Валерия Журавлева
Нити судьбы: Погоня за счастьем
Глава 7
– Проснулась? – у холодильника стоит Рус в одних джинсовых шортах.
– Слишком эротично, ты бы прикрылся, – усмехаюсь, в голове картинки худого парня, а сейчас передо мной сам Аполлон, раскачанный, кажется, до невозможности, явно больше Тугушева.
– У тебя есть свои боги Греции, на меня не западёшь. И максимум Персей, – смеётся, отрезая дольку от яблока.
– Даже спрашивать не буду, откуда знаешь, – сажусь за стол, поправляя волосы.
– Слишком хорошо тебя знаю, Слав, – полез в холодильник.
– Что-то ты развеселел, друг мой, – не могу не заметить его хорошего настроения.
– Еды вот купил тебе, – рассматривает меня.
Поставил перед моим носом вкусно пахнущие дольки пирогов, сыр, рулетики и пряный кофе.
– Как в лучших ресторанах Лондона и Парижа, – сел на соседний стул, развернув его спинкой ко мне.
– Спасибо, – накинулась на еду, будто сто лет не ела. – Когда поедем?
– Ты в обмороке валялась несколько часов назад, я вообще думаю, это плохая была идея тебе всё рассказать, – продолжает хрустеть яблоком.
– Ну да, вот бы рабочие диву дивились, когда бы их туда послали делегацией, – смеюсь, представляя свою реакцию на этот случай. Я бы вышла из окна, явно.
– Мы пойдём на сделку: ты захочешь поехать в Москву, если всё получится. Тугушев будет против. Чёрт, да это целая война, – усмехнулся, в его глазах надежда. Даже не думай, дружочек, что я не вижу, как ты жаждешь возвращения, и не понимаю, что сейчас ты умоляешь принять решение за нас обоих.
– А зачем мне возвращаться? Рус, всё потеряно, Амирана это не вернет, – нарочно строю из себя не понимающую дуру, хочу, чтобы он постарался решить сам, чего хочет.
Вспомнилась сегодняшняя реакция, неужели я была на грани?
– Ради мести, – предполагает.
– Тепло, мой друг, но нет. Я обещала Волку семью, насколько это возможно, и сама этого хочу с ним, – пожала плечами, допивая кофе из белой кружки, любуясь очередным рассветом.
– Ого, семью с Тугушевым, значит, – удивился. – Ладно, поедем сейчас, в такое время нас точно ждать не будут, – убрал со стола. – Иди переодевайся и обуй что-то удобное, а не эти ходули.
Мой выбор пал на черные велосипедки, длинную черную футболку и в тон к ним кроссовки, волосы зачесаны назад. Друг прав, мне надоело быть в тени, надоели эти рыжие волосы, хочу обратно, только ведь больше ничего там не осталось.
– Чего я ещё не знаю о покойном муже? – изучаю документы на пассажирском сиденье, реальные документы по грузу, который раскидан по складам в разных странах.
– Откуда ж мне знать? Я вот и не знал, что он тебе муж, – обидчиво цокает.
– Извини, никто не знал. Ты, Петров, Тугушев – волей случая. Да и не муж, мы же не расписались, – бубню, не хочу придавать этому слишком большое значение.
– Он жестокий, Слав, очень жесткий. Если что-то решил, оооо, – восхищается, окунаясь в воспоминания. – Это он всем рассказывает, что я его спас.
– А на самом деле? – складываю бумаги обратно в синюю папку.
– А на деле он позволил мне себя спасти, чтобы посмотреть, как я дерусь, как поведу себя. Не вмешивался – наблюдал. С его подготовкой он бы раскидал их на раз-два. Что тебе ещё рассказать про Беса? – стал серьёзней, словно другой Рус. Точно он вернулся туда, в Москву.
– Вы же дружили? Клубы? Бабы? Наркота? – хочу знать всё. – К чёрту иллюзии, друг мой. Я понятия не имела, с кем обвенчалась.
– Да, всё было, я видел его в разных состояниях. Забирал с оргий, где куча отборнейших самок: пьяного, под наркотой. Видел, как этот мужик отрывается. Настолько искушён, может быть, только дьявол. А на следующее утро – быть холодным, непредвзятым, расчётливым, независимым. Он сочетал в себе и семейные ценности. Как у него это получалось? Я думаю, просто у него не было до тебя женщины, которую бы он любил, – закурил.
В груди распалилась ревность, даже сейчас, когда его нет. Совсем его не знала. Неизвестно, что было бы с нами через год, два, десять. Такие мужчины не перестают быть вольными.
– Ревнуешь? – смеётся.
– А? – дернулась, вылетая из своих воспоминаний о горячем мужчине.
– Пачку сигарет в ком смяла, – забрал у меня. – Не ревнуй, хотя бы потому, что ты всего этого не видела. С тобой ему не нужно было. Мир да ему, блин, деньги не нужны были. Помню, как портрет твой ему домой привёз. Я тогда ещё заметил, что лед на сердце Амирана треснул: он показал ту часть себя, которую я никогда не видел. Да, наверное, никто её не видел никогда, – ударил по рулю.
– На долго ли? – усмехаюсь. Мне хочется обесценить своё появление в его жизни. Наверное, я до сих пор не могу принять тот факт, что этот мужчина меня любил, очень сильно любил.
– Мы никогда с тобой не говорили, но он потерял в Москве почти всё: много денег, статус, связи, брата, уважение семьи. Он пошёл на сделку с ментами, – прокашлялся, – с твоим отцом, не зная, что это ему принесёт. Твой папа, мягко говоря, непредсказуем.
– Это я и так понимала, Рус, – неприятные мне разговоры очерняют второго любимого мужчину, которого я потеряла незадолго до того, как его убили.
– Он это делал намеренно. Восхищаюсь его желанием быть с тобой, – продолжает.
– Его желания неоспоримы. Всё ради себя, – сцепляю зубы, несу чушь, но так мне легче себя успокоить, нежели признать, что я потеряла того, кто искренне любил меня и жертвовал ради любви.
– Славка, ты подарила мне друга. Последний месяц мы были близки, почти как братья, – на его лице улыбка, в голосе ностальгия.
– Значит, ты знал его планы? – пытаюсь не расплакаться, блокируя все воспоминания о красивом мужчине, но так жажду услышать: «Что было бы, если…»
– Да. Купил квартиру для вас, показывал её мне и Петрову. Тот помогал обставлять, да и я руку приложил, – пожимает плечами.
– Дурацкий комод, о который я спотыкаюсь? – тихо смеюсь, подтверждая свои догадки.
– Он, ты меня знаешь, сестрица, – улыбается во весь рот. – На очереди вилла была или квартира в Риме. Всё переживал, вдруг тебе в Париже понравится, и ты захочешь там остаться: детскую планировал, гардероб совместный. Слав, он вещи тебе покупал, всё приговаривал: «Моя гого, моя гого». В ажиотаже были мы все, чтобы успеть к вашему прилёту из Москвы, – грустит, жмуря глаза.
– Вот мы и прилетели, мне тоже его не хватает, – кидаю в рот пару мятных драже, вспомнив его смех.
– Да, мне тоже, – заглушил мотор возле большого амбара где-то в горах.
– Я его любила, – выдохнула. Не знаю, зачем и почему мне захотелось признаться, но я это сделала.
В машине на этих словах повисла небольшая пауза, в которой каждый думал о своём. Я думала о том, что он и правда любил меня, всем сердцем любил.
– Пошли, вроде никого, – засмотрелся на меня как-то странно, вид задумчивый.
– Да, иначе скоро совсем рассветет, – поправляю высокий хвост.
– В бардачке ствол, возьми, подруга, – спокойно говорит, нагибаясь к сиденью, чтобы достать ещё один черный Walther P99. – Генерал из такого стрелять учил? Или у него Макаров был?
Верчу в руках оружие. Тысячу лет не держала, очень странное ощущение, ведь сейчас мы не наденем наушники и не будем целиться по мишеням. Это как после теории выйти на практику: металл кажется особенно холодным, а тяжесть неподъёмная.
– Нет, П—96С, не знаю уж, чем он ему так нравился, – стараюсь отогнать мысли о возможной стрельбе и поднявшуюся от волнения тошноту.
Рус прихватил лом, и мы направились к большим дверям с амбарным замком. Пара минут – и преграды нет, есть только огромное помещение с сотнями деревянных и пластиковых ящиков.
– Ты только если что не пасуй, чую я что-то, – не успел договорить, как послышался шум подъезжающих авто.
– Рус, черт-черт, – сердце грохочет две сотни ударов в минуту, стараюсь взять себя в руки.
– Слав, спокойно, не пасуй, выбора у нас не будет, – взял мои руки в свои и пытается успокоить, дыша со мной: вдох-выдох-вдох.
Послышались голоса; говорят не на русском, не английском и не итальянском.
Черт! Может, это Нике? Прижалась спиной к деревянному ящику недалеко от входа, сжимаю в руке пистолет, вспоминая, как стреляла по мишеням.
– Кто там? – шепчу.
– Какие-то бородатые, – глаза бегают, следит из нашего убежища.
– Папа? – в надежде уже прокручиваю план действий.
– Нике только, – свет от фар прекрасно подсвечивает всю концентрацию на лице друга. – Да, Нике.
– Знать бы, о чем говорят. Они же засекли машину? – начинаю нервно кусать губы, чувствуя металлический привкус во рту.
– Не знаю, Слав, не пасуй, если что, хорошо? – нервничает, и нервы эти мне передаются воздушно-капельным путём.
– Я поняла, поняла, – страх отступил, в крови появились холодные нотки разума в перемешку с жаждой мести.
– Кто здесь?! Выходите, и мы вас не тронем! – с явным акцентом.
– Что делаем? – продумываю план отступления, ищу глазами окна, пытаясь разглядеть в полумраке.
Ничего не говоря, друг выходит из убежища, выставляя пистолет перед собой, целясь в противника.
– Ну привет, друзья, – останавливается в десяти метрах от противника.
На эмоциях повторяю за ним. Лица этих ублюдков надо видеть: удивлены, их застали врасплох.
Торнике и какие-то два высоченных хмыря, все одеты прилично: Armani, туфли начищены, словно они с банкета.
– Руки выше, мне терять нечего. Я вас здесь всех завалю! – ору, срываюсь, хочу стрелять, стреляю в пол, раз-два.
– Успокойся, дура! – вздрагивает Нике. Все задрали руки вверх, стоят, лупают своими глазками; справа зашевелился амбал в чёрном.
– Стоять, я сказала, – стреляю чётко, ровно в плечо, и он вопит на своём, – ещё кто-то хочет? – тычу дулом на всех по очереди.
– Ты не ахуелa ли, девочка? – возмущается Нике. – Ты как здесь? Ты должна в земле лежать. Нам всем обещали, что ты в земле покоишься с миром.
– Стой где стоишь, мне терять нечего, – подхожу к нему ближе, – срать я хотела на то, кто вы, это мой товар, на моё имя, убирайтесь вон!
Второй рыжий амбал подходит к нему и задаёт какой-то вопрос, указывая пушкой на меня. Нике что-то отвечает, мне страшно, потому что я ничерта не понимаю из их разговора; страх заставляет терять бдительность и дрожать.
– Ты хоть знаешь, что это за люди, дура? – злится жирдяй, ему бы не помешало убрать своё огромное пузо; совсем уже зажрался, растрачивая состояние брата.
Только хочу ответить, как в амбар входит ещё один до боли знакомый персонаж.
– Какая встреча! – растягивает слова и противно улыбается кучерявый ублюдок в чёрных брюках и белоснежной рубашке с закатанными до локтей рукавами.
– Слав, встань за меня, – скомандовал Рус и загородил своим телом.
– А что ты прячешься, русская шлюха? – разводит руками и приторно смеётся. – Здесь папочки-мента нет.
Закипаю и прежде чем подумать, стреляю в пол. – Рот закрой!
– Ахахаха, – веселится, – раз уж свиделись, хочу тебе историю рассказать о последних часах твоего мужа, – потирает перебитый нос.
Делаю глубокий вдох, а выдохнуть не могу; так и застываю, все чувства на паузе.
– Я тебя пристрелю, – говорю спокойно, ощущая слёзы на своих щеках. – Мне терять абсолютно нечего.
– Он когда на цепи в свинарнике сидел, тоже так говорил, думая, что ты сдохла, – шипит, смотрит прямо в глаза, пытается задавить, задеть.
– Ааааааааааа, – стреляю трижды в пол, целюсь в кучерявого, идя прямо на него. – Закрой свой рот и молись Богу, – рука дрожит, кажется, что не смогу вот так убить, не смогу; он смотрит мне прямо в глаза, и я теряюсь.
Раздался телефонный звонок. Вытираю нос тыльной стороной ладони.
– Отвечай своим подельникам и говори, что пришла хозяйка товара, и что все сделки теперь только со мной, – слежу внимательно, как достает телефон, отвечает.
– Привет, Давид, – кажется, он рад; его плечи опускаются, тело приходит в расслабленное состояние.
– Я на мушке у Вольной и её пса, – плюет в сторону Руслана, который стоит в стойке с оружием, абсолютно безэмоционален.
– Отпустить? Она возомнила себя хозяйкой товара, – хмыкает.
– Нет, мы так не договаривались. Здесь Адам и его брат, – расхаживает взад-вперёд, пока Нике уводит раненого на улицу. – Твоя сука подстрелила Али!
– Ты серьёзно? Блять, ты серьёзно? Ты понимаешь, чего это будет тебе стоить?! – отключается, злой, кладёт телефон в карман своих брюк.
Смеётся, показывая свои кривые зубы. – Не добил тебя тогда, суку, до сих пор жалею, но зато с ним порезвился! – скалится с презрением и яростью во взгляд.
– Я запомню, – расправила плечи, уверенности во мне поприбавилось.
– Говори спасибо Тугушеву за свою жизнь, – плюнул на пол и вышел из амбара. Когда второй высокий мужчина, видимо, Адам, подошёл ко мне ближе, чтобы рассмотреть. Второй брат похож на неотесанную скалу с широким подбородком, орлиным клювом и впалыми глазами.
Стою в стойке, приросла к оружию, дрожу, а от него веет смертью и безграничной властью. Он дышит словно бык после родео.
– Бес мёртв, – плохо говорит на русском. – Но мы ещё встретимся, – разворачивается и выходит.
– Слав, всё, – друг осторожно освобождает мои руки. – Ушли, – прижимает к себе. – Давай, дружочек, приходи в себя.
Рыдаю, выпуская эмоции; всю трясёт, мысли в голове бегают. Они ведь могли нас прямо тут порешить. Его «Бес мёртв» как ведро ледяной воды. А он ведь и правда мёртв, вот сейчас прям мёртв. Осознание накрывает меня, заставляя целый пласт сдвинуться с места. Кажется, у моего домика едет крыша. Только сейчас я ощущаю, насколько мой муж был горой, которая защищала меня от всего и всех.
– Да, слушаю, – жестко отвечает Рус.
– Она не может говорить, дай ей время, – кладет трубку. – Пошли, – выводит меня из амбара, запирает дверь, звонит кому-то, не слышу, о чём говорит. В голове только слышны реки крови, что несутся по венам и молотками бьют набат в ушах.
– Это был Волк? – смотрю, пропущенные в авто. – Охрану к амбару назначили?
– Да, – заводит мотор. – Не говори ему ничего, встретимся в Милане и обсудим.
– Не могу, он нас спас, – набираю номер, постепенно приходя в себя.
– Привет, – отвечает жестко, слышны удары по груше.
– Привет, – жду, пока начнёт, потеют ладони от волнения.
– Какого хера ты полезла туда? Руслана? – чеканит, выделяя каждое слово. Его «Руслана» означает только, что он зол до предела.
– Этот ублюдок знал, что я жива, вы в сговоре?! – обречённо вздыхаю, откидывая голову назад. Лучшая защита – это нападение, а моё нападение заведомо проиграно.
– Нет, попридержи коней с обвинениями, – слышно, как пьёт воду из поилки.
– Одно из условий вашей сделки была моя жизнь, не ври мне! – ору, подкуриваю, открывая окно и впуская первые лучи солнца.
– Остановись, Руслана, ты сейчас жива только потому что я позвонил, имей уважение, – размеренно, не отрицает, пытаясь уловить суть.
– Послезавтра я буду в Италии… – пытаюсь закончить, не хочу больше пустых разговоров, устала.
– Буду ждать, – сбрасывает звонок.
Мы не ругались за эти пять лет ни разу. Ни одного чертового раза. Как же всё это мне надоело, это тяжёлое прошлое.
Наблюдаю за рассветом, первые лучи солнца появляются на небе, слышно пение птиц. Вдыхаю табак, позволяя ему заполнить все легкие, думая, что так будет легче, но воздух всё не приходит.
– Вот это ты дала жару, – по салону разливается звонкий смех Руслана. – Даже мне стало страшно.
– Бойся, я жалею, что не убила его, – достаю вторую из пачки, прикуривая от первой.
– Остановись, – вырывает из рук, затягивается. – Подстрели ты его, и живыми мы бы не вышли. Вол…
– Не нужно, пожалуйста, – перебиваю, стыдно. Знаю, что переборщила. Стыд вперемешку с ответственностью накатывают волнами на беспокойный разум.
***
Весь следующий день мы заняты прихотями Петрова, что здорово отвлекает и прогоняет мысли о предстоящем разговоре с Тугушевым. Благодаря Бадри мы посетили ещё несколько красивейших мест, сделали много фотографий.
Уговорила паренька взять шефство над проектом с теперь уже полупустыми амбарами, передала макеты и документы; через неделю первая видеоконференция. Я уезжаю, полностью довольная собой; от стыда и разочарования не осталось ничего. Бес и правда умер для меня. Я и правда это осознала. Легко ли это признавать? Нет, не легко.
Последний вечер здесь встретил меня алым закатом. Мои мальчики ужинают на террасе чем-то вкусным: Руслан, Матвей, Бадри и Ярослав, который не расстаётся с ноутбуком, вплотную занялся подготовкой московского проекта.
Села за стол, хватает кусочек сыра.
– Повар, мне, пожалуйста, омлет! – вот так легко и весело впервые за долгое время.
– Приятного аппетита, сударыня, – Рус подал мне тарелку с вкусно пахнущим омлетом с зеленью и сыром; желудок заурчал в предвкушении лакомства. Надо наладить питание, иначе мне с таким темпом недолго осталось.
– Благодарю, сударь, – улыбаюсь во весь рот, ловя момент; и никого мне не хочется впускать в этот мир.
Мужа. Я словно только сейчас проснулась и осознала, что у меня был мой целый муж. Мой Амиран Бессарионович Тваури, который оставил мне всё это. У меня была любовь, моя первая любовь. Улыбаюсь солнцу, это ведь прекрасно, освобождает. Кажется, с этим принятием я готова лететь к Давиду Робертовичу и отдавать холдинг в руки директорам. И даже стать мамой.
– Бадри, мы улетаем сегодня ночью, и у нас будет для тебя подарок, – заглянула в карие глаза, которые выдают скорее отчаяние, чем удивление.
– Лана, не нужно, правда, мне неудобно принимать подарки, – как всегда при волнении начал теребить крестик на груди.
– Мот, – кивнула в сторону его комнаты, где хранится сюрприз.
– Понял, ма, – сын рванул с места со скоростью 3 секунды до 100.
– Не отказывайся, прошу тебя, мы все к этому причастны, – указала на всех присутствующих, пнув под столом Яра, заставив оторваться от важных дел и киваться.
– Да, все поверь мне, – заверил он, закатывая глаза, потому что покупал его по моей просьбе, и бант тоже.
– Бадри, открывай, – Матвей затаился, ожидая реакции; это так чисто и мило – его радость за друга. Мой мальчик, я так горжусь им.
Рус сел напротив меня, закусив губу и подмигивая. Все захвачены этим моментом, будто принимаем в нашу семью новичка; будто жизнь вновь заиграла красками, а ветер с благоговением наполняет наши паруса и несёт к горизонту, полному счастливых перемен.
– Лана, нет, я не могу принять, это очень дорого! – Бадри положил коробку с ноутбуком на стол и сложил ладони вместе, умоляя о чем-то.
– Бери, парень, даже не думай; у этой девочки дохера денег. Один самодовольный мужик оставил ей миллиарды и свалил в мир иной, она может себе это позволить, – цокнул Рус, и это меня удивило, как он отозвался об Амиране. Смелая шутка, которая больше не задевает.
– Бери, давай будем считать, что это вклад в будущее, это мои инвестиции в тебя, – хлопнула в ладоши.
Сын налетел на него. – Бадри, я буду тебе звонить каждую неделю, чтобы не так сильно скучать, можно?
– Вот же манипулятор, и у кого он научился? – удивился Яр, отпивая кофе из белоснежной кружки.
– У Волка, больше не у кого, – пожала плечами, подмечая иногда нездоровое мужское влияние.
– Можно, конечно, спасибо, Руслан, – мальчик взял меня за руку. – Ты фея-крестная, вы все сделали моё лето незабываемым, – глаза блестят, улыбка до ушей.
Сердце трепещет от восторга. – А ты наше, – мы налетели на него, обнимая со всех сторон; присоединились даже парни.
Самолёт набирает высоту, Рус работает напротив меня на своём ноутбуке, Матвей мирно спит в большом кресле, Петров планирует дизайн и бухтит, что-то себе под нос, а я пью виски – горький, терпкий, старый виски, как любил мой муж. Смотрю в окно на огни Батуми и дышу спокойно, оставив весь багаж прошлого там. Ещё неделю назад казалось, что я буду возвращаться сюда снова и снова, а сейчас скажу: «Нет, я больше не полечу», эта история прожита и пережита.
Глава 8
– Да, он не звонит мне совсем, – шарюсь в холодильнике в поисках какой-нибудь еды. Последнюю неделю жила в офисе, улаживая вопросы с документами по проекту. Оружие оружием, но это всё-таки большой бизнес с авто, и они там есть; склады нужно освобождать, всё приводить в порядок.
– Он сейчас в Москве, – ответил Рус, что-то печатает.
– Надеюсь, у него нет проблем из-за моей выходки, – поправила чёрный длинный шелковый халат, открывая на ноутбуке сайт с доставкой.
– Он их решит, – не хочет больше рассказывать.
– Что делать с товаром? – выбираю пасту. – Мот, будешь пасту с морепродуктами? – кричу в пустоту; не отвечает.
– Давай, привезу, я собираюсь выезжать, – звенят ключи.
– Да, давай, – иду в поисках моего мальчика, заглядываю в гардероб. – Паста с морепродуктами? – застываю на месте; картина меня удивила. Матвей в сером трико рассматривает нашу помолвочную фотографию.
– А, да! – испугался, дернулся, покраснел.
– Две с морепродуктами, вино есть, ждём, – отключилась.
– Что ты делаешь? – стараюсь быть спокойной. После поездки он ведёт себя как-то странно. Его поведение меня тревожит.
– Ничего, Лан, – глаза бегают; явный признак вранья.
– У нас же нет секретов? – накрываю фото простынёй и убираю обратно в шкаф.
– Нет, я просто хотел посмотреть, красивая фотография, – отводит в сторону глаза.
Точно врет, но настаивать не хочу на ответе; если мотивы и есть, то они вполне безобидны.
– Рус приедет через полчаса с едой, – намекаю, чтобы вышел; мне нужно одеться.
– Ты теперь с дядей Русланом? – смущается, опустив глаза в пол.
– Нет, Руслан – мой старый друг. Дружочек, ты из-за этого расстроен? – обнимаю, прижимаю к себе и с облегчением глажу по волосам.
– Да, мне казалось, – зеленые глазки смотрят на меня с надеждой.
– Давай в следующий раз поступим так: если ты в чем-то сомневаешься, то спрашиваешь у меня, хорошо? – целую его в макушку.
– Да, мам, извини, – обнял.
– Тебе Руслан нравится? – улыбаюсь.
– Да, он смешной, – улыбается в ответ; обстановка налаживается, я расслабляюсь.
Выбрала широкие хлопковые штаны и футболку серого цвета.
– Ты спаситель, – уплетаю пасту за обе щеки, запивая белым сухим вином. – Я из офиса не вылазила.
– Твоя, наша, – мнется, не может сказать. – Я про сделку, – выдал на одном дыхании.
– Не знаешь, что делать с этим дерьмом? – вытираю рот белой салфеткой.
– Ты права, а ты знаешь, что делать? Вернуться не хочешь? Сейчас все карты на это у тебя есть, – смотрит искоса, попивая вино, вальяжно раскинувшись в черном спортивном костюме напротив.
– В Москву-то уж точно, – улыбаюсь, а потом вспоминаю маму; отчеты по ней, кажется, что она всё пережила и достаточно счастлива. Как я явлюсь?
– Не хочешь его фамилию взять для сделок? – поставил локти на столешницу.
– Чью? Если это поможет никогда не сталкиваться с этим мерзким кучерявым уродом, я только за, – полоскаю рот вином.
– Он держит все бордели сейчас. Девочек поставляет во все щели мира, – качает головой.
– Надоело мне всё это, Рус. Тугушев же не выйдет из этого никогда? А Москва нам нужна, надеюсь, сделка поможет вернуться, – огорчаюсь; буря эмоций прошла, осталось одно разочарование. Видимо, вино подействовало на меня не лучшим образом.
– О чем ты? – качает головой. – Женщина, избавься от этого дерьма как можно скорее и забудь, как страшный сон, – брови сходятся на переносице.
– Ты не понял, я не о деньгах, – закусываю губу. Рассказать? Не рассказать? Вечный вопрос, но более подходящего времени не будет.
– Слав, тут я не с тобой; максимум попробую помочь совершить сделку. Я больше не хочу в этом участвовать. Хочу спокойно жить, может быть, семью завести. Надоело по бабам мыкаться, – смотрит в глаза, вытирая рот салфеткой.
– У меня для тебя есть кое-что, другой мой, только обещай мне, что не убьешь меня? – слежу за реакцией, прячась за своим полупустым бокалом.
Серьёзный, глаза превратились в щелочки.
– И? – сжимает кулаки.
– У Петрова выставка в Москве через две недели, летим вместе, – долила ещё вина. – Покажу, – цокаю языком о небо.
– Ты играешь в игру, как заинтересовать идиота? – хлопнул по мраморной столешнице.
– Ага, – улыбаюсь нервно. – Завтра расскажу, – смеюсь.
Уловил моё настроение, улыбается.
– По сделке постараюсь всё организовать на этой неделе. Только ты должна знать, братья Гоевы будут присутствовать, – следит за моей реакцией.
– Гоевы? Чеченцы? – не понимаю. – Им что, там своего оружия мало?
– Слав, ну ёк макарёк, – обречённо вздыхает. – Дело-то не в этом, а в том, что ты плечо одному из них прострелила в прошлом месяце, – махнул рукой и встал со стула.
– Твою мать, – опираюсь лбом о сложенные ладони. Вот это поворот, неужели нельзя что-то легче придумать?
– Но тебе везёт, товар им нужен больше, поэтому они не сильно будут предъявлять за пулю, которая прошла на вылет, – задумчиво стучит пальцами о деревянную спинку стула.
– Ага, сделку заключим, и они замочат нас, – шепотом проклинаю всё на свете.
– Слав, ну ты фильмов насмотрелась? Нет, – мнется, что-то не договаривает. – Они будут с Волком разбираться, это на их уровне.
– Что у них было с Бесом? – поднимаю глаза и внимательно слушаю друга, отмечая про себя, как красиво за окном и на нашей цветущей террасе.
– Насколько я знаю, Бес с ним был в деловых отношениях, – пожимает плечами. – Но хрен этого мужика знаешь; с ним все старались быть в деловых отношениях, – психует, хрустя пальцами.
– Извинюсь, так уж и быть, что им надо послать, цветов? – хлопаю ладонью о столешницу.
– Славка, ты должна понимать, что Тугушев не имеет права влезать в сделку; там будем только мы с тобой, – дергается, нервничает.
– Прорвёмся, – отпускаю всё на самотёк, всё, что могла, я уже не сделала. – Где будет проходить? В Милане, я надеюсь?
Пожал плечами.
– Я дочь честного мента; должна участвовать в этом террористическом акте, твою ж мать, – грызу ноготь большого пальца, сложив руки на груди.
– Ой, ну не начинай; а был бы он жив, муж твой, ты бы с ним жила. Ну считай, хобби у него такое, это последняя партия, – смеётся.
– Хобби? – удивляюсь. – Нормальные мужики на рыбалку ходят. – Вспоминаю, как генерал-майор пару раз таскал нас на свои скучные развлечения.
– Ты выбрала не того мужика, Слав. У одного оружие, у второго модели, – взял зеленое яблоко с тарелки. – По всем психологическим критериям чего-то тебе папка-мент недодал в детстве, – откусил смачно фрукт.
– Пиздюлей, – бубню себе под нос. Ситуация патовая, но возможности она даёт мне колоссальные; как минимум узнать этих братьев.
– Бадри! – вспоминаю насущный вопрос. – Готовы все документы по проекту? У тебя СБ всё прошли, и он? – втягиваю воздух, пытаюсь отвлечься на новую тему.
– Да, и чего ты так в него вцепилась? – не понимает, или это какая-то дружеская ревность.
– У него потенциал, решения как у Тваури, и я устала вывозить всё сама, – ставлю кофе в турке.
– Ты не думала…
– Продать? Да, думала; после сделки готовлю пару назначений, – разливаю по маленьким чашкам.
– Слав, ты чи кофе варить научилась, – удивлённо подносит маленькую белую чашку к носу, осторожно вдыхая аромат.
– Волк научил; терпение у него не занимать, – скучаю по нему; его игнор выводит из себя. Не переживу, если он из-за меня во что-то встрянет.
***
Волк не отвечает на мои звонки, на звонки Руса и моего секретаря. Петров не видел его, сказал, что тот куда-то срочно улетел. Ну что, девочка, мы и не надеялись, что склады сами собой рассосутся и что рыцарь прискачет к нам на белом коне.
– Да, – коротко отвечает Рус на телефонный звонок, сидя на переднем сиденье черного «Роллс—Ройса».
Меня раздражает абсолютно всё: от черного платка на голове до черной шелковой узкой юбки ниже колен с хорошим разрезом сбоку. Кто меня надоумил одеться во всё черное? Хорошо, что шелк, иначе, кажется, я бы сварилась; за бортом точно больше 30 градусов.
– Понял, – сбрасывает звонок, снимая свои очки-капли от RayBan.
– Что? – киваю, не удосужившись открыть лицо.
– Слав, эти очки совсем не прозрачны, ты же понимаешь? – старается улыбаться, но его волнение гуляет по всему салону вихрем, и это чувствую не только я, но и водитель-араб в черном костюме.
– Понимаю, знаешь, я не каждый день торгую всяким дерьмом, – придвигаю к себе серую сумку с подставными бумагами для банка.
– На сделке должны быть мы, братья, представитель банка… – затягивает, поправляя синий пиджак, который ему в облипку.
– Дато? – мысленно готовлюсь к тому, что мне придётся пережить.
Что врать, я к этому готовлюсь целую неделю, и легче совсем не становится; всю трясёт, тошнит, голова раскалывается. Стараюсь глубоко дышать, чтобы прийти в себя. Перевожу взгляд на проезжаемые улицы: здесь роскошно, чувствуется подавляющий успех и монополия власти; аж до костей пробирает. По своей воле я бы сюда ни за что не сунулась.
– Нет, – качает головой.
– Отлично, – смотрю на высоченное здание за окном – Бурдж-Халифа. Ну всё, приехали; липкий страх холодом отзывается во всех конечностях.
Водитель выходит, открывает мне дверь и подаёт руку. С радостью выхожу из авто и из одних рук попадаю в другие. Рус считай волочит меня внутрь.
– Обязательно было ходули надевать? – ворчит, как старый дед, заводя нас в просторный светлый холл. – Ты хоть идти можешь? Или может, скорую? – подшучивает.
– Шутник, лучше замолчи, я не в духе, – снимаю очки от Шанель и кладу их в чехол и сумку.
Заходим в стеклянный лифт, за нами несколько арабов в своих накидках и ещё какие-то в деловых костюмах. В панорамном лифте окончательно прихожу в себя, не оборачиваясь на прекрасный вид на город. Щёлкаю ногтями с белым френчем, дожидаюсь своего 66—го этажа.
Коридор, большие холлы, наш номер, стеклянный стол переговоров. Два рыжих критина сидят напротив нас.
– Добрый день, господа, – присаживаюсь на белоснежный стул.
– Добрый, – ухмыляется один из братьев.
– Во избежание всех недоразумений хочу принести свои извинения за пулю в плечо, – смотрю поочередно на них и на араба, который кажется слегка шокирован моим беспардонным русским общением.
– Вы же понимаете, о чём я? Или на английском повторить? – цокаю, поправляя платок.
Рус в шоке; глаза полезли на лоб. Братья в секунду стали серьёзными, копируя моё настроение. Два рыжих молодца одинаковы с ларца: высоченные, неотёсанные, губы узкие, глаза светлые, коротко стрижёные.
– Понимаем, – отвечает тот, что сидит прямо напротив.
– Вот и прекрасно, перейдём к сделке. Как это у вас делается? – достаю папку с документами и откидываю сумку на соседний стул.
– Принято говорить на английском, – оповещает араб, поправляя свои очки.
– Он в курсе? – киваю головой в сторону банкира.
– Да, он в курсе, – с презрением выдает второй брат.
– Я Адам, это Алан, – кивает головой в сторону брата.
– Очень приятно, – толкаю папку по столу.
В комнату заходит официант – высокий парень в стандартной форме – и выставляет на стол блюда. Какие-то закуски, кофе, бокалы, ведерко с шампанским, виски.
– Вы же, бабы, это любите? – скалится Алан, выговаривая медленно слова.