Жан Лопез
Жуков. Портрет на фоне эпохи
На кавалерийских курсах
В декабре 1919 года Жуков попросился обратно на фронт, но медицинская комиссия сочла, что он еще не совсем оправился от ранения, и направила в резервный батальон в Тверь. Коммунистическая ячейка послала его на кавалерийские курсы в Старожилов Рязанской губернии, в 150 километрах к юго-востоку от Москвы. Создание подобных курсов было вызвано острой необходимостью подготовки красных командиров, каковых было слишком мало как для удовлетворения настоятельных потребностей армии, численность которой за восемнадцать месяцев утроилась, так и в сравнении с количеством военспецов из бывших царских офицеров, вечно подозрительных для власти как идейно чуждые. С учетом его боевого опыта Жукова сразу же назначили командиром 1-го эскадрона курсантов и поручили, как он пишет, «заниматься с курсантами владением холодным оружием (пика, шашка), обучением штыковому бою, строевой и физической подготовкой». Попутно он сообщает, что «общеобразовательная подготовка основной массы курсантов была недостаточной»[93]. Это замечание относится и к нему. Здесь мы затрагиваем одну из серьезнейших проблем Красной армии, частично объясняющую ее неудачные действия в 1939–1941 годах: крайне незначительное количество образованных людей, способных стать действующими офицерами или офицерами запаса. Жуков не скрывает своего отношения к уровню подготовки, полученной в Рязани: «Строевые командные кадры состояли главным образом из старых военных специалистов – офицеров. Работали они добросовестно, но несколько формально – „от“ и „до“. Воспитательной работой занимались парторганизация и политаппарат курсов, общеобразовательной подготовкой – военнообязанные педагоги. Политико-экономические дисциплины вели наскоро подготовленные преподаватели, которые зачастую сами „плавали“ в этих вопросах не хуже нас, грешных»[94]. Эти пороки военного образования – теоретичность и излишняя идеологизированность – будут преследовать РККА вплоть до Второй мировой войны.
Занятия на рязанских курсах, и так малоэффективные, были к тому же сокращены и продолжались всего полгода. В середине июля курсантов отправили в Лефортовские казармы в Москву, где уже находились их товарищи с московских и тверских пехотных курсов. Молодым курсантам сообщили, что из них сформируют сводную конно-пехотную бригаду, которую отправят против белой армии Врангеля, начавшей наступление из Крыма. Жуков ссылался на свою занятость в тот период, видимо не желая встречаться со своей прежней невестой Марией Малышевой, дочерью его бывшей квартирной хозяйки. Красавица осыпала его упреками и после ссоры бросила. Вскоре после этого она вышла замуж. Похоже, Жуков от этого не слишком страдал.
В составе сводной бригады Жуков отправился не в Крым, а на Кубань, где был назначен помощником командира роты в 14-й стрелковой дивизии. Красные пришли не воевать с белыми, а усмирять казачьи земли. В своих «Воспоминаниях» Жуков упоминает только о положительных сторонах этого умиротворения: политических дискуссиях с бедными крестьянами, о пропаганде, починке сараев и изб, очистке колодцев. Но действительность сильно отличалась от этой благостной картинки. Части Красной армии должны были в первую очередь помешать засевшей в Крыму армии барона Врангеля получать людей и лошадей на Кубани, представлявшей собой последнюю надежду белых. Сводная курсантская бригада, в которой по определению было много коммунистов, возможно, участвовала в борьбе с кулаками, отождествляемой с борьбой против белых. Карательные операции на казачьей территории были кровавыми; красные заставляли станицы дорого платить за их поддержку всех белых вождей начиная с ноября 1917 года: Корнилова, Колчака, Деникина и, наконец, Врангеля. Наиболее богатая часть казачества, враждебно настроенная в отношении передела земель и ратовавшая за независимость станиц, была истреблена. В период с 1919 по 1921 год на север были депортированы от 300 000 до 500 000 казаков при общей численности казачества приблизительно в 4,5 миллиона[95]. Рейнгольд, председатель Донревкома, признавал в 1919 году: «Мы бросили вызов казакам, начав массовое их физическое истребление. Это называлось расказачиванием… Казаков, по крайней мере огромную их часть, надо будет рано или поздно истребить, просто уничтожить физически»[96]. Вот об этой политической и классовой войне, более безжалостной, чем всякая другая, следует помнить, когда Жуков, не вдаваясь в подробности, пишет о своем участии в конце лета 1920 года в операциях «против банд Фостикова и Крыжановского».
Жукову так и не довелось повоевать с войсками Врангеля, разгромленными в ноябре 1920 года Фрунзе. Последняя угроза со стороны белых была ликвидирована. Сводную бригаду расформировали. Часть ее личного состава отправили на пополнение других частей, понесших потери в боях. Из большей ее части сформировали полк, который бросили на преследование разрозненных белых отрядов. В Дагестане его чуть ли не до последнего человека уничтожили. «Многие командиры и бойцы были зверски замучены бандитами», – пишет Жуков, «забыв», что красные расправлялись с пленными точно так же. Ему и на этот раз сопутствовала удача. Вместо того чтобы носиться по ущельям Дагестана, курсант получил под свое командование взвод (тридцать человек) в 1-м кавалерийском полку 14-й бригады, входившей в 14-ю стрелковую дивизию (9-я Кубанская армия). Полком, по рассказу Жукова, командовал старый рубака, донской казак, который встретил Жукова и прибывших с ним его товарищей очень плохо. «Глядя на наши красные штаны, он неодобрительно заметил: „Мои бойцы не любят командиров в красных штанах“»[97]. Дальше все пошло в том же духе: Жуков попал в часть, пропитанную «духом партизанщины» и враждебно настроенную по отношению к новым командирам, прошедшим хоть какую-то подготовку и назначенным к ним со стороны. Жукову пришлось долго завоевывать уважение своих подчиненных во время операций по зачистке окрестностей кубанской столицы Екатеринодара (ныне Краснодар) от казацких банд.
В ноябре 1920 года его наконец произвели в командиры эскадрона – комэски по тогдашней терминологии – все в том же 1-м полку. Можно предположить, что свою роль здесь сыграла его дружба с Антоном Яниным, дополнительно укрепленная отношениями обоих с сестрами Волоховыми. Действительно, комиссар эскадрона Янин утверждает все назначения и обладает правом предлагать на должности своих кандидатов, естественно, он при этом отдавал предпочтение членам партии. В дальнейшем Янин, возможно, пожалел о своем поступке, потому что его друг завел себе новую любовь.
Случилось это в декабре 1920 года, когда полк находился на станции Анна Воронежской губернии, где гонялся за бандой некоего Колесникова. Маргарита, дочь Жукова от Марии Волоховой, рассказывает, что ее отец и Янин остановились на ночлег в избе попа. Жуков заметил сидевшую на печке испуганную девушку. Звали ее Александра Диевна, она назвалась родственницей священника. «Георгий Константинович спросил, грамотная ли она и хочет ли служить в эскадроне писарем. Так она оказалась в эскадроне, которым командовал Георгий Константинович. А он в молодости был лихой красавец кавалерист. И Александра Диевна, возможно, влюбилась в него, считая своим благодетелем и покровителем»[98]. Девушка была учительницей. Ее отец, Дий, до революции служил агентом по продаже швейных машинок фирмы «Зингер», а мать, Анна Максимовна, уроженка Липецка, очевидно, происходила из крестьян.
Определив свою возлюбленную в обоз, Жуков продолжал в рядах 14-й бригады гоняться за конницей Колесникова. Это была довольно типичная история, бесчисленное количество раз повторявшаяся во время Гражданской войны (250 крестьянских восстаний за одно только лето 1918 года!). На подавление народных восстаний РККА бросала едва ли не столько же сил, сколько на борьбу с белыми армиями. Иван Колесников был почти близнецом Жукова. Родившись на два года раньше в крестьянской семье с юга Воронежской губернии, он пошел на Первую мировую войну рядовым, а закончил ее унтер-офицером. В этом качестве он был осенью 1918 года мобилизован в Красную армию и, мало-помалу, поднимался по служебной лестнице в пехотном полку. На этом сходство с Жуковым заканчивается. Дослужившись до командира батальона, Колесников неожиданно исчез из части в июне 1920 года, прихватив кассу своего подразделения. Было ли это банальной кражей или первым сознательным актом сопротивления большевистскому режиму? За неимением документов дать точный ответ на этот вопрос невозможно. В ноябре того же года Колесников возглавил крестьянское восстание против продотрядов, грабивших деревню от имени советского Наркомпрода – ведомства, ответственного за продовольственное снабжение городов. В декабре он командовал 5000 всадников, разбитыми на пять полков и вооруженными оружием, взятым в качестве трофея у слабых отрядов РККА, посланных против него. Отряд Жукова, гонявшийся за бандой Колесникова, быстро рассеял ее. Большинство крестьян просто вернулись по домам, а оставшееся ядро из 150 всадников, самых непримиримых бойцов, большинство которых были дезертирами из Красной армии, совершив трехсоткилометровый рейд, ушли в Донские степи.
В степях у излучины великой реки Колесников быстро пополнил свой отряд новыми добровольцами. Действительно, вся крестьянская Россия, задушенная жестокой политикой продразверстки, проводившейся властью в течение трех лет, готова была восстать. В конце января 1921 года Колесников повел свой отряд в Воронежскую губернию и 5 февраля занял свою родную деревню Старую Колитву. Запасы оружия и боеприпасов он пополнял, нападая по ночам на отдельно расположенные посты РККА. Руки у него свободны: отдельная 14-я бригада, в которой служил Жуков, была переброшена в Тамбовскую губернию, где пылало другое, еще более грозное восстание под предводительством братьев Антоновых. Колесников установил свой контроль над всем югом Воронежской губернии, уничтожил органы советской власти на местах, завладел многими мелкими городами и ушел на север только при известии о прибытии к красным подкреплений. 26 февраля 1921 года 1500 конных повстанцев-крестьян Колесникова соединились в Тамбовской губернии с силами Антоновых. Александр, старший из братьев, с радостью принял Колесникова и назначил его командующим 1-й партизанской армией. На какое-то время у него появилась надежда на то, что неожиданный приход этого отряда, пришедшего с Дона, позволит ему установить связь еще с одной мощной повстанческой армией, которая вела борьбу с красными на востоке Украины под предводительством Нестора Махно, легендарного вожака анархистов.
В борьбе с повстанцами Тамбовщины
Когда бригада Жукова прибыла в феврале 1921 года на Тамбовщину, крестьянское восстание в губернии бушевало уже шесть месяцев и находилось в самом разгаре. В «Воспоминаниях» этому восстанию, Антоновщине, посвящено семь страниц. Это событие сыграло важную роль и в истории Советского Союза, и в жизни Жукова, который дважды чуть не погиб там. Это будут последние бои, в которых он примет личное участие с оружием в руках.
В своих «Воспоминаниях» маршал изображает Антонова уголовником, а его «армию» – «эсеровско-кулацкой бандой». Такие определения соответствуют большевистской трактовке истории Гражданской войны, но они очень далеки от действительности. На самом деле Антоновщина была одним из крупнейших крестьянских восстаний в русской истории. Ленин не ошибся, сказав в марте 1921 года, что «оно для Советской власти более опасно, чем все Юденичи, Колчаки и Деникины вместе взятые»[99]. Восстание охватило регион к югу от Тамбова, почти в 600 км от Москвы; оно продолжалось с осени 1920 года по лето 1921 года. В него оказалось вовлечено около трех миллионов крестьян. Антоновская армия насчитывала от 20 000 до 30 000 всадников, вооруженных винтовками и пулеметами. Им противостояло до 150 000 красных. Количество жертв этой малой гражданской войны внутри большой оценивается в десятки тысяч.
Волнения на Тамбовщине начались летом 1918 года. Тысячи молодых крестьян пытались избежать мобилизации в РККА, и, возможно, дезертиров в лесах было столько же, сколько повстанцев. Деревни враждебно встречали продотряды, под угрозой оружия грабившие эту богатую зерном губернию, про которую Ленин напыщенно сказал в 1918 году, что «урожаи там огромны» и что «одними ими можно спасти революцию»[100]. Тон задал Троцкий в июне 1918 года на съезде Советов: «Наша партия за гражданскую войну. Гражданская война уперлась в хлеб»[101]. Продотряды пытками, издевательствами и побоями заставляли крестьян открывать тайники с зерном, забирая даже семенное. Масштаб реквизиций был таким, что с зимы 1919/20 года наблюдатели отмечали на дорогах огромное количество просивших подаяния детей с раздутыми от голода животами. На всех железнодорожных станциях были развернуты заградотряды, чтобы не позволять крестьянам вывозить произведенные ими продукты с целью их продажи в городе на черном рынке. На такой благоприятной почве разворачивалось движение, возглавленное Александром Степановичем Антоновым. Родившийся в 1889 году в Москве, Антонов провел юность в Кирсанове – маленьком городке в южной части Тамбовской губернии, который тридцать один год спустя стал центром восстания. Невысокого роста красивый парень со вспыльчивым характером, большой любитель женщин, он работал лудильщиком, но основное время уделял не починке кастрюль, а деятельности в кирсановской группе партии эсеров. Как Сталин у большевиков, Антонов был у эсеров «экспроприатором» – совершал налеты на банки и государственные учреждения, добывая средства для революции. За его голову назначили награду. В 1909 году он был арестован во время подготовки покушения на генерала – командующего Казанским военным округом. Приговоренный к пожизненному заключению, он отбывал наказание во Владимирской тюрьме. Февральская революция 1917 года освободила его, и он вернулся в Кирсанов, где стал начальником революционной милиции. В мае 1918 года он захватил склад оружия, брошенный чешскими легионерами. Может быть, он уже тогда намеревался поднять восстание против большевиков? Как бы то ни было, ему пришлось вновь перейти на нелегальное положение, чтобы уйти от преследований ЧК после неудачного восстания левых эсеров в Москве. К нему присоединился его младший брат Владимир, также находившийся в розыске за то, что возглавил в Тамбове бунт мобилизованных в Красную армию крестьян. С дюжиной людей братья Антоновы начали серию экспроприаций и убийств коммунистов в Кирсановском уезде. Их группа увеличилась, приобрела устойчивый характер, но ее лозунги, заимствованные из эсеровской аграрной программы, производили слабое впечатление на местных крестьян. Тем не менее имя Антоновых уже олицетворяло сопротивление ленинскому режиму, а в Москве еще не знали, есть ли у него какая-то политическая платформа.
Собственно восстание началось спонтанно в сентябре 1920 года в деревне Каменка, недалеко от Кирсанова, где толпа доведенных до отчаяния крестьян растерзала продотряд. Ответ ЧК и тамбовского военного комиссариата был таким жестоким, что восстание в несколько недель охватило весь юг Тамбовской губернии. Естественно, к восстанию примкнули братья Антоновы, придавшие этому начавшемуся снизу выступлению четкую структуру, организовав в каждой деревне ячейку Союза трудового крестьянства, главной целью которого было «свержение власти коммунистов-большевиков, доведших страну до нищеты, гибели и позора, для уничтожения этой ненавистной власти и ее порядка»[102]. Брошенные на подавление восстания красные части в первом же бою обратились в беспорядочное бегство, а многие тысячи дезертиров присоединились к повстанцам. Сожжение деревень, грабежи и расстрелы, производившиеся красными, вызывали ответные жестокие убийства коммунистов. «До сих пор помню страшные картины той поры, – писал один тамбовский коммунист. – Часто наших товарищей привозили в Кирсанов обезглавленными, с вспоротыми животами и сломанными позвоночниками, с вырванными глазами и ушами, порой вообще разрубленными на части»[103].
В январе 1921 года, когда 14-я отдельная кавалерийская бригада была переброшена на Тамбовщину, советская власть сохранялась только на юге губернии. На большей части ее территории хозяйничал Антонов, облаченный в кожаную куртку, с двумя револьверами на боках. Его войско насчитывало 20 000 всадников, организованных в пятнадцать полков, сведенных в две армии. Им не хватало винтовок, у них не было униформы, вместо седел они использовали подушки или ездили на неоседланных конях, но поддерживалась относительная дисциплина. В написанной в 1922 году статье[104] Тухачевский признает великолепную организацию антоновцев, имевших территориальные органы управления, штабы, службы снабжения и пропаганды, разведку и т. д.
Сначала часть Жукова разместили на станции Жердевка, на юге губернии. Он ничего не рассказывает о боевых действиях своей бригады в течение трех месяцев, с начала февраля до середины мая. Очевидно, потому что эти действия не имели никакого результата: силы Антонова неуловимы. Несмотря на назначение Лениным в феврале «диктатора», призванного руководить подавлением восстания, – Антонова-Овсеенко, одной из главных «звезд» красных в Гражданской войне, имевшего красноречивое прозвище Штык, – кажется, ничто не могло остановить рейды партизан. Жуков вспоминает, что «в начале апреля 1921 года, когда отряд в 5 тысяч антоновцев разгромил гарнизон, занимавший Рассказово [недалеко от Тамбова]. При этом целый наш батальон был взят в плен»[105]. На самом деле антоновцев было меньше тысячи, а они разгромили Волжскую пехотную бригаду (5000 штыков) и захватили необходимые им оружие и боеприпасы.
В этот трудный для красных период Жуков отличился в ряде схваток с повстанцами. «С антоновцами было немало трудных боев. […] Во время рукопашной схватки один антоновец выстрелом из обреза убил подо мной коня. Падая, конь придавил меня, и я был бы неминуемо зарублен, если бы не выручил подоспевший политрук Ночевка. Сильным ударом клинка он зарубил бандита и, схватив за поводья его коня, помог мне сесть в седло»[106]. Чуть позднее, в тот же самый день, под Жуковым убили второго коня, и снова он был спасен в последний момент. 31 августа 1921 года его наградили орденом Красного Знамени – высшей боевой наградой за храбрость. Это был его первый советский орден. За свою карьеру он получит его еще дважды. В приказе РВСР о награждении сказано: «Награжден орденом Красного Знамени командир 2-го эскадрона 1-го кавалерийского полка отдельной кавалерийской бригады за то, что в бою под селом Вязовая Почта Тамбовской губернии 5 марта 1921 г., несмотря на атаки противника силой 1500–2000 сабель, он с эскадроном в течение 7 часов сдерживал натиск врага и, перейдя затем в контратаку, после 6 рукопашных схваток разбил банду»[107].
Сегодня, благодаря исследованиям Самошкина[108], нам известно, что бой за станцию Жердевка проходил совсем иначе. В отряде антоновцев, которыми командовал сам Колесников, было 500 сабель при четырех пулеметах. 1-й полк, к которому относился эскадрон Жукова, в действительности был загнан повстанцами в реку Савалу, оставив на поле боя 65 убитых, в том числе 25 из эскадрона Жукова.
Похоже, будущий маршал отличился во время последовавшего за боем отступления почти на 10 километров. Сорок пять лет спустя, в своих беседах с писателем Симоновым, Жуков рассказывает об этом эпизоде иначе, чем в своих «Воспоминаниях»:
«В 1921 году мне пришлось быть на фронте против Антонова. Надо сказать, что была довольно тяжелая война…Они стремились не принимать больших боев. Схватились с нами, отошли, рассыпались, исчезли и возникли снова. Мы считаем, что уничтожили ту или иную бригаду или отряд антоновцев, а они просто рассыпались и тут же рядом снова появились. Серьезность борьбы объяснялась и тем, что среди антоновцев было очень много бывших фронтовиков, и в их числе унтер-офицеров. И один такой чуть не отправил меня на тот свет. […] Незадолго до этого [боя 5 марта] у меня появился исключительный конь. Я взял его в бою, застрелив хозяина. И вот, преследуя антоновцев со своим эскадроном, я увидел, что они повернули мне навстречу. Последовала соответствующая команда, мы рванулись вперед, в атаку. Я не удержал коня. Он вынес меня шагов на сто вперед всего эскадрона. […] Во время преследования я заметил, как мне показалось, кто-то из их командиров по снежной тропке – был уже снег – уходил к опушке леса. Я за ним. Он от меня… Догоняю его, вижу, что правой рукой он нахлестывает лошадь плеткой, а шашка у него в ножне. В тот момент, когда я замахнулся шашкой, плетка оказалась у него слева. Хлестнув, он бросил ее и прямо с ходу, без размаха, вынеся шашку из ножен, рубанул меня. […] На мне был крытый сукном полушубок, на груди ремень от шашки, ремень от пистолета, ремень от бинокля. Он пересек все эти ремни, рассек сукно на полушубке, полушубок и выбил меня этим ударом из седла. И не подоспей здесь мой политрук, который зарубил его шашкой, было бы мне плохо. Потом, когда обыскивали мертвого, посмотрели его документы. увидели, что это такой же кавалерийский унтер-офицер, как и я, и тоже драгун, только громаднейшего роста»[109].
Но, несмотря на тактические успехи, Антоновщина была обречена. Она лишилась своей социальной базы. В марте 1921 года X съезд партии, оценив угрозу всеобщего бунта, отменил продразверстку. Начался НЭП – «новая экономическая политика», которая разрядила ситуацию в деревне и во многом устранила недовольство крестьян режимом. Одновременно Ленин принимал драконовские меры для ликвидации Тамбовского восстания вооруженной силой. Он отдал всю полноту военной власти Тухачевскому, только что подавившему восстание кронштадтских матросов. С этой восходящей звездой Красной армии Жукову доведется встретиться на совещании штаба его бригады в Жердевке.
Тухачевский быстро разработал план антипартизанских операций, ставший классикой данного жанра. «В районах прочно вкоренившегося восстания приходится вести не бои и операции, а, пожалуй, целую войну, которая должна закончиться полной оккупацией восставшего района, насадить в нем разрушенные органы советской власти и ликвидировать самую возможность формирования населением бандитских отрядов. Словом, борьбу приходится вести в основном не с бандами, а со всем местным населением»[110]. Пехота прочесывала местность, авиаотряд из 18 самолетов преследовал антоновцев по пятам и наводил на них предназначенные для преследования мобильные соединения – четыре кавалерийские бригады и небольшие моторизованные отряды (насчитывавшие в целом 21 броневик), организованные И.П. Уборевичем. Эти силы поддерживались огнем тринадцати тяжелых орудий и пяти бронепоездов. «Отряд [красных] должен присосаться как пиявка к своей банде и не должен давать ей ни сна, ни отдыха, ни возможности сорганизоваться»[111]. Цель не в том, чтобы окружить и уничтожить антоновские банды, как писал Тухачевский, а в том, чтобы отрезать их от социальной и логистической базы, и тем самым сделать возможным военное и политическое завоевание деревень. Вместе с коммунистическими отрядами части Красной армии осуществляли меры, предусмотренные в приказе № 130 (12 мая 1921 года): арест и депортацию в Сибирь семей повстанцев, конфискацию их имущества и раздачу его лояльным режиму лицам. В приказе от 12 июня 1921 года Тухачевский даже планировал применять отравляющие газы в местах, куда не могли добраться пехота и конница. Вопрос о том, применялось ли химическое оружие против последних антоновцев, до сих пор остается предметом дискуссий между историками, но установлен факт, что несколько десятков снарядов, начиненных фосгеном, все-таки было израсходовано[112]. Жестокость репрессий была такой, что Троцкий и Рыков потребовали отозвать Тухачевского.
Полки Антонова выматывались, делая по 120–150 км в день. Преследуемая в течение недели бригадой Жукова, 2-я армия Антонова 31 мая нарвалась в районе Бакуры на автобронеотряд Уборевича – с которым Жуков познакомится чуть позже. За два дня пулеметным огнем были скошены 3000 всадников, остальные обратились в беспорядочное бегство. Спаслись всего 200 человек, в том числе Александр Антонов, который был ранен. Через десять дней та же участь постигла 1-ю партизанскую армию. Преследуемые карателями, страдая от малярии, оставшиеся в живых укрылись в болотистом районе, где очень скоро погибли, отражая атаки 15 000 курсантов, присланных туда из разных военных училищ России и Украины. Благодаря этой необычной идее Тухачевского тамбовская земля стала тренировочным полигоном для почти всех будущих советских военачальников Второй мировой войны. 24 июня 1922 года братья Антоновы, выданные предателем, погибли в перестрелке с сотрудниками ГПУ, как в то время называлась ЧК.
Новая советизация Тамбовщины – «оккупация», как ее красноречиво именует Тухачевский – продолжится еще около двух лет. За это время десятки тысяч крестьянских семей будут загнаны в концлагеря, охраняемые РККА, сожжены тысячи изб, расстреляны сотни заложников. По приблизительным подсчетам Есикова и Протасова[113], количество депортированных и посаженных в лагеря достигает 100 000 человек, а казненных 15 000. Участвовал ли Жуков в этих полицейских операциях? Точных сведений нет, но все указывает на это. Его бригада оставалась в Тамбовской губернии вплоть до лета 1922 года и входила в состав «оккупационных», по определению Тухачевского, войск, которые осуществляли меры, так описанные председателем Тамбовской уездной политкомиссии 4-го боеучастка в его докладе: «В мою задачу входили не только чистка бандитов, изъятие их семей и конфискация оружия и имущества, [но] и расслоение массы на бандитскую и небандитскую… что мне удалось, так как мною был применен следующий метод: если население отказывалось выдавать бандитов и оружие (и оно отказывалось), то брались заложники из сотен, давалось на размышление 30 минут, и, если не выдавали, заложники расстреливались, и это продолжалось до тех пор, пока население не заговорит. Наряду с заложниками-мужчинами брались и женщины, которые также расстреливались. Этот метод дал благоприятные результаты. […] 5 дней операции в 4-х селах, а именно: Беломестная Криуша, Козьмо-Демьяновская Криуша, Незнановская Двойня и Беломестная Двойня – дали следующие результаты: расстреляно бандитов и заложников – 154 человека, изъято семей бандитов – 227 в количестве около 1000 человек, сожжено 17 домов, растащено 24 дома и передано бедным со всем имуществом по постановлению ревкомов – 22 дома»[114].