Женя Вайс
Поезд на Иерусалим
Вот это да! Теперь за пределы двача можно даже не выходить, тонны контента и на всё можно отвечать, спорить, одобрять, троллить и попадать под троллинг, вертеться от обиды на стуле, как на сковородке, наливать безликому собеседнику виртуального чаю, играть в "захват карты" и задавать оленю-предсказателю вопросы с подвохом… Всё то же самое, что и раньше, но в огромных, бесконечных объёмах… Накал эмоций привычно обжигал Семёна, когда он отписывал в одно обсуждение за другим, одновременно проглядывая одно смешное видео за другим, или не смешное, если попадался "тёмный" тред – их тоже никто не удалял. Веселье, испуг, отвращение, злость, веселье – Семён раскачивался, как на качелях. Гудел и вибрировал системник, а может, то дрожал он сам, ощущая всё острее, чем обычно.
"И-я, и-я, всё неважно, а я просто мусор" – пел на японском неоновый персонаж, пританцовывая. Это было смешно и круто, нелепые движения со страдальческим лицом среди знакомых символов-отсылок. "Почему бы не быть бессмыслицей до конца своей жизни, неважно?" Нарисованный плоский человечек, размахивая руками, кричал о том, что было близко каждому хикии: бесполезность и стыд посреди смайликов и котиков, горечь и развлечение в едином сладком коктейле. Семён, словно пьяный, подпевал и хихикал, потому что это всё было про него, смешного и жалкого. Он смеялся взахлёб и не мог остановиться, как в тот день, когда его впервые и назвали полудурком. Смех щекотался внутри до боли, разрывал его на части, гудел и жёгся, и вдруг Семён понял, что на этот раз распадается совсем, догорает до пепла.
Он задрыгал ногами, как лягушка, и пнул системник. Тот перевернулся, дёрнул шнур питания – монитор погас. Задыхаясь, с текущими по лицу слезами, Семён свалился со стула и пополз к окну, давясь пылью и колючими крошками.
Мир за шторами не изменился. Невысокую стену не испоганили закладчики, трава стояла непримятой. Его совершенство было непоколебимо – так непохоже на расшатанное нутро Семёна…
Нет, этот мир не рассыпется ни от его прикосновения, ни от чьего-то то ещё! Может, под невидимым ласковым солнцем растает он сам, как исчезли городские кварталы. Но прежде хотя бы дотронется до этой травы, более живой, чем он сам за всё существование.
Семён не исчез. Он полежал ничком на зелёном ковре, прислушиваясь, не разверзнется ли под ним земля. Но ничего плохого не происходило. Когда он встал, трава сомкнулась за ним. Тогда он пошёл к стене напротив, и шагать было легко, и поднимать глаза было не страшно.
Стена принадлежала небольшому зданию, за которым обнаружился перрон. Линия рельс проходила из бесконечности в бесконечность.
Семён присел на скамью и принялся разглядывать окна станции, где не было стёкол, а только виделись белые короткие занавески. Из одного окна высунулся человек в белой фуражке и приветливо махнул рукой.
– Извините, – сказал Семён, потому что все остальные слова не укладывались в здешний порядок вещей. Или нынешний.
Фуражка одобрительно кивнула и пропала. Затем служащий в белом появился из неприметной двери где-то позади здания.
– Ваш билет, – сказал он, подходя к Семёну и протягивая такой же белый листок. – Хорошо, что вы без багажа, так сказать, налегке.
Семён кивнул. Сейчас ему казалось, что он не наружу вышел, а, наоборот, вернулся из внешнего и чужого пространства туда, где ему самое место. Он вытянул ноги и, в ожидании поезда, стал глядеть вверх и вдаль, где неизменный занимающийся день перетекал в розовый отблеск. Он улыбался.
Вечные ценности
Конец света застал Марусю в магазине.
Разве не приятнее было бы встретить этот миг в парке или театре? Наверное. Но так уж вышло. Маруся зашла сюда из чистого любопытства. Большой такой гипермаркет за чертой города, вдруг там что-то редкое и полезное имеется? Через остановку от него – монастырь. Туда-то Маруся и собиралась на самом деле. Да вот не успела. Слишком быстро случился конец света.
Девушка неуверенно оглянулась, но увидела только стеклянную дверь. За ней был сплошной свет и ничего интересного.
Тогда она отправилась изучать недра гипермаркета.
Конечно, Маруся не увлекалась этим, как его, шопингом. Ну как можно серьёзно относиться к людям, которые скупают безделушки и лакомства, как будто в этом смысл жизни? Таких субъектов хочется разве что пожалеть. А охотницы за модной одеждой… Всерьёз тратят время и силы на беготню за новыми коллекциями того, что сами же и называют «тряпьём». Тлен и суета, как говорится.
Поэтому она сразу принялась искать отдел товаров для дома или какую-нибудь завалящую мебельную галерею.
Холодный свет потолочных ламп вежливо подмигивал. Проходя мимо бесконечных полок, Маруся негодовала. Какие неухоженные! Товары валялись как попало. Ценники то отсутствовали, то неразборчиво обозначали что-то вроде скидки: к числам приписан был жирный минус. Впрочем, сами вещи оказались хороши. Маруся остановилась у скатертей. Узоры так и притягивали взгляд – ну, оторваться невозможно! Да и производитель, кажется, наш.
Она потянула один пакет, другой. Наконец, подобрала себе одну… И вдруг с ужасом поняла, что у неё нет денег.
Нет денег!
Маруся огляделась. Высокие стеллажи нависали над ней, едва не смыкаясь над головой. Полотенца, салфетки, покрывала… Натуральные ткани, благородное изящество, со вкусом выполненный рисунок…
И ничего из этого она не могла заполучить.
Может, завалялось хоть пару купюр? Она пошарила по карманам – пусто. Тогда Маруся полезла в чемодан. Откуда взялся чемодан? Наверное, всё время был при ней. Очень подходящий для неё, между прочим: кожаный, обитый скобами. Не что-нибудь! Вот только старинные латунные замки заклинило. Маруся расстроенно дёрнула свой баул за ручку и поволокла его в проход. «Ну и ладно, – думала она, – буду просто ходить и смотреть ассортимент. Тоже дело».
– Вам чем-нибудь помочь? – окликнул её приятный голос. Из-за стенда с мочалками вышел некто в опрятной белой униформе.
Вообще-то Маруся собиралась привычно бросить «нет, спасибо», но вместо этого раздражённо сказала:
– Могли бы и привести тут всё в порядок. Это ваша работа, вообще-то.
Незнакомец не обиделся. Более того, он лучезарно улыбнулся и развёл руками. По залу разнёсся свежий травяной аромат.
– Что вы! Я не работаю на… вот это. Так вы позволите помочь вам? – он продолжал обращаться к Марусе со всё той же непринуждённой вежливостью. И это после того, как она его оскорбила! Совершенно сбитая с толку, девушка махнула рукой:
– Нет, что вы, я… Мне ничего не нужно, спасибо! Я просто смотрю, выбираю…
С этими словами Маруся поспешно отступила в лабиринт проходов. Стеллажи сомкнулись за спиной, и блистательный посетитель исчез из виду.
Её неожиданно окружили нагромождения из ящичков строительной фурнитуры. Десятки сортов саморезов не заинтересовали Марусю, но где они – там рядом и мебель. Девушка уверенно зашагала вперёд. На повороте зацепила чемоданом какого-то типчика в мохнатой дохе. Тот уронил коробок и тут же принялся распихивать по карманам рассыпавшиеся винтики.
Тут уж Марусе и в голову не пришло смолчать. Полная негодования, она выкрикнула:
– А ну верни на место! Сейчас охрану позову!
Воришка поднял голову и оскалил мелкие зубки в ухмылке. Был он похож на стареющего рябого фавна – вот-вот среди скомканных кудрей покажутся рожки.
– Охраны-то нет, красавица. Бери, что хошь.
– А мне, – заявила Маруся, – классическое воспитание не позволяет.
– Ну и лохушка же ты, Марфа, – неожиданно обиделся мохнатый и вернулся к своему занятию. Но теперь косил на Марусю через плечо. Испытующе так, словно измерить пытался.
– Ни стыда, ни совести, – пробормотала она, немного испугавшись, и быстренько отступила в боковой проход.
Недоумение – откуда это он знает её имя? – вспыхнуло и прошло. Затерялось, как затерялся среди разросшихся полок обратный путь. Маруся брела, сама не зная куда. Чемодан волочился за ней тяжёлой тенью.
В конце концов, она вынырнула в ещё одном неинтересном месте: в отделе товаров для волос. Впрочем… Нет ли тут какого-нибудь натурального шампуня на сибирских травах? Направляясь к следующему перекрёстку, Маруся прошла мимо какой-то девушки с рюкзаком, в штанах и короткой юбке одновременно. Эта особа выбирала себе краску для волос. При этом вся голова у неё была выбрита. Поминутно девица прикладывала к лицу очередную упаковку и гляделась в небольшое ручное зеркальце.
– Я не отражаюсь. Меня нет. Кто я? – бормотала она, отбрасывая коробку и хватаясь за новую.
Маруся отвернулась от этого жалкого существа и вроде бы спокойно пошла себе мимо, как поступала всегда, но вдруг услышала собственный голос:
– Ох уж эти бесполезные пустые существа! Тратите деньги и время на внешнее, и как только не стыдно!
Маруся в ужасе затиснула рот ладонью – не помогло! Теперь с её губ слетали совсем уже неприличные грубости:
– Я вообще считаю, что такие, как ты – это люди второго сорта. Никогда не говорю, но уж в глубине души именно так и мыслю. Вечно вам нужны какие-то побрякушки, а кто не поклоняется им, того вы презираете. Не то, что я – духовно свободный человек, я, сумевшая подчинить свою жизнь высшему порядку! И откуда у вас водятся лишние деньги? Вы их даже не заслуживаете, с таким-то выбором расходов. Не представляю, как тебя земля носила!
Обритая девица подняла голову и посмотрела пустым взглядом. Тут же её лицо исказилось в бешеном крике:
– Не смотри на меня! Я уродлива, ужасна, я чудовище! Нет, я вовсе не существую!
Вид её мучений словно перекрыл в Марусе поток осуждений. Уж страдание-то всегда вызывало в ней одну лишь жалость, кто бы перед ней ни был.
– Я не хотела… Ничего подобного я не хотела сказать… То есть да, да, я подумала что-то такое, конечно, но… Извините, простите!
Подхватив чемодан, Маруся спешно ретировалась. Девица за её спиной обессиленно упала на пол, бормоча:
– Не отражаюсь – следовательно, не существую…
«Как-то нехорошо тут, не по-человечески всё устроено», – думала Маруся, сбегая. «Как я вообще сюда забрела?»
Она не могла вспомнить.
«Кажется, мне надо было куда-то ехать. Вот и багаж… Но который час? А что…» – тут она приостановилась и ахнула от испуга.
«Что, если я уже опоздала?»
– Ничего, – принялась успокаивать она себя вслух. – Ничего, надо только найти, где тут выход. Я же совсем недолго тут пробыла, ничего страшного. Надо попросить того белого господина… Он такой вежливый, он согласится проводить. Он-то наверняка знает, где у них выход…
Она изо всех сил потянула ручку чемодана и поволокла его за собой. Маруся пыталась найти дорогу обратно, но на пути встречались только незнакомые отделы. Вот её окружили керамические цветочные горшки, так напоминавшие об уюте и заботе. Как было бы приятно рассадить в каждый по цветку, по утрам поливать растения тёплой и чистой водой, никуда не торопясь… Потом сесть у окна в сени льняных занавесок. Взять чашку чая и блюдечко варенья, а к нему – ломоть домашнего душистого хлеба, испеченного собственными руками… Лишь такая жизнь и заслуживает называться жизнью!
Тут же горшки сменились рядами чашек и блюдец. Рядом возникла дощатая стоечка с полотняными мешочками: «Иван-чай».
«Здесь всё такое настоящее», – бормотала Маруся. Она не обращала уже внимания ни на москитно зудящие лампы, ни на туманную полутьму, что смывала ряды товаров, стоило отойти от них. Маруся уже никуда не торопилась. Здесь было всё, что ей нужно. Даже хлеб. Настоящий, не заводской – крестьянский. Хлебушек насущный.
– Из печи… Подовый… Бездрожжевой на хмелю и меду… Мука для нашей выпечки перемолота на каменных жерновах… – читала Маруся на обёртках батонов и упивалась этими словами. И это, между прочим, были бумажные обёртки, а не дрянная плёнка.
– Прошу прощения! – донеслось откуда-то издалека. Маруся не обратила внимания. Она уже входила в выставочный зал, неожиданно открывшийся ей среди услужливо отступивших стеллажей.
Этот небольшой зал представлял собой комнату.
Изящная, из цельного массива мебель расположилась полукругом. Вот тёмный высокий буфет: его открытые полки утопали в причудливых сплетениях резных листьев, но ещё больше вкуса было в инкрустированных вставках на дверцах. Обеденный стол покрывала тонкая льняная скатерть. Её нарочитая простота, её умеренная грубость лишь подчёркивала изысканность тканых салфеток с золотистой нитью. Ножки стульев и банкеток – о да, банкеток! – были подобны миниатюрным стройным колоннам. Маруся осторожно подошла и провела пальцем по обивке. Неброский рисунок, на первый взгляд – одноцветные полосы; лишь тот, кто знает толк в качестве, заметит в них мелкий узор и пёструю плотную нить.
«Жаккард», – прошептала она с благоговением, как будто встретила небывалое чудо.
С замиранием сердца она приблизилась к буфету. На полке среди чернёных глиняных мисок красовалось большое блюдо с рисунком. Яркие треугольники скоморошьей расцветки щетинились по кайме солнечными лучами. А посередине… Посередине среди багряных бутонов дремала священная русская птица Сирин. Крылатая дева с мудрым и хитрым прищуром.
– Ба-атюшки, – прошептала Маруся. – это же северодвинская роспись.
Сколько она мечтала о такой посудинке! Именно в поисках таких вещей она лет с пятнадцати перебирала каталоги. Именно ради такой находки она, вместо прогулки в парке или похода в театр, выезжала на ярмарки или забиралась на другой конец города.
Наконец-то ей в руки попала настоящая аутентичная этника. И надо же такому случиться, что именно сейчас у неё нет денег!
Маруся поискала глазами ценник, но не нашла его.
«Наверное, выставочный образец», – подумала она. «Их всё равно продают потом с большой скидкой».
Она вспомнила, что так ни разу не видела здесь ни касс, ни охраны. Вспомнила и того, мохнатого, с карманами. Он говорил, что охраны нет и что можно брать…
Может, магазин просто заброшен? Тогда всю эту красоту в любом случае разнесут. Куда лучше будет, если эта вещь окажется у человека, умеющего оценить её по достоинству.
«Если найду кассу», – думала Маруся, выбираясь из зала, – «попрошу придержать или, так и быть, оформлю кредит. Ну правда! А если нет… Тогда, значит, тут уже всё ничейное.»