Керанея
Шорох лет
Сама она так и делала – любила критиковать, и ей было всё равно, что по этому поводу думаем мы. Поэтому ей нельзя было открывать никаких своих секретных решений. И вот, к нашему семейному сожалению, она так и продолжала думать, что правда победила и в мире не осталось тайн.
А вот тем, от кого я узнала истинное значение слова «секрет», стал мой брат, Либверий. Он был старше меня на шесть лет, но такая разница в возрасте не мешала нам быть неразлучными, как осени с сухой, жухлой, выгоревшей травой и листьями, шуршащими под ногами.
Либверий редко говорил с родителями, совсем никогда не упоминал о своих планах на будущее. Но со мной – со своей сестрой – он говорил обо всём, что его волновало. Просто он знал, что из всех, кто был ему хорошо знаком, только я смогу вытащить его из одиночества и показать наш мирок, где люди нормальные – не раздувают глупости так, что счастья не видно…
Моего брата мало волновала учёба, однако школу он окончил хорошо. Потом – один курс института и сдался. Ему не надо. Нанялся неофициально лектором в институт, где учился, удивляюсь только, как! Хотя чувство юмора и стиля у него было отменное (чем я очень гордилась), преподавать, когда бросил учёбу, было странно даже для нашей семьи.
Либверий играл на гитаре и учил меня. Долго дома мы никогда не сидели, – восседать дома на высокой табуретке с гитарой в руках, честно сказать, скука смертная – и мы ходили в лес, где либо представляли себя жестокими воинами страшных далёких земель, либо просто обсуждали свою непричастность к этому миру.
Один раз там, в лесу, Либверий сказал мне, когда мы сидели на сыром пне: «Знаешь, я ведь тебя очень люблю. Никакой возраст меня от тебя не отцепит. Вот ты всё рвёшься в приключения… Ты уйдёшь, а я ведь останусь. Ну куда я пойду? Я к тебе привязан, к сожалению, больше, чем к Хилле…Родная, ты ведь всегда будешь моей сестрой?» Первый раз в жизни он заплакал. «Покуда мы оба будем живы.»
Хилла была, пожалуй, единственной, от кого я не узнала ровно ничего. Зато она была упряма, что я считала самой сильной её стороной. Я мало времени провела с невестой брата, о себе она ничего не рассказывала. А это было и нужно. Я насквозь видела Хиллу Годдорэ. То, что у неё тёмное прошлое, но светлое будущее. Мы с ней иногда гуляли по горбатому мосту, туда и обратно, и молчали. Она прекрасно подходила Либверию… Уверена, в нём она и найдёт своё светлое будущее!
Маме с папой мы больше никогда не сможем сказать, что очень любим их, но всегда будем помнить эти слова и тех, кому хотим сказать.
И каждый из нас, когда услышит шорох лет, скажет себе: «Не глупи! Нельзя вечно здесь оставаться. Поищи лучше приключений на свою голову, тога закончишь жизнь в любви и беззаботном риске!» И в этом легкомыслии ты навсегда забудешь одинокий и молчаливый лес, полный негатива домашнего уюта, но запомнишь запах и липкость нежного, жёлтого венка из ярких, свежих, полных жизни одуванчиков!»
ВЕСНА
«Для всех людей с весной в качестве любимого времени года расцвет сирени является стартом перед полётом мыслей и раскрытием крыльев пальто: есть строгое желание вопреки ветру и домашнему надзору снять с себя слоистую кожицу овечьего пуховика, сковавшего думы, дабы раскрыть свою «творческую личность», хотя круглый год она такой не является отнюдь.