Карл Густав Юнг
Цивилизация в переходное время
VI. Женщина в Европе[108]
Свободным называешь ты себя? Твою господствующую мысль хочу я слышать, а не то, что ты сбросил ярмо с себя. Из тех ли ты, что имеют право сбросить ярмо с себя? Таких немало, которые потеряли свою последнюю ценность, когда освободились от рабства[109].
«Так говорил Заратустра»
236 Рассуждать о нынешнем положении женщины в Европе – настолько рискованное предприятие, что я вряд ли осмелился бы сделать это без настоятельного побуждения со стороны. Можем ли мы сказать что-нибудь принципиально важное о Европе? Разве кто-то из нас может назвать себя посторонним? Разве все мы не вовлечены в какую-то программу, в какой-то эксперимент, разве не угодили мы в ловушку критической ретроспективы, которая затуманивает наши суждения? И разве нельзя задать те же самые вопросы в отношении положения женщины? Кроме того, что может сказать о женщине мужчина, явная ее противоположность? Я имею в виду, конечно, сказать что-то разумное, помимо оценки сексуальной привлекательности, помимо перечисления обид и иллюзий, помимо теоретизирования. Где нам отыскать мужчину, способного настолько возвыситься над собой? Женщина всегда оказывается там, куда падает тень мужчины, и потому он нередко путает одну с другой. А когда пытается исправить это недоразумение, то переоценивает женщину и мнит ее желаннейшей на свете. Словом, я намереваюсь приступить к теме обсуждения с величайшими опасениями и сомнениями.
237 Впрочем, одно не подлежит сомнению: женщина сегодня занимает такое же промежуточное, переходное положение, что и мужчина. Еще предстоит выяснить, что представляет собой этот переход – поворотный момент в истории или нет. Порой, оглядываясь назад, мы склонны считать, что настоящее время обнаруживает какие-то аналогии с отдельными периодами в прошлом, когда великие империи и культуры проходили наивысшую точку развития и неудержимо двигались к упадку. Но эти аналогии обманчивы, ибо за упадком всегда следует возрождение. Сегодня на передний план выдвигается более отчетливо положение Европы на полпути между азиатским Востоком и англо-саксонским – или, лучше сказать, американским? – Западом. Европа застыла между двумя колоссами, между двумя дикарями, кардинально противоположными друг другу по самой своей природе. Они глубоко различны не только по народонаселению, но и по своим идеалам. Запад наслаждается максимальной политической свободой при минимуме личных свобод; на Востоке все наоборот. Мы видим на Западе стремительное развитие технических и научных устремлений, зато на Дальнем Востоке наблюдается пробуждение тех духовных сил, которые в Европе сдерживаются указанными устремлениями. Могущество Запада материально, а могущество Востока идеально[110]. Схватка противоположностей, которая в мире европейского мужчины протекает в области научно-прикладного интеллекта и находит выражение на поле боя и в балансе банковского счета, у женщины вызывает психический конфликт.
238 Обсуждение положения современной европейской женщины чрезвычайно затрудняется тем обстоятельством, что мы попросту вынуждены говорить о меньшинстве. В строгом смысле слова «современной европейской женщины» не существует. Неужели кто-то всерьез думает, будто нынешняя крестьянка отличается от своих предшественниц столетней давности? На самом деле немалая часть населения планеты лишь в крайне ограниченной степени живет настоящим и участвует в решении современных проблем. Мы говорим о «проблемах женщин», но сколько найдется женщин, признающих эти проблемы? В сопоставлении с общим числом европейских женщин лишь незначительное меньшинство действительно проживает в сегодняшней Европе; это горожанки, которые принадлежат, скажем так, к утонченным слоям общества. Должно быть, так было всегда, ибо лишь немногие люди способны ясно выражать дух современности в любую эпоху. В четвертом и пятом столетиях нашей эры христиан, хоть сколько-нибудь постигших суть вероучения, было ничтожно мало, большинство же оставалось фактически язычниками. Культурный процесс, характерный для данной эпохи, наиболее заметен в городах, ведь ему требуются большие скопления людей для насаждения культуры, а уже из этих скоплений культура постепенно распространяется на более мелкие, отсталые группы. То есть настоящее мы находим только в крупных центрах, где и отыскивается «европейская женщина» – такая женщина, которая воплощает собой социальные и духовные ценности сегодняшней Европы. Чем дальше от влияния крупных центров, тем глубже мы погружаемся в историю. В отдаленных альпийских долинах вполне можно встретить людей, которые никогда не видели железной дороги, а в Испании, тоже части Европы, встречаются те, кто живет в темном средневековье и не умеет читать и писать, не располагает даже представлением об алфавите. Население этих областей, представители соответствующих социальных слоев, живет не в одной с нами Европе, а в Европе 1400 года, и озабочены они проблемами минувшей эпохи, в которой продолжают обитать. Общаясь с такими людьми, я постоянно осознаю, что как бы возвращаюсь вспять во времени, словно переношусь на страницы исторического романа.
239 «Настоящее» – тонкий поверхностный слой крупных городских центров цивилизации. Если он совсем тонкий, как было в царской России, то, по свидетельству опыта, в нем нет никакого смысла. А вот когда он набирает достаточную «толщину» и прочность, уже можно говорить о цивилизации и прогрессе; именно тогда появляются проблемы, характерные для текущей эпохи. В этом отношении Европа обладает настоящим, в этом настоящем европейские женщины живут – и страдают от его проблем. Об этом, и только об этом, мы вправе рассуждать. Те, кто довольствуется средневековым образом жизни, не нуждаются ни в самой современности, ни в ее экспериментах. Зато человек настоящего не в состоянии – не важно, по какой причине – вернуться к прошлому, не понеся существенного урона. Зачастую этот поворот вспять совершенно невозможен, даже если человек готов пожертвовать собой. Человек настоящего должен трудиться ради будущего, а прошлое пусть сберегают другие. Посему он не просто созидатель, но и разрушитель. Он сам и его мир становятся исполненными сомнений, двусмысленными. Способы, известные из прошлого, ответы, которые прошлое дает на возникающие вопросы, недостаточны для нужд настоящего. Все старые, привычные и удобные пути заблокированы, но открываются новые, возникают новые опасности, о которых прошлое не ведало. Поговорка гласит, что история ничему не учит, и применительно к проблемам современности она и вправду не может чему-то научить. Новые пути приходится прокладывать по нехоженым областям, без очевидных предпосылок и часто, увы, без пиетета. Единственное, чего никак нельзя улучшить, – это мораль; всякое изменение традиционной морали будет по определению аморальным. Этот парадокс заставляет многих новаторов брезгливо морщиться.
240 Все проблемы современности стянуты в общий тугой узел, так что едва ли возможно выделить какую-то одну из них и рассматривать ее независимо от прочих. Поэтому нет проблемы «положения женщины в Европе» вне анализа европейского мужчины и его мира. Если женщина замужем, обычно она экономически зависима от мужа; если она не замужем и зарабатывает на жизнь сама, то работает в профессии, придуманной мужчиной. Если не готова пожертвовать эротической стороной жизни, она, опять-таки, вынуждена устанавливать значимые отношения с мужчинами. Во многом женщина, словом, неразрывно связана с мужским миром, а потому столь же подвержена всем потрясениям, которые затрагивают этот мир. Война, например, потрясла женщину не меньше, чем мужчину, и ей тоже пришлось приспосабливаться к последствиям войны. Что значат для мужского мира грозные события последних двадцати или тридцати лет, очевидно каждому; мы читаем об этом в газетах каждый день. Но не столь очевидно, что они значат для женщины. Ни политически, ни экономически, ни духовно женщина не выглядит значимым фактором. Будь иначе, она бы куда настойчивее и зримее вторгалась в поле зрения мужчины, должна была бы считаться соперницей. Иногда ей отводят такую роль, но принимают ее за мужчину, который, так сказать, случайно родился женщиной. Обыкновенно же она присутствует в интимной области жизни мужчины, там, где только чувства, где нет ни зрения, ни желания видеть, а потому женщина будто прячется за неснимаемой маской, за которой воображается все возможное и невозможное – мужчина грезит наяву, ни на шаг не приближаясь к разгадке. Тот элементарный факт, что человек всегда считает психологию другого тождественной его собственной, фактически препятствует правильному пониманию женской психологии. Этому также способствуют природная бессознательность и пассивность женщины, пускай эти качества могут быть полезными с биологической точки зрения: она позволяет убедить себя посредством проецируемых чувств мужчины. Конечно, это общечеловеческая черта, но у женщины она приобретает особенно опасное выражение, поскольку в этом отношении женщина далеко не наивна и зачастую – слишком часто! – осознанно поддается убеждению. Ей свойственно прятать свои личность и волю, чтобы никоим образом не мешать мужчине и чтобы побудить его осуществить намерения, которые порождает в нем женщина. Это сексуальное поведение, проявления которого многократно умножаются в женской психике. Поддерживая пассивность ради достижения скрытой цели, женщина помогает мужчине воплотить его устремления – и тем самым удерживает мужчину при себе. В то же время она попадает в собственную ловушку: недаром говорят, что тот, кто роет яму другому, сам рискует в нее упасть.
241 Признаю, что это описание представляется довольно спорным, что его вполне можно было бы сделать лиричнее, однако у всего естественного есть две стороны, и, когда что-либо осознается, нужно видеть не только светлую, но и теневую сторону.
242 Когда на наших глазах женщины, начиная со второй половины девятнадцатого столетия, начинают заниматься мужскими профессиями, активно вмешиваются в политику, заседают в комитетах и комиссиях и т. д., можно смело утверждать, что женщина намерена порвать с чисто женской сексуальной моделью бессознательного и пассивного, что она делает уступку мужской психологии, предъявляя себя как зримого члена общества. Она больше не прячется за маской фрау Такой-то[111], которая намеревалась добиться от мужчины исполнения всех ее желаний или заставить его заплатить, если что-то пойдет не так, как ей хочется.
243 Этот шаг к социальной независимости есть необходимая реакция на экономические и прочие факторы, но сам по себе это лишь симптом, а не предмет пристального изучения. Безусловно, смелость и способность к самопожертвованию со стороны таких женщин заслуживают восхищения, только слепой не заметит той пользы обществу, какой уже ознаменовались все эти усилия. Но никто не может пренебречь тем фактом, что женщина, перенимая мужские занятия, учась и работая по-мужски, совершает что-то, не совсем соответствующее женской природе (а, может, даже прямо ей вредящее). Она берется за то, на что едва ли способен и мужчина, если тот, конечно, не китаец[112]. Может ли мужчина, например, быть няней или содержать детский сад? Под вредом я имею в виду не только и не столько физиологический, сколько, прежде всего, психический урон. Отличительную особенность женщины составляет готовность сделать что угодно ради любви к мужчине. Но те женщины, которые добиваются чего-то важного из любви к нематериальному, превосходя остальных, действуют вопреки себе, поскольку эти достижения не очень-то согласуются с их природой. Вообще любовь к нематериальному – прерогатива мужчины. Но в нашей человеческой природе мужское и женское начала слиты воедино, а потому мужчина может жить в женской ипостаси себя, а женщина – в своей мужской ипостаси. Тем не менее женское начало в мужчине спрятано глубоко, как и мужское в женщине. Если кто-то проживает в себе противоположный пол, такой человек как бы погружается в себя, отчего страдает его подлинная индивидуальность. Мужчина должен жить как мужчина, а женщина – как женщина. Элемент противосексуальности у любого пола обнажает опасную близость к бессознательному. Показательно, кстати, что воздействие бессознательного на сознательный разум носит именно противосексуальный характер. Например, душа (анима, психика) имеет женский характер, компенсирующий мужское сознание. (Мистическое обучение у первобытных людей – исключительно мужское занятие, сродни деятельности католического священника.)
244 Непосредственное присутствие бессознательного оказывает магнетическое воздействие на сознательные процессы. Этим объясняются наш страх или даже ужас перед бессознательным. Перед нами целенаправленная, осознанная защитная реакция сознательного разума. Противосексуальный элемент обладает таинственным очарованием, приправленным страхом и, быть может, отвращением. Такое очарование особенно притягательно и пленительно, пусть оно приходит не откуда-то извне, в образе женщины, а проявляется изнутри, в виде психического влияния – к примеру, в виде искушения поддаться какому-либо настроению или аффекту. Женщинам подобное не свойственно, ибо женские настроения и эмоции приходят не прямиком из бессознательного, а исконно присущи женской природе. Поэтому никогда речь не идет о подлинной наивности, всегда имеется некая непризнаваемая вслух цель. Женщина черпает из бессознательного некое мнение, лишь вторичное по своему воздействию. Это мнение притязает считаться абсолютной истиной, оказывается тем более жестким и не подвергаемым критике, чем меньше оно осознанно критикуется. Подобно настроениям и чувствам мужчины, это мнение довольно смутное, зачастую целиком бессознательное, так что его редко удается опознать. На самом деле такие мнения собирательны и высказываются как бы от лица противоположного пола, например отца.
245 Итак, может случиться – это почти повсеместное правило, – что женщина, избравшая мужскую профессию, поддается влиянию своей бессознательной мужественности, незаметно для себя самой, хотя это совершенно очевидно всем в ее окружении. Она развивает своего рода ригидную интеллектуальность, которая зиждется на так называемых принципах, и подкрепляет их целым рядом доводов: те, впрочем, всегда бьют мимо цели, вызывая раздражение, и всегда привносят что-то вымышленное в конкретную проблему. Бессознательные предположения или мнения – злейшие враги женщины, способные переродиться в прямо-таки демоническую страсть, которая раздражает и отвращает мужчин и причиняет величайший вред самой женщине – постепенно заглушая очарование и смысл женственности, оттесняя ту на задний план. Подобное развитие непременно заканчивается глубоким психическим расстройством – коротко говоря, неврозом.
246 Естественно, нет нужды доводить дело до чего-то в этом духе; уже задолго до того, как эта точка будет достигнута, ментальная маскулинизация женщины влечет за собой нежелательные результаты. Возможно, женщина станет хорошим товарищем для мужчины, не взывая никоим образом к его чувствам. Причина в том, что ее анимус[113] (то есть мужской рационализм, заведомо противный истинной рассудительности!) мешает ей проникнуться собственными чувствами. Она даже может стать фригидной, защищаясь от маскулинной сексуальности, которая соответствует мужскому типу мышления. Или, если защитная реакция не срабатывает, вместо рецептивной сексуальности женщины развивается агрессивная, императивная форма сексуальности, более характерная для мужчины. Эта реакция тоже является целенаправленной, она призвана перекинуть мостик к медленно отступающему мужчине. Третья возможность, особенно популярная в англосаксонских странах, состоит в гомосексуальности, причем в мужской роли.
247 Следовательно, можно сказать, что всякий раз, когда влечение анимуса становится заметным, у женщины возникает совершенно особая потребность в интимных отношениях с другим полом. Многие женщины в такой ситуации вполне сознают эту необходимость и приступают – faute de mieux[114] – к решению другой, не менее болезненной нынешней проблемы, а именно проблемы замужества.
248 Традиционно разрушителем брака считается мужчина. Эта легенда восходит к давно минувшим временам, когда мужчины располагали досугом для всевозможных развлечений. Но сегодня жизнь предъявляет столько требований, что благородного идальго Дон Жуана можно встретить разве что в театре. Сильнее, чем когда-либо, современный мужчина ценит уют и удобство, ибо наша эпоха – век неврастении, импотенции и мягких кресел. На лазание в окна и дуэли с соперниками в любви сил не остается. Если и намечается нечто вроде прелюбодеяния, это событие не должно требовать чрезмерных усилий, ни в коем случае не должно обходиться слишком дорого и затратно, поэтому приключение может быть всего-навсего мимолетным. Современный мужчина очень боится поставить под угрозу брак как социальный институт. Он твердо верит в то, что «неприличное» нужно делать втихомолку, а потому одобряет проституцию. Могу поспорить, что в Средние века, с их пресловутыми баньо[115] и повсеместным развратом, прелюбодеяние происходило относительно чаще, чем сегодня. В этом отношении нынешний брак следовало бы признать более прочным, чем когда-либо ранее. Но на самом деле общество начинает обсуждать эту проблему. Дурной знак, что врачи принялись публиковать книги с советами о том, как добиться «идеального брака». Здоровым людям врачи не нужны. Брак сегодня действительно стал довольно шатким. В Америке около четверти браков заканчиваются разводом. Причем примечательно то, что на сей раз козлом отпущения выступает не мужчина, а женщина. Это она сомневается и чувствует себя неуверенно. Последнее неудивительно, поскольку в послевоенной Европе налицо пугающий избыток незамужних женщин, и попросту немыслимо ожидать от них иной реакции. Такое накопление бед чревато неизбежными последствиями. Речь уже не о нескольких десятках старых дев, избравших своим уделом целомудрие – добровольно или по принуждению, – а о миллионах таких женщин. Наше законодательство и наша общественная мораль не предлагают решения этой проблемы. Способна ли дать удовлетворительный ответ церковь? Должны ли мы строить гигантские женские монастыри, чтобы вместить всех страждущих женщин? Или следует увеличить долю терпимой проституции? Ясно, что это невозможно, так как мы имеем дело не со святыми и грешницами (weder um Heilige noch um Huren), а с обычными женщинами, которые не в состоянии зарегистрировать свои духовные потребности в полиции. Это порядочные женщины, которые желали бы выйти замуж; если не получается, они согласны на лучшую замену браку. Что касается любви, законы, институты и идеалы значат для нынешней женщины меньше, чем когда-либо прежде. Если чего-либо не достичь по прямой, придется идти в обход.
249 В начале нашей эры три пятых населения Италии составляли рабы – бесправное движимое имущество. Каждый римлянин был окружен рабами. Раб и его психология заполонили древнюю Италию, и всякий римлянин внутренне превратился в раба. Проживая в такой рабской среде, он заражался психологией рабов. Никто не способен уберечься от подобного бессознательного влияния. Даже сегодня европеец, сколь угодно высокообразованный, не может безнаказанно поселиться в Африке и обитать в свое удовольствие среди негров; их психология проникает в него исподволь, бессознательно он сам становится негром. Средства против такого преображения не существует. В Африке распространено хорошо известное жаргонное словечко – «почернеть». Не просто в силу врожденного снобизма англичане считают любого, кто родился в колониях, даже если в его жилах течет благородная кровь, «немного неполноценным». Факты подтверждают такую точку зрения.
250 Прямым следствием влияния рабов была та странная меланхолия и то стремление к искуплению, которые пронизывали дух имперского Рима и нашли свое поразительное выражение в Четвертой эклоге Вергилия[116]. Стремительное распространение христианства, религии, которая, можно сказать, поднялась из римской канализации (Ницше говорил о «нравственном восстании рабов»[117]), было внезапной реакцией, поставившей душу нижайшего среди рабов вровень с душой божественного цезаря. Схожие, пусть и менее может быть, важные процессы психологической компенсации неоднократно случались и случаются в мировой истории. Всякий раз, когда возникает нечто социально или психологически чудовищное, приходит компенсация – вопреки законодательству и всяческим ожиданиям.
251 Что-то подобное происходит с женщинами в современной Европе. Слишком много недопустимого и непрожитого накопилось в бессознательном и требует освобождения. Секретарши, машинистки, модистки – все они участвуют в этом процессе, и по миллионам незримых нитей распространяется влияние, подрывающее устои брака. Ведь желание всех этих женщин состоит не просто в обретении сексуального удовлетворения – в это способен поверить только глупец, – а в том, чтобы в конце концов выйти замуж. Тех, кому удалось обрести это блаженство, изгоняют из круга «своих» – как правило, не грубой силой, а тем молчаливым и упрямым неодобрением, которое, как мы знаем, оказывает магическое воздействие, подобно неподвижному взгляду змеи. Таков женский обычай.
252 Как ко всему этому относится замужняя женщина? Она цепляется за старую идею о том, что козлом отпущения выступает мужчина, что это он бросается из одного любовного приключения в другое, когда ему заблагорассудится, и так далее. В силу этих отживших представлений она может еще глубже погрузиться в свою ревность. Но это чувства, лежащие на поверхности. Ни гордость римского патриция, ни толстые стены императорского дворца не спасали от заражения психологией рабов. Точно так же ни одна женщина не может избежать той тайной, притягательной атмосферы, которую, быть может, источает ее собственная сестра; речь о душной атмосфере непрожитой жизни. Эта непрожитая жизнь – разрушительная и непреодолимая сила, которая действует мягко и неумолимо. В итоге замужняя женщина начинает сомневаться в своем замужестве. Незамужние верят в мечту, потому что хотят ее осуществить. А мужчина верит в брак из-за тяги к уюту и удобству, а также из сентиментальной веры в общественные институции, которые для него неизменно становятся объектами чувств.
253 Вынужденная приземленность женщин в вопросах чувств не должна скрыть от нашего внимания возможность применения контрацептивных мер. Дети – одна из главных причин ответственного отношения к браку. Если эта причина исчезает, то, чего «не делают», делается достаточно легко. В первую очередь это касается незамужних женщин, которые тем самым получают шанс заключить «приблизительный» брак. Но это соображение важно также и для всех тех замужних женщин, которые, как я показал в своем очерке «Брак как психологическое отношение»[118], являются «поглощающими». Так я определяю женщин, чьи индивидуальные потребности не удовлетворяются – или не полностью удовлетворяются – их мужьями. Кроме того, контрацепция имеет огромное значение для женщин в целом, потому что она избавляет от постоянного страха перед беременностью и необходимости заботиться о непрерывно растущем числе детей. Это избавление от рабства природы позволяет высвободить психическую энергию, которая неизбежно ищет себе новое приложение. Всякий раз, когда энергия не находит подходящей цели, случается нарушение психического равновесия. Отсутствие сознательной цели усиливает бессознательное и порождает неуверенность и сомнения.
254 Другим фактором немалого значения является более или менее открытое обсуждение проблемы сексуальности. Эта территория, когда-то столь малоизвестная, ныне сделалась средоточием научных и прочих интересов. В обществе сегодня можно услышать и самому сказать то, что ранее считалось совершенно невозможным. Многие люди научились мыслить более свободно и честно и осознали, насколько важны эти вопросы. Между тем обсуждение сексуальных проблем есть лишь грубоватая прелюдия к разрешению гораздо более глубокого вопроса – вопроса о психологических отношениях между полами. По сравнению с этим все остальное меркнет, и тут мы вступаем в подлинное царство женщин.
255 Психология женщины опирается на Эрос, на великий принцип соединения и разъединения, тогда как мужчине с древнейших времен приписывается в качестве господствующего принципа Логос. Понятие Эроса может быть выражено в современных терминах как психическое родство, а понятие Логоса – как объективный интерес. В глазах обывателя любовь в своем истинном смысле совпадает с институтом брака, а вне брака она должна трактоваться как прелюбодеяние или как «платоническая» дружба. Для женщины брак вовсе не социальный институт, а человеческие любовные отношения – по крайней мере, ей хотелось бы в это верить. (Поскольку Эрос вовсе не наивен, и к этому принципу примешиваются иные, неявные мотивы – брак как ступенька к положению в обществе и т. д., – этот принцип не может быть применен в каком-либо абсолютном смысле.) Брак означает для женщины исключительные отношения. Она легче переносит эту исключительность, а не умирает со скуки, если у нее есть дети или близкие родственники, с которыми сложились не менее глубокие отношения, чем с мужем. Отсутствие сексуальной близости с этими другими ровным счетом ничего не значит, поскольку сексуальные отношения для женщины важны намного меньше психических. Ей достаточно того, что они с мужем считают свои отношения уникальными и исключительными. Если муж оказывается «поглощающим», он начинает задыхаться от этой исключительности, в особенности если не замечает, что мнимая исключительность его жены – не что иное, как благовидный обман. На самом деле женщина распределяет свое внимание между детьми и как можно большим числом членов семьи, тем самым ухитряясь поддерживать фактически любое количество близких отношений. А вот будь у ее мужа столько же отношений с другими людьми, она сошла бы с ума от ревности. Увы, большинство мужчин эротически слепы – они совершают непростительную ошибку, путая Эрос с сексом. Мужчина думает, что обладает женщиной, если владеет ею сексуально. На самом же деле это фикция, поскольку для женщины отношения Эроса единственно реальные и определяющие. Для нее брак – это отношения с сексом в качестве сопровождения. Поскольку секс грозит последствиями, полезно предаваться ему в безопасном месте. А когда опасность уменьшается, о ней постепенно забывают, и тогда на передний план выходит вопрос об отношениях.
256 Именно здесь женщина сталкивается со значительными трудностями, поскольку вопрос об отношениях граничит с областью, для ее мужа темной и болезненной. Он готов участвовать, лишь когда женщина несет на себе бремя страдания, то есть когда он является «поглощаемым» (enthaltene), – иными словами, когда она может вообразить отношения с другим мужчиной и, как следствие, переживает внутренний разлад. Тогда у нее возникает болезненная проблема, а муж не обязан ничего делать, и это для него большое облегчение. В этой ситуации он похож на вора, который совершенно незаслуженно оказывается в завидном положении, когда его опередил другой вор, благополучно пойманный полицией. Внезапно он становится почтенным и беспристрастным зрителем. В любой другой ситуации мужчина всегда находит обсуждение личных отношений мучительным и скучным (а его жена заскучала бы, вздумайся ему обратиться к кантовской «Критике чистого разума»). Для него Эрос – страна теней, увлекающая в женское бессознательное, во что-то «психическое», тогда как для женщины Логос – смертельно скучный вид софистики, даже если она и вправду не боится и не чурается философствований.
257 Подобно тому как женщина к концу девятнадцатого столетия начала делать уступку мужественности, постепенно занимая место в качестве независимого фактора общественного устройства, мужчина несколько нерешительно пошел на уступки женственности, создав новую психологию комплексных явлений, начало которой положила сексуальная психология Фрейда. Чем эта психология обязана непосредственному влиянию женщин – а приемные психиатров битком набиты женщинами, – тема, которой можно было бы посвятить многостраничную книгу. Причем речь не только об аналитической психологии, но и о зачатках психопатологии вообще. Безусловно, наибольшее число «классических» случаев, начиная с провидицы из Преворста[119], пришлось на женщин, которые – возможно, бессознательно – прикладывали изрядные усилия к тому, чтобы выставить на обозрение собственную психологию самым драматическим образом, и тем самым предъявили миру все разнообразие психических отношений. Такие женщины, как фрау Гауффе, Элен Смит и миссис Бошан[120], обеспечили себе нечто вроде бессмертия, подобно тем достойным людям, чьи чудесные исцеления принесли славу и процветание конкретным чудодейственным местностям.
258 Удивительно высокий процент психического материала исходит именно от женщин. Это обстоятельство кажется поразительным лишь на первый взгляд, поскольку женщины вообще гораздо более «психологичны», чем мужчины. Обыкновенно мужчину сполна удовлетворяет одна «логичность»; ему претит все «психическое», «бессознательное» и пр., все расплывчатое, туманное и болезненное. Его интересуют факты, а не чувства и фантазии, которые окружают объекты реального мира (или заведомо не имеют к тем никакого отношения). А для женщины обычно важнее знать, как мужчина относится к чему-то, нежели самой познавать это что-то. Для нее важно все то, что мужчина наверняка сочтет бесполезной помехой. Потому женщина естественным образом становится непосредственным выразителем психологии и наделяет ее богатейшим содержанием. В этой психологии предельно отчетливо просматривается очень многое из того, что мужчине покажется лишь теневыми, закулисными процессами, само существование которых он не желает признавать. Но, в отличие от объективного обсуждения и поверки фактов, человеческие отношения ведут в мир психического, в то промежуточное царство между чувством и духом, которое содержит толику того и другого, но не лишается при этом собственного уникального характера.
259 Вот на эту территорию мужчина и должен проникнуть, если хочет встретить женщину, так сказать, на полпути. Обстоятельства вынуждают женщину приобрести ряд мужских черт, чтобы не застрять в устаревшей, сугубо инстинктивной женственности, чтобы не затеряться в одиночестве в мужском мире. А мужчина, в свою очередь, под тем же давлением развивает свою женскую сторону, начинает замечать психику и Эрос. Ему этого не избежать, если только он не предпочтет плестись за женщиной в безнадежно мальчишеской манере, поклоняясь издалека, но всегда рискуя угодить, выражаясь образно, в ее карман.
