. Когда в результате Февральской революции 1917 года и знаменитого приказа № 1 начнется разложение армии, ненависть солдат-крестьян к «золотопогонникам» выйдет наружу.
В унтер-офицерской школе
В марте 1916 года обучение эскадрона, в который был зачислен Жуков, закончилось. Оно продолжалось восемь месяцев, на три месяца больше, чем обучение пехотинца. Это роскошь, которую царская армия не должна была бы позволять себе в том положении, в котором находилась. 17-го числа этого же месяца генерал Брусилов вступил в командование Юго-Западным фронтом и сразу же начал подготовку его четырех армий к крупному наступлению, которое войдет в историю под его именем и нанесет страшный удар австро-венгерской армии. 10-я кавалерийская дивизия была переброшена на юг, на левый фланг Юго-Западного фронта. Но Жукова в ее рядах не было. Он принял решение, которое определило его дальнейшую жизнь: согласился поступить в команду, где готовили унтер-офицеров. Располагалась она в Изюме, на Донце, далеко от мест предстоящих сражений.
Его взводный командир проявил настойчивость, выполняя в данном случае инструкции высшего командования. Русская армия страдала от сильной нехватки офицеров и унтер-офицеров, еще больше усугубившейся после огромных потерь 1914 и 1915 годов. Если говорить только об унтер-офицерах, то проведенное в 1903 году генералом Редигером, предшественником Сухомлинова на посту военного министра, исследование показало, что по штатному расписанию мирного времени в Германии на роту приходится двенадцать унтер-офицеров, во Франции шесть, в России – два, меньше, чем даже в армиях таких же крестьянских стран, как Италия и Австро-Венгрия, где их было трое. Такое положение объясняется, с одной стороны, малой привлекательностью военной службы для русских людей того времени, а с другой – общим низким уровнем образования. Действительно, унтер-офицеры традиционно набирались из числа ремесленников, торговцев или зажиточных крестьян – грамотных слоев, численность которых в России была невелика. Младшие унтер-офицеры, старшие унтер-офицеры и фельдфебели (младшие сержанты, сержанты и старшины) не имели тех привилегий, которыми пользовались их германские и британские собратья (например, питаться в отдельных от солдат столовых), являвшиеся настоящим становым хребтом своих армий, получавшие хорошее жалованье и пользовавшиеся большим авторитетом. Стоявшие совсем немного выше рядовых, фельдфебели, которым помогали унтер-офицеры, с трудом поддерживали порядок в ротах, в которых насчитывалось по 200 рядовых, и эти полицейские функции они осуществляли в ущерб обучению и боевой подготовке. Хроническая нехватка офицеров и младших командиров будет также и одной из самых серьезных проблем Красной армии во время войны с нацистским рейхом. Что ни говори, а разрыв между царской и советской армиями был далеко не таким полным, как бы того хотелось Троцкому или Ленину.
В 1916 году военный министр решил взять быка за рога. Число команд, готовящих унтер-офицеров, было увеличено вчетверо. Предложение Жукову поступить в одну из них объясняется как тем, что у него за плечами было три класса церковно-приходской школы, следовательно, он был грамотным, так и безукоризненной выправкой, которую он, похоже, приобрел за время обучения сначала как пехотинец, а затем как кавалерист.
Но по какой причине он сам согласился сделать первый шаг к высоким чинам? Из честолюбия? Мы увидим, что эта черта была присуща Жукову на протяжении всей его карьеры. Потому что начал входить во вкус армейской жизни? Не исключено: желание подчинять, доминировать с детства отличало этого молодого человека, привыкшего командовать приятелями. Чтобы уйти из-под власти унтер-офицеров? Очень может быть, учитывая непомерную гордыню и непокорный характер нашего героя. Чтобы не идти на фронт? «Воспоминания» дают недвусмысленный утвердительный ответ. Но Маршал Советского Союза не может высказать подобный аргумент открыто. Поэтому он облачен в политически правильную форму. Как мы помним, рабочий – читатель «Правды» уже отговорил Георгия отправиться добровольцем на фронт в 1914 году, обращаясь к его «классовому сознанию». В марте 1916 года не названный по имени командир взвода советует рядовому Жукову стать унтер-офицером и приводит ему в пользу этого доводы, звучащие фальшиво: «На фронте ты еще, друг, будешь, – сказал он, – а сейчас изучи-ка лучше глубже военное дело, оно тебе пригодится. […] Потом, подумав немного, добавил: „Я вот не тороплюсь снова идти на фронт. За год на передовой я хорошо узнал, что это такое, и многое понял… Жаль, очень жаль, что так глупо гибнет наш народ, и за что, спрашивается?..“ Больше он мне ничего не сказал. Но чувствовалось, что в душе этого человека возникло и уже выбивалось наружу противоречие между долгом солдата и человека-гражданина, который не хотел мириться с произволом царского режима. Я поблагодарил его за совет и согласился пойти в учебную команду»[47]. То, что у Жукова в 1916 году было политическое сознание, столь же сомнительно, как то, что оно у него было в 1914-м, о чем он сам говорит через тридцать страниц, рассказывая о 1917 годе. Выжидательная тактика и желание продвинуться кажутся наиболее естественными и самыми вероятными мотивами его поведения. Мы убедимся в этом на других примерах.
Лебединая песня русской императорской армии
Обучение будущего унтер-офицера Жукова продолжалось до июня 1916 года, когда генерал Брусилов начал свое наступление, самое успешное наступление сил союзников на тот момент. В несколько дней Юго-Западный фронт разгромил четыре австро-венгерские армии и продвинулся на различных участках на глубину от 30 до 100 километров. В следующие недели в плен будут взяты 230 000 вражеских солдат и офицеров. Ветер победы реет над императорской армией, удивляющей ее западных союзников, неспособных выйти из смертельной неподвижности позиционной войны. Но Брусилов заплатил за свой успех высокую цену: 5000 офицеров и 60 000 солдат убиты, 370 000 ранены. Конечно, армия старого Франца-Иосифа никогда больше не оправится от полученного удара, но русские не достигли стратегических целей.
Итак, Жуков не участвовал в величайшей победе русского оружия в этой войне. Но позднее, командуя полком в Красной армии, он будет изучать эту ставшую классической операцию по прорыву стабильного фронта. Сам Брусилов, перейдя в 1920 году на службу Советам, будет излагать в своих статьях и выступлениях на лекциях, сначала как советник, а затем инспектор красной кавалерии, свои тактические и оперативные концепции. Жуков, как и другие советские полководцы Второй мировой войны, многое почерпнет из его теоретического наследия.
В общем плане советские военачальники заимствовали у Брусилова идею необходимости четкого планирования не только первоначальных операций, а и дальнейших действий. Он очень настаивал на необходимости достижения эффекта внезапности, сохранения секретности – дату начала Брусиловского наступления не знала даже царица Александра, на соблюдении мер маскировки, важности ведения разведки и наблюдения за противником (с интенсивным использованием аэрофотосъемки), систематическом применении отвлекающих действий. Командующий Юго-Западным фронтом оставил в наследство своим преемникам короткую, но массированную артиллерийскую подготовку и штурмовые группы, немедленно использующие ее результаты. Эти новые тактические приемы, считающиеся германским изобретением, как «дух Ричи» генерала Оскара фон Гутьера, являлись результатом совместного труда нескольких передовых русских офицеров.
Брусиловский прорыв не стал стратегическим успехом не из-за ошибок командующего, а из-за слабой координации между действиями его фронта с Северным (генерал Эверт) и Западным (генерал Куропаткин) фронтами. Два последних должны были тоже перейти в наступление, чтобы сковать своими действиями германские армии, но ни начальник штаба Ставки генерал Алексеев, ни сам царь не смогли заставить их исполнить свой долг. Воспользовавшись их бездействием, германцы смогли оказать помощь своим австро-венгерским союзникам и остановили наступление Брусилова. В ходе Великой Отечественной войны Жуков часто будет выполнять функции координатора действий нескольких фронтов, которого в 1916 году не существовало. Маршал Василевский в роли Алексеева и Сталин на месте царя не проявят слабостей, совершенных их предшественниками.
В Изюме, в барачном лагере, где проходит его подготовка, Жуков наверняка подобающим образом отпраздновал взятие 7 июня Луцка – древней столицы Волыни, потерянной в ходе великого отступления 1915 года. В частях проводятся торжественные построения, о новости пишут в газетах. Но для Жукова радость этой победы в один из ближайших дней будет омрачена мстительностью одного унтер-офицера – инструктора, который невзлюбил его и не допустил до выпускного экзамена. И это, как пишет Жуков, несмотря на то, что у него были отличные оценки. Но, может быть, в действительности дело объясняется возможной неграмотностью этого унтер-офицера, предложившего Жукову отказаться от должности командира отделения и остаться при нем писарем. Жуков отказался и был за это наказан: отчислен из команды.
Этот факт достаточно серьезен, чтобы Жукова вызвали к капитану – командиру учебной команды. Его реакция, описанная в «Воспоминаниях», очень показательна: «Я порядком перетрусил, так как до этого никогда не разговаривал с офицерами. „Ну, думаю, пропал! Видимо, дисциплинарного батальона не миновать“». Это может показаться невероятным: за десять месяцев службы рядовой Жуков ни разу не вступал в контакт с офицером. Ни в одной другой армии, за исключением, может быть, японской, не существовало такой пропасти между офицерским и рядовым составом: пропасти интеллектуальной, экономической, идеологической и даже языковой, отражавшей полное отсутствие единства в обществе царской России. В романе Михаила Шолохова «Тихий Дон», любимой книге Жукова, по словам одной из его дочерей, Эллы, простой казак Григорий Мелехов так описывает свою первую встречу с офицерами императорской армии: «Глядя на вылощенных, подтянутых офицеров в нарядных бледно-серых шинелях и красиво подогнанных мундирах, Григорий чувствовал между собой и ими неперелазную невидимую стену; там аккуратно пульсировала своя, не по-казачьи нарядная, иная жизнь, без грязи, без вшей, без страха перед вахмистрами, частенько употреблявшими зубобой»[48].
Жуков заходил дальше в своих обвинениях в адрес царских генералов, обличая в своих «Воспоминаниях» «оперативно-тактическую неграмотность высшего офицерского и генеральского состава». Разумеется, в 1916 году, будучи рядовым кавалеристом, он не мог вынести подобное суждение. Следовательно, маршал задним числом выносит свой приговор, отражающий общее мнение генералов Красной армии об их предшественниках. После смерти Жукова (1974) советские историки, такие, как, например, Иван Ростунов, опровергнут это мнение. Этому примеру последуют их англоязычные коллеги; чтобы не перечислять всех, назовем только Джейкоба Киппа и Дэвида Р. Джонса. Наряду с действительно некомпетентными командирами, в царской армии служили превосходные строевые командиры и талантливые военные теоретики, достойно проявившие себя в ходе Первой мировой войны. В 1940–1941 годах сам Жуков будет работать бок о бок с одним из таких ненавистных ему «золотопогонников», маршалом Шапошниковым – единственным человеком, к которому Сталин уважительно обращался по имени-отчеству (Борис Михайлович) и которому разрешал садиться и курить в своем присутствии. Алексей Алексеевич Брусилов, настоящий профессионал в военном деле, несмотря на свое аристократическое происхождение и воспитание, перейдет на сторону большевиков со многими другими способными генералами, такими как Величко и Клембовский, а также с двумя бывшими царскими военными министрами – Поливановым и Верховским. Все они в 1920–1921 годах будут советниками молодой Красной армии.
Но вернемся к рядовому Жукову. Он был доброжелательно встречен своим капитаном, москвичом и бывшим ремесленником, как и он сам. Жуков сильно удивился тому, что офицер разговаривал с ним по-доброму. Этот случай явно не соответствует стереотипному образу офицера – выходца из дворянской среды. Хотя в цели нашей работы не входит анализ социального состава офицерского корпуса императорской армии, все же заметим, что этот капитан из простого народа, так по-доброму поговоривший с Жуковым, для 1916 года был фигурой типичной. Каждая военная реформа, начиная с 1870 года, все шире и шире открывала двери к получению офицерских погон представителям самых разных классов. Армия более, чем какой бы то ни было другой государственный институт при старом режиме, способствовала развитию социальной мобильности[49]. Колоссальные потери 1914–1915 годов, выкосившие тысячи кадровых прапорщиков, поручиков и капитанов, заставили военное командование набирать замену им из низших слоев городского и даже сельского населения.
Видимо, решив, что из этого парня выйдет толк, капитан, командовавший учебной командой, отменил решение старшего унтер-офицера. Жуков мог держать экзамен и, после его сдачи, стал младшим унтер-офицером (то есть младшим сержантом). Вскоре после этого события он сфотографировался, оставив нам единственное материальное подтверждение своей службы в царской армии. На снимке он в форме, в фуражке с коротким козырьком, сбитой на правый бок, «по-казачьи». За исключением этого – одежда его безукоризненна, взгляд прямой, на волевом подбородке ямочка – вид весьма бравый. Похоже, молодой рабочий, ставший в 20 лет драгуном, действительно вошел во вкус военной жизни. Оценку полученной им подготовки он даст спустя полвека: «Оценивая теперь учебную команду старой армии, я должен сказать, что, в общем, учили в ней хорошо, особенно это касалось строевой подготовки. Каждый выпускник в совершенстве владел конным делом, оружием и методикой подготовки бойца. Не случайно многие унтер-офицеры старой армии после Октября стали квалифицированными военачальниками Красной Армии»[50]. Оценим это проявление корпоративного духа и дань уважения боевым товарищам: Рокоссовскому, Тимошенко, Буденному, которые все были кавалерийскими унтер-офицерами.
Отправка на фронт
В начале августа 1916 года, ровно через год после призыва, Жуков вместе с четырнадцатью своими товарищами отправляется на фронт. Он садится в Харькове на поезд и медленно едет на юго-запад. «Ехали мы очень долго, часами простаивая на разъездах, так как шла переброска на фронт какой-то пехотной дивизии. С фронта везли тяжелораненых, и санитарные поезда также стояли, пропуская эшелоны на фронт. От раненых мы многое узнали, и в первую очередь то, что наши войска очень плохо вооружены. Высший командный состав пользуется дурной репутацией, и среди солдат широко распространено мнение, что в верховном командовании сидят изменники, подкупленные немцами. Кормят солдат плохо. Эти известия с фронта действовали угнетающе, и мы молча расходились по вагонам»[51]. Картина эта, достоверная для 1915 года, никак не сочетается с тем, что нам известно о состоянии русской армии летом 1916 года. Жуков здесь повторяет штампы советской пропаганды: царизм не смог выиграть Первую мировую войну, а вот Советский Союз сумел выдержать гораздо более тяжелое испытание – Вторую мировую. Хотя в целом такое суждение верно, оно не учитывает многих деталей, тем более что Жуков попал на Юго-Западный фронт, где улучшение положения царской армии было наиболее очевидным после только одержанной Брусиловым победы. В его полку, в его дивизии царили высокий боевой дух и отличная дисциплина. 10-я кавалерийская дивизия являлась элитным соединением, отлично проявившим себя еще в боях с турками в 1877 году. Она была одним из основных творцов одержанной 21 августа 1914 года победы над австро-венграми под Ярославице – в последнем крупном кавалерийском сражении, в котором сошлись 2500 всадников. Что же касается снабжения императорской армии, то усилия созданного 30 августа 1915 года Особого совещания по обороне привели к значительному увеличению производства оружия и боеприпасов. В сентябре 1916 года заводы выпускали около 3 миллионов снарядов, что в двадцать раз больше, чем в августе 1914 года. Советские историки умалчивали об этих достижениях, хотя именно благодаря им в ноябре 1917 года красные располагали запасами в 18 миллионов снарядов, которые позволили им сражаться в течение всего первого года Гражданской войны.
Боевое крещение Жуков получил приблизительно 15 августа 1916 года, на маленькой станции близ Каменца-Подольского, недалеко от румынской границы, где высадился его полк. Австрийский самолет сбросил несколько бомб на скопление людей и лошадей, а потом улетел на запад. Итог: один солдат убит, пять лошадей ранено. Младший унтер-офицер Жуков оказался на румынской границе потому, что 27 августа Румыния выступила на стороне Антанты, объявив войну Австро-Венгрии. Такая поспешность вступления Бухареста в войну объясняется успехами наступления южного крыла войск Брусилова – 9-й армии. Слева от нее действовал 3-й кавалерийский корпус численностью 10 000 сабель, в который входила и дивизия, где служил Жуков, 17 июня выступил из Черновцов, перешел через Серет, внезапно овладев мостом, и углубился на 100 километров на территорию Буковины. Севернее его 9-я армия вошла в Карпаты через Татарский перевал, угрожая Венгрии и в первую очередь Трансильвании. Румыны, мечтавшие присоединить Трансильванию, не желали ни в коем случае дать русским опередить себя, и потому решили тоже ввязаться в драку.
В сентябре 1916 года Жуков со своим полком находился в Быстрице, недалеко от Татарского перевала. Этот лесистый и гористый район не подходит для действий конницы, но у Брусилова не осталось выбора. Он приказал кавалеристам спешиться, потому что к нему перестали поступать резервы, и он испытывал острую нехватку пехоты. Австро-венгерская 8-я армия опомнилась от первых поражений, и ситуация на фронте стабилизировалась. Жуков служил в разведывательной команде, ходившей в расположение неприятеля за языками. В своих «Воспоминаниях» Жуков пишет, что взял в плен немецкого офицера, за что был награжден своим первым Георгиевским крестом. Возможно, речь идет об одном из сотен офицеров связи, направленных Фалькенгайном, командующим 9-й армией, в помощь своим союзникам австро-венграм. Георгиевский крест был высшей российской наградой «за храбрость». Существовали орден Святого Георгия для офицеров и Георгиевский крест для унтер-офицеров и солдат; каждый имел четыре степени. Свой второй крест Жуков заслужил всего через несколько недель. Рокоссовский получит за эту войну три Георгиевских креста, Буденный – четыре.
Свежеиспеченный унтер-офицер не увидит румынского разгрома. В начале октября 1916 года, когда он находился в головном дозоре с двумя товарищами, шедшая первой лошадь наступила на мину. Двое ехавших впереди всадников получили тяжелые ранения, а Жуков был выброшен из седла и от удара потерял сознание. Очнулся он только через сутки, уже в госпитале. Сильно контуженный, он был эвакуирован в Харьков, где пробыл до декабря. Там ему прикололи к груди второй Георгиевский крест. Но он не совсем поправился: плохо слышал, страдал от головокружений. По решению медицинской комиссии он был отправлен в запасной эскадрон полка в Лагери на реке Донец, совсем рядом с Балаклеей. Жуков встретил там своих товарищей по эскадрону, с которыми расстался, когда перешел в команду по подготовке унтер-офицеров. Он еще не знал, что его участие в сражениях Первой мировой войны закончилось. Продолжалось оно всего лишь пять недель. Слабая задействованность в боевых операциях конницы, так резко контрастировавшая с перенапряжением пехоты, приведет большевистских лидеров, особенно Троцкого, к убеждению об отмирании кавалерии как рода войск, хотя в действительности она станет царицей полей сражений Гражданской войны. Красным придется наверстывать упущенное время и создавать свою конницу, чтобы достичь паритета с белыми, победить которых они могли бы гораздо раньше, если бы не эта их ошибка.