Ведьма грозно зарычала, оперлась руками на стол, снося несколько чашек, поднялась и открыла рот, чтоб проклясть мерзавца. Но вместо слов вырвался из ее рта рой мух, закружил над мертвыми и через секунду унес вместе с собой всех, кто миру живых не принадлежал.
Людьмак по-прежнему сидел за девственно накрытым столом рядом с протрезвевшей, напуганной самодивой. В руках он держал заветную нагайку.
***
Первое, что сделала Милава – со слезами на глазах бросилась на шею волколаку. Неожиданный поворот. Самодивы, впрочем, как и вся нечисть, редко кому бывают благодарны, а тут даже слезу пустила:
– Ты мне отныне как брат родной. Ради меня пошел на сделку с ведьмой. Теперь-то мы точно от муженька треклятого избавимся. Мы с сестрами редко кому такое говорим, но ты можешь рассчитывать на нашу преданность до гроба. Если не я, то каждая из них, когда потребуется, безоговорочно поможет.
– Полно тебе, успокойся, – странно, но людьмак почувствовал некое единение и сам немного подобрел, но ненадолго. Все же хотелось прояснить ситуацию, прежде чем сойтись в смертельной битве с хлопотуном. – Пока не явился твой муженек, расскажи, как он таким стал, и чем ты его прогневила. Еще при жизни сбежала с человеком? – строго приказал он новоиспеченной сестре.
– Глупая я была по молодости, но чертовски красивая, сватались все, кто видел, – чего-чего, а кокетство не покидало лесных нимф в любом эмоциональном состоянии. Только что рыдала и снова красуется, на комплимент напрашивается. Знает ведь, что в любом возрасте внешность ее неизменна. – И только колдун к сердцу моему подход нашел, говорил красиво, подарками осыпал, на руках носил. А едва я за него замуж выскочила, резко изменился: в первую же брачную ночь украл платье мое лесное и лишил силы волшебной. А ты и сам знаешь, для самодив хуже наказания нет, чем стать бабой обыкновенной. Ох уж эти отвратительные, бесполезные ноги… – Милава брезгливо дернулась от одного воспоминания о человеческом облике. – Какой от них прок? Но речь не о том. Жестоким и ревнивым стал новоиспеченный муж, на цепь посадил, чтоб платье себе не вернула и не сбежала, без конца измывался, насиловал и бил. Все ему мерещилось, что я на других заглядываюсь, – с обидой пожаловалась девица, будто Яр не в курсе, что лесные проказницы самые настоящие плехи24. – Любовь у него такая была.
На днях, когда этот облуд25 брыдлый26 ушел по своим черным делам в город Сорняков, мимо дома случайно проходили три брата, с охоты возвращались, паскудники, с двумя оленьими тушами. Темнело, вот они и зашли в хату на огонек, чтоб соседа нашего ближайшего, болотника, не гневить. А там я, дева прекрасная, прикованная к кровати, лежу и плачу, – голая, побитая, в ссадинах и синяках. Люди решили, я одна из них и бросились спасать. Я их остановила, сказала, что злой колдун со мной так поступил и, если они его не убьют, будет он и с другими несчастными также расправляться. Послушались охотники, устроили засаду, на радость мне убили гада и тут же решили устроить танцы на его костях.
А у меня цель одна – платье найти и силу обратно получить. Пришлось с младшим из братьев пылкую забаву устроить, пока двое старших, пьяными, на нашей с колдуном кровати дрыхли. Молодой один все никак не хмелел. И вот в процессе жаркой сцены врывается в дом болотник с криком, что дух муженька моего к нему приходил в облике мертвого оленя. Приказал он ему убить обидчиков, что его самого убили, а над любимой женщиной непотребства творят.
Старшие братья вскочили. Драка завязалась страшная. Пока люди с болотником расправлялись, я платье свое отыскала. К тому моменту в живых только тот самый, младший брат, остался. Смотрит, я с копытами. Догадался обо всем, но трогать не стал. Уверял, что всем сердцем полюбил и готов в жены взять. Я-то после слов соседа уже догадалась, чем дело пахнет, что надо искать, где спрятаться. А нет места лучше, чем среди людей. Вот и сбежала с человеком в деревню его Он меня до сего дня и скрывал.
– Вот значит, как, – теперь у волколака сложилась полная картинка. – Темная привязанность у колдуна к тебе была, не смог и после смерти отпустить. Вот и пошел по пути хлопотуна. Нашел первый попавшийся труп и на себя примерил. Сначала оленя, а затем болотника, чтоб меня провести. И хрен его распознаешь без адамовой головы27.
– И что нам теперь делать, людьмак? Как шкуры свои спасти?
– Остается только ждать, Милава. Он уже рядом.
***
На улице послышалась возня, затем скрежет перекусываемого металла. Явился преследователь и в два счета перегрыз замок острыми зубами. Больше самодиву и волколака от хлопотуна ничего не отделяло. Дверь отворилась, и в комнату не вошел, а вплыл полуболоник-полуколдун. Не мог второй полностью личину первого сбросить, вот и представлял собой страшную мешанину из косматого здорового хозяина болот, в груди которого торчал длинный кривой нос злого чародея и подглядывал его левый черный глаз.
– Вороти мне девку мою, людьмак, – заверещал то ли он сам, то ли болотник. Они разговаривали, как будто в унисон. – Ты с ней плотским утехам не предавался, нечего нам делить. Отпущу тебя. Жрать волка вонючего желания нет.
– Много ты возомнил о себе, колдун, – усмехнулся Яр, грозно сверкнув глазами. Он вытащил из-за спины плеть и для устрашения громко щелкнул ей по полу.
Противник в ответ рассмеялся.
– Не думаешь же ты, что с одного удара надвое меня расколешь? Силенок-то хватит, молокосос? Не забывай, два раза щелкнешь, и я вновь оживу.
– А ты попробуй, подойди к нам, и узнаешь.
– Потом не говори, что я тебе не давал шанса уйти.
Хлопотун издал воинственный клич, оскалил зубы-ножи и бросился на волколака. Яр сперва оттолкнул самодиву, остолбеневшую от страха, затем отпрыгнул сам. Колдун загоготал и снова ринулся на противника. Он атаковал слишком быстро, угнаться за ним людьмак не мог. Сработал инстинкт самосохранения и Яр, уклоняясь, запустил в хлопотуна плеть. Она прошла по левому плечу болотника, рассекла его, но не убила, а только обнажила плоть, из которой теперь торчала окровавленная рука чародея. Второй удар плетью, напротив, раны колдуна залечил, и тот накинулся на волколака с новой силой.
Страшный танец продолжался до тех пор, пока у людьмака почти не иссякли силы. Он стоял посреди ведьминой избы, с рваными ранами, обтекая кровью и почти теряя контроль над ситуацией. Яру удалось еще несколько раз попасть нагайкой по чудищу и оба раза не смертельно, лишь возвращая тому силы. Волколак чувствовал себя истощенным и уставшим. Он опустился на колени и выпустил из рук плеть…
Тут произошло то, чего людьмак совсем не ожидал. На рукоятку нагайки легла нежная, бледная рука. Самодива настолько сильно ненавидела мужа, что готова была умереть, лишь бы не возвращаться к прошлой жизни. Девица схватила плеть и со всей дури влепила по груди болотника, туда, где торчала часть лица покойного суженого. Удар пришелся по глазу, временно ослепляя тварь. Милава, учуяв возможность сбежать, поспешила к выходу, но колдун так дико верещал от злобы и размахивал всеми частями несуразного тела, что то и дело преграждал ей путь. В какой-то момент он навалился на нее всем весом болотника. Защищаясь, самодива хлестала его плетью уже без разбора: то, раня, то, возвращая силы. Колдун так обезумел, что стал бить жену в ответ.
Отчаянье, сподвигнувшее Милаву оказать сопротивление деспоту, дало Яру время на восстановление. Если бы не быстрая волчья регенерация, он бы давно испустил дух. Людьмак встрепенулся, ожил, поднялся на ноги и поспешил на помощь самодиве.
Девица боролась до последнего. Колдун сдавил ее тонкую шею огромными руками болотника, а она все не выпускала из руки плеть. Заметив приближавшегося волколака, с мольбой в глазах, Милава протянула оружие другу и на последнем издыхании прохрипела:
– Убей…
Яр услышал хруст ломающихся позвонков. Пока хлопотун, отпустив из лап возлюбленную, пытался осознать то, что сотворил, людьмак забрал из безжизненной, раскрытой ладони самодивы нагайку. Плевать, что он прикончит мерзавца со спины. Такие как он, иной смерти не заслуживают. На этот раз хватило одного удара, чтобы туша болотника распалась на две неровные части. Начавший гнить труп зашипел, повалил едкий зеленый дым. Уши волколака заложило от страшного, постепенно удаляющегося, крика колдуна. Проклятая нечисть отправилась туда, где ей и место.