Женя Т.
Мой батискаф
Заплакала, метаясь, – я никогда не отличалась особенной сдержанностью в плане слез. Пришла мама и спросила, что случилось. Я сказала, что не понимаю, зачем же и как тогда жить, если все все равно пройдет, закончится, если все уже проходит – мимо? А она сказала, что не за чем. Смысла, говорит, и впрямь нет, кроме одного: делать мир добрее ровно настолько, насколько на это способна ты.
Простой и идеальный ответ на любой по большому счету вопрос – его я по сей день прокручиваю в своей голове.
С тех пор я видела свою жизнь именно так: гадательно, словно сквозь мутное стекло. Точнее, цвета окружающего всегда оставались понятными и насыщенными, но почти физически это окружающее пролетало мимо, не задевая меня. Это вводило меня в сложное состояние страха, тревоги, если угодно. Я просто не понимала, как дальше.
А потом – смирилась с этим состоянием, привыкла к нему, постепенно перестала замечать, только изредка, – самые тяжелые или счастливые моменты жизни «выносили» меня из меня. Пролетали, как стайка птиц, лишь слегка брызнув на меня – то ли мочой, то ли слезой, какая, в сущности, разница.
Еще не зная терминов, я обозначила для себя два состояния: «в коробке» и «вне коробки».
Первое характеризуется четкими яркими ощущениями, переживанием конкретных эмоций – тот момент, когда ты понимаешь, что ты здесь и сейчас, что ты – это ты, со всем своим телом, мыслями, голосом, что рядом с тобой живые люди и материально осязаемые вещи. Ты узнаешь себя в зеркале. Но если «нормальный» человек об этом не задумается и просто живет себе по вере, то для меня это удивительное событие. Памятное – могу перечислить по пальцам такие моменты.
Второе состояние – обратное. Тебя «выносит» из «коробки». Все окружающее ощущается немного плоским и ненастоящим, словно декорации для киноленты, цвета либо слишком насыщенные, либо мутные. Кажется, что все проходит мимо, а ты – смотришь со стороны (соответсвенно, тебя это, твоя жизнь тоже, твоя работа, твоя самореализация и прочая поебень не особо заботят; к сожалению, даже твои близкие). В такие моменты/периоды я не узнаю себя в зеркале, не воспринимаю себя собой, мне непонятна и даже противна моя личность, зато внутри – все спокойно, стабильно – до того момента, пока я не начну осознавать это состояние и впадать в разную по интенсивности тревогу. Еще хуже – апатию.
Итак, какое-то время я не обращала внимания на эти состояния. Под конец школы я стала очень верующей, ходила на протестантские собрания, читала Библию каждый день, служила в церкви, ездили на шашлыки с «братьями» и «сестрами».
Состояние молитвы, в котором я старалась пребывать как можно чаще, в разрезе психологии сейчас мне кажется особенно любопытным.
С одной стороны, ты погружаешься в себя и ощущаешь свое нутро особенно чутко («внутри коробки»). При этом в разговоре с Богом анализируешь каждое действие и слово, взвешиваешь и подвергаешь препарированию каждую мысль – то есть, напротив, глядишь сторонним наблюдателем («вне коробки»).
Пожалуй, эта дуальность хорошенько встряхнула и так уверенно развивающееся расстройство… Впрочем, тогда я не задумывалась над тем, что что-то не так, ловила экстаз от песен прославления, видения и слова, знаки и взгляды Божии. Сейчас я четко осознаю, что тот мой образ жизни сильно повлиял на меня: я не давала себе спуску, много училась и работала, тренировалась, жестко ограничивала себя в еде, регламентировала все духовные практики, анализировала каждое чувство, часто подвергала его критике и мучительно старалась исправить. Я была хорошей и, скажу откровенно, я скучаю по той себе. Сейчас во мне нет и половины той силы и того добра. Однако это все здорово в моменте, но – перспектива такого изнуряющего подхода обязательно скажется в будущем.
Правда, спустя два года после переезда в одинокий Питер, болезненного разрыва с единственным близким мне здесь человеком и постоянными бесплодными встречами с разными персонажами, что-то рухнуло во мне окончательно.
Я вылетела совсем из своей коробки.
Тогда я еще находила в себе силы благодарить Бога – в данном случае за то, что он забрал мою душу к себе (я так считала), а тело оставил на земле. Я отчетливо видела себя и свою жизнь со стороны. Иногда я терялась в знакомых местах и находила себя совсем не там, где помнила. Иногда я плакала без причины, но чаще ходила с покерфейсом. У меня не было друзей, зато на горизонте стала мелькать анорексия – ну, не совсем она, хотя без, простите, месячных я осталась на 2,5 года из-за желания быть похожей на главных фитоняшек страны.
Я плавала сознанием в вакууме, не осознавая, что вообще происходит на земле и веря в совершенно сверхъественное свое местонахождение. Плюс меня накрывали панические атаки, которые пугали всю кафедру, – а я просто не могла дышать. Бац – и все тут, никак дальше, ступор в груди. А это страшно – начинаешь накручивать, пытаться вздохнуть мелким захватом, от этого кружится голова и ты в темноте, но рыдаешь.
Денег – 0. Поэтому прямиком из Боткина я с направлением пошла к штатному психотерапевту в студенческую поликлинику. Он сказал вот что: «Помедитируйте и пообщайтесь с друзьями». Кстати, неплохой совет, только друзей тоже – 0. Я отдалилась и спряталась в своем внекоробочном вакууме ото всех, кто хотел со мной общаться.
С каждым днем становилось все страннее, отдаленнее и безразличнее. Я улетала все дальше и дальше, но меня спасла мама. Она просто приехала на пару недель, захватив пятимесячного брата, и встречала меня с универа, выгуливала в парке, кормила (много, но не всегда успешно). Я вернулась и увидела, что «внутри коробки» тоже может быть классно.
Такая острая отстраненность, стойкое отчуждение пришло ко мне после еще один раз – вылилось примерно так же, только без атрибутов веры. Просто пустая апатия и бесчувстование. Если поначалу такие состояния помогали мне вызвать в себе к жизни робота-менеджера, который мог херачить без чувств и усталости 24/7, то теперь они провоцируют лишь сильную тревогу, страх и апатию. Самое жуткое в этом ощущение то, что тебе нет дела до людей рядом, до ваших с ними взаимоотношений, до работы, даже пресловутого дела всей жизни. Вообще все кажется пустым, глупым и бессмысленным.
Но я борюсь. И чем чаще происходят «эпизоды», разные по интенсивности, тем ценнее те редкие моменты присутствия. Помню, дважды было самое сильное такое, когда я прямо-таки ощутила себя существующей! Первый раз – когда погладила О по шее сзади. Это тактильное ощущение сразило меня своей материальностью. А второй раз вот: сижу я как-то днем в ставшем на какой-то период родным баре «Терминал», пью зеленый чай с чабрецом, окна распахнуты, дождик начинается, Степа за баром ополаскивает бокал, боксер-постоянник потягивает свой американо и проверяет список учеников на соревы, чиркая в блокноте. На углу стойки стоят цветы, в (углу) – емкость с апельсиновой водой. По сиденьям возле столов нарочно небрежно разбросаны подушки. М в бежевой толстовке и со своей стильной котомкой на правом плече открывает деревянную дверь. Мимо бара по улице бегут люди без зонтиков, зато с сабами, едут такси, тупит «матис» на светофоре. Напротив курит кто-то, только что пообедавший в ближайшем ресторане. Бах – и я тут. Такие моменты запоминаются как нечто абсолютно особенное. Такие моменты драгоценные.
История 7. Анна
В самом начале хотелось бы пояснить: для меня эти «нюансы» не были восприняты камнем преткновения для коммуникации с людьми. А один из них и вовсе воспринимаю как забавную особенность.
Общепринятое понятие «Алиса в зазеркалье» – то ощущение (или, вернее, его отсутствие), при котором ты не понимаешь, какого ты размера. Вот ты сидишь – и чувствуешь себя уменьшенной копией самого себя: открываешь глаза, а на деле ты – гигантский. Этот эпизод обычно происходит перед сном или когда просто теряешься в пространстве. Недавно узнала, что это слабая форма сонного паралича, которая обычно сопутствует с паническими атаками.
Меня это ощущение сильно отвлекало от беспокойства – если это и была некая форма сонного паралича, то она настолько интересна в своем ощущении, что все тревожные мысли уходят на другой план и это все даже хочется прожить. Я живу с таким ощущением с самого детства – поэтому вне зависимости от состояния, стараюсь ловить в этом игру: ты можешь почувствовать себя разным – так прикольно. У моего брата же, например, такое состояние перетекает в тотальную панику, что, конечно, уже не так весело. Я же не испытываю настолько сильного дискомфорта и живу вполне спокойно.
Другой нюанс уже не такой забавный. Я не знаю, как его обозначают в психотерапии, и для себя называю его «ответвление от высокочувствительности». Это то, что не отпускает. То, что мешает защищать саму себя, то, что провоцирует бóльшую любовь к людям, нежели к себе.
С самого рождения я не представляла, как выгляжу. Я могла видеть фотографии и не узнавать на них себя, смотреться часами в зеркало и пугаться своего отражения. Это происходит не потому, что я стремная (у меня довольно миловидная внешность), а потому, что лейтмотивом ощущение: я говорю, смотрю – а кто-то чужой повторяет любое твое движение, слово, моргание. Восприняв все это в совокупности, я научилась смотреть на себя со стороны, как бы не своими глазами, а сверху. Когда я поддаюсь страху – видимо, таким образом психика пытается меня/себя защитить: я вспоминаю разных людей и слышу их голоса, иногда сразу несколько одновременно. Вот что самое страшное. Переживать это мне помогают разговоры и музыка. Иногда я проговариваю то, что происходит, занимаю себя каким-нибудь делом и все приходит в норму. От того, что до подросткового возраста я не представляла, как выгляжу, кто я и зачем, во мне сформировалась привычка чувствовать боль людей. Мне кажется, что это какая-то высшая форма эмпатии – и отнюдь не в хорошем смысле. Мне сложно отличить свои чувства от чувств других людей – и нужно прямо-таки заставлять думать в первую очередь о себе, а только после – обо всех остальных.
Я знаю, что я – не сумасшедшая, просто где-то вовремя не отработала эти нюансы, но уже могу с этим справляться. Безусловно, любая форма наркотиков мне противопоказана. На терапии я уже больше шести лет и мне необходимо всегда отслеживать свои состояния.
История 8. Диана
Я с детства живу в деперсонализации. Но узнала об этом примерно год назад – до этого я была уверена, что все люди живут так же.
Очевидно, она у меня появилась в качестве защитной реакции психики на регулярный сильный стресс и страх, так как я жила в деструктивной семье с буйными алкоголиками.
Всю жизнь ощущала свою эмоциональную тупость – все время казалось, что эмоции как сущность мне вообще не доступны. Не понимала, почему мои части тела не кажутся мне моими – постоянно приходилось себя щипать, бить по ляжкам, чтобы хоть как-то соединить разум с телом. Хорошо помню, например, как сижу в школе, смотрю на свои руки и – не понимаю, чьи они. И так всегда, до сих пор.
Раньше деперсонализация, кстати, ощущалась острее. Сейчас же я постепенно смиряюсь с тем фактом, что человек в зеркале – это я. Но порой бывает, что проходя мимо зеркала, я ожидаю увидеть там пустоту, а вижу (внезапно) человека – себя. Я даже решила, что мне нужно краситься и делать макияж, какие-нибудь прически как минимум просто для того, чтобы в процессе смотреть в зеркало. Иначе я могу неделями его игнорировать и вообще не знать, что у меня происходит на лице, голове. Это как раз из-за того, что я не ожидаю увидеть вообще хоть что-то в зеркале – зачем тогда вообще подходить. Но когда крашусь, имею возможность получить хотя бы какой-то контакт между оболочкой и внутренним «Я».
Деперсонализация ощущается как то, что есть «Я», а есть – «Диана» (физическая оболочка, живущая жизнь). Я просто наблюдаю за ее жизнью, как будто смотрю сериал. Все, что с ней происходит, отражается во мне именно как воспоминания о сюжете сериала. Мои воспоминания от этого не кажутся мне моими, я ничего не чувствую по отношению к ним – ведь это просто кино.
Однажды мне приснился сон, и думаю, он очень хорошо описывает мою деперсонализацию.
Во сне я была в подводном батискафе, в океане, где не видно дна, только вода и немного пробивающихся солнечных лучей сквозь глубина. Где-то далеко я вижу человека, зависшего на одном месте неподвижно, в позе эмбриона. Вокруг него – огромный косяк рыбы, который снует туда-сюда. Я подплываю чуть ближе и понимаю, что из батискафа я смотрю сама на себя. Этот человек в воде – и есть я. А рыбы – олицетворение людей, событий, жизни.
Примерно так я себя и ощущаю.
Стоит упомянуть, что у меня нет дереализации, только деперсонализация: мир – настоящий, а я – нет.
Иногда я вообще будто теряю контроль над тем, что говорю. Мой рот произносит предложения, ведет с кем-то диалог, и все это словно механическое, как у робота. Я просто слышу голос, выходящий из моего рта и думаю: «Это я сейчас говорю?» Если в таком состоянии диалог длится долго, то по окончании я могу его попросту не вспомнить. Потому что внутри не остается чувства, что я его произносила, что я контролировала все сказанное. Запомню только факт того, что он был.
Полагаю, что основная проблема для меня в деперсонализации заключается как раз в том, что я не ощущаю тело своим, что у меня очень сильно притупления эмоции, что периодически очень сильно теряю контроль над речью – кстати, при этом со стороны я выгляжу абсолютно нормально в диалоге, он четок и структурирован, однако сама я в такие моменты очень медленно думаю и долго составляю предложения.
Для себя в деперсонализации я вижу и плюсы: все стрессы переживаю гораздо легче людей со среднестатистической психикой. Ведь это не мои стрессы, это стрессы физической оболочки,
ее проблемы, а я – лишь наблюдатель
О деперсонализации всегда очень странно рассказывать – обычно люди вообще не понимают, что ты им объясняешь…
Родители, друзья и, в целом, окружение не замечали у меня слишком уж выдающихся странностей. Все необычное воспринималось как черты характера и особенности поведения: холодная, безэмоциональная, отстраненная, часто смотрит на руки и время от времени бьет себя по ногам – нормально, со всеми бывает.
Хочу также добавить: я также болею эпилепсией и биполярным расстройством (фазы депрессии и мании длятся от полугода до 2,5 лет) – деперсонализация сильно обостряется в депрессивный период, в маниакальный она тоже есть, но не яркая.
История 9. Николь
Дереализация – очень странная для меня тема, возможно, потому, что долгое время я (как оказалось) испытывала ее и периодически жила в длительных эпизодах.
Так как в целом я не отличаюсь здоровой психикой, то и определить что-то такое конкретное мне было сложно, как и попытаться облечь в слова то, что чувствовала. Этому способствовало еще и то, что на момент первых ее проявлений об этом никто не говорил, и я нигде об этом не слышала и не читала. Поэтому какое-то более или менее четкое понимание того, что со мной происходит, ко мне пришло в конце 2021 года.
Помню тот день и все события до сих пор: я, мой молодой человек и моя лучшая подруга решили сходить на новый фильм одного из моих самых любимых режиссеров – «Французский вестник» Андерсона. Как потом говорили мои психиатр и психотерапевт, какими-то спусковыми крючками скорее всего сработал то, что:
Я забыла дома очки и, даже сидя на первом ряду, фильм в моих глазах выглядел очень нечетким и размытым. Как во сне, когда не видишь деталей, все будто в дымке, а в лица – не можешь всмотреться.
Так как у меня ОКР и в целом я человек, который в своей голове все раскладывает максимально по полочкам, любит симметрию и тд (возможно, за это я отдельно люблю все ленты Уэса Андерсона), то некоторые раскадровки и сцены в фильме иногда казались мне настолько невероятно спланированными и красивыми, что я буквально не могла поверить в то, что нечто такое может существовать вне моей головы.
Мои сны очень яркие, с характерным порядком, красочными акцентами, странными сюжетами.
Видимо, все эти три пункта так сошлись, что в какой-то момент мой мозг решил, что все происходящее вокруг – еще один мой сон. Я помню свои мысли о том, что такого просто не может происходить в реальности, что невозможно чтобы кто-то буквально взял и вынул мои образы и ощущения прямиком из головы, которую в тот момент я смутно ощущала на плечах.
Тогда я примерно представляла что такое дереализация, но лишь на словах: я читала об этом в интернете, спрашивала у друзей и у психотерапевта. Но мне казалось, что это очень далеко от меня и уж у меня этого никогда не было и вряд ли будет. На всякий случай я запомнила что делать при дереализации, если вдруг это пригодиться моим близким или мне самой. Поэтому я начала сосредотачиваться на физических ощущениях: чем пахнет в кинозале и какая на ощупь обивка кресла, сколько пальцев у меня на руках – сосредоточилась и посчитала их, удобно ли я сижу и чувствую ли вообще свое тело в пространстве. Как оказалось, дереализация очень коварная и будучи в этом состоянии тебе кажется, что ты не чувствуешь вообще ничего. Будто ты просто представляешь в голове все ощущения, но по-настоящему их не чувствуешь. Даже такое простое действие, как сосчитать собственные 10 пальцев становится невозможно: ты не можешь сосредоточиться и кажется, что то ли ты сбиваешься, то ли просто не видишь резкой картинки. Как во сне.
Этот опыт дереализации был самый яркий и самый страшный, долгий и первый. Это была первая дереализация, которую я осознала и по-настоящему почувствовала, но, как оказалось, не первая в моей жизни. Я провела в тотальной уверенности, что я сплю, больше суток. И это было очень страшно и жутко. Сложно объяснить почему – в процессе ты не видишь исток этих чувств, при этом они тебя просто поглощают. Кажется, что происходит нечто такое, что ты не можешь контролировать, нечто жуткое, что держит тебя в этом месте и состоянии против твоей воли, ведь ты даже не можешь проснуться, что бы ни делал. Ты задыхаешься и тебе так страшно, а все вокруг плывет и сыпется перед глазами, как матрица. Только вот этот процесс будто не имеет конца.
Остальные разы были не такими яркими и длинными.
Иногда просто кратковременно казалось, что все вокруг сон, потому что я не помнила детально того, как оказалась дома или на работе. Ты будто очнулся в каком-то рандомном месте и времени и пытаешься понять что вообще происходит. Потом, конечно, вспоминаешь свой путь и что происходило до, но вот в моменте очень пугает. Иногда ты будто не ощущаешь свое тело или ощущаешь его очень искаженно.
У меня лет с 13 было ощущение, будто в периоды диссоциации я имею только очень хрупкую оболочку, вроде как яичная скорлупа, а внутри меня нет ничего, кроме бьющегося сердца, кома в горле и непропорционально тяжелой и большой головы. В такие моменты сложно двигаться и говорить, так как есть полная уверенность, что может сломаться шея или треснет эта хрупкая оболочка и от этого рассыпется все остальное.
