Карен М. Макманус
Ни слова больше!
Karen M. McManus
Nothing More to Tell
© Karen M. McManus, 2022
Школа перевода В. Баканова, 2022
© Издание на русском языке AST Publishers, 2023
* * *
Посвящается Ро и Эллисон
Глава 1. Бринн
– Какое твое любимое преступление?
Сидящая рядом девушка приветливо улыбается, и я, естественно, решаю, что ослышалась.
– Любимое что?
– Преступление, – повторяет она все с той же улыбкой.
Значит, не ослышалась.
– Типа вообще или?..
– В сериях «Мотива», – уточняет она с легким раздражением в голосе.
Поделом мне – могла бы сообразить, раз сидим в приемной детективного телешоу.
Делаю попытку реабилитироваться:
– Ну да, я поняла. Трудно сказать. Они все такие… – как бы получше выразиться? – …увлекательные.
– Я тащусь от саги о семье Сторис, – говорит она.
И больше не замолкает.
Собеседница помнит такое количество подробностей о прошлогоднем сезоне, что я мысленно снимаю шляпу. Передо мной настоящий знаток «Мотива», тогда как я только начинаю осваивать криминальную документалистику. Если честно, я даже не ожидала, что меня пригласят на собеседование. Мое обращение к ним было, мягко говоря, нетрадиционным.
Что поделать – отчаянные времена…
Каких-то пару месяцев назад, в октябре, все шло по плану. Я жила в Чикаго, возглавляла редакцию школьной газеты и уже подала раннюю заявку в Северо-Западный колледж, в котором давно мечтала учиться. Две мои лучшие подруги тоже собирались учиться поблизости, и мы договорились снять квартиру на троих.
И тут – один облом за другим: меня выгоняют из газеты, не зачисляют в колледж, а папа сообщает, что его переводят обратно в главный филиал компании. Для нас это означает возвращение в родной Стерджис, штат Массачусетс, в наш старый дом, где после нашего отъезда поселился дядя Ник.
«Начнем с чистого листа», – сказала мама, сделав вид, что не помнит, как я рвалась оттуда четыре года назад.
В общем, теперь мне позарез нужна стажировка, которая заставит Северо-Западный колледж пересмотреть свое решение. У меня уже накопилось с полдюжины стандартных вежливых отказов. Нет чтобы написать прямо: «Дорогая мисс Галлахер! Ввиду того что самой успешной вашей публикацией в школьной газете является коллаж из фотографий пениса, вы нам не подходите».
Для справки: никаких пенисов я не фотографировала и уж тем более не публиковала. Я всего-навсего сдуру вышла из редакционного кабинета, забыв выключить компьютер и не заперев за собой дверь. Только кого это волнует? Мое имя красуется на тысяче разлетевшихся по Сети скриншотов, один из которых приземлился в BuzzFeed с подписью: «Скандал в школе Города ветров: розыгрыш или порнография?»
И так понятно, что и то, и другое. После седьмого вежливого отказа до меня дошло: нет смысла прятать то, что первым делом вылезает о тебе в «Гугле». Поэтому в «Мотив» я обратилась иначе.
Разговорчивая девушка в холле подытоживает свой впечатляющий анализ семейной драмы Сторис и круто меняет тему.
– Ты где учишься? – спрашивает она. – Я на втором курсе Эмерсона. Главная специальность – медиа-арт, дополнительная – журналистика, хотя, скорее всего, я поменяю их местами.
На ней клевая кожаная курточка поверх футболки с принтом и черные джинсы. На душе чуть спокойнее, оттого что мы одеты практически одинаково.
– Я еще в школе, в выпускном классе, – говорю.
– Да ну? – Ее глаза округляются. – Не знала, что они берут на стажировку школьников.
– Я сама не ожидала.
«Мотив» не входил в список, который я составила со своим личным консультантом по профориентации, четырнадцатилетней сестрой Элли. Я наткнулась на их программу, прочесывая сайт Boston.com, потом погуглила и выяснила, что их главный продюсер Карли Диаз прошлым летом на время переехала из Нью-Йорка в Бостон, чтобы ухаживать за кем-то из родителей. «Мотив» – не особо широко известное, зато быстро набирающее обороты телешоу в жанре криминальной документалистики. Пока они выходят только на канале кабельного телевидения, но поговаривают, что их вот-вот приберет к рукам какой-то крупный стриминговый сервис.
Статья на Boston.com называлась «Карли Диаз устанавливает и нарушает собственные правила» и сопровождалась фотографией: Карли в ярко-розовом тренче стоит подбоченившись посередине Ньюбери-стрит. Непохоже, что такая особа осудит человека, угодившего в передрягу. Скорее она осудит любого, кто не примет вызов с гордо поднятой головой.
– Значит, ты работаешь в школьной газете? – спрашивает студентка из Эмерсона.
Вот умница, бьет сразу в больное место.
– Уже нет.
– Да ну? – Одна бровь съезжает к переносице. – Тогда как…
– Бринн Галлахер? – разносится по приемной. – Карли вас ждет.
– Ничего себе! – Глаза моей новой знакомой округляются. – Я и не предполагала, что Карли проводит собеседования лично.
– Как-нибудь справлюсь, – говорю я, встаю и перебрасываю сумку через плечо. – Чем черт не шутит.
Ловлю себя на мысли, что с удовольствием посидела бы подольше со студенткой из Эмерсона и ее нескончаемыми вопросами. Улыбаюсь ей, как давней подруге, и прошу:
– Пожелай мне удачи.
Она поднимает вверх два больших пальца:
– Ни пуха.
Вхожу за секретаршей в просторный, застекленный от пола до потолка офис. За окнами раскинулся бостонский Бэк-Бей. Сейчас, правда, не до вида из окна. Навстречу мне поднимается сама Карли Диаз. Она одаривает меня сияющей улыбкой и протягивает руку:
– Добро пожаловать, Бринн.
Совершенно растерявшись, я едва не выкрикиваю: «Пожалуйста!»
– Спасибо, – говорю, тряся ее руку. – Рада познакомиться.
На ум почему-то приходит эпитет «гигантская», хотя без четырехдюймовых каблуков Карли совсем не высокая. Просто от нее исходит такая энергия, что кажется, будто она светится изнутри. Невероятно густые и блестящие черные волосы, безукоризненный макияж, скромное, но элегантное платье – все вызывает желание выбросить свой гардероб и начать жизнь заново.
– Присаживайся, – говорит Карли и возвращается за стол. Секретарша беззвучно исчезает за дверью. – Пить не хочешь?
Передо мной стеклянные стаканы и графин, до краев наполненный водой со льдом. Стоит ли моя легкая жажда громадного риска облиться самой или, того хуже, облить ноутбук Карли?
– Нет, спасибо.
Карли соединяет пальцы в замок: на каждом по вызывающе массивному золотому кольцу. Ногти покрыты темно-красным лаком – ухоженные, хотя недлинные.
– Что ж, – начинает она с улыбкой. – Ты наверняка догадываешься, почему тебя пригласили?
– Потому что я прислала вам заявку? – осторожно предполагаю я.
– Именно. – Улыбка становится шире. – Мы получили около пяти тысяч писем. В основном от студентов окрестных колледжей, хотя есть и желающие переехать издалека. При такой конкуренции выделиться нелегко. – Я напрягаюсь. – И должна признать: ничего похожего на твое письмо я в жизни не видела. Его заметила одна из наших продюсеров и сразу же переправила мне.
Карли нажимает на клавишу, поворачивает экран, и я вижу свой чудо-имейл из девяти слов: «Я правда пишу лучше. – Ссылка на пресловутую статью в BuzzFeed. – Заранее спасибо за уделенное время».
Мои уши пылают, а Карли продолжает:
– Своим имейлом ты убила сразу двух зайцев. Во-первых, рассмешила меня – я хохотала до слез, когда открыла ту статью. Во-вторых, никаких других ссылок ты не добавила, и мне пришлось потратить пятнадцать минут очень плотно расписанного дня на поиски твоих репортажей. – Она откидывается на стуле, буравя меня темными глазами. – Неслыханное дело.
Довольная гримаса уже готова появиться на моем лице, но я вовремя спохватываюсь: вдруг это не комплимент?
– Я надеялась, вы оцените мою честность. – Смущенно ерзаю на стуле. – И… краткость.
– Опасный ход, – говорит Карли, – и смелый. Мне понравилось. Кстати, выгонять за такое из газеты – полный бред. Ты хоть знаешь, кто тебя подставил?
– Еще бы.
Я хмурюсь и скрещиваю руки на груди.
В то время я собирала материал по делу о фальсификации отметок с участием нескольких игроков нашей баскетбольной команды – между прочим, чемпионов штата. Их тупорылый капитан Джейсон Прютт зажал меня в раздевалке и рявкнул свое обычное: «Не нарывайся». Я не подчинилась, и неделей позже, как раз после баскетбольной тренировки, в Сети обнаружились те самые фотографии.
– Виновник, естественно, не сознался, а доказательств у меня не было.
– Жаль, – отзывается Карли. – Таких, как ты, следует не выгонять, а продвигать. Пишешь ты и в самом деле неплохо.
Я расслабляю плечи, вот-вот расплывусь в улыбке. Кто бы мог подумать, что так легко заполучу место? И вдруг слышу:
– Только мы не берем на стажировку школьников.
– В вашем объявлении не сказано, что обязательно быть студентом, – не теряюсь я.
– Случайное упущение, – спокойно парирует Карли.
Я сникаю, но тут же беру себя в руки. Стала бы она со мной беседовать, если не собиралась нарушить правило.
– Обещаю работать в два раза усерднее любого студента! Буду сидеть в офисе каждую свободную от уроков минуту, включая ночи и выходные.
«Больше в Стерджисе все равно делать нечего», – едва не добавляю я, но вовремя решаю не грузить Карли излишней информацией.
– Пусть я не самый опытный кандидат, – продолжаю я, – зато брежу журналистикой чуть ли не с младших классов. Для меня других профессий просто не существует.
– Это почему же?
Потому что больше я ни в чем не преуспела.
У нас в семье один другого талантливее. Папа – блестящий ученый, мама вся в наградах за иллюстрации к детским книгам, а Элли – виртуоз флейты. Все они буквально с пеленок знали, чем хотят заниматься. Я же, сколько себя помню, безуспешно пыталась найти свой особенный, уникальный талант, лишь бы не стать еще одним дядей Ником.
«Он так и не понял, чего хочет от жизни, – вздыхал каждый раз отец, когда его сводный брат в очередной раз менял факультет. – Видимо, не всем дано».
Такое впечатление, что в семействе Галлахер нет порока ужаснее, чем с детства не определиться с жизненным призванием. Как бы я ни обожала дядю Ника, роль второго оболтуса в семье меня никогда не привлекала. Можете представить, с каким восторгом и облегчением я услышала в восьмом классе от учителя, что у меня журналистский талант. Он посоветовал писать для школьной газеты, я так и сделала – и впервые в жизни обнаружила настоящие способности. На горизонте замаячила цель. «Бринн скоро начнет вещать на Си-эн-эн», – горделиво шутили родители.
Вот чего я лишилась осенью. Все мои старания, все достижения, которыми я так гордилась, обернулись каким-то злым фарсом.
Впрочем, такое объяснение вряд ли подходит для успешного собеседования, поэтому я чеканю:
– Я верю, что каждая история достойна того, чтобы ее услышали; журналист наделяет голосом тех, у кого его нет.
– Неплохо сказано, – вежливо кивает Карли. Впервые с начала нашего разговора я замечаю в ней потерю интереса и тут же краснею. Стандартные формулировки здесь явно не катят. Меня пригласили не из-за стандартно составленного обращения. – Однако мы не «Нью-Йорк таймс», понимаешь? Документалистика преступлений – ниша очень специфическая, и если тебя не увлекает…
– Еще как увлекает! – перебиваю я. Знаю, рискованно, только я готова на все, лишь бы получить здесь место. Собирая информацию о телешоу, я вдруг осознала, что «Мотив» может дать мне гораздо больше, чем бонус для поступления в колледж. – Я как раз собиралась об этом поговорить. У меня и настоящее резюме есть, и требуемый опыт работы: соцсети, копирайтинг, редактура, проверка фактов и тому подобное. Даже рекомендации. Только, если вы не против, я хотела бы поделиться идеей для сериала.
– Вот как?
– Ага, минутку. – Я лезу в сумку и достаю оттуда бумажную папку с тщательно подготовленным для встречи материалом. – Нераскрытое преступление в моем родном городе.
Брови Карли ползут вверх:
– Ты мне сценарий предлагаешь? Прямо на собеседовании?
Замираю с наполовину открытой папкой. Не пойму: Карли это впечатляет, раздражает или забавляет.
– Да, – говорю. – Если позволите.
– Что ж, – разрешает она, чуть улыбнувшись. – Я слушаю.
Явно забавляет. Ладно, могло быть и хуже.
Достаю лежащую сверху фотографию из «Стерджис таймс». Под ней подпись: «Победители олимпиады штата по литературе – ученики школы Сент-Амброуза Бринн Галлахер и Ноа Тэлбот». На фото мне тринадцать и рот до ушей – всего нас на снимке трое, я посередине с медалью на шее.
– Какая ты тут милашка, – замечает Карли. – Поздравляю.
– Спасибо, дело не в награде. Я храню фотографию в память о нем. – Тыкаю пальцем в улыбающегося мужчину. Он молод, красив и даже на газетном снимке излучает энергию. – Мистер Ларкин преподавал у нас язык и литературу. В тот год он только начал работать в Сент-Амброузе. Это он уговорил меня участвовать в олимпиаде и рекомендовал в школьную газету.
К горлу подкатывает комок. Слова мистера Ларкина звучат в сознании, будто и не было этих четырех лет: «У тебя определенно талант». Он и представить себе не мог, что они для меня значили. Я так и не успела ему это рассказать и теперь буду сожалеть об этом до конца своих дней.
– Мистер Ларкин помогал каждому ученику раскрыть собственный потенциал, – продолжаю я. – И выявить способности у тех, кто считал себя ни на что не годным.
Поднимаю глаза на Карли – внимательно ли она слушает? – и добавляю:
– Через два месяца после той олимпиады мистера Ларкина убили. Пробили голову камнем. Его нашли в лесу за школой трое моих одноклассников.
Я показываю на фотографию, точнее, на мальчика с такой же медалью, как у меня.
– Один из них – Ноа.
Глава 2. Бринн
Даю Карли время переварить информацию и разглядываю мистера Ларкина на фотографии. На нем его фирменный галстук лимонного цвета – хотя по черно-белому снимку догадаться невозможно. Однажды я спросила, чем ему нравится тот галстук, и мистер Ларкин ответил, что ярко-желтый цвет олицетворяет старую мудрость: «Если жизнь подкидывает тебе лимоны, сделай из них лимонный пирог». Помню, я его еще поправила, гордясь, что знаю больше учителя: «Не лимонный пирог, а лимонад!»
«А я лимонад не люблю, – ответил он, пожав плечами. – Зато люблю пирог».
Карли скрещивает ноги и какое-то время постукивает носком туфли по ножке стола. Затем тянется к ноутбуку.
– Дело, говоришь, нераскрытое?
Она явно заинтересовалась, мой пульс учащается.
– Не совсем.
Карли удивленно поднимает бровь:
– Обычный ответ в таких случаях – «да» или «нет».
– По официальной версии, его убил бродяга, – объясняю. – За пару недель до смерти мистера Ларкина в центре города появился какой-то странный тип. Со всеми конфликтовал и нецензурно ругался. Никто о нем ничего не знал. Однажды он околачивался возле нашей школы – кричал на детей во время перемены. Мистер Ларкин вызвал полицию, того типа забрали. Продержали несколько дней за решеткой и выпустили незадолго до того, как учителя нашли мертвым. – Я расправляю загнувшийся уголок страницы. – Бродягу больше не видели, вот и решили, что он убил мистера Ларкина в отместку и скрылся.
– Версия вполне складная, – говорит Карли. – Тебя в ней что-то смущает?
– Раньше не смущало, – признаюсь я.
В моем тогдашнем представлении восьмиклассницы все сходилось. Теория с невменяемым чужаком, как ни странно, успокаивала, ведь она означала, что опасность миновала. И главное, что зло не притаилось среди нас: горожан, соседей, людей, которых я знала с детства. Я часто думала о смерти мистера Ларкина, но мне как-то в голову не приходило взглянуть на обстоятельства с журналистской точки зрения. Сомнения зародились лишь недавно, когда, готовясь к этому собеседованию, я залпом просмотрела целый сезон «Мотива». Глядя, как Карли на экране по косточкам разбирает хлипкие алиби и шаткие теории, я не могла отделаться от мысли, что по делу мистера Ларкина никакого расследования, в сущности, не было.
Именно тогда меня осенило: а я-то на что?
– С тех пор как мы вернулись в Стерджис, – продолжаю, – у меня тот случай из головы не выходит. Не дает покоя чувство, что все чересчур… как вы сказали, складно.
– Любопытно. – Карли несколько секунд молча стучит по клавиатуре. – Информации маловато: упоминание в вашей местной газете и пара заметок в «Бостон глоб». Последние новости датированы маем, через пару недель после его смерти.
Она щурится на экран и читает:
– «Сплоченная школа потрясена смертью учителя». Ни слова о том, что произошло убийство.
Помню, как мы с подружками закатили глаза, увидев эпитет «сплоченная», хотя школьный девиз гласит: «Вместе сильнее». В Сент-Амброузе учатся дети от шести до восемнадцати лет, то есть получается, что «вместе сильнее» мы только до поступления в колледж.
Вообще говоря, Сент-Амброуз – довольно необычная частная школа. Она расположена в захолустном, неприглядном Стерджисе, а обучение там стоит десятки тысяч долларов. Умные детки со всей округи подают туда заявки в надежде на субсидию, которая покроет стоимость учебы и не даст угодить в одну из государственных школ Стерджиса. В то же время Сент-Амброуз слабо котируется среди семей, которые могут позволить себе частное образование, поэтому большинство учеников школы, за которых платят, – бездари. В результате все там делятся на ребят «с мозгами и без денег» и ребят «с деньгами и без мозгов», и на моей памяти эти группы практически не пересекались.
До того как папа получил повышение с переводом в Чикаго, мы с сестрой учились на субсидию. Теперь нам хватает денег на частную школу. Так что придется возвращаться в Сент-Амброуз. Вместе сильнее.
– Да, – соглашаюсь я. – Об убийстве почему-то нигде не сказано. Даже подозрительно.
Карли по-прежнему изучает экран:
– Точно. Классический случай нераскрытого преступления. В престижной частной школе убивают молодого, всеми любимого учителя, труп находят трое богатеньких подростков. – Она постукивает пальцем по фотографии в «Стерджис таймс». – В том числе твой дружок… как его? Ноа Тэлбот?
– Трипп, – поправляю я. – Все зовут его «Трипп», от слова «триплет», то есть «третий». Он не из богатых.
И тем более мне не дружок.
– Ты хочешь сказать, мальчик с именем Тэлбот Третий не богат? – недоумевает Карли.
– Просто у них в семье три Ноа подряд, – объясняю я. – Поэтому его отца называют Джуниор, то есть Тэлбот-младший, а сам он – Трипп, понимаете? Он, как и я, учился на стипендию.
– А другие двое? – Карли прокручивает на экране результаты поиска. – Имена нигде не упомянуты, хотя чему удивляться – вы были совсем еще детьми.
– Шейн Дельгадо и Шарлотта Холбрук.
– Тоже стипендиаты?
– Что вы! Шейн, наверное, самый богатый ученик школы.
В четвертом классе, когда мы составляли семейное древо, он заявил, что его в детстве усыновили. Я не раз задумывалась, каково это – сменить полную неопределенность приюта на роскошное существование богачей. Хотя Шейн, наверное, ничего из прежней жизни и не помнит.
Что касается Шарлотты… Затрудняюсь ее описать. Девочка из богатой семьи и уже в тринадцать лет редкая красавица. Тем не менее о ней я помню только то, что она была помешана на Шейне, а тот, в свою очередь, ее в упор не замечал. Такая подробность вряд ли относится к делу, поэтому просто добавляю:
– Шарлотта… тоже из богатых.
– Ну и что же те трое рассказали? – спрашивает Карли. – Например, о том, что делали в лесу?
– Собирали гербарий для школьного проекта, – отвечаю. – Трипп и Шейн работали в паре, а Шарлотта… Та вечно увязывалась за Шейном, куда бы он ни шел.
– А она с кем работала в паре? – спрашивает Карли.
– Со мной.
– С тобой? – Ее глаза округляются. – Но ведь тебя в лесу не было?
Я мотаю головой и молчу. Она не отстает:
– Почему?
– У меня были дела.
Опускаю глаза на фотографию тринадцатилетнего Триппа: нескладный, с брекетами, светлые волосы подстрижены почти под ноль. Перед нашим возвращением в Стерджис любопытство пересилило гордость, и я поискала его в соцсетях. Произошедшая с ним метаморфоза повергла меня в ступор: теперь он высокий, широкоплечий, вечно стриженные под ежик волосы отросли и живописно спадают на лоб, подчеркивая голубизну глаз – единственное, что украшало его и раньше. Брекеты исчезли, зато появилась широкая и самоуверенная – нет, наглая – улыбка.
Трипп Тэлбот несправедливо, незаслуженно преобразился в журнального красавчика. И, судя по всему, ему это хорошо известно.
Внушительный список причин, по которым я его ненавижу, мгновенно и существенно пополнился.
– Дела поважнее домашней работы? – любопытствует Карли.
– Я срочно дописывала статью для школьной газеты.
Чистая правда. В то время я постоянно над чем-то работала. «Дозорный Сент-Амброуза» стал моей жизнью, и я все дни напролет корпела над статьями. Конечно, на сбор гербария я бы часок нашла, только предпочла пропустить мероприятие, в котором участвовал Трипп.
Раньше мы с ним дружили. С шестого класса буквально часами торчали по очереди друг у друга дома. Его отец даже шутил, что пора меня удочерить, а мои родители всегда запасали любимые сладости Триппа. Мы учились в одном классе и по-дружески соревновались в оценках. В день смерти мистера Ларкина Трипп на физкультуре во всеуслышание сказал мне, чтобы я больше за ним не бегала. Мол, он мне не бойфренд. Я рассмеялась, решив, что это шутка, а он взял и громко обозвал меня прилипалой.
Даже сейчас внутри все переворачивается, как вспомню то унижение. Одноклассники смеялись в голос, наш физрук Рамирес неуклюже попытался сгладить неловкость. Хуже всего – я понятия не имела, что на Триппа нашло. Еще накануне мы сидели у него за домашкой, все было нормально. Ничего сомнительного я не делала и не говорила. В жизни не думала с ним флиртовать.
Обнаружив мистера Ларкина, Шарлотта, Шейн и Трипп вдруг жутко заважничали – будто в тот день в лесу повзрослели лет на десять и познали нечто такое, что никому из нас не ведомо. Трипп, который никогда не дружил с Шейном и Шарлоттой, стал с ними не разлей вода. А со мной с тех пор больше не разговаривал. Стоило мне повернуть голову в его сторону, как окружающие тут же начинали переглядываться и закатывать глаза – мол, на что она, бедолага, рассчитывает, особенно теперь, когда парень стал знаменитостью. Два месяца спустя папу очень кстати перевели в Чикаго, и переезд положил конец моим мучениям.
Карли все это ни к чему. Еще решит, что я до сих пор переживаю из-за мальчишки, который унизил меня перед классом на физкультуре. Все равно что явиться в майке с надписью «Привет, я школьница».
– Так ты сама едва не угодила в свидетели преступления? – Карли щурится в экран. – Тут написано, что никаких улик на месте не обнаружили. Только отпечатки пальцев одного из мальчиков на орудии убийства. Камень поднял Трипп?
– Нет, Шейн.
Карли выгибает бровь:
– И никто его не заподозрил?
– Да нет. – Мне, во всяком случае, и в голову не приходило. Даже сейчас представить себе не могу, хотя не видела Шейна с восьмого класса. И вовсе не из-за его богатства и популярности. Просто он всегда казался таким… бесхитростным, что ли. – Шейн по жизни был разгильдяем и с мистером Ларкином ладил. У него не было ни малейшего мотива.
Карли кивает, как бы соглашаясь с моим суждением.
– А у кого-то другого мотив был?
– Не знаю.
Она указывает на экран:
– Тут пишут, что твой учитель занимался расследованием кражи в школе.
– Да, кто-то украл конверт с деньгами – их собрали для поездки восьмиклассников в Нью-Йорк. Больше тысячи долларов.
Это случилось в конце марта, я страшно обрадовалась возможности провести настоящее расследование для газеты. Мистер Ларкин возглавлял школьную комиссию по делу, так что я чуть ли не ежедневно брала у него интервью.
– Спустя какое-то время после смерти учителя руководство школы обыскало все шкафчики; конверт нашли у Шарлотты, – добавляю я.
– Той самой, из леса? – В голосе Карли явно слышится недоверие. – Давай по порядку. Один из свидетелей оставляет отпечатки пальцев на орудии убийства, у другой находят деньги, которые разыскивал убитый, и что – им все сходит с рук? – Я киваю. – Ну, знаешь! Будь это темнокожие дети, к делу отнеслись бы иначе.
– Согласна.
Тогда я об этом не думала, а теперь, во время моего запойного просмотра «Мотива», поразилась, что Триппу, Шарлотте и Шейну удалось так легко отделаться. Их посчитали детьми, они не попали под подозрение, их особо не допрашивали, не обвиняли, а ведь они вполне могли быть участниками той истории.
– Шарлотта уверяла, что конверт ей подбросили, – говорю я.
Кстати, я пробовала взять у нее интервью, но ничего не вышло. После смерти мистера Ларкина всю не относящуюся к учебе деятельность прикрыли на несколько недель, а когда снова разрешили, наш директор мистер Грисуэлл запретил мне писать о краже. «Школе нужно время, чтобы прийти в себя», – сказал он. Я сама пребывала в таком трансе, что спорить не стала.
– Так. – Карли откидывается на спинку кресла и делает пол-оборота. – Поздравляю, Бринн Галлахер, тебе удалось меня заинтриговать.
Я чуть не подпрыгиваю на месте:
– Значит, вы займетесь делом мистера Ларкина?
Карли останавливает меня жестом:
– Ну, разбежалась. Вот этого, – она машет рукой над моей папкой, – для подобных решений недостаточно.
Я заливаюсь краской, внезапно чувствуя себя наивной дурочкой, бегущей впереди паровоза. Карли видит мое замешательство и смягчает тон:
– У тебя верное чутье. Случай действительно в духе нашей программы. К тому же ты продемонстрировала внушительный опыт и не спасовала перед парой неудачных фотографий. Так что была не была. По рукам?
Она умолкает, явно ожидая ответа. Я в нерешительности: правильно ли поняла вопрос?
– В каком смысле «по рукам»? – несмело переспрашиваю я.
Карли перестает вращаться в кресле.
– Я работу тебе предлагаю.
– Правда? – пищу я.
– Правда.
Меня накрывает волна облегчения, за спиной вырастают крылья. Давно мне так не везло, и впервые за долгое время маячит надежда на какое-то светлое будущее. Карли бросает взгляд на расписанный на доске план на декабрь – настолько плотный, что я не могу разобрать ни слова.
– Ты еще учишься или уже на каникулах?
– Пока не учусь. Мы только что переехали, и родители решили до конца семестра не форсировать события. В школу начну ходить только с января.
– Отлично. Сможешь прийти завтра к десяти? Мы тебя проинструктируем.
Я киваю – молча, боясь вновь издать писк, а Карли добавляет:
– Кстати, запиши все подробности истории с учителем. Я покажу ее нашим продюсерам. Пусть глянут на досуге. – Карли закрывает ноутбук и встает: на сегодня мое время вышло. – Кто знает, вдруг получится что-то стоящее.
