Катерина Кольцова
Цепеш
Пролог
Что есть жизнь – никто не знает,
Кто все точки над i расставляет.
В чем же смысл жизни, твоей и моей?
Кто постиг все тайны о ней?
Может мудрецы, может старики,
Или великие мира умы?
Или те, кто с чистою душой,
Обретут после смерти вечный покой…
"С кем поведешься, от того и наберешься" – гласит народная мудрость. И она не лжет. Говорят, человека формирует общество, окружающая среда. Потому не стоит судить других за их поступки, какими бы ужасными они ни казались. Ведь каждый способен на худшее, порой даже не замечая этого…
Влад сидел в своем громадном кабинете, устремив взгляд в одну точку. Роскошь помещения больше не радовала глаз: богато украшенные стены казались потускневшими, портреты возлюбленных – безобразными, дорогие тюлевые занавеси – жалким тряпьем. Массивный дубовый стол, занимавший центральное место в комнате, был завален нетронутыми документами. Среди папок с делами виднелась початая бутылка крепкого алкоголя. Вечерний свет едва пробивался сквозь тяжелые складки штор.
Он окинул взглядом четыре портрета на стенах, вглядываясь в знакомые черты. Когда-то он любил каждую из изображенных женщин, каждую по-своему. В каждой было что-то особенное, неповторимое. Цежара, воспитанная в скромной аристократической семье, отличалась изяществом и нежностью. Она виртуозно владела музыкальными инструментами и обладала чарующим голосом. Своей игрой на лютне она могла усыпить его за считаные минуты, что спасало от частых кошмаров. Дилара – кроткая наложница, присланная в дар персидским чиновником, – покоряла беспрекословной преданностью. Дарина, дочь купца с северных земель, была своенравной красавицей, но при этом умной и рассудительной собеседницей. С ней можно было часами беседовать о чем угодно, особенно о его странных предпочтениях и их истоках. Но всех их объединяла общая судьба: каждая погибла при трагических обстоятельствах – все они наложили на себя руки.
Он чувствовал себя проклятым, виновным в их смертях – все, кого он любил, погибали. Хотя он не был причастен к этому напрямую, необъяснимое чувство вины не отпускало его. Бессонные ночи стали его спутниками, а воспоминания о каждой из женщин терзали душу невыносимой болью. Впрочем, на его руках было достаточно других преступлений, чтобы душа не знала покоя. Однако к своим возлюбленным он всегда относился с нежностью.
Его взгляд остановился на последнем портрете, появившемся в комнате только вчера, – портрете той, что избежала участи остальных. Этим изображением он любовался больше прочих, ведь еще вчера мог восхищаться не портретом – самой женщиной вблизи. Мог прикоснуться к ней, ощутить теплоту тела, вдохнуть ее неповторимый аромат – тонкий запах полевых цветов, смешанный с углем и металлом. Но сегодня все изменилось. Она покинула его, оставив лишь конверт с прощальным письмом.
У Влада не хватало решимости вскрыть послание. Он пытался несколько раз, но дрожащие руки отказывались повиноваться. Пальцы немели при каждом прикосновении к плотной бумаге конверта. Он снова поднял глаза на портрет. С холста на него смотрела черноглазая крестьянка с пышными каштановые волосами, которые спускались ей на широкие плечи. У нее были простоватые, но удивительно обаятельными чертами лица. Пышные, каштановые волосы спускались ей на широкие плечи. Этим она отличалась от остальных – девушек знатного происхождения и богатых семей. Простолюдинка, однако ничуть не уступавшая им. Он был связующей нитью между ними, хотя сами они никогда не встречались. Все они – лишь разрозненные эпизоды его жизни.
С последним эпизодом он отчаянно не желал расставаться. Фири… Даже имя ее было до невозможности простым. Она заставила его забыть обо всем на свете. Ему было безразлично ее происхождение: мозолистые руки казались драгоценнее изящных пальчиков столичных барышень, а простой льняной сарафан – прекраснее изысканных бальных нарядов. Он жаждал лишь одного – чтобы она принадлежала ему не только телом, но и душой. И ведь он сделал для нее все возможное: привез в замок, облачил в шелка, подарил роскошную жизнь, даровал благородное имя – Элен. Теперь она не дочь безродного кузнеца, а знатная дама с аристократической родословной.
За последнее время с ним произошло столько всего, что ему была необходима поддержка. Не просто поддержка – ее поддержка: искренняя, безыскусная, идущая от самого сердца. Что же случилось, черт побери? Куда она могла исчезнуть? Почему покинула его в столь тяжелый момент, ведь, казалось, ничто не предвещало…
Внезапно в памяти всплыли обрывки воспоминаний. Что-то все-таки было: отведенный взгляд при неудобном вопросе, дрожащие пальцы, участившееся недомогание. Возможно, в глубине души он это чувствовал, но не хотел признавать.
Он держал в руках ее письмо, одиноко лежавшее на их кровати. Наконец решился. Дрожащие пальцы медленно надломили конверт. Сургучная печать треснула, нарушив тишину кабинета глухим звуком, и красные крошки осыпались на ковер. Он достал письмо, развернул его… Бумага была исписана неровным почерком человека, редко державшего перо в руках. Ведь и грамоте она обучилась лишь в стенах этого замка, и до сих пор каждое слово содержало не менее одной ошибки.
Влад закрыл глаза. Глубоко вздохнул и, переждав несколько мгновений, начал читать:
«Влад, пишу тебе это письмо, чтобы попросить прощения. Лично сделать этого, как ты понимаешь, я не могу. Прости, но я не могла поступить иначе. Ты не оставил мне выбора. В кузнице все просто: нет благородных дам с их вечными интригами, нет тех, кто ежедневно пытается навредить. Я истосковалась по жару огня и безмятежному спокойствию вечернего отдыха после изнурительного рабочего дня. По запаху раскаленного металла, по звону молота о наковальню, по теплу очага и грубому деревянному столу, за которым мы с отцом делили скромный ужин.
Меня удерживала лишь твоя любовь. Но ты изменился. И эти перемены пугают меня.
Помнишь ли день нашей первой встречи? Я, наверное, никогда его не забуду…
…Это было весеннее утро. Солнце только поднималось над горизонтом, роса еще блестела на траве, а в кузнице уже разгорался огонь. Я работала вместо отца. Не самое подходящее занятие для девушки, правда? Но что поделать – всевышний не послал отцу сына. Мои руки были в саже, фартук прожжен в нескольких местах, волосы растрепались от работы.
Находясь в кузнице, я и представить не могла, что кто-то в твоем положении окажется у нас… но это случилось. Ты был без сознания, но я сумела тебя спасти. Помню, как вытаскивала стрелу из твоего плеча, как дрожали мои руки. Кровь пропитала твою дорогую одежду, лицо побелело от потери крови.
Когда ты очнулся и увидел меня, твои слова заставили мое сердце дрогнуть. Ты спросил: «Вы ангел, а я попал в рай?» А я, вся залившись краской, ответила: «Нет, вам до рая еще далеко»… Твои глаза тогда были чистыми и ясными, в них светилась жизнь, а не та тьма, что поселилась в них теперь…
Как же мне тяжело, Влад! Каждое слово этого письма отзывается болью в груди. Думаешь, это легко – взять и уйти, тем самым подписав себе смертный приговор? Руки дрожат, когда пишу эти строки. Но я больше не могу так жить. Ты стал пугать меня, твои поступки вселяют ужас! Твой взгляд стал холодным, безжизненным, словно в глазах застыла вечная зима. Но еще больше страшит другое…
Ты думаешь, так мстишь им? Нет, Влад, ты мстишь себе! Да, я знаю твою историю, хоть ты и пытался скрыть ее, спрятать за семью замками. Я знаю, зачем тебе все эти воины – они нужны не для освобождения твоих земель, не для свободы, а для мести и утоления жажды крови!
Да и к чему все эти оправдания? Наверное, чтобы облегчить совесть, смыть с души эту тяжесть. Теперь я прощаюсь с тобой, должно быть, навсегда, и напоследок хочу дать один совет. Я видела твои глаза, Влад, – они полны темной, глубокой ненависти. Я знаю, что ты задумал, но молю тебя – останься человеком, не совершай того, что собираешься сделать. Прощай… Элен»
Влад перечитал письмо несколько раз, сжимая пергамент так, что побелели костяшки пальцев. Смысл прочитанного растворялся в тумане отрицания. Он не мог понять – почему? Ведь он всего лишь мстил за отца, за брата, за родину, истоптанную сапогами захватчиков.
«Ее пугают мои поступки?» – произнес он, вглядываясь в свое отражение в потускневшем оконном стекле. – «Главное – результат, а не методы».
Если он не проявит силу, то не сможет защитить самое дорогое. Не сумеет спасти свою семью.
Внезапно за спиной раздался шорох крыльев, нарушая гнетущую тишину кабинета. Он обернулся: на подоконник опустилась ворона, черная, как беззвездная ночь. Она взглянула на него бездонными глазами, в которых отражались отблески догорающих свечей, а затем трижды каркнула. Зловещий звук эхом разнесся по пустым коридорам замка.
«Это знак», – подумал он, проводя рукой по небритому подбородку. – «Похоже, мне нужно навестить мою старую знакомую».
Он сделал последний глоток, опустошив стакан, поднялся из-за стола и направился вниз по винтовой лестнице. Старую знакомую звали Филиция. Она была предсказательницей, помогавшей Владу во многих делах. В прошлом служила его отцу, но после смерти господина, словно фамильный перстень, перешла по наследству к сыну.
Влад вышел из замка, и прохладный вечерний воздух наполнил его лёгкие. Он направился прямиком в лес, который практически примыкал к крепостным стенам, протягивая к ним свои узловатые ветви. Об этом лесе ходила дурная молва, передаваемая шёпотом. Местные жители поговаривали о ведьмах, обитавших в чаще древних деревьев. Крестьяне клялись, что если ночью войдёшь в этот лес, то назад не вернёшься – сгинешь в темноте между замшелых стволов. Но Влада эти россказни не пугали – он уже сотни раз входил и выходил из леса живым и невредимым, ступая по ковру из прелой листвы.
От самого замка до нужного ему места вела тропинка – узкая, но различимая в лунном свете, серебрившем редкие камни, выступающие из земли. Главное было знать, где её искать. Суеверные крестьяне оказались отчасти правы: ведьма действительно существовала, но только одна. К ней-то Влад и направлялся, чувствуя, как влажный воздух леса оседает на одежде мелкими каплями.
Чем дальше он углублялся в лес, тем труднее становилось различать тропинку среди переплетённых корней и густого подлеска. Кроны деревьев сомкнулись над головой непроницаемым пологом – даже звёзды теперь не могли пробиться сквозь него. Пройдя ещё несколько шагов, Влад потерял тропу из виду – она растворилась в темноте. Но он не повернул назад, а, напротив, двинулся вперёд, начав отсчитывать шаги, как учила его Филиция много лет назад.
Отмерив тридцать шагов с точностью часового механизма, он свернул налево и, обойдя нужные ориентиры, снова принялся считать. Вскоре он очутился возле небольшой пещеры – дома Филиции. Вход в неё, неприметный и тесный, почти скрывал густой плющ. Высокому мужчине пришлось изрядно изловчиться, чтобы протиснуться внутрь.
Эта пещера некогда служила тайником разбойников, где они хранили награбленные сокровища. Последние пятьдесят лет она пустовала, если не считать новой хозяйки.
Тайник был устроен как лабиринт. Незнающие его секрет могли запросто заблудиться и сгинуть в забытом подземелье. На самом деле всё было довольно просто – на любых развилках следовало сворачивать налево.
Влад так и поступил, уверенно продвигаясь по тёмным переходам, где его шаги отдавались глухим эхом. Вскоре он заметил тусклый свет, пробивающийся из-за поворота. По мере приближения свет становился всё ярче, окрашивая стены пещеры в тёплые золотистые тона, обещая встречу с той, кто могла раскрыть тайну сбежавшей невесты.
– Я ждала тебя, – услышал он хриплый и тихий голос Филиции. Она стояла возле старого каменного очага, над которым висел закопчённый котёл. Из него доносилось тихое бульканье, а в воздухе витал терпкий аромат трав и кореньев. Это помещение, вопреки ожиданиям, напоминало не мрачную пещеру, а скромное крестьянское жилище. Труба очага выходила наружу из-под земли, позволяя обитателям пещеры обогреваться и готовить, не покидая укрытия.
На земляном полу лежал потёртый временем ковёр, чей первоначальный цвет давно стёрся из памяти. Недалеко от очага примостился небольшой стол, на котором стоял глиняный кувшин с колодезной водой. Два стула с потемневшими от времени спинками терпеливо ждали гостей. На одном из них восседала Филиция, закутанная в шерстяную шаль и одетая в простое серое платье, потрёпанное на рукавах. Её лицо, как и всегда, на восточный манер скрывал плотный платок. Влад знал эту ведьму чуть ли не с пелёнок, но за столько лет так и не видел её истинного облика. Только карие, порой казавшиеся алыми, глаза.
– Конечно, ведь ты сама позвала меня, – процедил он сквозь зубы. – Могу я узнать зачем? А то я не в настроении сейчас что-либо обсуждать.
В тусклом свете очага тени плясали по стенам. После вопроса Влада на несколько секунд повисла тишина. Он глубоко вздохнул. Он прекрасно понимал, что ведьма живёт по своим правилам, и торопить её не стоит. Филиция улыбнулась и заговорила своим размеренным, спокойным голосом:
– Я знаю, что она сбежала. Я даже знаю, почему и с кем.
– Что значит "с кем"? – его и без того раздражённый голос перешёл в рык, эхом отразившийся от каменных стен.
– Ты лучше присядь, – всё так же спокойно произнесла она. Влад, словно послушное дитя, опустился на скрипнувший под его весом стул. – Женскую натуру трудно понять даже самой женщине. У каждой найдутся свои причины, и каждая сходит с ума по своей дурачине.
– Только прошу без рифм и стихотворных строк, – произнёс он, устало проводя рукой по лицу.
– Что ж, скажу более ясно, – Филиция подалась вперёд, и огонь очага бросил блики на её закрытое лицо. – Был ли ты с ней нежен? Бил ли ты её? Или вообще – давно ли ты был с ней в постели?
– Я не был с ней в постели с тех пор, как отправился на встречу с султаном, – его голос звучал глухо, будто из глубокого колодца.
– И сколько тебя не было рядом с ней? – в вопросе слышалось что-то похожее на материнскую заботу.
– Три месяца, может больше, – он словно очнулся от долгого сна.
– И ты ещё удивляешься, – её слова падали тяжело, как камни. – За это время она нашла себе другого и сбежала с ним. Но не думаю, что она рассказала об этом в письме, которое тебе оставила.
Лицо его исказилось, превратившись в жуткую маску гнева. На высоком лбу вздулись синие вены, пульсируя в такт учащённому сердцебиению.
– Кто? Мне нужно только его имя, – голос, обычно спокойный и властный, сорвался на хриплый рык. Ярость клокотала в нём, грозя вырваться наружу, но где-то в глубине сознания тлел слабый огонёк разума, нашёптывающий о необходимости сдержанности.
– О, разве помимо женщины тебе не доложили о пропаже ещё одного не самого последнего человека в твоём замке? – произнесла она с едва заметной усмешкой в голосе, хотя лицо её по-прежнему скрывал платок.
– Нет! Илей не мог этого сделать, – его голос слегка дрожал. Колдунья лишь усмехнулась.
– Я убью её, как только найду, применю самое жестокое наказание. Но только если это правда. Если же нет… – он сделал угрожающую паузу, – то я убью тебя.
Он резко поднялся, заставив стул скрипнуть по полу, и начал метаться по комнате, словно загнанный зверь. Каждый его шаг отдавался гулким эхом, выдавая внутреннее напряжение и растущее понимание того, что услышанное могло оказаться правдой.
Филиция неторопливо встала, её движения оставались плавными и размеренными.
– Давай отложим любовные игры на время. Сейчас есть вещи куда более важные, мой дорогой Влад, – произнесла она. – Я хочу тебе погадать.
– Ты что-то знаешь, – он резко остановился, впившись в неё взглядом. – Когда ты хочешь мне погадать, ты всегда что-то знаешь. У тебя было видение?
– Возможно, – в её голосе зазвучали таинственные нотки, – но ты узнаешь это не сейчас. Для начала мне нужно тебя подготовить.
Она бесшумно скользнула к очагу, подхватила толстую тряпицу. Ловкими движениями обернула ею руки и сняла с огня небольшой котелок, от которого поднимался густой пар, наполняя воздух странными ароматами трав и специй.
– Что в нём? – напряжённо спросил Влад.
– Суп, хочешь попробовать? – в её голосе промелькнула насмешка.
– Нет, спасибо, я лучше воздержусь, – процедил он сквозь зубы. – Скажи мне только одно: где она?
– Ты ей отомстишь, но не сейчас. Сейчас слишком рано. Нужно немного подождать, – её руки двигались уверенно и точно. Она сняла крышку с котелка, достала потёртый кожаный мешочек и извлекла из него щепотку жёлтого порошка, мерцающего в свете очага. Когда порошок коснулся жидкости, та вскипела, испуская странное свечение. Филиция прошептала несколько слов на незнакомом языке, после чего произнесла громче:
– То, что ты услышишь сейчас, не должен больше слышать никто. Ты меня понял?
– Это правило я знаю, не тяни время, – нетерпеливо отрезал он.
Склонившись над котелком, она всмотрелась в клубящиеся пары. Её голос стал глубже:
– Я вижу… ты станешь великим человеком, настолько великим, что тебя будут помнить вечно. Даже через столетия после твоей смерти одно твоё имя будет вселять ужас. Страх перед тобой переживёт века. Такова твоя судьба, – она помедлила. – Но вскоре должен родиться человек, в чьих руках будет твоя жизнь.
– Я буду зависеть от него? – в его голосе прозвучало плохо скрываемое беспокойство.
– Да, ты будешь зависеть от него.
– Я не допущу такого никогда! – он ударил кулаком по столу. – Ты сказала, что он вскоре родится. Могу ли я сделать так, чтобы он не появился на свет?
– Да, – медленно произнесла она, – но я должна узнать больше. В любом случае это произойдёт не сейчас. Уходи. Скоро я снова тебя позову и тогда расскажу всё. А на сегодня я слишком утомилась.
В воздухе повисла тяжёлая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием углей в очаге и едва слышным бульканьем в котелке.
-–
От автра:
Лайк и отзыв – лучшая благодарность за труд автора.
Глава 1
Она бежала сквозь густой туман, окутывавший всё вокруг плотной завесой. Каждый шаг тянул её в неизвестность, словно бег с закрытыми глазами. Влажный воздух оседал мелкими каплями на коже, затрудняя дыхание. За ней кто-то гнался. Она не видела преследователя, но отчётливо ощущала его присутствие: тяжёлое, прерывистое дыхание за спиной, глухие шаги по мягкой лесной подстилке, едва уловимый шорох одежды. Леденящий страх медленно расползался по телу, сковывая движения, – от кончиков пальцев ног, поднимаясь выше по икрам, бёдрам, животу, груди, рукам, достигая кончиков ушей. Она не оглядывалась – нельзя было терять ни секунды.
Узкая тропинка петляла между высокими соснами, чьи стволы выступали из тумана внезапно, словно призрачные стражи. Это место… Она уже бывала здесь, переживала этот момент снова и снова, но каждый раз ощущения оставались такими же острыми, как в первый раз.
Неожиданно под ногами захрустели мелкие камни. Почва изменилась – стала твёрдой и неровной. Тревожный сигнал вспыхнул в сознании, но остановиться она не могла. Туман впереди начал редеть, открывая жуткую картину: тропинка обрывалась в пустоту. Чёрная бездна манила её. Несколько последних шагов. Сердце гулко стучало в груди. Оттолкнувшись от края, она прыгнула. Внизу бурлила тёмная река, готовая принять её в свои объятия.
Но падения не случилось. Вместо этого она почувствовала, как её тело устремляется вверх. Взглянув на руки, она увидела, что они объяты пламенем. Огонь охватил всё её тело, но не причинял боли – он словно стал частью её существа. Новое, незнакомое чувство переполняло её: абсолютная свобода, будто все земные оковы спали разом.
«Анна», – прорезался сквозь видение знакомый голос. «Анна», – повторил он нежно и настойчиво. Веки дрогнули, и реальность вернулась резко, без предупреждения. Перед ней стояла Лариса, её лучшая подруга и соседка по комнате в университетском общежитии, с озабоченным выражением на лице.
– Аня, тебе пора вставать, ты же не хочешь опоздать на занятия, – эту привычную фразу Лариса произносила каждое утро с неизменной настойчивостью. Только воскресенье оставалось священным днём, когда Анна могла позволить себе настоящую роскошь – глубокий, крепкий сон без звонков будильника и настойчивых напоминаний соседки.
– Лариса, будь человеком, дай мне поспать, – голос Анны звучал приглушённо и жалобно из-под одеяла. – Я всю ночь не сомкнула глаз, этот проклятый гром грохотал, как артиллерийская канонада.
Она нащупала подушку и накрыла ею голову, пытаясь отгородиться от реальности и утреннего света.
– Я спала как убитая, даже ни разу не проснулась! – Лариса энергично поднялась с кровати, её босые ноги неслышно ступали по прохладному полу. – Почему ты так боишься грома, молний и всех этих природных капризов?
Она решительно подошла к окну и одним движением раздвинула тяжёлые бордовые шторы. Яркий солнечный свет хлынул в комнату безжалостным потоком, заставив Анну болезненно зажмуриться. Весеннее солнце било прямо в глаза, отражаясь от стёкол соседнего здания и создавая на стене причудливые блики.
В этом году грозовой период начался неестественно рано – сейчас только середина апреля, а столбик термометра за окном уже поднялся до двадцати градусов, что для Москвы было несвойственно. Тополя во дворе университетского общежития выбросили первые клейкие листочки, а на газонах пробивалась ярко-зелёная трава.
На улицах города царило оживление: москвичи спешили сменить тяжёлые зимние пальто на лёгкие куртки, многие и вовсе обходились без верхней одежды, дачники радостно потянулись на свои участки, предвкушая ранний посевной сезон. Но для Ани эта преждевременная жара была сущим кошмаром. Ранние тёплые дни несли с собой проливные дожди с гремучими раскатами. Календарная весна превратилась для неё в период постоянной настороженности.
Подруга уже заварила кофе, и мысль о необходимости пить этот напиток, чтобы продержаться на занятиях, вызвала у Ани внутреннее отторжение. Горький вкус уже ощущался на языке.
Аня подняла взгляд на подругу, разглядывая её с тихой завистью. Почему Ларису не преследуют кошмары? Как ей удаётся жить так легко, словно не неся на плечах груза прошлого?
Лариса действительно была необыкновенно красива: медно-рыжие волосы крупными локонами спускались до талии, большие изумрудные глаза излучали внутренний свет – глаза, которые, казалось, никогда не знали слёз. Её способность оставаться весёлой вопреки обстоятельствам, дарить радость окружающим, даже когда собственное настроение далеко от идеального, казалась Анне почти сверхъестественной. Когда настроение падало до отметки «жить не хочется», Лариса каким-то необъяснимым образом находила способ вытащить из этой пропасти.
«Как ей это удаётся?» – этот вопрос вновь и вновь всплывал в сознании Анны, вечно пребывавшей в околодепрессивном состоянии.
– Тебе опять снились кошмары? – Лариса присела на край кровати, её голос смягчился.
– Не совсем… сегодня… – но Лариса перебила её, не дав договорить:
– Я думаю, молнии и гром – это просто оправдание, чтобы их прикрыть. Ведь я права? – В её зелёных глазах читалось неподдельное беспокойство.
Она помолчала секунду, подбирая слова, затем продолжила с нежным укором:
– Пойми, Анна, ты не смогла бы их спасти. Забудь о них… То есть, – она запнулась, понимая неудачность выбранных слов, – забыть, конечно же, ты их не сможешь, просто… просто не думай постоянно об этом. Так будет намного легче, – её пальцы нервно теребили край покрывала. – Тебе давно пора отпустить прошлое и начать жить настоящим.
Её лицо вдруг просветлело, словно её осенила спасительная мысль.
– Тем более, – она выпрямилась, и в голосе появились задорные нотки, – осталось всего пять дней, и мы отправимся… – она сделала многозначительную паузу, – куда?
Анна устало потёрла виски:
– Лариса, мне сейчас не до детских игр.
– Куда? Куда? – Лариса уже практически подпрыгивала на месте от возбуждения, игнорируя угрюмое настроение подруги.
– Отстань! – Анна натянула одеяло повыше, пытаясь спрятаться от этого неуместного энтузиазма.
– Мы отправляемся в Египет! – торжественно провозгласила Лариса, вскакивая на ноги и раскидывая руки в театральном жесте.
«Ну, началось», – мысленно простонала Анна, глубже зарываясь в подушку.
– Да, да, в Египет! – Лариса кружилась по комнате, загибая пальцы. – Пирамиды! – загнула один палец. – Фараоны! – второй. – Гробницы! – третий. – Мумии, в конце концов! – её глаза сияли от предвкушения. – Настоящая классика! Разве это не восхитительно?
На её лице играла такая искренняя, почти детская радость, что даже у Анны невольно дрогнули уголки губ.
Примерно через полчаса Анна и Лариса вышли из общежития в тёплое весеннее утро. Путь до университета занял всего пару минут – массивное историческое здание находилось буквально в двух шагах. Старинный корпус из красного кирпича возвышался над окружающими постройками, его величественный силуэт с башенками и острыми шпилями отчётливо вырисовывался на фоне утреннего неба.
Университет Циммермана был настоящей жемчужиной архитектуры XIX века. Более двухсот лет назад немецкий просветитель и промышленник Генрих Циммерман, движимый идеями европейского Просвещения, вложил значительную часть своего состояния в строительство этого храма науки. С тех пор университет, названный в честь своего основателя, стал одним из ведущих центров гуманитарного образования в стране.
Под сводчатыми потолками старинных аудиторий готовили историков, политологов, археологов и лингвистов – специалистов, посвятивших себя изучению культурного наследия разных народов мира. Факультет европейской цивилизации, где учились девушки, располагался в восточном крыле здания. Здесь, в аудиториях с высокими окнами и дубовыми панелями, студенты погружались в изучение социальных и политических процессов, сформировавших современную Европу и её сложные взаимоотношения с Западной Азией.
По мнению Ларисы, которая не уставала это повторять, Аня была исключительно одарённой студенткой, хотя сама неизменно отмахивалась от подобных похвал. Иностранные языки давались ей с удивительной лёгкостью: она схватывала грамматические конструкции буквально на лету. Но Анна лишь пожимала плечами, утверждая, что в этом нет ничего сложного: «Достаточно хорошо знать русский и английский, и можно без труда ориентироваться в остальных языках. Это как собирать пазл – найди общий принцип, и картинка сама начнёт складываться».
Совсем иное дело – языки Востока с их завораживающей сложностью. Иероглифы, похожие на причудливые картины, требуют не просто заучивания, а глубокого погружения в философию и культуру древних цивилизаций. Тональность произношения, столь непривычная для русского слуха, подобна музыке, где одно и то же слово может звучать совершенно по-разному, меняя свой смысл от простого изменения высоты звука. Здесь уже не поможет привычная логика европейских языков. Анна пока только мельком касалась этой темы, изучая её для собственного развития.
Куда больший интерес у девушки вызывали диалекты – живые и мёртвые языковые системы, законсервированные на пожелтевших страницах старинных фолиантов. Она могла часами просиживать в университетской библиотеке, изучая особенности древних наречий, прослеживая, как одни слова рождались из других, как менялись значения и формы на протяжении веков.
Такое неутолимое стремление к полиглотии возникло у Анны после страшной трагедии, перевернувшей её привычный мир с ног на голову. Она практически никому не рассказывала о случившемся, лишь сжимала губы в тонкую линию, когда кто-то неосторожно затрагивал больную тему. Только Лариса знала по обрывочным рассказам суть произошедшего. Без деталей.
Чтобы заглушить бесконечную пульсацию боли, девушка с головой погрузилась в изучение языков, методично впитывая каждое слово из словарей и грамматических справочников. Страницы книг стали её спасательным кругом в море горьких воспоминаний. День за днём она механически заполняла свой разум склонениями, спряжениями и новыми лексическими единицами, отгораживаясь от реальности стеной из иностранных слов.
Лариса была совсем другой. Её неугомонную натуру манил дух приключений, которых она ждала с детским нетерпением не один год. Но фортуна-насмешница упорно поворачивалась к ней спиной, оставляя наедине с пыльными книгами и бесконечными историческими хрониками. Всё же исторические науки – это бесконечные часы в душных читальных залах, дни, проведённые за микрофильмами, месяцы кропотливой работы с архивными документами и годы теоретических изысканий в тиши библиотек.
И вот наконец судьба сделала долгожданный поворот – ей предстояло посетить древние гробницы. Лариса принадлежала к той редкой породе романтиков-исследователей, которые втайне верили в мистическую сторону археологии. Она была абсолютно убеждена, что именно в момент её появления в пирамиде непременно пробудится какая-нибудь древняя мумия, которая, конечно же, вознамерится уничтожить современный мир. И именно ей, Ларисе, выпадет честь остановить разбушевавшегося мертвеца, попутно раскрыв пару-тройку древних тайн. Эти мысли заставляли её глаза загораться почти детским восторгом, а руки – слегка подрагивать от предвкушения.
Анна и Лариса облюбовали места на втором ряду аудитории, устроившись бок о бок за широким деревянным столом. Такое расположение давало им возможность свободно переговариваться на парах, не прибегая к извечной студенческой традиции обмена записками. Сейчас девушки ожидали собрание с куратором – молодым профессором Александром Викторовичем, чьи двадцать восемь лет и привлекательная внешность были предметом бесконечных обсуждений в женских туалетах.
Он стремительно стал объектом всеобщего обожания, особенно среди студенток разных факультетов, стремившихся непременно посещать его пары. Его появление в стенах университета всегда сопровождалось шлейфом перешёптываний и восхищённых взглядов. Высокий, подтянутый, с вечно растрёпанными тёмными волосами и небрежно повязанным галстуком, он умудрялся опаздывать решительно везде – даже на собственные лекции, влетая в аудиторию с неизменным стаканом кофе и охапкой документов под мышкой. О пунктуальности на студенческих собраниях и говорить не приходилось: это стало своеобразной традицией – первые пятнадцать минут все терпеливо ждали его появления.
Впрочем, эти маленькие слабости легко прощались, учитывая его впечатляющие связи в академических кругах. Особенно ценным было его близкое знакомство с Валентином Петровичем Лазуритовым – главным меценатом университета, чьё состояние исчислялось девятизначными цифрами. Именно благодаря этому знакомству и природному обаянию молодому профессору удавалось то, что казалось невозможным, – организовывать самые интересные и перспективные экспедиции, умело жонглируя университетским бюджетом и внебюджетными источниками финансирования. Каждый студент знал: если хочешь попасть в действительно стоящую экспедицию, нужно обязательно заручиться поддержкой Александра Викторовича, даже если ради этого придётся прождать его в коридоре не один час. Возможно, именно поэтому он всегда и везде опаздывал.
