Кармен Мола
Малютка
Глава 6
Жилой комплекс Руэдо известен каждому мадридцу: с трассы М-30 отлично видна кирпичная стена с маленькими окнами. Она вызывает легкий трепет, потому что издали смахивает на тюрьму. Но с близкого расстояния, точнее, изнутри спирали, которую образуют здания комплекса, все выглядит не так пугающе: разноцветные стены, зеленые насаждения, балконы, детские площадки, пенсионеры, сидящие на скамейках в тени, и влюбленные парочки, гуляющие под ручку. Строили комплекс в конце восьмидесятых, чтобы переселить сюда малоимущие семьи, но с годами дурная слава опасного квартала, где лучше не появляться, рассеялась. Это все еще не лучшее место для жизни в Мадриде, но оно уже не ассоциируется с маргиналами и наркодилерами, как это было вначале.
Мотоцикл Чески обнаружили на пустыре по соседству. Его уже начали растаскивать на детали, однако номерной знак сохранился, так что, когда житель Руэдо сообщил в полицию о своей находке, там забили тревогу.
В ожидании сотрудников ОКА мотоцикл стерегли двое парней из муниципальной полиции. С ними был и нашедший его пенсионер, недовольный, что его втягивают в расследование.
– Говорил я вашим ребятам: это все румыны, которые вон там лагерь устроили. Да что толку! У нас полиция только к испанцам цепляется, а приезжим стелют красную ковровую дорожку. Того и гляди, им еще и приплачивать начнут, и квартиры давать.
– Не сердитесь, – попытался успокоить его Ордуньо. – Лучше поговорите с нами. Мы-то к этому лагерю никакого отношения не имеем. Вы видели, кто бросил здесь мотоцикл?
– Да говорю же, кто-то из румын. Но свалят все на нас, на тех, кто живет в Руэдо. Как всегда, одним плюшки, а другим, то есть нам, фигушки. Надо было на месте этого пустыря футбольное поле сделать.
– Тебе, дедуль, в твоем возрасте только в футбол играть: мигом поплохеет и ноги протянешь, – ни с того ни с сего брякнула Рейес.
Ордуньо и старик ошеломленно уставились на нее. Ордуньо решил не оставлять этот выпад без внимания.
– Приношу извинения за невоспитанность моей напарницы. Вы говорили, что видели, как кто-то из трущоб…
– Слушайте, нас переселили из Вальекаса, из Посо-дель-Уэвоса, и местные нас приняли в штыки. Знаете, как называется этот район? Медиа-Лега, все уж и позабыли. Тут обделывали всякие грязные дела, но мы держались от этого подальше. Дело давнее, сейчас мы уважаемые люди, у нас даже футбольная команда своя, есть на что поглядеть, некоторые детки отлично играют… Другое дело румыны. Не знаю, почему их не разворачивают на границе, чтобы убирались назад к себе…
Ордуньо, стыдясь бесцеремонности Рейес, счел себя обязанным выслушать тираду старика до конца.
– Спасибо, я обязательно передам это руководству, но сейчас мне нужна ваша помощь. Вы смогли бы узнать человека, который бросил здесь мотоцикл?
– Узнать? Ну уж нет, я с такой швалью не связываюсь. Это же румыны, они не то, что мы, приличные люди. Вы их вообще видели? Это ж бандиты. Если я с вами пойду в их лагерь и меня там поймают, живым не выпустят.
– Ладно, хотя бы скажите, как он выглядел.
– Да как все.
– Он приехал на этом мотоцикле?
– Откуда я знаю?
Ордуньо сомневался, что свидетель говорит правду, но хотел тщательно проверить все зацепки.
– Пойдем к румынам в лагерь, – решил он. – Послушаем, что скажут там.
Велев сотрудникам муниципальной полиции забрать мотоцикл с пустыря, Ордуньо с Рейес направились к румынскому поселению. Им вслед неслись крики старика:
– Выслать их всех без обратного билета! А то их в дверь, а они в окно. Что за страна…
– Не смей никому грубить, – произнес Ордуньо, глядя Рейес в глаза. – Тем более свидетелю.
– Прости. Просто он достал…
– Никого не волнует, кто тебя достал, а кто нет. Чтобы это было в последний раз, если хочешь работать в отделе! Кем бы ни был твой дядя – хоть королем Испании. Да, и когда мы разговариваем с гражданами, то обращаемся на «вы», если только не хотим надавить. Именно граждане платят тебе жалованье.
Поселение ничем не отличалось от других подобных: бараки, горящие костры, настороженные мужчины и женщины, любопытные детишки, бегающие вокруг незнакомцев. Навстречу им вышел мужчина.
– Вы пришли по поводу мотоцикла, да? – Его испанский был безупречен.
– Да. Местный житель сказал, что видел, как кто-то из румын бросил его на пустыре.
– Ну так я вам скажу, что это неправда. Местные будут клясться, что мы едим младенцев живьем, лишь бы выкинуть нас отсюда. Неужели вы думаете, что если бы мы украли мотоцикл, то бросили бы его в паре сотен метров от наших домов?
– Я бы не удивился.
– Мы бедные, но не тупые. Его привез белый пикап, старенький. На водителе был синий комбинезон.
– Что-нибудь еще?
– Да, буквы на номерном знаке были МНР. Я запомнил, потому что решил, что они означают «м…к на развалюхе».
Ордуньо и Рейес не смогли сдержать улыбку.
– Вы нам очень помогли. Спасибо!
Рейес все это время переживала и поняла, что не успокоится, пока не попросит прощения. Как только они сели в машину, одну из приписанных к отделу «вольво», она произнесла:
– Ты прости, что я так со стариком.
– Никогда не угадаешь, какой свидетель может дать тебе нужную информацию.
– Ты прав. Извини.
– И еще кое-что, – решился Ордуньо. – Ты всегда так строго одеваешься… в костюмы? Я-то не против, но некоторых свидетелей это может напрягать…
– Нет, я не всегда так хожу.
Рейес не стала вдаваться в подробности, а Ордуньо – расспрашивать.
– Как ты думаешь, что случилось с Ческой?
– Откуда мне знать? Я же с ней не знакома.
– Это неважно, часто помогает интуиция. Что она тебе подсказывает?
Рейес задумалась. У нее и правда были свои соображения, но стоило ли о них говорить? Она не знакома с Ческой и теперь уже вряд ли познакомится.
– Ничего, молчит моя интуиция, – ответила она наконец. – Может, у нас, новичков, она еще не очень развита.
Глава 7
Когда Элена вернулась в «Казино», прием уже закончился. В телефоне был десяток пропущенных звонков от матери и несколько голосовых сообщений, прослушивать которые не хотелось: лучше прийти к матери домой и поговорить лично. Элена поступала так всегда, когда мать (начальство, как называл ее отец) была права. Главное – не прятаться. Естественно, мать злится, что Элена сбежала с благотворительного мероприятия, которое сама же организовала.
Исабель Майорга, вдова Бланко и мать Элены, ужасалась при виде загородных вилл, в которых теперь селились миллионеры. Если жить в Мадриде, то уж лучше в квартире – в Саламанке, Чамбери либо около парка Ретиро. А если тебе нужны сады, бассейн и чистый воздух, то поезжай в свое поместье; ведь ты его для этого и купил. Сама она проводила время в квартире в Чамбери, на вилле в Толедо и в своем любимом доме на озере Комо. Ее итальянские связи крепли с каждым днем, а испанские слабели. Если, конечно, не включать в число последних отношения с дочерью Эленой.
Роскошная квартира на улице Сурбано площадью пятьсот с лишним квадратных метров занимала целый этаж дворянского особняка, счастливо избежавшего расчленения на офисы. Здесь Элена выросла, с этим местом были связаны ее счастливые детские воспоминания, хотя теперь семейное гнездышко больше напоминало музей.
С тех пор как Элена съехала, она стала здесь гостьей и вести себя должна была соответственно. Только культивируемое в семье уважение к традициям позволяло предположить, что ее комната выглядит сейчас точно так же, как десятилетия назад, и что в кабинете отца, том самом, где он скончался от инфаркта, не сдвинута с места ни одна авторучка из его обширной коллекции.
Мать – «зови меня Исабель, дочка, а то “мама” звучит ужасно» – пригласила ее в зеленую гостиную. Не в главную, где принимали гостей, но и не в малую, семейную. Компромисс, указывавший ее место в семействе Бланко-Майорга, – не посторонняя, но и не своя. Как бы странно это ни звучало, Элена не сомневалась, что мать не один час обдумывала это решение, взвешивая все «за» и «против».
– Я не намерена говорить экивоками, Элена. Твой поступок безобразен.
– Знаю, мама, прости, пожалуйста. Я очень разволновалась из-за исчезновения этой полицейской. Понимаешь, мы работали вместе, она моя подруга.
– Я не собираюсь вмешиваться в твою жизнь. Знаю, в этом нет смысла, ты все равно поступишь по-своему. Я только прошу тебя выполнять свои обязательства. Мне пришлось развлекать беседой этого господина Веймара, пока не стало очевидным, что ты уже не вернешься. Какой стыд…
Йенс Веймар – наследник богатой немецкой семьи – обладал внушительным количеством титулов и денег, а также бывших жен. Его предки еще в девятнадцатом веке сколотили состояние на черной металлургии. С тех пор в швейцарских банках у них скопилось столько миллионов евро, долларов и франков, что не потратить и за несколько поколений. К тому же в молодости Йенс активно инвестировал в передовые технологии, так что теперь имел доли во многих успешных компаниях. Исабель Майорге удалось убедить его сделать солидное пожертвование на школы в Мьянме. И она не собиралась выпускать добычу из рук.
– Йенс еще два дня пробудет в Мадриде. Я обещала ему, что ты позвонишь и пообедаешь с ним или поужинаешь. Не подведи меня.
– Не волнуйся, мама.
– Я тысячу раз просила называть меня Исабель.
На самом деле эта встреча вовсе не была неприятной обязанностью или жертвой. Йенс – мужчина привлекательный и, как показалось Элене, довольно занятный. Если Ческа скоро найдется, можно послушаться матери и позвонить ему. У Элены давно не было близости с мужчиной: с тех пор, как она спускалась на парковку Диди на Пласа-Майор с владельцами внедорожников, прошло немало времени. И она была не против вспомнить, как ведут себя на свидании.
От дома матери до своей квартиры на Пласа-Майор она решила прогуляться пешком. В голову упорно лезли мысли о Ческе. Вспомнилось первое дело, над которым они работали вместе, – дело мошенника, скрывавшегося под чужим именем. Когда его арестовали, они пошли праздновать в караоке. Все, кроме Элены и Чески, напились, а они развлекались пением. Ческа терпеть не могла итальянские песни. Она предпочитала бразильскую эстраду и не понимала страсти начальницы к творчеству Мины. В тот вечер они подружились; они смеялись и пели песню Каэтану Велозу «Одинокий»: «Иногда в ночи я представляю себе нас двоих, лежу и мечтаю, соединяя прошлое, настоящее и будущее». Ее удивило, что Ческа выбрала такую сентиментальную композицию.
Мобильный Чески сейчас лежал у Элены в сумочке. Хотелось просто подержать его в руках, не копаясь в содержимом. У каждого свои секреты, которые следует уважать; если отнять их у человека, у него ничего не останется.
Дома Элена подумала, что большая часть ее собственных секретов и воспоминаний относится к другой жизни и, пожалуй, даже принадлежит другому человеку. Они из тех давних времен, когда еще не пропал ее сын, когда она еще не познакомилась с Сарате. Она ощутила мимолетный укол ревности при мысли о связи Сарате с Ческой. Ей и раньше казалось, что между ними что-то есть. Но… какое право она имеет судить об их отношениях, да и просто переживать по этому поводу? Ей пришлось отвернуться от друзей из ОКА, чтобы выстоять. Она правильно поступила, попросив помощи у матери и занявшись фондом: она ведь делает доброе дело, а это самое главное, верно? Быть хорошим человеком.
Тогда почему она смотрит на часы, как будто прикидывает, когда можно поехать в отдел? Это уже не ее жизнь. В полиции она больше не работает.
Глава 8
Глаза жгло, во рту пересохло, все тело болело. Отчаянно хотелось пить. Ей казалось, будто от каждого прикосновения языком к деснам во рту образуются раны. Она снова подергала руками и ногами, но поняла, что освободиться не получится, только повредишь себе запястья или щиколотки. К тому же лучше поберечь силы до тех пор, пока появится шанс использовать их, чтобы вырваться. В любой момент кто-то может прийти, вряд ли они просто оставят ее умирать. Интересно, это будет Хулио или кто-то из тех троих?
Если абстрагироваться от боли, можно обдумать свое положение – есть в нем кое-что непонятное. Что было бы, если бы она привела Хулио к себе домой? Может, и ничего, потрахались и разошлись. Это означало бы, что ни к чему такому он не готовился. Либо готовился, и тогда все равно должен был бы привезти ее в квартиру на улице Аманиэль, рядом с площадью Комендадорес. Она просто облегчила ему задачу.
Дверь над лестницей открылась, и свет ослепил ее. Она не сразу поняла, кто спускался по ступенькам. Хулио.
– Привет, – сказал он.
Она сдержала желание наорать на него – разумеется, лучше вести себя хорошо.
– Развяжешь меня?
Ческа хотела говорить небрежно, не выказывать страха, но получилось жалобно, голос сорвался, и в нем вместо холодности послышались слезливые ноты.
Хулио не ответил, только сел рядом.
– Пить хочешь? – спросил он.
– Да.
Он направился к чему-то вне поля зрения Чески, вернулся со стаканом воды и снова сел возле нее. Осторожно стал лить воду ей в рот, по чуть-чуть, как пришедшему в себя больному.
– Зачем ты так со мной? – Немного утолив жажду, она снова попыталась казаться невозмутимой.
– Потому что хочу тебя, а вчера мы не смогли завершить начатое. А теперь, пожалуйста, помолчи, у меня нет желания тебя слушать.
Ческа попыталась возразить, но он заклеил ей рот скотчем.
Хулио начал раздеваться; тело у него, как Ческа заметила еще накануне, было красивым и мускулистым. Эрегированный член он намазал лубрикантом.
– Видишь, как я с тобой нежен. Со вчерашнего дня об этом думаю; не хочу причинять тебе сильную боль.
Хулио вошел в нее. Несмотря на пронзительную боль, которую нисколько не смягчала смазка, Ческа старалась изобразить удовольствие. Хулио уже не контролировал себя, от возбуждения его била дрожь. Ческа дождалась удачного момента, когда он кончил и в изнеможении упал на нее, и, резко дернув шеей, нанесла ему удар головой.
Удар оказался мощным: на лбу Хулио появилась ссадина, на мгновение он отпрянул. Но он совсем не злился, он улыбался. Кровь текла у него по щеке, и он слизывал ее языком. Рана не охладила его пыл, а только разожгла.
– Ага, так мне еще больше нравится.
Его член опять встал, и он принялся снова насиловать Ческу. Она пыталась сопротивляться, но безуспешно: связанная, она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Истязание все длилось и длилось, казалось, оно не закончится никогда. Хулио вел себя как животное, по лицу его текла кровь, но ему было все равно. Наконец он застонал, кончил и сорвал клейкую ленту. Ческа в отчаянии закричала.
– Кричи-кричи, тебя никто не услышит. А если услышат, тебе же хуже, они перевозбудятся и придут сюда. И не будут с тобой так нежны, как я.
Макая палец в собственную кровь, Хулио написал что-то на теле Чески. Она не видела, что именно.
– Знаешь, что это значит? Чжуньян цзисян. Желаю удачи в год Свиньи.
Глава 9
Ордуньо посмотрел на Рейес с удивлением. Вчерашний строгий костюм она сменила на платье в цветочек со скромным вырезом. И макияж был другим: вместо агрессивного, контрастного – едва заметный, смягчающий черты. Еще вчера, увидев ее впервые, Ордуньо отметил, что она очень красива, а сегодня еще раз убедился в этом.
– Я попросил транспортную полицию составить список всех белых пикапов с буквами МНР на номерных знаках, – сообщил он. – Как только пришлют, можем приступать к поискам. Вряд ли их очень много, буквы НР были на знаках много лет назад, наверняка большая часть этих машин уже на свалке.
– Я могу чем-нибудь помочь? – спросила Рейес.
– Подумай обо всем, что мы видели вчера на пустыре. Бывает, какая-то деталь кажется несущественной, но кого-то из коллег она наталкивает на интересное предположение, и в итоге ситуация проясняется.
Через несколько минут началось совещание отдела, на котором всем предстояло поделиться своими соображениями и сведениями, которые удалось получить. Это дело было глубоко личным для каждого сотрудника, но ОКА работал с ним по той же схеме, что и с любым другим.
– Расскажу, что мне известно, – начал Сарате. – Я был с Ческой до половины девятого вечера. Мы договорились посмотреть, как в их районе празднуют китайский Новый год, но обстоятельства изменились, и я ушел ужинать с друзьями. Если кому-то нужно подтверждение, могу дать их имена, телефоны и список мест, куда мы заходили.
Но обвинять Сарате в исчезновении Чески и проверять его алиби никто не собирался.
– Ты с ней потом не разговаривал? – спросила Марьяхо.
– Нет. Если хочешь, возьми мой телефон, проверь. Мы договорились встретиться утром в суде на Пласа-де-Кастилья, чтобы дать показания против рабовладельческой сети. Когда она не явилась, я начал беспокоиться.
Вдруг в переговорную вошла Элена, и комнату заполнил радостный гул. Буэндиа, Марьяхо и Ордуньо не видели ее больше года. Но сейчас им было не до приветствий и расспросов: в опасности жизнь Чески. Жестом попросив коллег не отвлекаться, Элена присела к столу.
– Надеюсь, вы не против моего вторжения. В отсутствие Чески отделом руководят Сарате и Ордуньо. Я только послушаю и скажу, если в голову придет что-то важное и интересное.
– Ты же знаешь, мы всегда тебе рады, – радостно ответил Ордуньо. – Кто-нибудь еще разговаривал вчера с Ческой?
– Мы с ней болтали перед уходом. Единственное, что ее волновало, – это выступление на суде, но она отлично подготовилась, – сказала Марьяхо.
Буэндиа, как обычно, откашлялся, перед тем как взять слово:
– Я тоже ее видел. Она зашла ко мне, пожаловалась, что чешутся глаза, конъюнктивит. Я посоветовал капли. И обратил ее внимание на то, что сейчас не сезон аллергии, это может быть из-за стресса. Но она только посмеялась, сказала, что стресс – это для менеджеров, а она всего лишь полицейский, ежедневно рискующий жизнью.
Все засмеялись, а Рейес отметила про себя, что у Чески своеобразное чувство юмора. Ордуньо махнул рукой, прося коллег не отвлекаться.
– Тогда разберем то немногое, что у нас есть. Мотоцикл Чески обнаружен на пустыре в районе Медиа-Лега. Его бросил там мужчина в синем комбинезоне, приехавший на старом пикапе, номерной знак МНР. Я уже попросил транспортников составить список автомобилей, в номерах которых есть эти буквы.
– Отлично. А я снял отпечатки пальцев с мотоцикла, – вставил Буэндиа.
Элена что-то черкнула в блокноте. Рейес не сводила с нее глаз. Она уговорила дядю устроить ее в ОКА только ради того, чтобы учиться у этой женщины.
– А что мы знаем о фальшивом удостоверении, найденном у нее дома? – Элена быстро нарушила обещание только слушать.
– Я с ним разбираюсь, оно на имя Леонор Гутьеррес Мены, а такого человека, похоже, не существует, – ответила Марьяхо. – Оно не фальшивое. То есть фальшивое в том смысле, что там фотография Чески, но другое имя, однако это не подделка, а официальный документ.
– Мы и сами не раз делали себе документы для прикрытия, – сказал Ордуньо. – Возможно, Ческа тоже. Надо будет выяснить.
– Я уже выяснила, так оно и было, – подтвердила Марьяхо. – И еще поискала, когда этот документ использовался. Пока нашла только одну бронь в отеле Ла-Гранхи на выходные 11–13 января.
– Ты что-нибудь знаешь про эти выходные, Сарате? – спросил Буэндиа.
Элена мысленно поблагодарила судмедэксперта. Она сама собиралась задать этот вопрос, но из ее уст он прозвучал бы несколько бестактно.
– Нет… То есть знаю, но меня там не было.
Все взгляды обратились к Сарате, и он понял: теперь его личная жизнь постоянно будет в центре внимания.
– Зачем Ческа ездила в отель Ла-Гранхи с фальшивым удостоверением личности? – спросил Ордуньо.
– Не знаю.
– Она тебе не рассказывала?
– Это что, допрос? – Сарате был очень недоволен.
– Это важно, Сарате. Важно для дела. Никто не пытается вмешиваться в твои частные дела, – попыталась смягчить ситуацию Элена. Было видно, что Анхелю неприятно вспоминать об этом эпизоде.
Он сделал глубокий вдох и произнес:
– Я не знаю, зачем Ческа ездила в тот отель. Мне она сказала, что едет участвовать в мотогонках в Уэске. Не помню, из-за чего именно, но мне понадобилось позвонить ей по работе и посоветоваться. На мобильный я не дозвонился, поэтому связался с организаторами гонок. Они сказали, что Чески в списках нет.
– Она тебе соврала, – констатировала Элена.
– Похоже на то. И врала она превосходно. Вернувшись поздно вечером в воскресенье, она в подробностях пересказала мне всю гонку и описала трассу. Я сделал вид, что верю.
– Видимо, мы не так хорошо знаем Ческу, как нам казалось, – заключила Элена.
– Как ты думаешь, почему она тебе соврала? – спросил Буэндиа.
– Не знаю.
– Должна же быть какая-то причина.
– Напрашивается версия, что у нее был любовник. – Марьяхо говорила откровенно.
– Я тоже так думаю. – Сарате старался казаться невозмутимым, выглядеть прагматиком, которого не слишком волнует интрижка Чески на стороне.
– Фальшивое удостоверение личности не укладывается в эту картинку, – заметила Элена. – Пожалуй, мне стоит съездить в Ла-Гранху.
Вошел Рентеро. Даже не поздоровавшись с племянницей и лишь кивнув Элене, он направился к Сарате:
– Есть новости от Чески?
– Нет.
– Кажется, вчера я был неправ. Хочу, чтобы ты знал: я тоже беспокоюсь, все ресурсы в твоем распоряжении. Ческа наша коллега.
– Спасибо.
– Рад, что ты вернулась, Элена. Подготовлю документы, чтобы тебя заново оформили в отдел.
– Не строй иллюзий, Рентеро. Я не возвращаюсь в ОКА. Просто помогаю в поисках Чески.
– Очень хорошо. Когда документы будут готовы, тебе передадут их на подпись. Я хочу, чтобы отделом руководила ты.
Возражать Элена не стала. Комиссар был упрям, но и она тоже. Значок и табельное оружие ей не помешают, но бумаги она не подпишет.
– И присмотри за моей племянницей; она здесь, чтобы учиться.
Рейес недовольно фыркнула. Непросто ей будет избавиться от клейма протеже. Ордуньо позвонили на мобильный. Пришли новости по белому пикапу. Он был зарегистрирован на мелкого рецидивиста по кличке Облом.
