Жюль Верн
Дети капитана Гранта
Глава двадцать шестая
Атлантический океан
Уже целых два часа неслось омбу по огромному озеру, а берега все не было видно. Огонь, пожиравший дерево, мало-помалу угас. Главная опасность этого жуткого плавания миновала. Майор сказал даже, что не удивится, если им удастся спастись.
Течение продолжало нести омбу в том же направлении: с юго-запада на северо-восток. Темнота вновь стала непроницаемой; лишь изредка ее прорезывали запоздалые молнии. Паганель тщетно старался разглядеть что-либо на горизонте. Гроза затихала, тучи рассеивались. Крупные капли дождя сменились мелкой водяной пылью, мчавшейся по ветру. Омбу неслось по бурному потоку с такой поразительной быстротой, словно под его корой был скрыт какой-то мощный двигатель. Казалось, оно будет нестись так еще не один день. Около трех часов утра майор, однако, заметил, что корни омбу порой задевают за дно. Том Остин с помощью отломанной ветки нащупал дно и установил, что оно поднимается. Действительно, минут через двадцать омбу натолкнулось на что-то и сразу остановилось.
– Земля! Земля! – громко воскликнул Паганель.
Концы обгоревших ветвей наткнулись на какой-то выступ. Никогда, кажется, ни одна мель не приносила столько радости мореплавателям, как эта: ведь она была для них гаванью.
Роберт и Вильсон, первыми выскочившие на твердую землю, уже кричали восторженно «ура», как вдруг послышался знакомый свист, раздался лошадиный топот, и из мрака показалась высокая фигура индейца.
– Талькав! – воскликнул Роберт.
– Талькав! – подхватили в один голос все остальные.
– Amigos![73] – отозвался патагонец.
Он ждал путешественников на том месте, куда их должно было вынести течение, так же как оно вынесло туда и его самого. Патагонец поднял Роберта и прижал его к груди. Экспансивный географ бросился к нему на шею. Гленарван, майор и моряки, радуясь, что снова видят своего верного проводника, крепко и сердечно пожали ему руку. Затем патагонец отвел их в сарай одной покинутой фермы, находившейся поблизости. Там пылал большой костер, у которого они и обогрелись. На огне жарились сочные куски дичи. Новоприбывшие съели их до последней крошки. И когда они несколько пришли в себя, никому просто не верилось, что им удалось спастись от стольких опасностей: и от воды, и от огня, и от грозных аргентинских кайманов.
Талькав в нескольких словах рассказал Паганелю, как он спасся, добавив, что обязан этим всецело своему неустрашимому коню. Потом Паганель попытался разъяснить патагонцу новое предложенное им толкование документа и поделился с ним теми надеждами, которые это толкование сулило. Понял ли индеец остроумные гипотезы ученого? Сомнительно. Но он видел, что друзья его довольны и питают какие-то надежды, а большего ему и не требовалось.
После такого дня «отдыха» на омбу отважным путешественникам не терпелось снова двинуться в путь. К восьми часам утра они уже были готовы выступить. Они находились намного южнее всех ферм и саладеро, так что негде было раздобыть какие-либо средства передвижения. Приходилось идти пешком. Впрочем, предстояло пройти всего лишь миль сорок. Да и Таука могла время от времени подвезти одного, а то и двух утомленных пешеходов. За сутки с небольшим можно было добраться до берегов Атлантического океана.
Оставив позади огромную лощину, еще всю затопленную водой, путешественники двинулись по более возвышенной местности. Вокруг расстилался тот же однообразный аргентинский пейзаж; иногда, но так же редко, как около Тандиля и Тапальке, встречались насажденные европейцами рощицы. Туземные же деревья растут только по окраинам степей и на подступах к мысу Корьентес.
Так прошел день. Близость океана стала чувствоваться уже на следующий день, когда до него оставалось еще миль пятнадцать. Виразон – ветер, который дует всегда только в конце дня и в конце ночи, – пригибал к земле высокие травы. На тощей земле росли редкие перелески низких мимоз и кусты акации. Порой на пути встречались соленые озерца, блестевшие словно куски стекла. Они затрудняли путь, так как их приходилось обходить. А путники спешили, стремясь в тот же день добраться до озера Лагуна-Саладо у Атлантического океана. Надо признаться, что они изрядно устали, когда в восемь часов утра увидели песчаные дюны вышиной саженей в двадцать, высившиеся у пенистой границы океана. Вскоре послышался и протяжный рокот прилива.
– Океан! – крикнул Паганель.
– Да, океан! – подхватил Талькав.
И путешественники, казалось уже еле передвигавшие ноги, с замечательным проворством взобрались на дюны. Но уже стемнело. Нельзя было ничего разглядеть в безбрежном сумраке. «Дункана» не было видно.
– А все же он здесь! – воскликнул Гленарван. – Он ожидает нас, лавируя у этих берегов!
– Завтра мы его увидим, – отозвался Мак-Наббс.
Остин стал окликать невидимую яхту, но никакого ответа не последовало. Дул свежий ветер, и море было довольно бурным. Облака шли на запад, и брызги пенящихся валов долетали до верхушек дюн. Если бы «Дункан» даже и был на условленном месте встречи, то вахтенный все равно не смог бы ни услышать крик, ни ответить на него.
На этом берегу кораблям негде было укрыться: ни залива, ни бухты, ни гавани. По всему берегу далеко в море уходили длинные песчаные отмели. А такие отмели для судна опаснее, чем выступающие из воды рифы. Они усиливают волнение, и бури здесь особенно свирепы. Судно, попавшее в бурную погоду на эти песчаные банки, обречено на верную гибель.
Естественно, что «Дункан» при этих условиях держался вдали. Джон Манглс, всегда очень осторожный, несомненно, не решился бы приблизиться к берегу. Таково было убеждение Тома Остина: он уверял, что «Дункан» находится на расстоянии не меньше пяти миль от берега.
Майор советовал своему нетерпеливому кузену покориться необходимости. Раз никак нельзя рассеять мрак, зачем же понапрасну утомлять свои глаза, тщетно всматриваясь в темный горизонт!
Высказав это, Мак-Наббс занялся устройством ночлега под прикрытием дюн. Здесь за последним ужином этого путешествия были съедены остатки провизии. Затем все, по примеру майора, вырыли себе в песке ямы, улеглись в них, укрылись до подбородка огромным одеялом песков и заснули тяжелым сном. Один Гленарван бодрствовал.
Дул сильный ветер, и океан все еще не успокаивался после бури. Волны с громовым шумом разбивались у отмелей. Гленарвана мучила тревога: здесь ли «Дункан»? Ведь нельзя было и думать, что корабль еще не дошел до установленного места встречи. 14 октября Гленарван покинул бухту Талькауано и 12 ноября достиг берегов Атлантического океана. Если в эти тридцать дней отряд пересек Чили, перевалил через Анды, перебрался через пампасы и Аргентинскую равнину, то, конечно, за это время «Дункан» успел обогнуть мыс Горн и достичь условленного места на противоположном берегу Американского материка. Такую быстроходную яхту ничто не могло задержать. Правда, недавно была буря, разыгрался сильный шторм, но «Дункан» был хорошим судном, а его капитан – хорошим моряком. И раз «Дункан» должен был прийти сюда, значит, он и пришел.
Эти размышления не могли, однако, успокоить Гленарвана. Когда сердце борется с рассудком, рассудок редко бывает победителем. А сердце Гленарвана тянулось к тем, кого он любил: к Элен, Мери Грант, матросам «Дункана». Гленарван бродил по пустынному берегу, на который набегали светившиеся фосфорическим блеском волны. Он всматривался, прислушивался. Порой ему казалось, что в море светится какой-то тусклый огонек.
«Я не ошибаюсь, – думал он, – я видел свет судового фонаря – фонаря «Дункана». Ах, почему глаза мои не в силах проникнуть сквозь этот мрак!»
И вдруг ему в голову пришла идея: Паганель уверял, что он никталоп. Паганель видит ночью! И Гленарван пошел будить Паганеля.
Ученый крепко спал в своей яме, как вдруг сильная рука извлекла его из этого песчаного ложа.
– Кто это? – крикнул Паганель.
– Это я, Паганель.
– Кто вы?
– Гленарван. Идемте, мне нужны ваши глаза.
– Мои глаза? – переспросил Паганель, протирая их.
– Да, ваши глаза – чтобы разглядеть в этой тьме наш «Дункан». Идемте же!
«Черт побери никталопию!» – сказал про себя географ, впрочем очень довольный тем, что может быть полезен Гленарвану.
Паганель вылез из своей ямы, потянулся и, разминая затекшие члены, побрел вслед за Гленарваном на берег. Гленарван попросил его вглядеться в темный морской горизонт. В течение нескольких минут ученый добросовестно занимался созерцанием.
– Ну? Вы ничего не видите? – спросил наконец Гленарван.
– Ничего! Да тут и кошка ничего бы в двух шагах не увидела.
– Ищите красный или зеленый свет, то есть фонари правого или левого борта.
– Не вижу ни зеленого, ни красного. Все черно! – ответил Паганель.
Глаза географа невольно смыкались. С полчаса он машинально ходил за своим нетерпеливым другом; время от времени его голова падала на грудь, и он резким движением снова поднимал ее. Он шел, как пьяный, не отвечая на вопросы и сам ничего не говоря. Гленарван посмотрел на Паганеля – Паганель спал на ходу. Тогда он взял ученого под руку, отвел его, не будя, к яме и укутал песком.
На рассвете всех поднял на ноги крик Гленарвана:
– «Дункан»! «Дункан»!
– Ура, ура! – отозвались его спутники, бросаясь к берегу.
В самом деле, милях в пяти в открытом море виднелась яхта. Убрав нижние паруса, она шла под малыми парами. Дым из ее трубы терялся в утреннем тумане. Море было бурное, и судно такого тоннажа, как яхта, не могло без риска подойти к банкам.
Гленарван, вооружившись подзорной трубой Паганеля, следил за маневрами «Дункана». Джон Манглс, видимо, еще не заметил своих пассажиров. Яхта продолжала идти левым галсом под зарифленным марселем.
Но тут Талькав, зарядив свой карабин, выстрелил из него по направлению яхты. Все стали прислушиваться, а главное – вглядываться. Трижды, будя эхо в дюнах, прогремел карабин индейца.
Наконец над бортом яхты появился белый дымок.
– Они увидели нас! – воскликнул Гленарван. – Это пушка «Дункана»!
Еще несколько секунд – и глухой выстрел донесся до берега. «Дункан» сделал поворот и, ускорив ход, направился к берегу.
Вскоре в подзорную трубу стало видно, как от борта яхты отвалила шлюпка.
– Леди Элен не сможет сесть в шлюпку, – сказал Том Остин, – море слишком бурное.
– Джон Манглс тоже, – отозвался Мак-Наббс, – ему нельзя оставить судно.
– Сестра, сестра! – повторял Роберт, протягивая руки к яхте, которая сильно качалась на волнах.
– Ах, как мне не терпится попасть на «Дункан»! – воскликнул Гленарван.
– Терпение, Эдуард, – сказал майор. – Через два часа вы будете там.
Два часа! Но, конечно, шестивесельная шлюпка не могла проплыть оба конца в более короткий срок. Гленарван подошел к патагонцу, который, скрестив на груди руки, стоял рядом со своей Таукой и спокойно смотрел на волнующийся океан. Гленарван взял его за руку и, указывая на «Дункан», сказал:
– Едем с нами!
Индеец покачал тихонько головой.
– Едем, друг! – повторил Гленарван.
– Нет, – мягко ответил Талькав. – Здесь Таука, там пампасы, – прибавил он, со страстной любовью протянув руки к беспредельным степным просторам.
Гленарван понял, что индеец никогда не согласится покинуть прерию, где покоится прах его предков. Он знал, какую благоговейную привязанность питают эти сыны пустыни к своему родному краю. И он больше не настаивал – только крепко пожал Талькаву руку. Не настаивал он и тогда, когда тот с улыбкой отказался принять плату за свой труд, сказав:
– По дружбе.
Взволнованный Гленарван ничего не смог ответить. Ему очень хотелось оставить честному индейцу хоть что-нибудь на память о друзьях-европейцах. Но у него ничего не было: и оружие и лошади – все погибло во время наводнения. Спутники его были не богаче. И вот, когда Гленарван ломал себе голову над тем, как отблагодарить бескорыстного проводника, его вдруг осенила счастливая мысль. Он вынул из своего бумажника драгоценный медальон с прекрасным портретом кисти Лоуренса и подал его индейцу.
– Моя жена, – пояснил он.
Талькав с нежностью посмотрел на портрет.
– Добрая и красивая! – сказал он просто.
Роберт, Паганель, майор, Том Остин, оба матроса один за другим трогательно простились с Талькавом. Эти славные люди были искренне огорчены разлукой с отважным, преданным другом. Индеец их всех прижал поочередно к своей широкой груди. Паганель подарил ему карту Южной Америки и обоих океанов, на которую патагонец не раз посматривал с интересом. Географ отдал то, что у него было самого драгоценного. Роберту же было нечего дать, кроме ласк, и он с жаром излил их на своего спасителя, не позабыв уделить часть их и Тауке.
Но к берегу уже подходила шлюпка с «Дункана». Проскользнув между двумя отмелями, она врезалась в песок.
– Как моя жена? – спросил Гленарван.
– Как сестра? – крикнул Роберт.
– Леди Элен и мисс Грант ожидают вас на яхте, – ответил старший матрос. – Но надо спешить, милорд, – прибавил он, – нельзя терять ни минуты: уже начался отлив.
Все в последний раз обняли индейца. Талькав проводил своих друзей до шлюпки, уже спущенной на воду.
В тот миг, когда Роберт садился в шлюпку, индеец обнял мальчика, с нежностью поглядел на него и сказал:
– Знай: теперь ты мужчина!
– Прощай, друг, прощай! – повторил Гленарван.
– Увидимся ли мы когда-нибудь! – воскликнул Паганель.
– Quién sabe![74] – ответил Талькав, поднимая руку к небу.
Это были последние слова индейца. Их заглушил свист ветра.
Шлюпка, уносимая отливом, уходила все дальше в открытое море. Долго еще над пенившимися волнами вырисовывалась неподвижная фигура Талькава, но мало-помалу она стала уменьшаться и наконец совсем исчезла из глаз друзей, с которыми его нечаянно свела судьба.
Час спустя Роберт первый взбежал по трапу на «Дункан» и бросился на шею Мери Грант под гремевшие кругом радостные крики «ура».
Так закончился этот переход через Южную Америку, совершенный строго по прямой линии. Ни горы, ни реки не могли заставить путешественников отклониться от намеченного пути, и если этим благородным, отважным людям не пришлось бороться с людской злобой, то стихии, не раз обрушиваясь на них, подвергали их суровым испытаниям.
Часть вторая
Глава первая
Возвращение на «Дункан»
В первые минуты все только радовались встрече. Гленарвану не хотелось омрачать эту радость известием о неудаче поисков.
– Будем верить в успех, друзья мои! – воскликнул он. – Будем верить! Капитана Гранта нет с нами, но мы совершенно уверены, что разыщем его!
В словах Гленарвана звучала такая убежденность, что в сердцах пассажирок «Дункана» снова затеплилась надежда.
Действительно, пока шлюпка приближалась к яхте, леди Элен и Мери Грант пережили немало волнений. Стоя на юте, они пытались пересчитать сидевших в шлюпке. Девушка то приходила в отчаяние, то, наоборот, воображала, что видит отца. Сердце ее трепетало, она была не в силах вымолвить ни одного слова и едва держалась на ногах. Леди Элен поддерживала ее. Джон Манглс молча стоял подле Мери и пристально вглядывался в шлюпку. Его глаза моряка, привыкшие различать отдаленные предметы, не видели капитана Гранта.
– Он там! Он с ними! Отец! – шептала девушка.
Однако по мере приближения шлюпки иллюзия рассеивалась. Когда же она была уже в одном кабельтове от яхты, то не только леди Элен и Джон Манглс, но и Мери потеряла всякую надежду. Ободряющие слова Гленарвана прозвучали вовремя.
После первых поцелуев и объятий Гленарван рассказал леди Элен, Мери Грант и Джону Манглсу обо всем, что случилось с ними во время экспедиции, и, главное, о новом толковании документа, которое предложил проницательный Жак Паганель. Гленарван с большой похвалой отозвался о Роберте и заверил Мери Грант, что она с полным правом может гордиться братом. Он так описал мужество и самоотверженность мальчика в часы опасности и так расхвалил Роберта, что, не спрячься тот в объятиях сестры, он не знал бы, куда деваться от смущения.
– Не надо краснеть, Роберт, – сказал Джон Манглс, – ты вел себя как достойный сын капитана Гранта.
Говоря это, он притянул к себе брата Мери и расцеловал его в щеки, еще влажные от слез девушки.
Излишне упоминать о том, как сердечно были встречены майор и Паганель и с каким чувством благодарности вспоминали великодушного Талькава. Леди Элен очень сожалела, что не могла пожать руку честному индейцу. Мак-Наббс после первых же приветствий ушел к себе в каюту и принялся бриться как ни в чем не бывало. Паганель же порхал от одного к другому, собирая, подобно пчеле, мед похвал и улыбок. На радостях географ выразил желание перецеловать весь экипаж «Дункана», и, утверждая, что леди Элен и Мери Грант тоже члены экипажа, он начал с них и закончил мистером Олбинетом.
Стюард решил, что единственный способ, которым он может отблагодарить ученого за любезность, – это объявить, что завтрак готов.
– Завтрак? – воскликнул географ.
– Да, господин Паганель.
– Настоящий завтрак, на настоящем столе, с приборами и салфетками?
– Конечно, господин Паганель!
– И нам не подадут ни сушеного мяса, ни крутых яиц, ни филе страуса?
– О, сударь! – укоризненно промолвил уязвленный стюард.
– Я не хотел вас задеть, друг мой, – заметил, улыбаясь, ученый, – но такова была наша обычная пища в течение целого месяца, и обедали мы не сидя за столом, а лежа на земле или восседая верхом на дереве. Поэтому-то завтрак, о котором вы нам возвестили, и мог показаться мне сновидением, вымыслом, химерой.
– Идемте же, господин Паганель, и убедимся в его реальности, – сказала леди Элен, не в силах удержаться от смеха.
– Позвольте предложить вам руку, – галантно обратился к ней географ.
– Не будет ли каких-либо распоряжений относительно «Дункана», милорд? – спросил Джон Манглс.
– После завтрака, дорогой Джон, – ответил Гленарван, – мы обсудим сообща план нашей новой экспедиции.
Пассажиры яхты и молодой капитан спустились в кают-компанию. Механику дан был приказ держать яхту под парами, чтобы пуститься в путь по первому сигналу. К завтраку все явились переодетыми, а майор даже свежевыбритым.
Завтраку мистера Олбинета была воздана заслуженная честь. Его нашли чудесным и даже превосходящим великолепные пиршества в пампасах. Паганель по два раза накладывал себе каждого блюда, уверяя, что он это делает «по рассеянности».
Это злополучное слово навело леди Элен на мысль спросить, часто ли случалось милейшему французу впадать в его обычный грех. Майор и Гленарван, улыбаясь, переглянулись, а Паганель громко, от души расхохотался и тут же дал честное слово, что не допустит больше ни одной оплошности за все путешествие. Затем он в шутливом тоне рассказал о своей неудаче с испанским языком и о глубоком изучении поэмы Камоэнса.
– Впрочем, – прибавил он, – нет худа без добра, и я не сожалею о своей ошибке.
– Почему, мой достойный друг? – спросил майор.
– Да потому, что теперь я знаю не только испанский язык, но и португальский. Я говорю на двух новых языках, вместо одного.
– Право, я не подумал об этом, – ответил Мак-Наббс. – Поздравляю вас, Паганель, от всего сердца поздравляю!
Все зааплодировали ученому, который между тем, не теряя даром времени, умудрялся одновременно разговаривать и есть. Но он не заметил кое-чего, не ускользнувшего, однако, от Гленарвана, а именно: того особенного внимания, какое оказывал Джон Манглс своей соседке по столу, Мери Грант. Леди Элен, слегка кивнув, дала понять мужу, что все «так и есть». Гленарван с сердечной симпатией посмотрел на молодых людей, а затем обратился к Джону Манглсу, но совсем по иному поводу.
– А как прошло ваше плавание, Джон? – спросил он.
– В наилучших условиях, – ответил капитан. – Только я должен довести до вашего сведения, милорд, что мы не проходили Магеллановым проливом.
– Ну вот! – воскликнул Паганель. – Вы, значит, обогнули мыс Горн, а меня с вами не было!
– Повесьтесь! – сказал майор.
– Эгоист! – отозвался географ. – Вы даете мне такой совет лишь для того, чтобы получить мою веревку[75].
– Полноте, дорогой Паганель! – вмешался в их разговор Гленарван. – Если не обладать даром вездесущности, нельзя же быть сразу всюду. И раз вы странствовали по пампасам, вы никак не могли в то же время огибать мыс Горн.
– Но это не мешает мне сожалеть об этом, – сказал ученый.
Возразить на это было нечего. Джон Манглс стал рассказывать о переходе. По его словам, огибая американский берег, он обследовал все западные архипелаги, но нигде не обнаружил следов «Британии». У мыса Пилар, при входе в Магелланов пролив, пришлось из-за противного ветра изменить маршрут и пойти на юг. Яхта прошла мимо острова Десоласьон, достигла 67° западной долготы, обогнула мыс Горн, прошла вдоль Огненной Земли, затем через пролив Ле Мер и взяла курс вдоль берегов Патагонии. Здесь, на широте мыса Корриентес, ей пришлось выдержать сильнейшую бурю, ту самую, которая с такой яростью обрушилась во время грозы на путешественников. Выдержала яхта этот шторм хорошо и уже три дня крейсировала в открытом море, когда выстрелы карабина дали знать о прибытии ожидаемых с таким нетерпением путешественников. Капитан «Дункана» прибавил, что было бы несправедливо не упомянуть о редкой отваге, проявленной леди Гленарван и мисс Грант. Буря их не испугала, и если они и беспокоились, то лишь о своих друзьях, странствовавших в это время по равнинам Аргентинской республики.
Этими словами Джон Манглс и закончил свой рассказ. Лорд Гленарван поздравил его с удачным переходом, а затем обратился к Мери Грант.
– Дорогая мисс, – сказал он, – я вижу, что капитан Джон воздает должное вашим достоинствам, и я очень рад, что вы так хорошо чувствовали себя на борту его судна.
– Как же могло быть иначе? – ответила Мери, глядя на леди Элен, а может быть, и на молодого капитана.
– О, моя сестра очень любит вас, мистер Джон! – воскликнул Роберт. – И я вас люблю!
– Я тебя тоже, дорогой мальчик, – ответил Джон Манглс.
Молодой капитан был несколько смущен словами Роберта, а Мери Грант слегка покраснела.
Джон Манглс поспешил переменить тему разговора:
– Раз я кончил свой рассказ о переходе «Дункана», то, быть может, вы, милорд, опишете нам подробности путешествия по Америке и подвиги нашего юного героя?
Конечно, ничто не могло бы доставить большего удовольствия леди Элен и мисс Грант. Лорд Гленарван не замедлил удовлетворить их любопытство. Рассказывая, он как бы заново пережил одно за другим все происшествия экспедиции от океана до океана. Переход через Анды, землетрясение, исчезновение Роберта, похищение его кондором, выстрел Талькава, нападение красных волков, самопожертвование мальчика, знакомство с сержантом Мануэлем, наводнение, убежище на омбу, молния, пожар, кайманы, смерч и, наконец, ночь на берегу Атлантического океана – все эти эпизоды, то страшные, то веселые, попеременно вызывали ужас или смех слушателей. Не раз, когда говорилось о Роберте, его сестра и леди Элен, восхищаясь мальчиком, осыпали его ласками. Еще никогда не доставалось ему столько похвал и поцелуев сразу.
Закончив, Эдуард Гленарван прибавил:
– А теперь, друзья мои, давайте подумаем о настоящем дне. Прошлое позади, но будущее в наших руках. Займемся же снова судьбой капитана Гарри Гранта.
Завтрак был окончен. Все перешли в салон леди Гленарван и разместились вокруг стола, заваленного картами и планами.
– Дорогая Элен, – не теряя времени, начал Гленарван, – взойдя на борт «Дункана», я сказал вам, что хотя с нами и нет потерпевших крушение на «Британии», но надежды найти их у нас больше, чем когда-либо раньше. После перехода через Южную Америку мы уверились, причем совершенно точно, в том, что катастрофа эта не произошла ни на тихоокеанском, ни на атлантическом побережье. Отсюда естественно следует, что мы ошиблись и что в документе имелась в виду не Патагония. К счастью, нашего друга Паганеля внезапно осенило вдохновение, и он понял, в чем была ошибка. Он доказал, что мы шли по ложному пути, и истолковал документ так, что у нас нет больше ни малейших сомнений в его подлинном смысле. Я говорю о документе, который написан на французском языке, и прошу Паганеля теперь же разъяснить вам его, чтобы ни у кого не осталось ни тени недоверия.
Ученый исполнил просьбу Гленарвана. Он убедительно изложил, что, по его мнению, означают обрывки слов: gonie и indi. Он ясно вывел из слова austral слово «Австралия». Он доказал, что если судно капитана Гранта, покинув берега Перу, на пути в Европу потерпело аварию, его могло занести южными течениями Тихого океана к берегам Австралии. Гипотезы ученого были так остроумны, а выводы так логичны, что заслужили полное одобрение даже Джона Манглса, а он был очень строгий судья в таких вопросах, и его нельзя было увлечь фантастическими планами. Когда Паганель кончил, Гленарван объявил, что «Дункан» тотчас же направится в Австралию.
Однако майор попросил, прежде чем будет отдан приказ взять курс на восток, разрешить ему высказать одно простое соображение.
– Говорите, Мак-Наббс, – сказал Гленарван.
– Цель моя, – начал майор, – не в том, чтобы поколебать доводы моего друга Паганеля, еще менее собираюсь я опровергать их. Доводы эти я нахожу серьезными, проницательными, достойными всяческого внимания, и мы, несомненно, должны на них опираться в наших будущих поисках. Но я хотел бы, чтобы они были подвергнуты еще одной, последней проверке: тогда они станут бесспорны и неопровержимы.
Никто не понимал, куда клонит осторожный Мак-Наббс, и все слушали его с некоторым беспокойством.
– Продолжайте, майор, – сказал Паганель, – я готов ответить на все ваши вопросы.
– И вам будет чрезвычайно легко это сделать, – промолвил майор. – Когда пять месяцев назад мы изучали в Фёрт-оф-Клайд эти три документа, нам казалось, что другого толкования, чем то, какое было предложено, быть не может. Крушение «Британии» могло произойти только у берегов Патагонии. У нас не было даже тени сомнения на этот счет.
– Совершенно верно, – заметил Гленарван.
– Позднее, – продолжал майор, – когда, на наше счастье, Паганель по своей рассеянности попал на «Дункан», ему показали эти документы, и он безусловно одобрил наше намерение производить поиски у берегов Америки.
– Правильно, – подтвердил географ.
– И, однако, мы ошиблись, – сказал майор.
– Мы ошиблись, – повторил Паганель. – Каждый человек может ошибиться, но только безумец упорствует в своей ошибке.
– Не горячитесь, Паганель! Я вовсе не хочу сказать, что мы должны продолжать поиски в Америке.
– Тогда чего же вы хотите? – спросил Гленарван.
– Хочу только, чтобы вы признали, что Австралия кажется теперь единственно возможным местом крушения «Британии» с той же очевидностью, с которой еще недавно таким местом казалась Америка.
– Охотно признаем, – ответил Паганель.
– Констатируя это, – продолжал майор, – я убеждаю вас не давать воли своей фантазии и не доверять всем этим противоречивым «очевидностям». Как знать! Быть может, после Австралии какая-нибудь другая страна внушит вам такую же уверенность, и если эти поиски снова окажутся неудачными, то не станет ли «очевидным», что их надо возобновить еще в другом месте?
Гленарван и Паганель переглянулись: соображения майора были поразительно верны.
– Итак, – продолжал Мак-Наббс, – раньше чем мы направимся в Австралию, я хотел бы в последний раз все проверить. Вот они, эти бумаги, вот карты. Давайте просмотрим одно за другим все места, через которые проходит тридцать седьмая параллель, и подумаем, нет ли другой страны, на которую указывал бы наш документ.
– Это будет нетрудно и недолго, – заявил Паганель, – так как, на наше счастье, на этой широте лежит мало земель.
– Посмотрим, – сказал майор, разворачивая английскую карту обоих полушарий, сделанную по Меркатору[76].
Карту разложили перед леди Элен, и все разместились вокруг нее, чтобы следить за пояснениями Паганеля.
– Как я уже говорил вам, – начал географ, – тридцать седьмая параллель, пройдя через Южную Америку, пересекает острова Тристан-да-Кунья. Я утверждаю, что ни одно слово документа не может относиться к этим островам.
Тщательно рассмотрев документы, все признали, что Паганель прав. Острова Тристан-да-Кунья были отвергнуты единогласно.
– Продолжим, – снова заговорил географ. – Выйдя из Атлантического океана двумя градусами южнее мыса Доброй Надежды, мы попадаем в Индийский океан. Только одна группа островов встречается на нашем пути – острова Амстердам. Проверим и эту возможность.
После основательной проверки острова Амстердам были тоже отвергнуты: ни одно слово, полное или неполное, будь то французское, немецкое или английское, не могло относиться к этой группе островов Индийского океана.
– Теперь мы подходим к Австралии, – продолжал Паганель. – Тридцать седьмая параллель вступает на этот материк у мыса Бернулли[77] и покидает его в том месте, где находится Туфоллд-Бей. Надеюсь, вы согласитесь со мной, что, не делая никакого насилия над текстом документов, можно отнести неполное слово stra из английского документа и неполное слово austral из французского документа к «Австралии»? Это так очевидно, что даже не стоит обсуждения.
Все согласились с заключением Паганеля. Его предположение казалось всесторонне обоснованным.
– Пойдем дальше, – продолжал майор.
– Хорошо, – откликнулся географ, – путешествие нетрудное. Покинув Туфоллд-Бей, мы пересекаем море на востоке от Австралии и встречаем на пути Новую Зеландию. Но напомню вам, что обрывок слова contin из французского документа неопровержимо указывает на то, что тут говорится о континенте. Стало быть, капитан Грант не мог найти пристанища на Новой Зеландии, ибо это не материк, а остров. Но пожалуйста – анализируйте, сравнивайте, переворачивайте на все лады слова и обрывки слов, а затем скажите, имеют ли они хоть малейшее отношение к этой стране.
– Ни в каком случае, – ответил Джон Манглс, еще раз рассмотрев документы и карту полушарий.
– Нет, – согласились с ним остальные слушатели Паганеля и даже сам майор, – о Новой Зеландии не может быть и речи.
– Дальше, – продолжал географ, – среди всего огромного водного пространства между этим большим островом и берегом Америки тридцать седьмая параллель проходит только через один бесплодный пустынный островок.
– Как он называется? – спросил майор.
– Смотрите на карту. Это риф Мария-Тереза, но ни в одном из трех документов я не вижу никаких следов этого названия.
– Никаких, – подтвердил Гленарван.
– А теперь, друзья мои, – закончил географ, – скажите: не ясно ли, что наиболее вероятным, а точнее – совершенно бесспорным является мой вывод о том, что в документе подразумевается именно Австралия?
– Несомненно, – единодушно ответили пассажиры и капитан «Дункана».
