Катрине Энгберг
Арендатор
Глава 6
– Ну-ка, дружок, подними еще раз локти, и я гарантирую, что твоя шикарная ветровка не станет грязнее, чем сейчас.
Йеппе покорно приподнял локти и устало посмотрел на Рене, протирающего барную стойку. Подколки Рене были неотъемлемой частью удовольствия от похода в «Оскар Бар», они позволяли почувствовать себя, как дома, в слишком шумном баре с несуразными кофейными столиками и настенными зеркалами. В это заведение его тысячу лет назад привел Йоханнес, когда они познакомились в Школе зрелищных видов искусства Фреди Педерсена на Амагере. Они должны были стать актерами, но лишь Йоханнес прошел этот путь до конца. Йеппе решил, что это была сомнительная, легкомысленная затея, вовремя признал посредственность своего таланта и бросил учебу. Нельзя же, в самом деле, провести всю жизнь в мечтах. На несколько последующих лет пришлась волна популярности фитнеса, и он наслаждался работой инструктора на велотренажере на последнем этаже «Скалы». За это время он успел тихо-мирно повзрослеть. Когда один из коллег поступил в школу полиции в Брёнбюэстере, он воспринял это как неплохое сочетание возможности применить недурную физическую подготовку и потенциально солидной карьеры. Он не успел как следует поразмыслить об этом, просто взял и отправил заявку.
Единственным, что осталось у него со времен актерской школы, была дружба с Йоханнесом, обширный музыкальный каталог где-то в недрах мозжечка да «Оскар Бар». Так как это место находилось на расстоянии плевка от полицейского управления и изобиловало холодным пивом, он не видел причины идти куда-то еще. Они с Анетте частенько захаживали туда после работы, хотя их коллеги не уставали потешаться над тем, что дуэт следователей «Вернер & Кернер» зачастил в гей-бар. Вдвоем!
По дороге с Клостерстреде он позвонил Терезе. Он сам не знал зачем. Просто захотел услышать ее голос. Она не ответила. Последний раз, когда он звонил ей, чтобы попросить забрать сапоги для верховой езды, она сказала ему, что хватит. Перестань названивать мне, Йеппе! И бросила трубку.
Он задался вопросом, когда ему перестанет делаться больно всякий раз, когда он слышит ее голос в телефоне, и сколько еще он будет искать этой боли. Ему захотелось пива. Ради вкуса и шипения, но прежде всего для того, чтобы почувствовать себя мужчиной, наслаждающимся пивом. Рене поставил на стол два «Хайнекена», Йеппе отыскал в кармане куртки банкноту и отправился к столику в углу, который они с Анетте всегда занимали, если он был свободен. Она вопросительно посмотрела на него:
– Ты недавно звонил Терезе?
– Ага. Сказать привет.
– Ты же врешь. Подошел Нильс?
– Не лезь не в свое дело!
– Черт, Йеппе, может, пора уже успокоиться?
– Заткнись! Я не шучу. Тебя это не касается.
Анетте обтерла горлышко бутылки рукавом и, покачав головой, сделала глоток; она собиралась парировать, но передумала. Несколько минут они пили молча. Спина у Йеппе болела.
Он вытер пальцы о штаны и достал блокнот.
– Ну ладно, что у нас есть? – спросил он.
Юлия Стендер, 21 год. Убита ночью у себя дома на Клостерстреде, 12. Никаких очевидных свидетельств в пользу сексуального мотива, что само по себе важно отметить, зато имеется искусно-жутковатый орнамент на лице.
Йеппе кивнул.
– В последний раз ее видели?..
Анетте обратилась к планшету, выругалась, схватила очки для чтения, водрузила их на самый кончик носа, снова выругалась.
– Вот здесь. Сайдани просмотрела смс и сообщения в Фейсбуке. Вчера вечером в Доме студента на Кёбмэйергеде состоялся концерт, который посетили многие из окружения Юлии Стендер. Группа называется… хм-м, что-то типа «Vutbajns», не знаю такой. Но Юлия тоже там была. Она зачекинилась там в Фейсбуке. Бармен утверждает, что она была веселой, как всегда, если можно так сказать о том, кого видел всего пару раз в жизни. Она пила пиво, много с кем болтала – Фальк уже занимается обзвоном – и ушла, насколько мы знаем, около 22 часов. Сказала, что устала и пойдет домой. И она-таки пришла домой. Это мы уже знаем. Хочешь повторить?
Йеппе поймал взгляд Рене и поднял указательный и средний пальцы в виде «V», однако Рене, казалось, понятия не имел, что означает этот жест, и продолжал беседовать с парнем в серебряных шортах. Анетте как ни в чем не бывало тараторила дальше:
– Сайдани нашла несколько сообщений, отправленных в тот день. Каролине, отцу, давней подруге. Больше ничего. Но по дороге из Дома студента Юлия послала смс двум людям, и вот это уже интересно. В 22.13 она написала Каролине: «Привет, дорогуша. Наслаждаетесь там в глуши? Концерт скучноват, ты ничего не потеряла. Никаких новостей от Таинственного м-ра Мокса. Скучаю. Целую!»
– Это случайно не фокусник? – Йеппе был уверен, что несколько лет назад видел, как мистер Мокс показывает карточные фокусы на Фискеторвет. Он-то ведь никак не мог быть тут замешан?
– Может, тут имеется в виду чье-то прозвище? В любом случае это говорит о том, что в ее жизни был мужчина, нам только надо его отыскать. – Анетте поспешно сделала глоток. – Слушай, сейчас будет действительно интересно. Следующее сообщение адресовано человеку, которого мы знаем.
– Кристоферу?
– Черт возьми, ты знал!
– Думаешь, я прохлаждался в парикмахерской, пока ты была в управлении?
– Надеяться не запрещено. Неужели ты так никогда и не подстрижешь свою жуткую шевелюру? Это смешно.
– Ну-ну, что там было? – не терпелось Йеппе.
– В 22.15: «Привет, К. Устала и смылась не попрощавшись, не смогла тебя найти. Извини! Увидимся-я-я! XX Ю.». Он не ответил. Значит, Кристофер был на концерте и они с Юлией знакомы.
– Эстер ди Лауренти была приперта к стенке и сказала, что, по-видимому, они часто виделись. Сейчас Кристофер на работе в Королевском театре, он костюмер. После окончания спектакля в 22.40 встретим его на выходе.
Йеппе просканировал бар в надежде получить пиво. Анетте оторвала взгляд от планшета, заметила, что он смотрит по сторонам, и помахала Рене, который тут же отпрыгнул от стойки и вытащил из холодильника пару бутылок пива.
– Как, черт возьми, ты это делаешь?
– Ты о чем? Я просто помахала. – Анетте непонимающе посмотрела на него сквозь очки, по-директорски отклонив голову назад.
– Не важно. Что еще? – Йеппе бросил хмурый взгляд на Рене, который поставил перед ними пиво, послав Анетте понимающую улыбку.
– В квартире никаких следов взлома. На момент обнаружения Грегерса все окна были закрыты, входная дверь заперта изнутри, дверь в кухне не повреждена. Так что, если только она не отправилась в постель, приоткрыв кухонную дверь, она сама впустила в дом убийцу.
– И, так как вероятность того, что она заказала пиццу или впустила разносчика газет в кухонную дверь после десяти часов вечера, довольно ничтожна, мы можем сделать вывод, что она была знакома с ним.
– Ним?
– Думаю, да. Она высокая девушка, не худышка. Нужно было приложить определенные усилия, чтобы справиться с ней. Но посмотрим, что завтра скажет Нюбо.
Йеппе выглянул в теплую летнюю ночь. Столики снаружи были заняты пьющими пиво и громко беседующими людьми без верхней одежды. Накануне вечером примерно в это же время Юлия Стендер уверенно прошагала домой по старому городу, вошла в квартиру, заперла за собой дверь, и? Отправив смс Кристоферу, она больше не пользовалась телефоном ни для входящих, ни для исходящих звонков, никакой активности в социальных сетях также не прослеживается. Возможно, кто-то преследовал ее по дороге?
Анетте нервно перебирала руками, похоже было, что ей нужны сигареты. Йеппе вдруг тоже захотел покурить. Хотя такая потребность возникала у него нечасто. Он бросил курить еще когда они с Терезой стали пытаться завести ребенка, и это оказалось не так уж сложно. Ну, то есть что касается курения. Он никогда не считал себя заядлым курильщиком, ведь это не очень сочеталось с занятиями фитнесом и образом жизни полицейского. Самым отвратительно-притягательным в курении был этот приятный привкус. Особенно под пиво. К тому же теперь ему ничто не мешало снова начать.
– Что ты все-таки скажешь о супругах Стендер?
Анетте хорошенько задумалась, прежде чем дать ответ. – Реакция Стендера была бурной, но мне показалась вполне естественной. Я верю в его горе. Насчет нее не знаю.
– Ты проверила их алиби с отелем?
– Обслуживание их номера в 21.30. Два рибай-стейка и бутылка «Амароне». Никто не видел, чтобы они после этого покидали отель, однако мимо стойки регистрации вполне реально пройти незамеченным. Мы запросили запись с камеры наблюдения из фойе. Есть, правда, еще запасной выход, если спуститься на лифте в подвал. Так что их алиби не железное.
– Мы должны поговорить с кем-то, кто знаком с этой парой, как можно быстрее. И еще с Кристианом Стендером. Без свидетелей.
Анетте кивнула и принялась печатать на бесшумной клавиатуре. Йеппе взглянул на часы. Ему все еще хотелось курить.
– Может, заглянем по дороге в «Шварма-хаус»? Я не ужинал.
Анетте погасила экран и допила пиво.
– Это твое первое разумное предложение за целый день!
В самые жаркие дни она оставляла амбициозные планы посетить «Аркен» или «Луизиану»[2]. В общем-то, как и все остальные музеи. Вместо этого она складывала в велосипедную корзинку полотенце, фрукты и книги и устремлялась за мост Книппельсбро. В полуденный зной улицы пустели. Она оставляла велосипед на стоянке Амагер Страндвай, прицепив его замком, и с корзинкой, царапающей ее голые ноги, шла к бассейну в гавани.
Прогулявшись по деревянному настилу над мелководной лагуной, она сфотографировала себя, пальцы буквой V, против света, поэтому контуры лица размылись, четко выделялись только глаза и рот. Она попыталась создать такое впечатление, будто ее сфотографировал кто-то другой, обработала фото при помощи подходящего фильтра и разместила в Инстаграме с маленьким сердечком.
Бассейн был переполнен полуголыми телами в расслабленных позах. Она отыскала уголок для своих вещей и принялась раздеваться, медленно и плавно, четко отдавая себе отчет в каждой паре глаз, наблюдавших ее стриптиз. Она не спешила, осталась в бикини и солнечных очках, потянулась и, прищурившись, взглянула на собравшихся через темные стекла.
Один лысый впал в полный ступор, позабыв о мороженом, оно текло у него между пальцев, а он пожирал ее глазами. Группа парней в воде издавала непристойные смешки, перебрасываясь мячом. Она устремила взгляд на горизонт и приняла вид задумчивый, отсутствующий и индифферентный. Затем сняла верх купальника, открыв публике свои мягкие груди. Сложила топ, наклонилась к корзинке и, не сгибая ног, принялась искать солнцезащитный крем. Лысый уронил мороженое на плавки.
Потом она стала наносить крем. Сначала на лодыжки, потом все выше и выше. Живот обошла стороной. Он был плоский и почти без растяжек, но ей по-прежнему не нравилось прикасаться к нему. Когда она дошла до груди и стала обрабатывать ее быстрыми привычными инстинктивными движениями, жена лысого ударила супруга в бок.
Она легла на живот, приподняла края трусиков над ягодицами, чтобы загореть везде, и, болтая ногой, полезла в корзину за книгой. Прислонив книгу к деревянной перегородке, она положила подбородок на сложенные руки и принялась читать. Вскоре она заснула.
Глава 7
Шаурма с четырьмя чайными ложками чили из металлической мисочки на прилавке, потом быстрая прогулка вниз по Стрёгет. Желудок Йеппе угрожающе урчал, а рот горел (не сказать, чтобы неприятно) от масла чили. Они с Анетте ждали Кристофера на Торденскьелдсгеде рядом с одним из входов в Королевский театр. Охранник, улыбчивый чернокожий мужчина в очках в стальной оправе и синей рубашке, c певучим западно-индийским акцентом заверил их, что ни один сотрудник не покинет театр, не пройдя мимо него или не позвонив в звонок, чтобы попросить его открыть один из главных входов. В последнем случае человека, покидающего театр, можно увидеть на экране с камеры видеонаблюдения. На стене за диваном целая батарея черно-белых снимков увековечила уважаемых художников сцены, которые на протяжении многих лет ходили по деревянному полу этого лучшего в стране театра. Они совсем не были похожи на реальных людей, которые, сняв костюмы, расходились по домам, чтобы вздорить с супругами и уплетать бутерброды с салями.
Зато на таковых вполне были похожи первые посетители, с шумом выскакивающие в стеклянные двери из фойе и устремлявшиеся дальше к железным воротам, крича через плечо охраннику: «Спасибо!» Они выглядели вполне обычно: высокие, низкие, пожилые, юные, в цветастых платках, в сандалиях и джинсовках. Вскоре за ними последовала следующая партия: одни – с только что вымытой головой и освобожденным от грима лицом, другие – с большими и маленькими футлярами с музыкальными инструментами, сумками, один вышел с букетом в целлофане в окружении смеющихся друзей. Йеппе подошел поближе к охраннику, чтобы иметь возможность лучше обозревать толпу. Он видел Кристофера только на фотографии дома у Эстер ди Лауренти и боялся его пропустить.
Спустя десять минут Кристофер появился в обществе нескольких оживленно беседующих людей. Он был с рюкзаком и крепко держался за лямки, как ребенок с тяжелой туристической поклажей. В разговоре он не участвовал. Поравнявшись с Йеппе, он кивком головы попрощался с коллегами, которые помахали ему и продолжили путь к выходу.
– Пойдемте, – предложил он. – Я живу вон там, на Фортунстреде, идемте ко мне.
Кристофер шел впереди, сутулый и тощий, по пешеходному переходу у «Магазана», Йеппе и Анетте покорно следовали за ним. Вообще-то такой поход за свидетелем в его собственное жилище совершенно не вписывался в протокол, но ведь он сам это предложил. На своей территории он скорее почувствует себя раскованно.
Центр старого города. Йеппе всегда казалась экзотикой жизнь в пределах центра. Куда эти люди ходили за покупками, когда им требовалось что-то кроме ароматических свечей и суши? Сам он вырос в Альбертслунде и думал, что его дом в Вальбю отмечает последнюю границу копенгагенского центра. Достаточно близко, чтобы за несколько минут добраться на велосипеде до Ратушной площади, достаточно далеко, чтобы можно было слушать пение птиц во дворе. Тереза как минимум раз в неделю досадовала по поводу географического положения их дома в течение всех прожитых там лет. Она скучала по магазинчикам и кафе, стремилась вернуться в старый Копенгаген своего детства. Йеппе трудно было понять, что сознание близости к фонтану «Журавли» может перевесить ночные крики, толпы туристов и запах мочи.
Сразу за церковью Св. Николая Кристофер свернул во двор и направился к невзрачным металлическим воротам в глубине. «Нам на самый верх». Он придержал дверь, подождав Йеппе, и начал подниматься по узкой крутой лестнице с деревянными перилами мимо пятнистых светло-желтых стен. По две ступеньки за раз. Уже в районе третьего этажа Йеппе услышал, как пыхтит позади Анетте. На пятом этаже, в помещении, явно являвшемся чердаком для сушки белья, Кристофер отпер три солидных замка и распахнул дверь. Аккуратная картонная табличка с именем «Кристофер Дух Гравгорд» над щелью для писем.
Дух? Видимо, творческий псевдоним. Это имя уж слишком подходило Кристоферу, едва ли оно было дано ему при рождении.
Жужжание во внутреннем кармане куртки «Members Only» остановило Йеппе на пороге. На дисплее высветился номер Фалька. Йеппе нажал на кнопку приема, на мгновение прислушался и со словами «Хорошо, спасибо!» нажал отбой. Анетте вопросительно посмотрела на него с лестничной площадки ниже, где остановилась перевести дух.
– Нашли Каролину с подругой. Они возвращаются в Копенгаген, потрясенные, но целые и невредимые. Их сопровождает шведская полиция. Опросим их завтра с утра.
Анетте кивнула, озабоченная, казалось, больше всего тем, насколько можно растянуть подъем на последние пол-этажа. Йеппе толкнул дверь и оказался в прихожей, настолько мизерной, что ему пришлось прикрыть за собой дверь, чтобы пройти дальше. Анетте тихо выругалась за его спиной.
Обстановка квартиры состояла из крошечной кухни, круглого деревянного стола с тремя складными стульями из разных комплектов и полуторного матраса с ящиком для постельного белья. Ни растений, ни картин на пологих белых стенах, не было даже беспорядка. Вроде комнаты подростка, только убранная. Рядом с кухней был вход во вторую, совсем маленькую комнатку, которую занимал большой письменный стол с двумя компьютерами и клавиатурой. Стены были обиты толстыми звукоизолирующими плитами. На полу стояли музыкальные инструменты. Йеппе опознал ситар, укулеле, конги и бубны, но кроме них там еще была целая батарея разномастных кастрюль и тарелок, которые, как сразу понял Йеппе, также относились к собранию инструментов. Кристофер пропал. Рядом с кухней находилась дверь, которая, видимо, вела на черную лестницу, рядом с постелью еще одна. Обе были закрыты.
– Куда, черт возьми, он подевался? – прошептала Анетте. Она запустила руку под куртку и отстегнула табельный пистолет.
– Может, в туалете? – Йеппе подошел к двери возле кровати, прижавшись к косяку как можно плотнее, чтобы не наступить на матрас, и постучал. Ответа не было.
Анетте осторожно приоткрыла дверь рядом с кухней и, выглянув на черную лестницу, покачала головой. Она спустила предохранитель, подняла пистолет, прицелившись в дверь туалета, и кивнула Йеппе. Он снова постучал. Опять без ответа.
– Кристофер!? Отвечай, черт тебя возьми!
Тишина. Йеппе взялся за ручку двери, гладкую и блестящую. Кивнул Анетте. В ушах запульсировало. В следующую секунду он вышиб дверь и упал спиной на кровать. Дверь с треском ударила по книжному шкафу, сбив на пол несколько книг. Потом наступила тишина. Он увидел, как Анетте опускает оружие, и сел, чтобы можно было посмотреть в дверной проем. В ванной комнате на белом кафельном полу лежал, наполовину под раковиной, Кристофер, ошеломленно уставившись в потолок.
Прошло несколько неловких минут. Анетте и Йеппе, еще толком не оправившись от случившегося, пытались уговорить Кристофера встать на ноги, но он никак не желал вставать с пола. Только когда Йеппе собрался применить силу, Кристофер вдруг уселся и принялся тереть лицо тыльными сторонами ладоней. Он начал говорить прямо с пола, из-под раковины. Без объяснений, без извинений.
– Юлия говорила, что я слишком навязчивый, что я давлю на нее. Она не понимала…
– Прежде чем начать разговор, мы должны предупредить, что ты не обязан нам ничего рассказывать. Мы не можем исключить того, что впоследствии ты окажешься обвиняемым. Ты отдаешь себе в этом отчет?
Им нужно было рассказать обвиняемому о его правах, чтобы потом они могли воспользоваться его заявлениями во время следствия.
– Я говорю лишь то, что хочу. Я всегда так делаю.
– Означает ли это, что ты состоял в отношениях с Юлией Стендер?
Голос Анетте звучал резко и четко.
– В отношениях? У нас был секс три раза. Последний раз четырнадцать дней назад. Здесь. Я был влюблен в нее. Уходя, она сказала, что нам лучше быть друзьями.
– И ты не смог этого принять?
– Нет, не смог.
– Кристофер, где ты был вчера вечером и ночью?
– На концерте в Доме студента с Юлией. – Без всяких размышлений, без оговорок. Очевидно, он даже не задумывался над тем, стоит ли делиться подробностями. – Ведь мы остались друзьями. Мы пили пиво. Она рано ушла домой. Сказала, что устала.
– И что же ты сделал?
Кристофер оторвал взгляд от точки на кафельном полу, на которой он все это время был сосредоточен, и обратился к левому плечу Йеппе:
– Я пошел за ней.
Йеппе приуныл. Домашнему дивану придется подождать.
– Кристофер, видимо, тебе все-таки придется отправиться с нами в участок.
*
– Можно покурить?
Из всех вопросов, которые Йеппе слышал за многие годы работы в управлении, этот был, наверное, самым частым. В данный момент он уже был готов разрешить это Кристоферу, чтобы и самому разжиться огоньком. Слишком уж долгим оказался день.
– Нет, разрази тебя гром! И тебе нельзя ни жрать, ни спать, ни ссать, пока мы не закончим! – Анетте, уставшая и раздраженная, возилась с кабелем, соединяющим камеру с компьютером.
Кристофер в замешательстве посмотрел на нее и неожиданно улыбнулся, в первый раз продемонстрировав хоть какую-то реакцию на своем застывшем лице, и это оказалось особенно тревожным. Он наклонился к компьютеру, взял один из болтающихся проводов и со знанием дела воткнул в розетку. По лицу Анетте Йеппе догадался, что камера заработала.
– Хорошо. Время 23:46, среда, 8 августа. Мы возобновляем допрос Кристофера Духа Гравгорда в связи с делом номер 2815. Присутствуют следователь Йеппе Кернер и следователь Анетте Вернер. Расскажи нам, Кристофер, почему ты последовал за Юлией Стендер, когда она покинула Дом студента вчера вечером?
– Мы ведь были там вместе. Слушали «Woodbines», группу наших приятелей. Юлия ускользнула во время перерыва, когда я отошел за пивом. Просто взяла и ушла. Она была какой-то отстраненной в последнюю неделю. Как будто боялась, что я не понял ее предложения… Тогда я пошел к ней домой. Она ведь живет совсем рядом.
Йеппе поменял положение на стуле, вдруг почувствовав, что не так уж и устал.
К чему это все приведет? Их ждет признание?
– Сколько было времени, когда ты ушел с концерта?
– У меня нет часов. – Кристофер медленно наклонился вперед и осторожно прижался лбом к столешнице. Теперь он говорил, держа губы всего в паре сантиметров от поверхности стола. Это выглядело нелепо. – Наверное, около половины одиннадцатого, без четверти одиннадцать. Я стоял перед ее дверью через две минуты.
– И..?
– В квартире горел свет. Каролина в Швеции, поэтому я знал, что там Юлия. Я немного постоял на улице, глядя на ее окна. Спел ей песню.
– Песню? Сядь нормально, это не…
– «Love will save you»[3]. Там говорится о силе любви, спасающей или убивающей. – Ее перебил Кристофер, которому, очевидно, казалось вполне естественным стоять посреди Клостерстреде и петь, обращаясь к ряду закрытых окон. И который, вероятно, не осознавал, что сидит на допросе по делу об убийстве.
– Я увидел тени, движущиеся за шторами. Она была не одна. Я почувствовал себя глупо. Меня предали.
Йеппе слишком органично мог бы вписать себя в этот сценарий, и это его раздражало. Кристофер вдруг выпрямился, хлопнул себя по нагрудному карману, но вспомнил о запрете на курение.
– Вот, а потом я ушел.
– Что это значит? Ушел? Куда? – Анетте говорила быстро и резко.
– Я пошел на канал и выкурил сигарету. Может, две. И вернулся.
– В квартиру Юлии? – спросил Йеппе. В комнате воцарилась тишина. Кристофер уставился в потолок, словно искал там что-то.
– Ты вернулся в квартиру Юлии? – повторил Йеппе.
– Нет, – ответил Кристофер, все еще устремляя взгляд вверх. – На концерт. Я вернулся и прослушал сет до конца.
– И что дальше?
– Что «что дальше»?
– Что ты делал после концерта? Ну давай же, черт возьми! – Терпение Йеппе подходило к концу.
– Я напился.
– Ладно. Во сколько ты вернулся в Дом студента после прогулки на Клостерстреде?
– Понятия не имею. Но парни еще играли, так что вряд ли я отсутствовал более получаса.
– И твои друзья могут это подтвердить?
– Да. Мы вместе ушли. Даниэль ночевал у меня.
– Нам нужны их телефоны. Напиши вот тут. – Йеппе протянул ему через стол записную книжку.
Кристофер озабоченно посмотрел на записную книжку и засунул руки в карман толстовки. – Я не знаю всех телефонов. Только Даниэля. Он может дать остальные.
Где-то в глубине усталого мозга Йеппе зазвонил колокольчик. – Даниэль? А фамилия?
– Фуссинг. Солист «Woodbines». И гитарист.
– И парень Каролины, соседки Юлии, так?
Кристофер кивнул. Его лицо было лишено какого бы то ни было выражения, как у ребенка, погруженного в компьютерную игру. Йеппе почувствовал раздражение, вызванное странным поведением Кристофера и выразившееся волной тепла, прошедшей по телу. Когда Кристофер широко зевнул и потянулся, это уже был перебор.
– Ты понимаешь, что она мертва, правда? Что она убита! Это ничего не значит для тебя? Честно говоря, ты ведешь себя так, как будто тебе абсолютно все равно!
Кристофер вдруг снова улыбнулся. Положил руки на стол и уставился на тыльные стороны ладоней.
– Все равно, господин полицейский? Потому что я не кричу и не рыдаю? Не сбиваю в кровь кулаки об стену?
Йеппе покачал головой, на сегодня с него хватит.
– Мне не жаль, господин полицейский. По крайней мере в том смысле, о котором вы толкуете. Я опустошен. Я даже не надеюсь на то, что вы поймете.
Йеппе покинул комнату, хлопнув дверью.
Они оставили Кристофера в комнате для допросов в одиночестве и стали вызванивать Даниэля Фуссинга. Он взял трубку со второго раза и пытался перекричать громкую музыку и смех посетителей бара; в общем, он подтвердил рассказ Кристофера и дал контакты остальных членов группы. Он не понимал, о чем идет речь, и был слишком пьян, чтобы вникнуть в детали. Придется подергать его завтра.
Барабанщик поначалу вообще не понял, зачем они позвонили, и был потрясен, когда ему рассказали о смерти Юлии. Он не вспомнил точного времени, но по крайней мере подтвердил, что разговаривал с Кристофером в перерыве перед вторым сетом и после концерта. Это означало, что Кристофер отсутствовал максимум в течение 45 минут, которые длился второй сет. Наверное, этого не могло хватить на то, чтобы выследить, убить и изуродовать Юлию, сменить перепачканную кровью одежду, избавиться от орудия убийства и как ни в чем не бывало вернуться и напиться.
– Но он странный до чертиков. – Анетте потерла глаза и с отчетливым хрустом склонила голову набок.
– Он не мог успеть все это проделать.
– И все же! Даниэль с товарищами могут плохо помнить. А может, они его покрывают.
– Мне так не кажется. Мы возьмем пробы ДНК и отпечатки пальцев и завтра сверим время с барменом и участниками группы. Но зачем им лгать?
– Иди домой и поспи! Бог свидетель, тебе не помешает чуть-чуть расслабиться.
– Спасибо, тебе тоже! Анетте, мы не можем повалить его на лопатки. Нам придется отпустить его – пока у нас не будет чего-то конкретного. Ты прекрасно это знаешь!
Анетте, казалось, стремилась раскрыть дело десятилетия за сутки, но в конце концов от идеи подремать тоже не отказалась. Они отпустили Кристофера домой.
Вторая половина дня всегда была худшим временем. Все дела переделаны, она уже закупила губки и постирала одежду, до начала вечерних телепрограмм оставалось еще четыре часа. Вечера в августе, к счастью, наступают рано, но все равно приходилось придумывать, чем наполнить оставшиеся долгие часы светового дня, прежде чем предаться пустым мыслям за поеданием сладостей. Она знала, что может писать, должна писать и у нее это получается, и время от времени она это делала. Однако с тех пор как она переехала в город и создала вокруг себя пустоту, о которой мечтала, она позабыла все темы, в которые когда-либо предполагала углубиться. Многочисленные рукописные заметки в ее блокнотиках вдруг оказались по-детски мечтательно-наивными и полными штампов.
Тогда она стала писать письма. Первое было адресовано бабушке с материнской стороны и в нем шла речь о летнем домике в Бослуме, о хвойном аромате, играх с мячом и чтении комиксов во время зноя в палатке. Ты помнишь, бабушка? Как мы нарисовали лицо на дереве за сараем и прозвали его Рамзесом? А помнишь собранную в зарослях ежевику, которая показалась мне кислой, и мы использовали ее для блинов, поэтому все равно сумели ею насладиться? Запах теплого молока с пенкой и мягкие, как персик, морщинистые бабушкины щеки во время вечернего чтения. Возможно, это длилось месяц, возможно, это были воспоминания, оставшиеся от одного дня, но они содержали в себе все хорошее из ее детства.
Следующее письмо предназначалось для матери. Тут было сложнее. Ей хотелось написать, что она скучает, потому что она действительно скучала. Смерть матери погрузила ее в состояние постоянной тоски. Она скучала по присутствию мамы, но почти не помнила ее и совсем не скучала по периоду материнской болезни. Повязка, которую надо было менять каждые три дня, усталость и отсутствующие, замутненные морфином глаза.
Она не скучала по жалости и стыду от желания скорейшей смерти своей собственной матери. Но ей хотелось, чтобы ее снова назвали звездочкой, чтобы было кому писать письма. Она в никуда писала о своих буднях; о библиотекарше с грустным взглядом, о кривом полу в своей комнате, к которому она никак не привыкнет, о книгах, которые приносила из Королевской библиотеки и не читала.
За невысокими деревьями, посаженными вдоль улицы, дом казался мрачным и неприступным. Йеппе отключил сигнализацию и снял ботинки, не зажигая свет. Это была старая привычка, оставшаяся с тех времен, когда его поздний приход мог кого-то разбудить. Он открыл холодильник, но никак не мог решить, чего хочет. В конце концов он налил себе чашку чая, воспользовавшись куокером, агрегатом, на приобретении которого настояла Тереза и с которым он так и не смог примириться. Агрегат брызгался и обжигал пальцы, чайный пакетик раздувался и плавал на поверхности мутной воды. Он не мог решиться даже на серьезный перебор с алкоголем! Его мужского достоинства хватало лишь на довольно-таки сдержанное злоупотребление болеутоляющими. Он мог бы написать книгу. Но она тоже оказалась бы скучной.
Оставив чай на кухне, он взял с собой в постель компьютер, чтобы записать соображения, накопленные за день, и дать им возможность помариноваться у него в голове, пока он будет спать. Проходя через спальню, он отвернулся от той половины кровати, которая принадлежала Терезе, и направился прямиком к своей измятой части. В бывшей ее тумбочке лежала «Камасутра», которую они купили на уикенде в Париже, когда они еще наслаждались обществом друг друга. До лечения бесплодия. До Нильса. Теперь книга лежала в ящике как постоянная насмешка над его верой в любовь и превращала половину спальни в минное поле. Он мгновение постоял в размышлении, затем сгреб одеяло, повернулся и пошел обратно в гостиную. Положив несколько подушек к спинке дивана, он сел, выпрямив спину, и открыл ноутбук.
Кристофер был с Юлией непосредственно перед тем, как ее убили, и, с одной стороны, признался, что состоял с ней в определенных отношениях, а с другой, что злился и ревновал. У него были и мотив, и возможность, он был на месте преступления как раз тогда, когда преступление было совершено, и таким образом претендовал на первое место в списке подозреваемых. Тем не менее Йеппе был готов поверить его объяснениям. Возможно, его откровенность была искусным отвлекающим маневром, но в таком случае уловка сработала. Йеппе с трудом представлял себе Кристофера в агрессивном состоянии. Обычно такую склонность видно по глазам. Ну ладно, допустим, не всегда. Кристофер чувствовал себя униженным, а от ревности мужчины могут стать невменяемыми. Что он там пел под окном Юлии? Йеппе сверился с записями, открыл компьютер и отыскал в Youtube «Love will save you». «Swans»? Йеппе это название ни о чем не говорило.
