Карен М. Макманус
Двое могут хранить секрет
Karen M. McManus
Two Can Keep A Secret
© Karen M. McManus, 2019
© Издание на русском языке AST Publishers, 2019
* * *
Посвящается Габриэле, Каролине и Эрику
Глава 1
Эллери
Пятница, 30 августа
Если бы я верила в приметы, то эту назвала бы плохой.
На багажной карусели остался только один чемодан. Ярко-розовый, обклеенный стикерами «Хелло Китти» и совершенно точно не мой.
Опираясь на ручку своего громадного чемодана, мой брат Эзра наблюдает, как это чудовище в четвертый раз проплывает мимо нас. Толпа вокруг карусели почти рассеялась, кроме парочки, которая ссорится из-за того, кто должен был отследить бронь их прокатного автомобиля.
– Может, возьмешь этот, – предлагает Эзра. – Хозяйка, кто бы она ни была, летела, похоже, не нашим рейсом, а гардеробчик у нее, спорим, прикольный. Скорей всего, куча вещей в горошек. И с блестками. – Звонит его телефон, и он достает его из кармана. – Бабуля ждет нас на улице.
– Просто невероятно, – ворчу я, пиная ногой в кроссовке металлический бок карусели. – В том чемодане вся моя жизнь.
Небольшое преувеличение. До последних почти восьми часов вся моя настоящая жизнь находилась в Ла-Пуэнте, штат Калифорния. За вычетом нескольких ящиков, отправленных в Вермонт на прошлой неделе, в чемодане находятся остатки.
– Наверное, нужно написать заявление. – Эзра окидывает взглядом зону выдачи багажа, приглаживая свои коротко стриженные волосы. До недавнего времени у него были густые темные кудри, постоянно падающие, как и у меня, на глаза, и я до сих пор не могу привыкнуть к новой прическе, которой он обзавелся летом. Брат берет свой чемодан на изготовку и поворачивается к стойке информации. – Думаю, нам туда.
Тощий парень за стойкой, с россыпью красных прыщей на щеках и подбородке, похож на старшеклассника. Золотистая карточка с именем «Энди» неровно приколота к его синей безрукавке. Энди кривит тонкие губы, пока я рассказываю ему о своем чемодане, и, вытянув шею, смотрит на багаж «Хелло Китти», по-прежнему нарезающий круги на карусели.
– Рейс 5624 из Лос-Анжелеса? С пересадкой в Шарлотте? – Я киваю. – Вы уверены, что это не ваш?
– Абсолютно.
– Плохо. Хотя, думаю, он найдется. Вам нужно заполнить вот это. – Выдвинув ящик, он достает бланк и дает его мне. – Где-то тут была ручка, – бормочет он, без особого усердия хлопая по стопке бумаг.
– У меня есть.
Расстегнув «молнию» наружного кармана на рюкзаке, я вытаскиваю и кладу на стойку книгу в твердом переплете и пытаюсь нашарить ручку. При виде потрепанной обложки Эзра поднимает брови.
– Ты серьезно, Эллери? – спрашивает он. – Ты взяла в самолет «Хладнокровное убийство»? Почему ты не отправила его с остальными книгами?
– Она ценная, – говорю я в свое оправдание.
Эзра закатывает глаза.
– Ты же знаешь, что подпись Трумена Капоте ненастоящая. Сейди надули.
– Ну и что. Важно намерение, – бормочу я. Четыре года назад, получив роль Трупа № 2 в «Законе и порядке», наша мать купила мне на «И-Бей» «подписанный» экземпляр первого издания. Эзре она подарила обложку от альбома «Секс пистолс» с автографом Сида Вишеса, вероятно, таким же фальшивым. Вместо этого следовало бы купить автомобиль с надежными тормозами, но Сейди никогда не умела планировать наперед. – В любом случае, ты же знаешь эту присказку. Пришел в страну одноглазых…
Ручка наконец отыскивается, и я начинаю вписывать в бланк свое имя.
– Значит, вы направляетесь в Эхо-Ридж? – спрашивает Энди. Я замираю перед вторым «к» в моей фамилии, и он поясняет: – Его больше так не называют. И вы рано. Он откроется только через неделю.
– Знаю. Я не тематический парк имела в виду. Я имела в виду… – Я умолкаю, не сказав «город», и запихиваю «Хладнокровное убийство» в рюкзак. – Не важно, – говорю я, возвращаясь к бланку заявления. – Сколько времени обычно занимает поиск багажа?
– По идее, не больше дня. – Энди переводит взгляд с Эзры на меня. – Вы, ребята, очень похожи. Близнецы?
Я киваю, продолжая писать. Неизменно вежливый Эзра отвечает:
– Да.
– Я тоже должен был быть близнецом, – заявляет Энди. – Но второго поглотила матка. – Эзра удивленно фыркает, и я подавляю смешок. Это постоянно случается с моим братом; люди делятся с ним самыми странными вещами. Может, у нас и одинаковые лица, но доверие у всех вызывает его физиономия. – Я всегда считал, что здорово было бы иметь близнеца. Можно притворяться друг другом и путать людей. – Я подняла взгляд, и Энди, прищурившись, снова оглядел нас. – Ну. Думаю, у вас это не получится. Вы не полные близнецы.
– Определенно, нет, – с застывшей улыбкой отвечает Эзра.
Я пишу быстрее и вручаю заполненный бланк Энди, который отрывает верхние листки и отдает мне копию на желтой бумаге.
– Значит, мне кто-то позвонит, да? – спрашиваю я.
– Да, – отвечает Энди. – Если не позвонят завтра, позвоните по номеру, указанному внизу. Желаю хорошо отдохнуть в Эхо-Ридже.
Эзра громко вздыхает, когда мы идем к вращающейся двери, и я улыбаюсь ему через плечо.
– Ты обзаводишься милейшими друзьями.
Он передергивается.
– Из головы не выходит. Поглотила. Как это вообще может случится? Неужели он… Нет. Не стану сочинять. И знать не хочу. Как, однако, наверное, странно расти с этим, а? Зная, что не тем близнецом вполне мог оказаться ты.
Мы выходим из двери навстречу волне душного, насыщенного выхлопными газами воздуха, который застает меня врасплох. Я ожидала, что даже в последний день августа в Вермонте будет куда холоднее, чем в Калифорнии. Я приподнимаю волосы на шее, а Эзра прокручивает сообщения в телефоне.
– Бабуля говорит, что объезжает по кругу, потому что не хочет парковаться, – сообщает он.
Я поднимаю брови.
– Бабуля пишет сообщения и ведет машину?
– По-видимому.
Я не видела бабушку с тех пор, как она навещала нас в Калифорнии десять лет назад, но, по моим воспоминаниям, это было на нее не похоже.
Мы ждем еще несколько минут, изнывая от жары, пока рядом с нами не останавливается оливкового цвета «Субару»-универсал. Стекло со стороны пассажирского сиденья опускается, и высовывается бабулина голова. Бабушка очень похожа на себя по «Скайпу», хотя густую седую челку явно подстригли недавно.
– Давайте, садитесь, – зовет она, косясь на полицейского-автоинспектора в нескольких шагах от нас. – Стоять можно не больше минуты.
Голова бабули скрывается, и Эзра катит свой одинокий чемодан к багажнику.
Когда мы забираемся на заднее сиденье, бабуля поворачивается к нам, поворачивается и более молодая женщина, которая сидит за рулем.
– Эллери, Эзра, это Мелани Килдафф. Ее семья живет на нашей улице. У меня было жуткое ночное видение, поэтому Мелани оказала любезность и села за руль. В молодости она одно время сидела с вашей матерью, когда та была младенцем. Вероятно, вы слышали это имя.
Вытаращив глаза, мы с Эзрой переглядываемся. Да. Да, слышали.
Сейди уехала из Эхо-Риджа, когда ей было восемнадцать, и приезжала сюда всего дважды. Первый раз за год до нашего рождения, когда умер от инфаркта наш дед. Во второй раз это произошло пять лет назад – она поехала на похороны дочери-подростка Мелани.
Мы с Эзрой сидели дома и смотрели специальный выпуск сериала о подлинных преступлениях – «Тайна Территории убийства», с нами оставалась наша соседка. Меня заворожила история Лейси Килдафф, красивой блондинки, королевы осеннего бала в родном городе моей матери; девушку нашли задушенной в тематическом парке «Хэллоуин». Энди из аэропорта был прав; несколько месяцев спустя владелец парка изменил название «Территория убийств» на «Ферма страха». Думаю, этот случай не привлек бы такого внимания всей страны, если бы не попавшее в точку название парка.
Или если бы Лейси не стала второй красавицей-подростком из Эхо-Риджа – даже с той же улицы, – попавшей в трагические заголовки средств массовой информации.
Вернувшись с похорон Лейси, Сейди не ответила ни на один наш вопрос.
– Я просто хочу об этом забыть, – говорила она всякий раз, когда мы спрашивали. Именно это она говорила про Эхо-Ридж всю нашу жизнь.
Какая ирония, думается мне, что в конце концов мы здесь оказались.
– Приятно познакомиться, – произносит Эзра, пока я каким-то образом ухитряюсь подавиться собственной слюной. Он стукает меня по спине, сильнее, чем необходимо.
Мелани красива поблекшей красотой, у нее светло-русые волосы, заплетенные во французскую косу, светло-голубые глаза, россыпь веснушек. Она обезоруживающе улыбается, демонстрируя отсутствие некоторых зубов.
– Взаимно. Простите, что опоздали, но движение на удивление плотное. Как долетели?
Не успевает Эзра ответить, как громкий стук по крыше «Субару» заставляет бабулю подскочить.
– Продолжайте движение, – кричит автоинспектор.
– Берлингтон самый грубый город, – пыхтит бабуля. Нажатием кнопки она поднимает стекло, а Мелани пристраивается за каким-то такси.
Таращась в затылок Мелани, я вожусь с ремнем безопасности. Не ожидала вот так ее встретить. Я понимала, что рано или поздно это произойдет, раз уж они с бабулей соседки, но я думала, что просто помашу ей рукой, когда буду выносить мусор, но никак не отправлюсь с ней в часовую поездку, едва приземлившись в Вермонте.
– Я сожалею из-за происшествия с вашей мамой, – произносит Мелани, выезжая с территории аэропорта и двигаясь по узкому шоссе, пестрящему дорожными знаками на зеленом фоне. Почти десять часов вечера, и группки строений перед нами мерцают освещенными окнами. – Но я рада, что она получает всю необходимую помощь. Сейди такая сильная женщина. Уверена, вы скоро с ней воссоединитесь, но надеюсь, что вы хорошо проведете время в Эхо-Ридже. Это милый городок. Я знаю, что Норе не терпится вам его показать.
Вот. Вот как следует вести неловкую беседу. Никакого тебе вступления: «Мне жаль, что ваша мама въехала на своей машине в ювелирный магазин, находясь под сильным воздействием опиоидов, и теперь вынуждена проходить четырехмесячный курс реабилитации». Просто обозначь неприятную тему, отойди в сторонку и плавно переместись в более спокойные воды разговора.
Добро пожаловать в Эхо-Ридж.
Вскоре после выезда на автостраду я засыпаю и не шевелюсь, пока резко не просыпаюсь от громкого шума. Такое впечатление, будто машину со всех сторон забрасывают камнями. В растерянности я поворачиваюсь к Эзре, но он также ничего не понимает. Бабуля поворачивается на своем сиденье и кричит, чтобы перекрыть грохот.
– Град. Не такая уж редкость в это время года. Хотя довольно крупный в этот раз.
– Я остановлюсь, пусть пройдет, – кричит Мелани.
Она сворачивает с дороги в парк. Град припускает сильнее, и я невольно думаю, что потом Мелани обнаружит на своей машине сотни крохотных сколов. Одна особенно крупная градина ударяет прямо в центр лобового стекла, так что все мы вздрагиваем.
– Почему идет град? – спрашиваю я. – В Берлингтоне же было жарко.
– Град формируется в облачном слое, – объясняет бабуля, показывая на небо. – Там температура минусовая. Но на земле градины быстро растают.
Теплоты в ее голосе нет – не уверена, что бабуля вообще способна не такое чувство, – но впервые за вечер он звучит оживленно. По профессии бабуля учитель, и очевидно, что в этой роли она чувствует себя более комфортно, чем в роли бабушки-опекунши. Но я ее не виню. Ей придется терпеть нас в течение шестнадцати недель лечения, предписанного Сейди судом, и наоборот. Судья настоял, чтобы мы жили с родственниками, что резко ограничило наши возможности. Наш отец был мужчиной на одну ночь – каскадер, ну, или так он себя называл в течение двух часов страсти, которые они с Сейди провели вместе после знакомства в каком-то клубе в Лос-Анжелесе. У нас нет ни теток, ни дядьев, ни двоюродных братьев и сестер. Ни одной способной приютить нас живой души, за исключением бабули.
Несколько минут мы сидим в молчании, наблюдая, как градины отскакивают от капота машины, пока интенсивность града не снижается и он наконец не прекращается совсем. Мелани возвращается на дорогу, и я смотрю на часы на приборной доске. Скоро одиннадцать; я проспала почти час. Ткнув Эзру в бок, я спрашиваю:
– Мы уже почти на месте, да?
– Почти, – отвечает Эзра. Понижает голос. – Какая насыщенная жизнь в пятницу вечером. Сколько миль проехали и не встретили ни одного здания.
За окном непроглядная тьма, и, даже несколько раз протерев глаза, я смутно вижу только расплывчатые силуэты деревьев. Однако я не оставляю попыток, потому что хочу увидеть место, из которого Сейди уехала при первой же возможности. «Это похоже на жизнь внутри почтовой открытки, – говаривала она. – Красивое, солнечное и замкнутое пространство. Все в Эхо-Ридже живут так, будто ты исчезнешь, если осмелишься пересечь границу».
Колесо автомобиля попадает в выбоину, меня бросает в сторону, и ремень безопасности впивается в шею. Эзра зевает так сильно, что щелкает челюстью. Уверена, что, пока я спала, он чувствовал себя обязанным бодрствовать и поддерживать беседу, хотя уже несколько дней мы оба толком не спали.
– До дома меньше мили. – Мы оба вздрагиваем от голоса бабули, донесшегося с переднего сиденья. – Мы только что проехали баннер «Добро пожаловать в Эхо-Ридж», хотя он так плохо освещен, что, думаю, вы его даже не заметили.
Она права. Я не заметила, хотя делала мысленную заметку не пропустить его. Этот самый баннер, о котором, в числе немногих других вещей, связанных с Эхо-Риджем, Сейди вообще говорила, обычно после нескольких бокалов вина. «Население 4935 человек. Никогда не менялось за все восемнадцать лет, что я там прожила, – говорила она с ухмылкой. – По-видимому, если ты собираешься кого-то привезти, сначала нужно кого-то увезти».
– Эстакада, Мелани.
В голосе бабули звучит предостережение.
– Я знаю.
Дорога резко поворачивает, когда мы проезжаем под аркой из серого камня, и Мелани до предела снижает скорость. Фонарей на этом участке дороги нет, и она включает дальний свет.
– Нет пассажира хуже бабули, – шепчет Эзра.
– Правда? – тоже шепотом отвечаю я. – Но Мелани так осторожно ведет.
– Если только мы не стоим на красный свет, мы едем слишком быстро.
Я фыркаю как раз в тот момент, когда моя бабушка рявкает: «Стой!» – таким приказным тоном, что мы с Эзрой вздрагиваем. На долю секунды я думаю, что ее слух улавливает ультразвуковые частоты и ее раздражает наша несдержанность. Затем Мелани бьет по тормозам, остановив автомобиль так резко, что я ныряю вперед, натянув ремень безопасности.
– Какого?.. – одновременно произносим мы с Эзрой, но Мелани и бабуля уже отстегнули свои ремни и выбрались из машины.
Мы растерянно переглядываемся и тоже вылезаем наружу. На земле вокруг нас лужи полурастаявшего града, и я обхожу их, направляясь к бабушке. Она стоит перед автомобилем Мелани, уставившись на участок дороги, ярко освещенный фарами.
И на неподвижную фигуру, лежащую как раз посередине дороги. Это мужчина, весь в крови, шея повернута под ужасно неестественным углом, а широко открытые глаза смотрят в никуда.
Глава 2
Эллери
Суббота, 31 августа
Меня будит солнце, пробивающееся сквозь жалюзи, которые купили явно не за их способность затенять комнату. Но я неподвижно лежу под тонким вязаным покрывалом и мягкими, как лепестки цветов, простынями, пока не раздается тихий стук в дверь.
– Да?
Пока Эзра входит, я сажусь, безуспешно пытаясь убрать упавшие на глаза волосы. Посеребренные часы на ночном столике показывают 9:50, но поскольку я все еще живу по времени Западного побережья, то чувствую, что не выспалась.
– Привет, – говорит Эзра. – Бабуля попросила тебя разбудить. Сюда едет сотрудник полиции. Он хочет поговорить с нами о прошлом вечере.
О прошлом вечере. Мы оставались с мужчиной на дороге, сидя вокруг него на корточках, среди темных луж крови, пока не приехала «Скорая». Сначала я не могла заставить себя посмотреть ему в лицо, но, сделав это, уже не могла оторвать взгляда. Он был такой молодой. Не больше тридцати, в спортивном костюме и кроссовках. Мелани, она же медсестра, оказывала ему первую помощь до приезда фельдшеров, но скорее потому, что надеялась на чудо, а не потому, что полагала, будто ее действия помогут. Когда мы вернулись в бабулин автомобиль, она сказала, что мы нашли его уже мертвым.
– Джейсон Баумен, – дрожащим голосом произнесла она. – Он… был… учителем по естествознанию в средней школе Эхо-Риджа. И с марширующим оркестром помогал. Любимец учеников. Вы бы познакомились… должны были познакомиться с ним на следующей неделе.
Полностью одетый, с влажными после душа волосами, Эзра бросает на кровать маленький пластиковый пакет, возвращая меня к действительности.
– Еще она велела передать тебе это.
На лицевой стороне запечатанного пакета красуется логотип «Хейнс» и фотография улыбающейся блондинки в спортивном лифчике и трусах, доходящих ей до талии.
– О нет!
– О да. В буквальном смысле бабушкины трусики.
Бабуля говорит, что по ошибке купила на пару размеров меньше и забыла вернуть. Теперь они твои.
– Фантастика, – бормочу я, свешивая ноги с кровати.
На мне футболка, которую я пододела вчера под свитер и Эзрины тренировочные штаны с подвернутыми штанинами. Когда я узнала, что поеду в Эхо-Ридж, то перебрала весь свой гардероб и без жалости отдала на благотворительность все, что не носила последние несколько месяцев. Я до такой степени урезала свой гардероб, что все, за исключением немногочисленных пальто и обуви, уместилось в один чемодан. В тот момент мне казалось, что я вношу порядок и контролирую хотя бы одну маленькую часть своей жизни.
Теперь это, разумеется, означает, что мне нечего надеть.
Я беру с прикроватного столика свой телефон и проверяю, нет ли сообщения или голосовой почты насчет моего багажа.
– Почему ты так рано встал? – спрашиваю я брата.
Он пожимает плечами.
– Да вообще-то не так уж и рано. Я погулял по окрестностям. Тут мило. Очень зелено. Выложил в «Инстаграм» пару постов. И составил плей-лист.
Я складываю на груди руки.
– Только не говори, что это очередной плей-лист Майкла.
– Нет, – оправдывается Эзра. – Это музыкальное приношение Северо-Востоку. Ты удивишься, сколько есть песен с каким-нибудь штатом Новой Англии в названии.
– Угу.
Друг Эзры, Майкл, загодя разорвал с ним отношения за неделю до нашего отъезда, потому что, по его словам, «отношения не выдерживают расстояний». Эзра пытается демонстрировать безразличие, но после этого события составил несколько серьезных эмо-плей-листов.
– Не осуждай. – Взгляд Эзры перемещается к книжной полке, где «Хладнокровное убийство» соседствует с моей коллекцией детективов Энн Рул, «Смертельным ви́дением», «Полночью в саду добра и зла» и остальными моими книгами о настоящих преступлениях. Они – единственное, что я достала вчера вечером из коробок, составленных в углу комнаты. – У всех свой защитный механизм.
Он выходит из комнаты, и я обвожу взглядом незнакомое пространство, в котором мне предстоит прожить следующие четыре месяца. Вчера, когда мы приехали, бабуля сказала, что я буду спать в старой комнате Сейди. Открывая дверь, я и предвкушала, и нервничала, гадая, какой намек на то, что здесь раньше жила моя мать, я там найду. Но я вошла в стандартную гостевую спальню, лишенную какой бы то ни было индивидуальности. Мебель темного дерева, стены цвета светло-коричневой яичной скорлупы. Никаких украшений, если не считать кружевных штор, клетчатого коврика на полу и эстампа с маяком, в рамке. От всего слабо пахнет лимонным моющим средством и кедром. Когда я пытаюсь представить Сейди здесь – укладывающей волосы перед потускневшим зеркалом туалетного столика или выполняющей домашнее задание за старомодным письменным столом, – у меня ничего не получается.
То же самое в комнате Эзры. Ни намека на то, что в этом доме когда-либо жила девочка-подросток.
Я опускаюсь на пол рядом с багажными коробками и роюсь в ближайшей, пока не нахожу завернутые в целлофан фотографии в рамках. На первой, которую я разворачиваю, мы с Эзрой стоим на пирсе в Санта-Монике в прошлом году, позади нас горит идеальный закат. Декорации роскошные, но я вышла не очень-то хорошо. Я была не готова сниматься, и напряженное выражение моего лица не сочетается с широкой улыбкой Эзры. Но все же я сохранила эту фотографию, потому что она напомнила мне о другом снимке.
Я достаю этот, другой – зернистый и совсем давнишний, на нем две девочки-подростка, идентичные близнецы, с длинными, кудрявыми, как у меня, волосами, одетые в стиле гранж девяностых годов. Одна из девочек широко улыбается, другая стоит с раздраженным видом. Моя мать и ее сестра-близнец Сара. Тогда им было семнадцать лет, ученицы выпускного класса средней школы Эхо-Риджа, в которую вот-вот отправимся мы с Эзрой. Через несколько неделе после того, как было сделано это фото, Сара исчезла.
Прошло двадцать три года, и никто не знает, что с ней случилось. Или, возможно, точнее будет сказать, что если кто-то что-то и знает, то не говорит.
Я ставлю фотографии рядом на книжную полку и размышляю над высказыванием Эзры вчера вечером в аэропорту, вдогонку истории рождения Энди, которую тот поведал нам с излишней откровенностью. Как, однако, наверное, странно расти с этим, а? Зная, что не тем близнецом вполне мог оказаться ты.
Сейди никогда не любила говорить о Саре, невзирая на мой интерес. Ее фотографий в квартире у нас не было; мне пришлось найти эту в Интернете. Мое увлечение детективными историями, основанными на подлинных событиях, по-настоящему началось со смерти Лейси, но с тех пор, как я стала достаточно взрослой, чтобы понимать, что случилось с Сарой, я была одержима ее исчезновением. Ничего страшнее я придумать не могла – твой близнец пропадает и так и не возвращается.
Улыбка Сейди на фото такая же ослепительная, как у Эзры. Тогда она была звездой – популярная королева осеннего бала, совсем как Лейси. И с тех пор она так и старается быть звездой. Не уверена, что даже при поддержке сестры Сейди добилась бы большего, чем десяток проходных ролей. Но я точно знаю, что мать чувствует себя опустошенной. Когда ты приходишь в мир вместе с другим человеком, он такая же часть тебя, как твое сердце.
Моя мать пристрастилась к обезболивающим по куче причин – растяжение плеча, неприятный разрыв отношений, очередная упущенная роль, переезд в самую убогую из наших квартир в сороковой день рождения, – но я не могу отделаться от мысли, что все началось с исчезновения той серьезной девочки на фото.
Внизу звонят в дверь, и я едва не роняю фотографию. Я совершенно забыла, что должна подготовиться к встрече с сотрудником полиции. Я смотрю в зеркало на туалетном столике и подмигиваю своему отражению. Мои волосы похожи на парик, а все средства для выпрямления волос остались в заблудившемся чемодане. Я собираю свои кудри в хвост, затем закручиваю и подворачиваю густые пряди, пока не укладываю все концы в низкий пучок без помощи резинки. Это один из первых трюков с волосами, которому научила меня Сейди. Когда я была маленькой, мы стояли перед двойной раковиной в ванной комнате и я наблюдала за матерью в зеркало, чтобы копировать быстрые, ловкие движения ее рук.
Мой взгляд делается настороженным, когда я слышу, как кричит снизу бабуля:
– Эллери? Эзра? Пришел офицер Родригес.
Эзра уже в коридоре, когда я выхожу из своей комнаты, и мы спускаемся в кухню. Спиной к нам стоит темноволосый мужчина в синей форме, он принимает из рук бабули кружку с кофе. Бабушка кажется сошедшей со страниц каталога «Л.Л.Бин» в брюках хаки, сабо и свободной оксфордской рубашке в горизонтальную полоску.
– Может, город наконец сделает что-то с этой эстакадой, – произносит бабуля, потом ловит мой взгляд поверх плеча полицейского. – А вот и они. Райан, это мои внучка и внук. Эллери и Эзра, познакомьтесь с офицером Райаном Родригесом. Он живет на нашей улице и зашел задать нам несколько вопросов о вчерашнем вечере.
Офицер поворачивается к нам с полуулыбкой, которая застывает, при этом он роняет кружку с кофе, которая разбивается. Секунду никто из нас не реагирует, а затем все разом бросаются действовать – хватают бумажные полотенца и собирают осколки керамической кружки с пола, выложенного черными и белыми плитками.
– Прошу прощения, – повторяет офицер Родригес. Он лет на пять старше нас с Эзрой, не больше, и у него такой вид, будто он и сам не вполне уверен в своей взрослости. – Не понимаю, как это случилось. Я куплю новую кружку.
– О, бога ради, – сухо отвечает бабуля. – У «Далтонса» такие стоят два доллара. Сядьте, и я налью вам другую. Вы тоже, дети. На столе сок, если хотите.
Мы все рассаживаемся за кухонным столом, аккуратно накрытым на троих – салфетки под горячее, столовые приборы и стаканы. Офицер Родригес достает из нагрудного кармана блокнот и, нахмурившись, листает. Его лицо кажется встревоженным, которое кажется встревоженным даже сейчас, когда он не занимается битьем бабушкиной посуды.
– Спасибо, что нашли время сегодня утром. Я только что из дома Килдаффов, и Мелани рассказала мне, что произошло вчера вечером у эстакады на Фалкерсон-стрит. К сожалению, это похоже на наезд и бегство с места происшествия. – Бабуля подает ему другую кружку кофе и садится рядом с Эзрой, а офицер Родригес, поблагодарив, делает глоток. – Спасибо, миссис Коркоран. Поэтому нам очень поможет, если все вы расскажете мне обо всем, что заметили, даже если это не кажется вам важным.
Я выпрямляюсь на стуле, а Эзра закатывает глаза. Он точно знает, что происходит в моей голове. Несмотря на страшное событие прошлого вечера, я не могу не чувствовать легкого возбуждения оттого, что участвую в настоящем полицейском расследовании. Я полжизни ждала этого момента.
К сожалению, толку от меня мало, поскольку я ничего не помню, кроме того как Мелани пыталась помочь мистеру Баумену. Не больше пользы и от Эзры. Бабуля единственная, кто обратила внимание на мелкие детали – на то, что рядом с мистером Бауменом валялись зонтик и коробка фирмы «Таппервеар». А что касается полицейских следователей, то Райан Родригес меня разочаровывает. Он повторяет одни и те же вопросы, едва не опрокидывает свою новую кружку с кофе и постоянно запинается на фамилии Мелани. К тому времени, когда он благодарит нас и бабуля провожает его до входной двери, я убеждена, что ему потребуется еще несколько лет практики, прежде чем его снова выпустят на самостоятельное задание.
– Какой-то он неорганизованный, – заявляю я, когда бабуля возвращается на кухню. – Местные жители воспринимают его всерьез как полицейского?
Бабушка достает из соседнего с плитой шкафа сковородку и ставит на переднюю конфорку.
– Райан вполне дееспособен, – деловито говорит она, доставая из холодильника масленку. Ставит ее на стол, отхватывает здоровый кусок сливочного масла и кладет на сковородку. – Может, он и кажется немного рассеянным. Два месяца назад у него умер отец. От рака. Они были очень близки. А за год до этого умерла его мать, одно к одному в этой семье. Райан самый юный и единственный, кто все еще здесь живет. Думаю, ему одиноко.
– Он жил с родителями? – спрашивает Эзра. – Сколько же ему лет?
Мой брат осуждает взрослых, продолжающих жить с родителями. Он, подобно Сейди, будет одним из тех, кто уезжает, едва на аттестате о среднем образовании высыхают чернила. У него составлен план на десять лет, включающий в себя самую неблагодарную работу на радио, а в свободное время подработку диджеем, пока он не наберется достаточно опыта, чтобы вести собственную программу. Я стараюсь не впадать в панику, когда представляю, как брат оставляет меня заниматься… неизвестно чем.
– Кажется, двадцать один год. Или двадцать три, – говорит бабуля. – Все дети Родригесов жили дома, пока учились в колледже. Райан остался, узнав, что его отец заболел.
Эзра виновато пожимает плечами, а я навостряю уши.
– Двадцать три? – повторяю я. – Он учился в одном классе с Лейси Килдафф?
– Кажется, так, – отвечает бабуля, разбивая яйца на шипящую сковородку.
Я колеблюсь. Я едва знаю свою бабушку. Мы никогда не разговаривали о моей пропавшей тете во время натянутых, нечастых разговоров по «Скайпу», и я понятия не имею, была ли смерть Лейси чересчур болезненной для нее из-за того, что случилось с Сарой. Может, мне следует держать рот на замке, но…
– Они дружили? – выпаливаю я.
На лице Эзры появляется выражение «ну, началось».
– Не могу сказать. Разумеется, друг друга они знали. Райан рос по соседству, и они оба работали на… «Ферме страха». – Пауза перед новым названием настолько мала, что я едва ее замечаю. – Большинство из городских детей там работали. И по-прежнему работают.
– Когда она открывается? – спрашивает Эзра. Он глядит на меня так, будто делает мне одолжение, но мог и не беспокоиться. Я посмотрела расписание в Интернете, как только узнала, что мы переезжаем в Эхо-Ридж.
– В следующие выходные. Как раз перед началом занятий в школе, – говорит бабуля. Занятия в школе Эхо-Риджа начинаются позже всех других мест, где мы учились, очко в ее пользу. В Ла-Пуэнте мы бы уже учились две недели до Дня труда. Бабуля указывает лопаточкой на кухонное окно над раковиной, которое выходит на лес за домом. – Вы услышите, как только она откроется. До нее десять минут пешком через лес.
– Да? – У Эзры озадаченный вид. У меня тоже, но в основном из-за его полной неспособности собрать информацию. – Значит, Килдаффы по-прежнему живут прямо за тем местом, где их дочь… где кто-то… э…
Он умолкает, когда бабуля поворачивается к нам с двумя тарелками, на каждой из которых высится громадная порция воздушного омлета, и ставит их перед нами. Мы с Эзрой удивленно переглядываемся. Не припомню, когда кто-то из нас ел что-то на завтрак, кроме кофе. Но от аппетитного запаха мой рот наполняется слюной, а в животе урчит. С тех пор как на ужин в полете я сжевала три батончика «Кайнд», больше я ничего не ела.
– Ну. – Бабуля садится между нами и наливает себе апельсинового сока из керамического кувшина на столе. Из кувшина. А не из пакета. Несколько секунд я трачу на то, чтобы понять, зачем трудиться и переливать сок из пакета в кувшин, пока не делаю глоток из своего стакана и понимаю, что сок – свежевыжатый. Неужели бабуля и Сейди родственницы? – Это их дом. У двух младших девочек полно друзей в нашем квартале.
– Сколько им лет? – спрашиваю я.
Мелани была не только любимой няней у Сейди; в школе она была почти что ее наставницей… и практически единственным человеком из Эхо-Риджа, о ком вообще говорила моя мать. Но я по-прежнему мало о ней знаю, кроме того что ее дочь убили.
– Каролине двенадцать, Джулии – шесть, – отвечает бабуля. – Между ними довольно большой разрыв, как и между Лейси и Каролиной. У Мелани всегда были трудности с зачатием. Но, полагаю, в этом есть и хорошая сторона. Девочки были так малы, когда погибла Лейси, что уход за ними был единственным, что поддерживало Мелани и Дэна в то страшное время.
