Кейси Эшли Доуз
Шанс
Глава 2.
ДРУЖЕСКИЙ ВИЗИТ.
-1-
– Черт!
Стараясь увильнуть, откинувшись назад, как в Матрице11 – я лишь падаю плашмя на спину. Однако, и это дает мне фору – силуэт уже по инерции падает в заданном направлении, потому мы оба оказываемся на полу. Стону от боли – кажется, я вывихнул плечо или просто напоролся им на что-то острое. Но приступ боли – это ничто, по сравнению с адреналином.
Я вскакиваю, однако, взломщик вскакивает так же быстро, словно в его венах кровь бушует ничуть не меньше. И только сейчас, на миг встретившись с ним глазами, я узнаю в нем того самого мужчину. Да, я тогда не разглядел черт лица – но вряд ли здесь живут множество лысых бледных мужиков. Тот самый кретин, что выглядывал днем из-за угла, на которого
(..смотри, пап! нашла одного!..)
показывала Гретта.
А в следующее мгновение он с ревом вновь уже таранит меня. Наполовину я успеваю отскочить, а вторую половину она задевает. Потому я со всей дури врезаюсь животом в угол стола.
– СУКА!
Воздух разом выходит из меня, кажется, вместо с духом, но я начинаю кричать:
– Альма! Гретта!
И падаю на пол, ускользая от очередной нападки лысого. В крайнем случае, они должны проснуться, потому что этот идиот точно безумен. Безумнее той чахоточной и всех их вместе взятых.
БАМ!
Я получаю удар ногой, и, стараясь встать, вдруг ощущаю на плечах его хватку. Мои пальцы тянутся к ножнице, к рукоятке самого ближнего ножа, но не достают пару дюймов, а этот ублюдок уже тянет к себе с какой-то бешеной силой..
(помни, Генри, удар по яйцам – не только женское оружие. К чертям всю эту гольфийскую хрень про мужскую солидарность. Ты чертов джентльмен, щенок? И я нет. Так что если поймешь, что тебя прищучили – бей по яйцам так, чтоб они зазвенели, как чертовы колокола на пасху)
Я не могу повернуться – он слишком крепко схватил меня, потому не могу ударить его коленом, а ногой слишком большой шанс промахнуться. И потому ту руку, которой тянулся к ножу, резко опускаю вниз и сжимаю его яйца с такой силой, что, кажется, можно уже из них сделать омлет.
Хватка слабеет и мужик начинает вопить, но с каким-то хрипловатым отголоском. Кажется, в этом крике лишь немного боли. Все остальное – слепая ярость.
Но этих пары секунд мне хватает – я тут же кидаюсь к тем ножам, теперь лишенный хватки сзади, и вытаскиваю огромный мясницкий. На лестнице уже слышу спешные шаги дочери, но в коридоре, гораздо ближе, бег других ног. Альма.
Резко оборачиваюсь, готовый воткнуть этот нож ублюдку куда придется, без оглядки на последствия и границы самообороны.. но обернувшись, вижу лишь пустое пространство.
И настежь распахнутую заднюю дверь. Половина приборов все так же валяется на полу, как и засов от двери – что заставляет меня все-таки увериться, что этот кретин правда только что был на моей кухне, а не мне все это с пьяну привиделось. Но куда он делся?
Убежал?
– Генри! – в кухню влетает Альма.
Ее темные волосы разметаны по лицу. Шелковая сорочка, перекошенная на одно плечо. Ноги босые. Следом за ней заглядывает Гретта. На лице дочери ни тени испуга – вещее детское любопытство:
– Папа? Мам, что случилось?
Альма смотрит на меня, потом на воинственное занесенный мясницкий нож в моей руке. Когда я поспешно его возвращаю в подставку, она смотрит на распахнутую дверь. Пройдя чуть дальше (не без опаски, но решительно) – замечает и засов.
– К нам кто-то вломился – заявляю я.
И теперь, когда угроза миновала, боль в плече и под ребрами вновь возвращается. Поморщившись, прикладываю руку к ушибленным местам:
– Какой-то ублюдок. Он напал на меня.
Альма закрывает дверь – но это без толку без засова. Она вновь начинает скрипеть туда-сюда. Жена оборачивается ко мне, обеспокоенно оглядывая:
– Он ранил тебя?
– Ерунда – но тут же достаю мобильник из джинс – но этот кретин об этом пожалеет.
– Звонишь в полицию?
– Нет, в цирк – фыркаю – заявлю, что у них сбежал клоун.
Когда мне заявляют, что машина к нам выехала, мы все выходим из кухни и закрываем хотя бы эти хлипкие двери. Пусть нельзя закрыть заднюю, но по крайней мере если этот псих вернется раньше появления копов и вновь попытается пройти дальше – мы услышим звук битого стекла от кухонных запертых дверей.
– Гретта, иди в кровать – неожиданно строго заявляет ей Альма.
– Нет – противится та – я хочу дождаться копов. Как в сериале о..
– Я сказала в кровать, милая – твердо повторяет жена – или не получишь ни одной сладости до конца недели. В кровать.
Гретта фыркает и буркнув что-то про тиранию – уносится к себе на второй этаж. Сомневаюсь, что она будет спать, и скорее всего, едва увидит сигнальные огни патрульной машины – тут же вывесится через перила. Однако сейчас мы с Альмой остается вдвоем и садимся на диван.
Ее лицо – пепельно серое.
Минуту она молчит, после чего все-таки замечает:
– Ничего не понимаю! Мы только приехали в обед. Кому могло понадобится вламываться к нам в первую же ночь?! Почему именно наш дом? Ты сам сказал – тут кругом известных богатых людей, у которых можно украсть намного больше. Тот же, про которого ты написал, Раннэ..
– Ронни Бри – машинально поправляю я.
Собственно, меня не покидают сейчас же те же мысли. Ронни Бри, Белль Ромстранг и даже гораздо более именитые дельцы искусства, что живут в другой черте города в собственных выстроенных особняках, а не арендованных обычных домах. Там намного больше денег, да и каких-то дорогих предметов. Зачем вламываться было в наш дом?
К тому же, не просто вламываться. Обычно мелкие воришки (а местных бомжей я все-таки никак не отношу к профессиональным домушникам хотя бы потому, что вместо взлома замка он просто с грохотом выбил засов), если их обнаруживают – стараются сразу же делать ноги. А этот не просто не поспешил убежать – а накинулся на меня. И кидался до тех пор, пока я не добрался до ножей.
Чего он хотел?
Альма права – сейчас в городе намного больше людей побогаче. Но если дело не в богатстве, то, может, он пришел сюда по каким-то личным мотивам? Не к нам, допустим, а к Саманте. Не знал, что мы сюда уже въехали и..
Черта с два!
Это ведь тот мужик, который выглядывал из-за угла. Он не мог не знать, что теперь сюда уже заселились мы, а не никакая не Саманта. Ладно, это не деньги, это не личные счеты.
Хрень какая-та..
– Генри? – Альма уже обеспокоенно глядит на меня.
– А?
– Я говорю, может, ты кого-то с пьяну обидел в баре и он увязался за тобой?
– Ага, и поэтому не набил мне морду по дороге, а ворвался через заднюю кухонную дверь? – изгибаю бровь – к тому же я никого не трогал в баре.
– Наверное, это те бомжи.. – лицо жены вновь становится пепельно-бледным и она с тревогой принимается болтать ногой – про которых говорила Саманта.
– Не знаю, кто это, но он еще крупно пожалеет, что выбрал этот дом. Я этого просто так не оставлю – твердо заявляю – какой-то хер вламываются ночью в мой дом! А если бы я задержался в баре? А если бы, наоборот, уже успел лечь и заснуть? Откуда можно знать, что у него было в голове? Завтра же установлю сигнализацию.
– Наверное, это надо обговорить с Самантой.
– Не думаю, что женщина, которая советовала запирать все двери и не выходить никуда вечером – будет против сигнализации в своем доме за мой счет. Удивительно, что она сама ее не поставила.
Мы сидим еще какое-то время (потрясающе – город размеров, как спичечная коробка, но копы до нас едут дольше, чем в НЮ в час пик), пока, наконец, не слышим подъезжающую машину.
– Накинь халат – бросаю жене, которая, кажется, совершенно забыла, в чем выбежала, а сам подхожу к двери. Открываю ее как раз в тот момент, когда темный мужчина в полицейском форме уже заносит кулак для стука.
Лицо усталое, отчасти недовольное. Не удивлюсь, если он спал и наш вызов, напрямую касающийся его профессиональных обязанностей, вызвал в нем шквал негативных эмоций.
– Мистер Пирстман? – сухо уточняет.
– Он самый, офицер – отхожу в сторону – проходите.
– Ночи доброй – кивает, зайдя в дом. Я не спешу приглашать его к дивану, поскольку мы тут не на светские беседы собрались.
– Доброй? – фыркаю – ну не знаю, в добрую ночь я бы спал, а не сидел, сторожа кухонную дверь.
– Ага, дверь.. – бесстрастно кивает он – где это случилось?
– Там.
Я веду его на кухню, отпираю дверь и показываю на заднюю скрипящую. Засов мы не трогали – потому он валяется на том же самом месте. Офицер (который так и не назвал своего имени), с апатией склоняется и разглядывает засов. После чего всю кухню – но будто бы ищет не какие-то улики, в сочный вкусный сэндвич. После чего кивает:
– Вы разглядели нападавшего, мистер Пирстман?
– Да. Бледный и лысый. Более того – я его уже видел.
– Даже так.. – но в голосе не появляется и капли интереса – значит, вы знаете, кто это?
– Нет – начинаю злиться – я не знаю, кто это. Но днем, когда мы с дочерью возвращались из магазина, я видел этого типа за углом. Он наблюдал за нами.
Вижу, что мои слова не произвели никакого впечатления, потому корректирую:
– Следил за нами. Я уверен. А потом..
– Следил? Что? – ошарашенный голос Альмы за спиной – то есть ты уже видел его? Почему ты мне не сказал?
Проклятье. Вот же талант у нее появляться в самый неподходящий момент.
Оборачиваюсь (Альма стоит уже в длинном шелковом халате, тщательно запоясанном, и собранными в хвост волосами) и раздраженно вздыхаю:
– Я думал, это обычный бомж. И следил.. это немного преувеличено. Он ничего не делал, просто смотрел и даже не подходил. Откуда мне было знать, что он больной на голову?
– Так следил или не следил? – хмурится офицер – вы уж определитесь, мистер Пирстман.
Мать твою!
– Следил – взгляд на Альму, но в итоге все-таки стою на своем – я не могу сказать точно, но это не было похоже на обычный интерес. Не знаю, шел ли он за нами от самого магазина, но когда мы его заметили, он просто стоял и смотрел на нас. Понимаете? Не глянул, проходя мимо. А просто стоял и смотрел. И не двигался. И так до самого момента, пока мы в дом не зашли..
– И он был единственный человеком за всю нашу дорогу! – голос Гретты.
Мы втроем оборачиваемся и видим ее в коридоре, робко, но с любопытством заглядывающую на кухню. Однако, сейчас Альму в первую очередь интересует не нарушение ее наказа:
– Почему ты-то мне не сказала?
Гретта тут же опускает взгляд и жена сразу же все понимает. Недовольный взгляд на меня:
– Первый день в городе, а ты уже сам мне врешь, и заставляешь врать ребенка?!
– Бога ради, Альма – начинаю раздражаться все сильнее – по-твоему это самая главная проблема сейчас?
– А может ее и не было бы, если бы ты сразу сказал о каком-то..
– Так! – жестко осаждает нас коп – мистер и миссис Пирстман, оставьте свои разборки на после моего отъезда. И уберите ребенка.
Разворачиваюсь и яростно цежу:
– В кровать! Тебе же сказали, мать твою.
Если бы она не вылезла, Альма бы может ни о чем и не догадалась.
От моего напора Гретта тут же хлопает глазами и испуганно пятится назад.
– Не ори на ребенка.
– Закрой рот – цежу и вновь дочери – в кровать, я сказал – теперь на офицера – вы будете разбираться или так и будете стоять с раскрытым ртом?! Я хочу, чтобы его нашли! В городе сейчас не так много людей в принципе, и уж точно на перечет лысых и бледных мужиков. Я хочу быть уверенным в своей безопасности.
– Попридержите коней, мистер. Я свою работу знаю, так что не указывайте мне, как ее делать. Я же не указываю вам, как делать вашу.
– Потому что от моей работы не зависит безопасность вашей семьи! – всплескиваю руками.
– Мистер Пирстман – осаждает он меня повторно.
– Генри – уже более мягко говорит Альма и касается моего плеча – не надо.
Вздыхаю и, потерев переносицу, медленно выдыхаю:
– Ладно. Окей. Что вы собираетесь делать?
– Для начала понять, было ли это спланированное вторжение или спонтанный взлом. И больше всего я пока склоняюсь ко второму, так как вы слишком недолгое количество времени в городе, чтобы относительно вас у кого-то успел возникнуть мотив.
Хмурюсь:
– А вы откуда знаете?
Я ему точно не говорил.
Равнодушно жмет плечами:
– Вы верно заметили, мистер Пирстман – городок у нас маленький. Зато уши у него очень большие.
Фыркаю:
– Ага. Но руки несоразмерно им короткие.
Какое-то время офицер еще расспрашивает меня подробнее о первой встречи с тем типом, одновременно осматривая щепки и засов. И после утомительного часа череды расспросов и бесцельных осмотров, скучающе заявляет:
– Полагаю, этот мужчина был кем-то из бездомных. У нас их много, думаю, вы уже это поняли. Вполне возможно – он был под кайфом. У них под этим делом реальность меняется. Думаю, он просто хотел обчистить дом приезжих, пока вы не рассовали вещи по своим местам, и, будучи под дурью, не понял, когда надо делать ноги. А вместо этого напал, не понимая, какие за это грозят последствия.
Но когда он идет к выходу, я негодующе его останавливаю:
– И это все?
– А что еще?
– Ну, не знаю, не я же коп! Но.. он был без перчаток и облапал почти всю мою кухню. Можно снять отпечатки..
– Вы серьезно, мистер Пирстман? – хмурится он – на этой кухни как минимум отпечатки вашей жены, вас, мисс Саманты и этого типа, и это как минимум, повторюсь. Если ваши и вашей жены мы еще сможешь отличить, то мисс Саманты потребуется присутствие. К тому же, у нее могли быть гости – а это еще добрый десяток отпечатков неизвестных людей..
Щурюсь:
– Ну так отличите – это ваша работа! К тому же, разве нет пониманий свежего отпечатка или нет? Вы же должны это делать!
– Я бы и сделал, будь хотя бы на десять процентов уверенным, что отпечатки этого типа могут быть в нашей базе.
– О чем вы?
– Это бездомные, мистер Пирстман. Поживя немного в Провинстауне вы поймете, что бороться с ними сложно. Они как колорадские жуки на картофеле. Можно пытаться их истребить – но избавиться окончательно никогда не удастся.
Теперь уже вмешивается Альма:
– Что вы хотите этим сказать? Что они и дальше будут продолжать вламываться в наши закрытые двери и делать, что хотят? А вы будете просто смотреть и разводить руками?
– Нет конечно, что вы, миссис Пирстман. Я заведу дело и, разумеется, сделаю всевозможное, чтобы его найти. Просто говорю вам, что вряд ли это увенчается успехом. Бездомные не имеют места работы, постоянного места жительства и зачастую лишены даже элементарных удостоверений личности. Искать их достаточно проблематично – но мы сделаем все, что в наших силах.
– Супер – саркастично киваю я – а что делать нам, пока вы «делаете все, что в ваших силах»?
Не уловив (или не пожелав уловить) сарказма в моем голосе, коп жмет плечами:
– Ну.. я бы на вашем месте заменил замок. Вставил что-нибудь покрепче.
– Генри завтра купит сигнализацию – говорит Альма.
– Это вряд ли. У нас их никто не устанавливает. Только если заказывать с соседнего городка, но выйдет достаточно дорого и не очень-то скоро. Они в первую очередь своих обслуживают.
– Вы сейчас серьезно? – теперь я даже иронично не улыбаюсь, а мои брови мрачно сходятся к переносице – у вас орудует шайка бомжей, с которыми вы чуть ли не прямым текстом говорите, что не можете ничего сделать, но при этом во всем городе нет ни одного сраного мастера по установке домашней сигнализации? Это, блядь, шутка какая-та?
– Не выражайтесь, мистер – сухо отсекает офицер – вы знали, куда ехали. У нас тут не Лос-Анджелес.
– Я из Нью-Йорка.
– И не Нью-Йорк. Маленький провинциальный городок, и не надо тут недовольства и психи за все высказывать мне. Я всего лишь штатный сотрудник полиции, который приехал по вашему вызову, а не чертов мэр.
Он доходит, наконец, до главной двери и поправляет фуражку:
– Доброй ночи.
Когда офицер выходит, я закрываю дверь на три засова и хлопаю по ней рукой от злости:
– Чертов мудак! – оборачиваюсь к жене – он не будет ни черта делать, это же и ослу понятно! «Бездомные здесь как колорадские жуки». Не полиция, а черт знает что на выезде. Приехал, поцокал над засовом, и посоветовал вставить новый. Я ради этого его вызывал?
Однако, на лице Альмы нет и тени того праведного гнева, что у меня. Она лишь робко перебирает пальцами и в итоге неуверенно выдает:
– Мне здесь не нравится, Генри. Понимаю, мы только приехали.. но.. этот бездомный, и коп, который даже не обещает его найти. А если он вломится еще раз, ты сам сказал. А если пойдет к Гретте? Мне не нравится этот город и..
Поняв, к чему он клонит, резко перебиваю я:
– И.. и что теперь? «Давай уедем» – передразниваю – ты сейчас серьезно? Думаешь, нам кто-то вернет деньги с аренды?
– Бога ради, но это же не последние наши деньги, безопасность Гретты и наша важнее.
Не последние? Тут ты ошибаешься.
Тру переносицу и подхожу к Альме. Прижимаю ее к себе и, поцеловав в висок, приникаю подбородком к ее плечу:
– Это просто бомж, детка. Обдолбанный бомж, который убежал сразу, как я взялся за нож. Если тут действительно слухи разлетаются так быстро, то уже на утро он узнает, что я вызывал копа и вообще что мы настроены решительно. Не думаю, что он или кто-то еще из них нас потревожит. Это же все-таки бомжи, а не мафия. Они ищут там, где попроще. Зато понятно, почему они не полезли в дом богачей. Те, наверняка, заморочились с установкой сигнализаций.
Чуть отнимаю ее от себя, заглянув в глаза:
– Знаешь, что я думаю? Мы все-таки тоже ее установим. Я неплохо заобщался с Ронни Бри в баре – думаю, по его рекомендации и помощи мастер с соседнего городка поставит нас в начало очереди. С сигнализацией они к нам точно не сунутся. Что думаешь?
Она все еще выглядит растерянной, но уже настроенной не так категорично:
– Может быть.. я.. пойми Генри, я не имею ничего против. Просто.. просто я хочу быть уверена, что мы в безопасности, только и всего.
Целую ее в лоб:
– Мы в безопасности, милая. Я больше не буду задерживаться нигде до ночи, а со мной вы точно в безопасности, правда? Никто не испортит нам эту зиму, обещаю. Уже завтра я куплю новый замок, врежу его в дверь, и поговорю с Ронни о возможности скорейшей установки сигнализации. Займусь всем этим прямо с утра, идет?
Она медленно кивает.
Улыбаюсь:
– Вот и отлично. Иди в кровать, я закрою дверь на кухню и приду к тебе.
Альма возвращается в спальню, а я закрываю кухонные двери, перед этим зайдя внутрь и постаравшись припереть хотя бы стулом заднюю дверь. Чтобы она хотя бы не скрипела, приглашая всех на званый пир. И пока это делаю, мой взгляд вновь касается вздыбленных щепок на том месте, где прежде был засов.
Дверь открывается от себя. То есть со стороны улицы – на себя. Это с какой же силой надо было бить, чтобы засов (чья дверь открывается на себя, а удар силы идет от себя) просто вырвался с корнем? Причем, я ведь не слышал череды ударов.
Лишь один грохот.
Получается, он выбил его с одного удара.
Мне потребуется минут пятнадцать и то, скорее всего, дело кончится лишь сломанной ногой. А если с тараном – то сломанной рукой.
А здесь один человек без каких-либо сопутствующих средств. Не шибко сложенный, очевидно под кайфом и, судя по бледноте лица – с сильным недомоганием. Может, кстати, наоборот, не под кайфом – а в ломке.
И этот один человек с одного удара выломал чертов металлический засов с корнем.
Поднимаю засов с пола и, задумчиво повертев его в руке, выбрасываю в мусорку. Выхожу с кухни, запираю дверь. Ключ забираю с собой и, еще раз оглядев двор в окна холла, иду в кровать.
-2-
Просыпаюсь от слабого запаха пряностей. Очевидно, Альма что-то готовит на завтрак. Размыкаю глаза и не обнаружив ее рядом – лишь удостовериваюсь в своем предположении. Подношу телефон к глазам – чуть больше девяти. Шарю рукой по тумбе – ключа нет. Тогда понятно, как она попала на кухню.
Очевидно, раз мое утро началось с вкусного запаха, а не истошных воплей жены – то за оставшуюся ночь к нам никто не забрался, дверь никто не снес с петель, а стул, который я установил, все еще подпирает ее, нивелируя сквозняк и скрипы.
Воскресенье.
Спускаю ноги с кровати, прохожусь пальцами по волосам и, зевнув, поднимаюсь. Накидываю халат и выхожу в холл. Гретта со смартфоном в руках что-то делает на диване, но, увидев меня, добродушно машет рукой, будто не видела неделю или типо того:
– Привет, пап! Ты долго спишь.
– Да, ночь выдалась бессонной – подмигиваю ей и она смеется, но заметив какой-то проблеск в ее глазах, неохотно добавляю – прости, что накричал на тебя вчера. Но мама говорила же тебе не выходить. У нас были проблемы с офицером и твое появление сделало еще хуже.
– Да ладно – отмахивается – не стоило мне этого говорить, ты же купил пончики. Я просто сразу не подумала, что это сдаст.. я думала, раз ты рассказываешь, значит все всё знают.
– Так и есть. Ничего страшного ты не сказала, просто спускаться не надо было. В общем, к черту. Мир?
– Мир – смеется она и по воздуху отбивает мне пять.
Заглядываю на кухню и застигаю Альму как раз за загрузкой последней порции панкейков. Захожу со спины, обняв за талию, и театрально вдыхаю полной грудью:
– Какой аромат, мисс. Он соблазнить всех в округе, мисс, точно вам говорить!
– Дурак – она с улыбкой отбивается от меня, но, обернувшись, добавляет серьезно – ты не забыл про замок?
Кивает на дверь, подпертую стулом:
– Не хочу так ночевать вторую ночь подряд.
– Конечно помню – киваю и начинаю загибать пальцы – замок, сигнализация, пальто.
– Пальто?
– Да, пальто после полудня надо забрать. Вот заодно все и переделаю.
Она смотрит на меня с некоторым упреком, что уже начинает досаждать:
– Ты обещал, что займешься этим с утра.
– Формально, утро заканчивается только после полудни, а раз к полудню мне уже надо быть в прачечной, то выйду я несколько раньше. Так что, грубо говоря, займусь я этим действительно с утра.
– Генри..
– Черт возьми, Альма – фыркаю – что, прикажешь, тащиться три раза подряд? Первый раз – сейчас за замком, второй – за пальто, третий – за сигнализацией. Или прикажешь, может, заявиться к Ронни Бри в десять утра, учитывая, что он остался вчера в баре и после меня? Или зайти за пальто на два часа раньше? Мало ли, может произойдет чудо! А может мне заняться нечем и я буду бегать кругами, выходя из дома каждый час за новым делом, просто чтобы у тебя создалось впечатление, что я нескончаемо что-то делаю?! Открою тебе секрет – мне есть чем заняться. Мой ноутбук лежит без дела со вчерашнего обеда, я его даже не расчехлял. И напомню тебе, что приехали мы сюда главным образом ради этого.
Она негодующе открывает рот, но я перебиваю:
– Да, безопасность важна, и я пообещал тебе все устроить. Но я сам решу, когда и как практичнее будет все сделать. Не надо меня подгонять, окей?
– Опять ссоритесь.. – скучающе протягивает Гретта, заходя на кухню, и тут же заглядывает в тарелки – скоро будет готово? Я есть капец как хочу, мам.
– Я тоже, кстати – бросаю и выхожу из кухни, плотнее запахнув халат, который уже развязался до бедер.
Холодный душ несколько меня остужает, и, когда я уже переодеваюсь в домашнюю одежду, мое настроение вновь выравнивается. Насколько это в принципе возможно в сложившихся обстоятельствах, которые должны были улучшаться, но пока становятся только хуже и хуже.
Извиняюсь перед Альмой, она бормочет что-то похожее в ответ и мы садимся есть. Гретта доедает самая первая и уносится наверх, а я доедаю вторым и ухожу за ноутом. Пройдя весь дом сверху донизу, в итоге решаю, что самым оптимальным вариантом для работы станет холл. Альма оказалась, на удивление, права – все комнаты это маленькие проходные студии, лишенные любого света. В холле более или менее нормально.
Только стола нет.
Приходится его притащить из кухни.
– А на чем мы будем есть? – изумляется Альма.
– Твой оптимизм меня воодушевляет – только и отвечаю, вытерев еще раз насухо тряпкой и осторожно, стараясь не карябать косяки, перетаскиваю в гостиную, установив против окна. Если установить к окну, то свет оттуда будет слишком высветлять экран. Глянец вообще бы начал мерцать, но матовый, как у меня (и как и у всех, кто на нем работает, а не играет или достает раз в месяц по случаю) – лишь начнет дико высветляться, пока мне не станет казаться, что я не могу различить даже буквы.
Хватит с меня лишенного яркости городка.
После начинаю подбирать нужный по высоте стул, то подкладывая, то убирая из-под него подушки. Потом подкладываю различную дребедень под ножки стола, когда мне начинает казаться, что он чуть-чуть качается. После делаю себе очередную чашку кофе. После мне кажется, что я все-таки в чем-то изляпался и теперь руки липнут – иду их мыть. Пока все это делаю и возвращаюсь – мне вновь кажется, что стул слишком высокий и вытаскиваю подушку. При этом случайно задеваю стол, из-под которого вылетает картонка и он вновь начинает качаться.
В какой-то момент мне начинает казаться, что приготовлений к работе просто бессчётное множество… пока не приходится признаться, что их таковое лишь потому, что я нарочно их сам себе придумываю, боясь сесть, наконец, за стол, открыть ворд и обнаружить, что кроме пульсирующего курсора на белой странице ничего и нет.
И ничего не намечается.
В итоге, подложив картонку под ножку стола последний раз, сажусь за стол и открываю ноут. Включаю его и отчаянно желаю, чтобы он загружался как можно дольше, и чтобы желательно еще зверски тупил, чтобы мне пришлось его перезагружать.. но проклятая машина загружается быстро, пиликает, возвещая о начале работе и позволяет мне без проблем нажать на тошнотворно знакомый синий значок.
Блям!
Мгновение и мой начатый еще черт-знает-когда сценарий открывается.
«Здравствуйте, самые ужасные 27 листов в моей жизни – Здравствуй, самый ужасный слившийся сценарист, Генри. Мы уж заскучали, ты вернулся? – Да, вернулся, начнем? – Ха-ха, ну давай. Настрочи еще парочку таких же говеных страниц, да закрой ноут до самого Рождества, олух».
– Не в этот раз.
– Ты что-то сказал, милый? – Альма как раз выходит из коридора, управившись с делами на кухне.
– Да. Говорю, мне надо немного тишины.
Она озадаченно вскидывает брови:
– Так в доме и так тишина.
– Вот и отлично. Пусть так и будет.
– Ладно.
Бросив на меня еще один озабоченный взгляд, она поднимается наверх. Подозреваю, что к Гретте, но мне уже плевать. Я и мои говеные 27 страниц начинаем новую битву.
Да, может в НЮ они и одерживали всегда победу, но вчера Ронни Бри и Белль Ромстранг сами мне сказали, что этот город всем дает шанс. А глядя на них и их ниспадающий успех – у меня нет никаких причин в это не верить. Да. Может в НЮ я и не мог накропать больше полутора ужасных страниц – но здесь все изменится.
Сейчас я занесу пальцы над клавиатурой, и из меня польется настоящий поток вдохновения, поток самого лучшего сценария, от которого загорятся глаза Чарли Грейс и..
И мои руки замирают над клавиатурой.
Пока что никакого чуда не происходит.
Мне вновь приходится лишь «выжимать» из себя слова, словно плохо переваренные грубые волокна из кишечника, и получается это ужасно. Я мучаюсь так пять минут, после чего открываю окно и запускаю свежий воздух. Да, пусть дух Провинстауна озарит меня. Давай. Я жду.
ХА-ХА-АХАХА.
Смех.
Такой резкий и визгливый прямо со второго этажа. Потом минутная тишина и вновь смех – теперь уже смех Альмы. И вновь потом смех Гретты.
– ТИХО! – ору, надеясь, что меня услышат.
Вновь воцаряется тишина.
Но теперь, со стороны окна, я слышу их приглушенные разговоры о чем-то. Видимо, их окно тоже открыто. Голова начинает разламываться, и кажется что их голоса сверлят в моем черепе одну огромную дырку, через которую выливаются все мозги.
– МНЕ НУЖНА ТИШИНА! – ору, обернувшись к окну.
Говор прекращается.
А в следующее мгновение сменяется тихим-тихим шепотом. Чувствую, что сейчас взорвусь, потому резко встаю (стул, не в силах удержаться, с грохотом из-под меня падает на пол) и с шумом закрываю окно. Поворачиваю ручку.
Прекрасно.
Теперь шепота не слышно.
Проклятье!
Но ведь дело не в шепоте. Дело в том, что я обращаю чрезмерное внимание на отвлекающие факторы по причине того, что мне совершенно нечего написать. Вернее, написать есть что – но оно идет сложно, вернее сказать, вообще не идет – а когда все-таки появляется на страницах.. то оформляется в нечто настолько кошмарное, что и ребенок бы написал лучше.
Поверхностное понимание. Я будто сухо излагаю происходящее, как в гнилой пьесе, когда должен как следует отобразить характер персонажей, их чувства и мысли. Их бунтарство, покорность или напротив полный анархизм!
А у меня получается лишь какие-то пластилиновые фигурки, которые падают от любого порыва ветра и источают живости не больше, чем пластмассовые цветы. Думаю, Чарли Грейс, увидев этот сценарий (который ждет уже столько времени), отказалась бы даже поверить в тот факт, что его написал создатель Черного Окна.
Потому что создатель Черного Окна даже в своем самом страшном сне не смог бы создать такое дерьмо. Даже если бы очень постарался.
Правильно, что Барри мне вчера не дал Дикую Индюшку (до того, как за меня попросил Ронни). Я недостоин этого бурбона для талантливых ублюдков, которые приезжают сюда делать деньги. Мне и водки с соком будет много.
«Ну что Генри, с тебя хватит? Или помучаешь сраку еще четверть часа? Ха-ха, неужто думал, что одолеешь нас?».
Захлопываю крышку ноутбука с такой силой, что, опасаюсь, открой его – и увижу треснутый экран да сплющенную клавиатуру. Но нет, как то всегда и бывает, человеческое сознание многое утрирует. Когда я открываю его – нет даже царапины.
Вздыхаю и вновь заношу руки над клавиатурой.
Последующие час с небольшим становятся самыми мучительными за последние сутки. Даже столкновение с бомжом не было столь изнурительным для меня. Выхожу я из этой битвы помятым, побежденным и с одной написанной говеной страницей. Теперь их 28. 28 нестерпимо отвратительных страниц, которые прибавляют понемногу в количестве, но точно не в качестве. И какой смысл их писать, если эти 28, все равно что любое число, умноженное на ноль? 28 страниц умноженные на 0 качественного текста = 0 страниц сценария. Как тебе такая арифметическая задачка, Генри?
Ты как ветряная мельница – крутишь лопастями, но толку от этого совершенно никакого. Ты имитируешь деятельность, но при этом не делаешь совершенно ничего, не продвигаешься день ото дня ни на шаг, и ты об этом знаешь. Ты можешь искусно лгать жене, агенту, коллеге и остальным людям – это дар сценаристов, писателей, драматургов и всех, кто делает деньги на собственном воображении. Да, ты искусно можешь солгать кому угодно и о чем угодно. Но оборотная сторона этой медали – проклятие. Потому что лучше всего ты можешь лгать самому себе. Прямо-таки филигранно, виртуозно, взахлеб. И самое отвратительное – что ты не всегда это сам понимаешь. Ты на каком-то профессиональном уровне попросту этого не замечаешь, отметаешь этот факт, потому что суть твоей профессии – это вера в собственный вымысел.
