Женя Вайс
Поезд на Иерусалим
Пошатываясь, она пошла наверх, к сканеру, к своим недособранным идеям, к развевающимся шторам, впускающим солнечные брызги. Теперь она была уверена, что всё делает правильно.
***
Теперь она знала, что её последний сон будет похож на те длинные детские сновидения, в которых был только покой, осенённый мерцанием луговых цветов в густом неслепящем свете нездешнего дня.
А потом он перестанет быть сном.
Ветвится
Двое сидят в вагоне друг напротив друга. На столике между ними – кажется, поле для настольной игры.
Окно закрыто – но занавески чуть колышутся, как будто не перестаёт течение воздуха.
Один – лет тридцати на вид или чуть больше, одет неброско. На лице – безмятежное удовольствие. Такое бывает у туристов, едущих на курорт. Второй лишён печати возраста. На нём униформа, ни пятнышка. Проводник? Руки в белых перчатках лежат на столе. Он делает жест. На поле вспыхивает точка. Другая, третья, ещё, ещё…
Точки, связанные путями. На некоторых дремлют фишки. Но где же кубики? Не видать. Вот белый снова двинул пальцами – от одной из фишек побежал синий огонёк, зажёг следующую точку и замер. Следом протянулась линия, ветвь. Сразу видно, живая: горит тем же синим.
Свечением линий расцветает на поле дерево, неторопливыми букашками ползут по нему фишки.
– Вот здесь ты хорошо увернулся. Многие срезались в те годы именно на зависти: одни жаждали приобретать, другие, более чувствительные, горько обвиняли первых. – Белый перебирает пальцами воздух, одна из ветвей наливается силой, остальные приглушены. Пассажир с любопытством разглядывает поле.
– Не помню… А! Так я занят был до какой степени, мне вообще было не до того, чтоб на других оглядываться. Сейчас даже вспомнить удивительно. – Он откидывается на спинку сидения, прикрывая глаза на глубоком вдохе.
– Казалось бы, что такое спешка? А тогда она меня поглощала, небо с овчинку казалось. Выходит, это было хорошим путём? Я тогда переживал ещё, что всё наоборот – по ощущениям душу будто в трясину засасывало.
Проводник одобрительно кивает:
– Да, это был неплохой путь! Вспомни, что тебя так загрузило: ты подыскивал себе в работники людей бедных, но талантливых, выписывал им больничные, вёл документы по-честному. Масса отчётов, проверок, но при всём этом ты не забывал подавать нам весточку каждый день.
Он щёлкает пальцами. Фишки вздрагивают, бегут по ветвям – а те всё длиннее, всё больше дорожек мерцает над столом. Тот, который похож на туриста, протягивает руку, осторожно ведёт пальцем вдоль одной из них.
– Как много вариантов… Уму непостижимо! О, вот тут, – палец сворачивает на развилке, – вот тут на нас наехали бандиты. Не знаю, как я тогда удержался на верном пути. Готов был проклинать всё живое! Без шуток, каждую минуту желал бы им мучительной смерти, если бы не последняя крупица веры. Знаешь, ровно и верно ходить по жизни – всё равно, что по канату шагать. Так вот, – пассажир коротко смеётся, – в те дни канат ещё и обледенел.
– Понимаю, – кивает проводник. Руки сложены на столе: ни постукивания пальцев, ни потирания ладоней. Белое безмолвие рук. Так сидят те, кто завершил работу и не скоро возьмётся за новую.
– Ну, так оно и тянулось ни шатко, ни валко. Гнев мне приходит – я от него в дела, в переговоры, в болтовню, в молитву, куда угодно, лишь бы не душиться им. Заявления писал… Денег потеряли тучу, но сами живы остались. – С полминуты пассажир молчит. – Всегда любопытно было, а если б поддался? Если бы всё то же самое делал, но клял злодеев напропалую? Всего-навсего мысли…
– Хочешь посмотреть? Хорошо.
Взмах – фишка откатывается, чтобы поползти по другой ветке. Прочие кругляшки нехотя за ней тянутся на ту сторону дерева, которая в ответ на движение загорается красным, гася прочие ответвления.
– Всего-навсего мысли, – озадачено повторяет пассажир. – Но почему они длятся? Ситуация давно изменилась, а я… Ого! Чего это я? Да как только язык повернулся лапушку мою обидеть. А дальше-то, дальше! Чисто зверь дикий.
Одна за одной разбегаются фишки по мелким, как у берёзы, веточкам, и только единственная тяжело ползёт дальше, забирая по изогнутой линии, что ведёт уже не в крону, а вниз. Та самая, за которой так пристально следит пассажир. Когда она останавливается, проводник отгоняет её обратно к развилке, словно непослушную овцу.
– Хотя здесь твой путь не стал особо короче, но приятным его назвать трудно, как видишь.
– Фу-ты, ну-ты. – Пассажир шумно выдыхает, проводит ладонью по лицу, словно отгоняя тень. – Не думал, что я могу так выглядеть. Знаешь, что страшно? Похоже, в этом варианте я бы так и не понял, насколько сильно изменился.
Он откидывается на спинку сидения. Вдыхает ветерок глубоко, будто содовую потягивает.
– Хорошо… – говорит путник наконец. – Хорошо, что всё закончилось. Главное, что билет не потерял. Скоро будем дома, да?
Проводник кивает, не тая улыбки. Разноцветное свечение деревца всё не гаснет.
– Дома здорово! Всё, что приходилось удерживать в руках, едва не расплёскивая на бегу, там течёт полной рекой, – рассуждает путник. Он достаёт из кармана маленький отрывной билетик, глядит на просвет, отчего тонкая бумага перламутрово лучится. Затем, отвлекшись, вновь принимается изучать древо вариантов.
– Слу-ушай. Но ведь если вот этот путь был верным, а тот, красный, гибельным, то что значат остальные тропинки от развилки? Вот ещё одна, третья, а от неё целый пучок ветвится…
Улыбка проводника становится по-детски озорной.
– Рад, что ты спросил.
Он тут же начинает вести фишку на новый, неизведанный путь. Пассажир подаётся вперёд, навстречу сполохам над столиком.
– Значит, «молитесь за врагов ваших»… Ну да, вспоминал об этом, но сердце не лежало, а как же молиться, когда сердце не лежит? Я думал – если не чувствуется, то не считается.
– Ты ведь не пробовал – потому и не чувствовал.
– Не поверил, что мне ответят, – кивает пассажир.
Прочие фишки то догоняют, то разбегаются в стороны от лазурного огонька, откуда-то берутся всё новые и новые. Проводник раскидывает руки – шире разрастается дерево, подымается над столом до самого потолка вагона, чтобы всем подвижным крупинкам света хватило места на нём.
– Такая малость привела бы к таким обширным последствиям, – в восторге шепчет пассажир. – Тут есть совсем незнакомые мне люди! Эта ветка полна жизни, а возможностей сколько!
– Потому что именно в ней ты призывал Духа Жизни, – кивает его собеседник. – А вот и банда, которая вас донимала!
В отдалении, ближе к концу, на собственных тонких веточках приютилось несколько неярких точек.
– Выходит, спустя столько лет та маленькая молитва их достигла. Подумать только! Для скольких людей всё сложилось бы иначе… И для меня? – Он вновь повторяет, указывая на одно из переломных мест во сплетении ветвей, уже сказанные слова:
– Не думал, что я могу так выглядеть.
Но на сей раз голос пассажира не печален – восхищён.
– А этот маршрут? А вон тот? – расспрашивает он у своего проводника, и тот охотно ему отвечает.
Двое теснее склоняются над полем светящихся разветвлений дорог. Им некуда спешить. В назначенный час вагон тронется с места, и поезд по маршруту «Скрытое – Явное» отправится в путь.