Кирстен Уайт
Моя душа темнеет
Kiersten White
AND I DARKEN
This edition is published by arrangement with Taryn Fagerness Agency and Synopsis Literary Agency
Эта книга – вымысел. Все события, диалоги и персонажи, представленные в романе, за исключением нескольких известных исторических фигур, являются плодом авторской фантазии. В сценах с участием исторических личностей диалоги также являются придуманными и не отражают реальных событий.
Использование этих образов не делает повествование менее вымышленным. Во всех прочих случаях любые совпадения с реально живущими или жившими людьми, фактами их биографии или местами проживания являются совершенной случайностью.
Text copyright © 2016 by Kiersten Brazier
Jacket art copyright © 2016 by Sam Weber
© Ю. Капустюк, перевод на русский язык
© ООО «Издательство АСТ», 2018
***
КРИСТЕН УАЙТ – автор фантастических романов, триллеров и книг о паранормальных явлениях. Его произведения не раз становились бестселлерами и выдвигались на различные литературные премии. «Моя душа темнеет», первая часть эпической саги, мгновенно завоевала сердца читателей и попала в топ-лист престижного рейтинга Goodreads Choice Award в категории “историческое фэнтези».
***
Посвящается Ною
Te iubesc[1]
***
1
1435 год. Сигишоара, Трансильвания
Тяжелые брови Влада Дракулы сдвинулись, предвещая бурю, когда врач сообщил, что его жена произвела на свет девочку. Его предыдущие дети – один, теперь уже совсем взрослый, от первой жены, и даже родившийся в прошлом году внебрачный ребенок от любовницы, – были мальчиками. Он и не думал, что его семя настолько ослабло, что способно сотворить девчонку.
Он толкнул дверь и вошел в крошечную, тесную и душную спальню. Там пахло кровью и страхом, и он с отвращением поморщился.
Их дом в цитадели Сигишоары, стоявший на тесной площади у главных ворот, возле переулка, провонявшего человеческими испражнениями, был весьма далек от того, чего он заслуживал. Наличие прислуги в количестве десяти человек было скорее данью традиции, говорящей о его статусе. Он был военным губернатором Трансильвании, но ему полагалось стать правителем всей Валахии.
Может быть, поэтому он оказался проклят девчонкой. Еще одно оскорбление его чести. Он состоял в Ордене Дракона, одобренном самим папой римским. Он должен был быть воеводой, князем-главнокомандующим, но престол занимал его брат, а сам он управлял саксами, незаконно осевшими на его земле.
Скоро он продемонстрирует ему свою честь на острие сабли.
Василиса лежала в постели, мокрая от пота, и надрывно стонала. Несомненно, слабое семя, укоренившееся в ее утробе, происходило от нее. При виде жены его желудок скрутило. В этот момент ничто – ни манеры, ни внешний вид – не выдавали в ней княгиню.
Няня держала на руках маленького краснолицего монстра. Он громко вопил. Имени для девочки у Влада не было. Василиса наверняка выбрала бы имя, прославляющее ее род, но Влад ненавидел членов молдавской королевской семьи, из которой она происходила, ведь родство с ними не дало ему никакого политического преимущества. Он уже назвал своего внебрачного сына в честь себя, Владом. И дочку назовет так же.
– Ладислава, – объявил он. Это была женская форма имени Влад. Уменьшительная. Ослабленная. Если Василисе хотелось дать ребенку сильное имя, ей стоило родить ему сына. – Давайте помолимся о том, чтобы она выросла красавицей, и мы бы извлекли из нее хоть какую-то пользу, – сказал он. Ребенок завопил еще громче.
***
Королевские груди Василисы представляли собой слишком большую ценность, чтобы из них сосали молоко. Подождав, пока Влад уйдет, кормилица приложила новорожденную к своим простым титькам. После собственного ребенка, мальчика, у нее оставалось много молока. Малышка присосалась с неожиданной яростью, и няня придумала для нее собственную молитву. Пусть она вырастет сильной. Пусть вырастет ловкой. Она взглянула на княгиню – пятнадцатилетняя, нежная и хрупкая, как подснежник, та лежала на кровати увядшая и сломленная.
А она пусть будет безобразной.
2
Влад не нашел времени на то, чтобы присутствовать при рождении своего второго ребенка от Василисы. Мальчик родился через год после своей сестры, будто торопясь прийти за ней в этот мир.
Няня обмыла новорожденного и протянула его матери. Он был крошечный, безупречный, с губками, похожими на бутон розы, и копной темных волос. Василиса лежала в постели, неподвижная, с остекленевшим взглядом. Ее глаза были устремлены в стену, и она даже не повернулась к сыну. Маленькая Лада теребила няню за юбку, насупившись и требуя внимания. Няня поднесла малыша к сестренке.
– Братик, – мягко сказала она.
Малыш заплакал, слабый и сдавленный звук его голоса встревожил няню. Лада нахмурилась еще больше. Пухлой ручкой она прикрыла ему рот. Няня быстро отдернула новорожденного, и Лада подняла глаза наверх. Ее лицо исказила ярость.
– Мой! – крикнула она.
Это было ее первое слово.
Пораженная няня рассмеялась и опустила малыша еще раз. Лада внимательно смотрела на него до тех пор, пока он не перестал плакать. Потом, довольная, протопала прочь из комнаты.
3
Если бы Василиса видела, что ее дочь возится на полу с собаками и сыном няни, Богданом, няня потеряла бы работу. Однако с тех пор, как четыре года назад родился Раду, Василиса ни разу не выходила из своих покоев.
Раду досталась вся красота, которую их отец желал бы для дочери. У него были густые ресницы, пухлые губы и мягкие кудри оттенка саксонского золота.
Богдан закричал, когда Лада (Ладислава, которой уже исполнилось пять лет и которая отказывалась отзываться на свое полное имя) укусила его за бедро. Он ударил ее кулаком. Она ударила его еще сильнее, и он позвал на помощь.
– Если даже ей вздумается съесть твою ногу, ей это позволено, – сказала няня. – Прекрати кричать, иначе я отдам ей и твой ужин.
Как и у брата, у Лады были большие, но близко посаженные глаза, а густые сросшиеся брови придавали ее лицу недовольный вид. Вечно спутанные волосы были такими темными, что по сравнению с ними кожа казалась болезненно бледной. У нее был крючковатый длинный нос, тонкие губы, мелкие и – если судить по возмущенным крикам Богдана – очень острые зубы.
Она росла непокорным, жестоким и самым подлым ребенком, о котором няне когда-либо приходилось заботиться. А еще она была няниной любимицей. По всем правилам девочке полагалось быть послушной, тихой, пугливой и жеманной. Ее отец был обессилевшим тираном, жестоким в своей немощи, и его по несколько месяцев кряду не бывало дома. Ее мать, хоть и жила с ними, тоже отсутствовала – погруженная в себя, забытая в собственном доме, никак не способная себе помочь. Родители Лады являлись яркими представителями целого региона – особенно родной земли няни, Валахии.
Но в Ладе она заметила искру, страстный, яростный огонек, который было не спрятать и не потушить. Вместо того чтоб искоренять это пламя ради уготованного Ладе будущего, няня, напротив, только раздувала его. Это дарило ей странное ощущение надежды.
Если Лада была колючим сорняком, пробившимся посреди пересохшего и потрескавшегося русла реки, то Раду был нежной, благоухающей розой, способной расти лишь в идеальных условиях и увядающей в любых других. Вот и сейчас он кричал из-за того, что няня замешкалась и не успела вовремя сунуть ему в рот ложку с жидкой кашей, подслащенной медом.
– Сделай так, чтобы он замолчал! – Лада взобралась на самую крупную гончую отца, которая с возрастом стала седой и терпеливой.
– И как же мне это сделать?
– Задуши его!
– Лада! Прикуси язык. Это твой брат.
– Он – червяк. Мой брат – Богдан.
Няня нахмурилась и вытерла лицо Раду передником.
– Богдан не твой брат. Я скорее лягу с собаками, чем с твоим отцом, подумала она.
– Он мой брат! Ты мой брат. Скажи, что ты мой брат. – Лада запрыгнула Богдану на спину. Хотя он был на два года старше и гораздо выше, она прижала его к земле, воткнув локти промеж лопаток.
– Да, да! Я твой брат! – запричитал он, то ли хихикая, то ли хныча.
– Выброси Раду вместе с помоями!
Вопли Раду усилились, предвещая истерику. Няня закудахтала, зацокала языком и взяла его на руки, хотя он для этого был уже слишком большим. Он засунул ручонку под ее кофту и ущипнул кожу, рыхлую и морщинистую, как старое яблоко. Иногда ей тоже хотелось, чтобы он поскорее замолчал, но когда он говорил, это всегда получалось у него так мило, что заставляло забыть обо всех его скандалах. Он даже пах очень сладко, как будто мед прилипал к его губам и пропитывал их своим ароматом.
– Будь хорошим мальчиком, – сказала няня, – и тогда поедешь кататься на санках с Ладой и Богданом. Хочешь?
Раду покачал головой. Его нижняя губа задрожала, предрекая новую волну слез.
– Или мы сходим к лошадкам.
Он медленно кивнул, и няня облегченно вздохнула. Она осмотрелась и заметила, что Лады нет.
– Куда она подевалась?
Глаза Богдана округлились от страха. Он уже не знал, чьего гнева боится больше – своей матери или маленькой Лады.
Встревожившись, няня перенесла Раду на бедро. Его ножки болтались и с каждым няниным шагом бились о ее ноги. Она прошла по коридору к узкой лестнице, ведущей к спальням.
– Лада, если ты разбудишь маму, будет…
Она остановилась и прислушалась. Ее лицо, вслед за лицом Богдана, исказилось от ужаса. Из гостиной в передней части дома доносились голоса. Низкие. Мужские. Они говорили на турецком, на языке османского народа, так часто становившегося их врагом.
Значит, Влад был дома, а Лада…
Няня побежала по коридору, ворвалась в гостиную и обнаружила там Ладу, стоящую в центре комнаты.
– Я убиваю неверных! – рычала девочка, размахивая маленьким кухонным ножом.
– Правда? – Влад обратился к ней на языке саксов, языке, наиболее распространенном в Сигишоаре. Саксонский язык няни был очень примитивен, а Василиса, бегло говорившая на нескольких языках, со своими детьми не общалась. Лада и Раду говорили только на валашском.
Лада не поняла вопроса и замахнулась на Влада ножом. Влад поднял бровь. На нем был дорогой плащ, на голове – замысловатая шапка. Лада не видела отца почти год. Она его не узнала.
– Лада! – прошептала няня. – Иди скорее сюда!
Лада уверенно стояла на упругих ножках, вытянувшись во весь свой маленький рост.
– Это мой дом! Я – Орден Дракона! Я убиваю чужаков!
Один из трех мужчин, сопровождавших Влада, пробормотал что-то по-турецки. Няня почувствовала, как на ее лице, шее и спине выступил пот. Неужели они убьют ребенка за то, что он им угрожает? Неужели ее отец это допустит? Или они убьют ее саму за то, что она не в состоянии уследить за Ладой?
В ответ на выходку дочери Влад снисходительно улыбнулся и поклонился трем мужчинам. Они кивнули и вышли из гостиной, не глядя ни на няню, ни на ее непослушную подопечную.
– Скольких чужаков ты убила? – голос Влада, на этот раз в мелодично-романтической тональности валашского, прозвучал плавно и холодно.
– Сотни. – Лада указала ножом на Раду, который спрятал лицо, прижавшись к няниному плечу. – А этого я убила сегодня утром.
– А теперь убьешь меня?
Лада замешкалась и чуть опустила руку. Она смотрела на своего отца, и узнавание проступало на ее лице, как капли молока, падающие в чистую воду. Быстрым, змеиным движением Влад выхватил нож из ее ладони, схватил ее за лодыжку и поднял в воздух.
– А теперь, – сказал он, держа ее вниз головой, – как ты думаешь, сможешь ли ты убить того, кто больше, сильнее и умнее тебя?
– Ты сжульничал! – глаза Лады сверкнули так, что няня окостенела от ужаса. Этот взгляд предвещал войну, разрушение или огонь. Чаще всего все сразу.
– Я выиграл. И это главное.
Вскрикнув, Лада выкрутилась и ударила отца по руке.
– Клянусь Богом! – Он уронил ее на пол. Она скрутилась в шар, откатилась подальше от него, присела на корточки и, взглянув на него, оскалилась. Няня съежилась, ожидая, что Влад разгневается и побьет Ладу. Или побьет ее за то, что ей не удалось воспитать его дочь смиренной и покорной.
Но вместо этого он рассмеялся:
– Моя дочь – дикарка.
– Мне так жаль, мой господин. – Няня опустила голову, подавая Ладе отчаянные знаки. – Она переволновалась, увидев вас впервые после столь долгой разлуки.
– Что с их образованием? Она не говорит по-саксонски.
– Нет, мой господин. – Это было правдой лишь отчасти. Лада подхватила саксонские ругательства и частенько выкрикивала их из окна людям на оживленной площади. – Она немного знает венгерский. Но здесь некому заниматься их образованием.
Он цокнул языком, его умные глаза стали задумчивыми.
– А этот каков? Тоже свиреп? – Влад наклонился туда, откуда, наконец, выглянул Раду.
Раду тотчас же залился слезами, снова уткнулся в нянино плечо и сунул руку под ее чепец, стремясь зарыться в ее волосы.
Губы Влада скривились от отвращения.
– Этот весь в мать. Василиса! – позвал он так громко, что Раду от ужаса замолчал и теперь только икал и сопел. Няня не знала, оставаться ей или уходить, но ее еще никто не отпускал. Лада не обращала на нее внимания и продолжала настороженно следить за отцом.
– Василиса! – снова прорычал Влад. Он протянул руку, намереваясь схватить Ладу, но на этот раз она была готова. Она резко отскочила и забралась под полированный стол. Влад постучал по нему костяшками. – Отлично. Василиса!
Его жена, спотыкаясь, вошла в комнату – с распущенными волосами, в одном халате. Она похудела. Скулы выпирали под потухшими пустыми глазами. Рождение Лады едва не убило ее, а Раду выкачал из нее всю жизнь, которая еще в ней теплилась. Она уныло осмотрелась: залитый слезами Раду, Лада под столом, и ее муж, наконец-то вернувшийся домой.
– Да? – спросила она.
– Так ты встречаешь своего мужа? Правителя Валахии? Князя? – он торжественно улыбнулся, отчего его длинные усы приподнялись и обнажили губы.
Василиса напряглась.
– Они сделали тебя князем? А как же Александру?
– Мой брат мертв.
Няня подумала, что Влад совсем не похож на человека в трауре.
Взглянув, наконец, на свою дочь, Василиса позвала ее:
– Ладислава, вылезай оттуда. Твой папа вернулся.
Лада не пошевелилась.
– Он не мой отец.
– Достань ее оттуда, – шикнула Василиса на няню.
– Ты что, не можешь справиться с собственным ребенком? – голос Влада был чистым, как голубое небо в морозных глубинах зимы. Зубастое солнце, как они называли такие дни.
Няня еще больше сжалась и повернулась так, чтобы скрыть Раду от взгляда Влада. Василиса отчаянно озиралась по сторонам, но выхода из комнаты не было.
– Я хочу домой, – прошептала она. – В Молдавию. Пожалуйста, отпусти меня.
– Умоляй.
Изможденное тело Василисы содрогнулось. Она встала на колени, склонила голову и взяла ладонь Влада.
– Пожалуйста, пожалуйста. Умоляю тебя. Отпусти меня домой.
Свободной рукой Влад погладил длинные засаленные волосы Василисы. Потом схватил их, наклонив ее голову набок. Она закричала, но он тянул все сильнее и заставил ее встать. Приблизив рот к самому ее уху, он произнес:
– Ты – самое слабое существо, которое я когда-либо встречал. Ползи обратно в свою нору, спрячься там. Ползи! – Он швырнул ее вниз, и она, рыдая, выползла из комнаты.
Няня уставилась на искусно вытканный ковер, покрывавший каменный пол. Она ничего не сказала. Ничего не сделала. Она молилась о том, чтобы Раду молчал.
– Ты, – Влад указал на Ладу. – Вылезай. Сейчас же.
Девочка вылезла из-под стола, продолжая смотреть на дверь, за которой только что скрылась Василиса.
– Я – твой отец. Но эта женщина не твоя мать. Твоя мать – Валахия. Твоя мать – та самая земля, на которую мы сейчас отправляемся, земля, князем которой я являюсь. Понимаешь?
Лада посмотрела в глаза отца, глубоко посаженные, выкованные годами коварства и жестокости. Она кивнула и протянула руку.
– Дочь Валахии хочет получить обратно свой нож.
Влад улыбнулся и отдал ей нож.
4
1446 год, Тырговиште, Валахия
Раду ощутил во рту вкус крови. Она смешалась с солеными слезами, стекавшими по его щекам.
Андрей и Арон Данешти избили его. Снова. Сапогами в живот. Раду откатился набок и свернулся в клубок, стремясь сделаться как можно меньше. Сухие листья и камешки, покрывающие лесную землю, царапали щеки. Здесь его никто не услышит.
Он привык, что его не слышат. Никто не слышал его в замке, в котором, спустя шесть лет, он по-прежнему чувствовал себя как дома лишь в своей комнате, с няней. Его учителя были вовлечены в постоянное противостояние с Ладой, и образцовое поведение Раду часто оставалось незамеченным. Лада или все время была на занятиях, или уходила с Богданом, и у нее никогда не было на него времени. Из-за их старшего сводного брата, Мирчи, Раду приходилось искать потайные места, прячась от его грубых насмешек и еще более грубых кулаков. А его отец, князь, неделями не замечал его присутствия.
Давление нарастало стремительно, и Раду уже не знал, чего он боится больше – что отец больше никогда не обратит на него внимания или что все-таки обратит.
Он знал, что безопаснее оставаться незамеченным.
К сожалению, сегодня ему это не удалось. Арон Данешти рассмеялся, и его смех отзывался больнее, чем его сапоги.
– Ты визжишь, как поросенок. Сделай-ка так еще!
– Прошу! – Раду прикрыл голову руками, когда Арон ударил его по щеке. – Прекрати, прекрати.
– Мы здесь для того, чтобы стать сильнее, – сказал Андрей. – А нет никого слабее тебя.
Раз в месяц все мальчишки в возрасте от семи до двенадцати лет из боярских семей (словом бояре обозначалась знать, и Лада всегда произносила его, насмешливо скривив губы) уходили далеко в лес. Это была традиция, над которой большинство взрослых снисходительно посмеивались. Они называли это игрой. Тем не менее, все они, напряженно прищурившись, следили за тем, чей сын выйдет первым, делая вид, что он тут просто гуляет, а не устал и испугался, как обычный мальчик.
Представители рода Данешти, которые последние пятнадцать лет обменивались правом на трон с династией Басарабов, особенно интересовались тем, как справятся Арон и Андрей, оба на год старше Раду. Захватчиков Дракулешти они не любили.
Раду, сын князя из династии Дракулешти, был самым маленьким мальчиком и самой главной мишенью. Он никогда не побеждал. И сегодня впервые задумался о том, сможет ли вообще вернуться. От страха у него перехватило дыхание, воздух выходил резкими короткими рывками.
Андрей схватил Раду, впился пальцами в его руку и заставил встать. Он произнес ему прямо в ухо, обжигая его своим горячим дыханием:
– Моя мама говорит, что твой отец хотел бы, чтобы ты не родился. Ты тоже этого хочешь?
Арон ударил его в живот, и Раду задохнулся от боли.
– Скажи это, – радостно приказал Андрей. – Скажи, что ты хотел бы никогда не родиться.
Раду зажмурился.
– Я хотел бы никогда не родиться.
Арон ударил его.
– Я же сказал! – вскричал Раду, закашлявшись и отчаянно глотая воздух.
– Знаю, – сказал Андрей. – Ударь его еще.
– Мой отец…
– Что твой отец? Что он сделает? Напишет султану и попросит у него разрешения нас наказать? Попросит мою семью пожертвовать в казну, чтобы он, наконец, смог позволить себе купить плетку, и отхлестал нас? Твой отец – никто. Как и ты.
Раду сжался перед новым ударом, но крик Арона заставил его открыть глаза. Арон топтался по кругу, отчаянно пытаясь отбиться от Лады. Ее здесь не должно было быть, но почему-то ее присутствие никого не удивило. Она запрыгнула мальчишке на спину, обхватила его руками и прижала его руки к бокам. За спутанной гривой сестры Раду не видел ее лица, но затем Арон повернулся боком, и Раду заметил, что Лада впилась зубами в его плечо.
Андрей оттолкнул Раду и бросился выручать двоюродного брата. Лада отпустила Арона, спрыгнув с его спины и присев. Она прищурилась. Андрею было одиннадцать, как и Ладе, но он был выше. Арон, спотыкаясь, подошел к дереву и прижался к нему, всхлипывая и потирая плечо.
Лада улыбнулась Андрею, обнажив перепачканные кровью зубы.
– Ты дьяволица… я…
Лада выпрямилась и наотмашь ударила Андрея по носу. Он вскрикнул, упал на колени и захныкал. Лада подошла к нему и ударила в бок, опрокинув на спину. Он смотрел на нее снизу вверх и давился струящейся из носа кровью. Она поставила ногу на его горло и надавила так, что его глаза выпучились в паническом ужасе.
– Убирайся из моего леса, – прорычала она.
Она убрала ногу и наблюдала исподлобья, как Андрей и Арон, поддерживая друг друга, побежали прочь. Всю их браваду как ветром сдуло.
Раду утерся рукавом, размазав по лицу кровь и грязь, и посмотрел на Ладу, она стояла в луче света, просачивающегося сквозь брешь в густых ветвях. Впервые в жизни он был благодарен за ее жестокий характер, за странное, инстинктивное умение наносить вред другому наименьшими усилиями. Он так устал и был так напуган, а она его спасла.
– Спасибо, – он направился к ней, пошатываясь и раскрыв объятия. Когда ему было больно, няня прижимала его к себе, ограждая от внешнего мира. Он хотел – и нуждался – в этом сейчас.
Лада ударила его в живот. От боли он согнулся вдвое и упал на колени. Она присела рядом и схватила его за уши.
– Не благодари меня. Я лишь научила их бояться меня. Как это помогло тебе? В следующий раз ты ударишь первым, ты ударишь сильнее, ты покажешь, что твое имя означает страх и боль. И меня здесь не будет, чтобы тебя спасти.
Раду затрясся, изо всех сил стараясь не расплакаться. Он знал, что Лада ненавидит, когда он плачет, но она сделала ему больно. И поставила перед ним невыполнимую задачу. Другие мальчики были выше, злее, быстрее. Ладе удавалось их побеждать, но он этого умения был начисто лишен.
Весь долгий и унизительный путь обратно, когда он шел вслед за сестрой, Раду думал, как ему стать таким, как она. Бояре в ожидании сидели под шатрами и сплетничали, а слуги обмахивали их опахалами. Мирча беседовал с Владом Данешти и, увидев разбитое лицо Раду, явно обрадовался. Вероятно, он бы с удовольствием добавил еще пару ударов.
За спиной Лады Раду шагал гораздо увереннее, но все равно все взгляды были прикованы к ней. Бояре изумились, увидев княжескую дочку, горделиво выходящую из леса. Никто не удивился тому, что Раду перепачкан и окровавлен, хотя он и не был окровавлен настолько, как Арон и Андрей. Торопясь поскорее убежать от Лады, братья Данешти заплутали в лесу, и их пришлось искать.
После этого лесные состязания были отменены, а у боярских семей появился повод перешептываться о дочери князя. Она всегда опережала мальчишек своего возраста в навыках верховой езды и открыто требовала, чтобы ее обучали всему, чему обучают ее брата. Вместо того чтобы наказывать Ладу, их отец смеялся и гордился дочерью, дикой и яростной, как кабан. Если бы Раду вышел из леса победителем – заметили бы его?
Раду подслушивал эти разговоры, прячась за гобеленами, укрываясь в темных углах. Он видел, что Арон и Андрей посматривают на него и даже спустя две недели все еще жаждут застать в одиночестве. Лишь в окружении взрослых Раду мог, оставаясь в безопасности, улыбаться и общаться, пуская в ход все свое обаяние.
Лада была права. Она его не спасла. Взгляды врагов, когда они замечали его, красноречиво об этом свидетельствовали.
Поэтому он ждал, прятался и наблюдал. И потом, одним хрустящим осенним вечером, пошел в атаку.
– Привет, – сказал он. Его голос бы так светел и радостен, что вполне мог бы осветить сумерки.
Мальчик-слуга испугался и подпрыгнул, как от удара.
– Могу я вам чем-то помочь? – Его рубашка была заношена почти до дыр. Раду окинул взглядом острые линии его ключиц, длинные и тощие руки. Они, наверное, были ровесниками, но жизнь Раду была куда менее суровой. По крайней мере, еды всегда хватало.
Раду улыбнулся:
– Хочешь поесть?
Мальчик удивленно вытаращил глаза и кивнул.
Раду не понаслышке знал, каково это – когда никому нет до тебя дела. Служка Эмиль занимал такое низкое положение, что бояре, на которых он работал, его не замечали. Раду повел его в кухню.
***
По замку прокатилась волна краж. После каждого приема, на котором присутствовали боярские семьи, кто-нибудь замечал пропажу ожерелья, драгоценных перстней или памятного кулона. Это бросало тень на князя, и Влад объявил, что, кто бы ни стоял за этими преступлениями, он будет публично выпорот плетками и заключен в тюрьму навсегда. Между бояр пошли злобные и возмущенные пересуды, а Влад стал подозрительным и укрывался в замке, неся на плечах груз стыда за то, что он не в состоянии контролировать происходящее в его собственном доме.
Несколько недель спустя Раду стоял среди толпы, когда Арона и Андрея привязывали к столбу в центре площади. Их лица были мокрыми от слез и соплей.
– Зачем им было красть эти вещи? – с любопытством спросила наблюдавшая за ними Лада.
Раду пожал плечами:
– Все пропавшие драгоценности слуга обнаружил под их кроватями.
Слуга, который больше не умирал с голоду и который считал Раду своим лучшим и единственным другом на свете. Раду улыбнулся. Не было ни одной серьезной причины ждать так долго, откладывая наказание врагов и продлевая позор отца. Но предвкушение было сладким. А теперь наконец реванш.
Лада повернулась к нему, с подозрением сдвинув брови:
– Это сделал ты?
– Можно побить кого-либо, и не прибегая к кулакам, – Раду ткнул ее пальцем в бок.
Она рассмеялась, приведя его в изумление. Он выпрямился и горделиво усмехнулся: ему удалось удивить и развеселить Ладу. Она никогда не смеялась – только над ним. Наконец-то он сделал что-то правильно!
Началась порка.
Улыбка Раду завяла и умерла. Он отвел взгляд в сторону. Теперь он был в безопасности. И Лада гордилась им, чего прежде никогда не случалось. Он старался думать только об этом и не обращать внимания на то, как больно скрутило его живот, когда Арон и Андрей взвыли от боли. Он хотел, чтобы рядом оказалась его няня, обняла и утешила его, и от этого ему тоже стало стыдно.
Лада наблюдала за поркой оценивающим взглядом.
– И все же, – сказала она, – кулаки быстрее.
