Коллектив авторов
Номинанты Московской премии – 2019. Хрестоматия. Проза и поэзия участников Московской международной книжной выставки-ярмарки
Филателисту
Послушай, страстный собиратель,
Давно ль средь радостных чудес
Ты выбрал это?.. Как Зевес,
Как Мира доблестный создатель,
Взираешь ты на дивный ряд
Роскошных маленьких творений,
Где лица прошлых поколений
Нам о грядущем говорят…
Взгляни! Вот видишь, в злой пустыне
Добряк горбатый нам предстал,
Своей торжественной гордыне
Он верен, как горцу кинжал…
Вот взгляд пантеры возбуждённый
Скользит средь девственных лиан,
Бросок – и кролик побеждённый
Уже попал в зубной капкан.
Вот нам явил орёл паренье
И, Солнце крыльями затмив,
Уж стал легендой. Будто миф,
Он отражает несмиренье…
Вот милых рыбок карнавал
Идёт спокойной чередою,
И крохотный жемчужный лал
Их нежит лаской световою…
Но что же здесь? Рисунок стёрт,
Поблекли краски созиданья,
Изображён Восточный порт –
Артура давнее преданье.
Всмотрись! Средь сгорбленных людей
Ты не увидишь взгляд беспечный.
Меж тем их хладит ветер встречный
И слепит жар чужих огней.
Они толпою непреклонной,
Приняв оружие отцов,
Давно не видя милый кров,
Но с верой, верой вдохновенной
Стоят железною стеной
И незапятнанной рукой
Подняли меч непобеждённый…
В своей бессилен злобе враг,
Когда Отечества идеи
Горят и Славы Прометеи
Кроваво-красный держат Флаг.
…Порой поблекшая картина
Содержит более чудес,
Чем златорамна портретина.
Лето 1980 г.
Лицом к лицу
(Реальный случай из Афганской войны)
Давно то было. И сейчас
Я вспоминаю те мгновенья,
Когда я пережил волненье
В значимый, небывалый час.
Передо мною враг стоял.
Дыханье наших душ стеснялось,
Граница зла обозначалась…
Тогда кто боле трепетал,
Не в силах я сказать правдиво…
Лишь он и я в тот миг тоскливый
Сжимали гневных чувств кинжал.
О наши взоры! Верх войны…
Они пронзали откровенно:
Один из нас глядел смиренно,
Другой, не чувствуя вины,
Лишь нёс коварное терпенье –
Итог пустого размышленья
И нрав жестокий сатаны.
Так мы стояли… Ветер знойный
Всё нёс ещё свои пары.
Лишь он один тогда достойный
Хотел нас примирить. «Смотри! –
Твердил он каждому раздельно. –
К чему безумные дары
Нести друг другу и смертельный
Исход пророчить? В Мире том
Для вас единый будет дом
И вечности покой постельный».
Земля и Небо! Свет и мгла
Являли нам тогда подобье.
И стёрлось вмиг идей злословье.
Природа наших душ смогла
Нас примирить. Мечты сбылися!
Враждебный Бог в покой ушёл,
Оставив власти произвол,
И мы в порыве обнялися.
Осень 1984 г.
Диане
Скажи, восточная Диана
И Азии волшебный дар,
Давно ли Сердца лёгкий жар
Тебя коснулся, как Корана
В мгновенья сладостных надежд
Касают пальцы мусульмана,
Когда в предместьях Тегерана
Он, не скрывая бодрых вежд,
Молит о Божеском прощенье?
Но, друг, к чему тебе моленья?
В тоске бы я молился сам,
Склонившися к твоим ногам
В священной власти заточенья.
Осень 1984 г.
Посвящение В. Шукшину
Талант российский в нём дремал,
И там, в Сростках, в уединенье,
Среди ночи, когда движение
Уму подвластно, он не спал
И переписывал страницы
Из книги жизни, а они
Летели гордо, словно птицы,
И были мудрости полны.
Барнаул, стройотряд, 1985 г.
Где ты, страна
О ты, страна любви небрежной,
Страдания холодный дом,
Страшусь тебя Душой мятежной,
Борясь с тобой твоим же злом.
Декабрь 1991 г.
Сущность № 1 (К олигархату)
Мы ведь желаем владений бесчисленных,
Переступая границ представления…
Ангел порхающий и охраняющий
Скоро, крылами свисая, измученный,
Метит падением в точку воззрения
На справедливый подход разделения.
Май 1998 г.
Друг Аристотель
Друг Аристотель! Где твои мощи святые?
В землях каких ты положен, сбегая при жизни от власти?
Нынче мы суетны все, и не сберётся к тебе ученик терпеливый,
В круг становясь или ряды мужей просвещённых,
Чтобы приникнуть к листам, на природе общаясь с тобою.
Также чутьём неизвестным измерить движение сущих,
Знак от тебя получив, что уроки проходят успешно.
Это ль не дар?! И отметка наитию юношей славных,
Им воспитаясь навеки твоим отражением Мира?..
Немощный век наш уже не осилит творений,
Даже тебя привлекая, – останешься ты не у дел.
Декабрь 2005 г.
Татьяна Калашникова
Татьяна Калашникова (Россия, Москва) – поэт, член Интернационального Союза писателей, номинант международных и национальных литературных конкурсов. Отмечена благодарностью Государственной Думы за активное участие в литературной деятельности России. Автор книг «Тьма, свет и равновесие жизни», «Большое сердце маленького мотылька» и «История маленького мышонка».
Татьяна активно публикуется на портале «Стихи.ру», в российских и международных журналах и альманахах. Произведения автора многообразны: о любви, о войне, о человеке, детские, философские.
На Московской международной книжной выставке-ярмарке в 2020 г. Татьяна презентовала сказку в стихах «История маленького мышонка».
История маленького мышонка
(Отрывок)
Белая зима пробралась на волю –
Мягким покрывалом застелила поле,
Деревья разодела в снежные пижамы
И колыбельную запела нежно, словно мама.
А ночь свои штрихи добавила к картине:
Мороз трескучий создал синий-синий иней,
Укутал покрывала в прозрачный плотный лёд –
Свистящий ветер не разбудит, не пройдёт.
Кругом не отыскать живого и не слышен шорох,
Все звери спят в своих уютных тёплых норах.
На всём широком поле не найти следов и троп…
Но только чья-то тень упала на сугроб.
Совсем один среди заснеженных картин,
Сидит мышонок на пригорке. Он не смог найти
Свою нору: жестоко вход мороз заколотил,
И не пробить мышонку ледяной берилл.
Тяжёлым бременем на уши давит тишина,
От холода и страха хочет спрятаться душа,
Но – некуда. Малыш дыханьем слабым согревает лапки,
Во тьму шагает осторожно и с оглядкой.
Могучий чёрный лес встаёт бревенчатой стеной,
Там не найти тропинок, там напряжён покой.
Сильнее маленькое сердце бьётся, бьётся,
Но ничего другого малышу не остаётся,
Как в страшный лес войти. Здесь запахи и треск,
И серебрится сумрачный туман, как занавес.
Деревья норовят схватить мышонка за манишку.
Внезапно рядом с ним упала сверху шишка.
Отпрыгнул он и поднял голову наверх,
Услышал между ветками глухой протяжный смех,
Два глаза, как два солнца, ярко ослепили –
На ветке дерева сидит огромный филин!
Увидел он мышонка и расправил крылья,
Сверкнул глазами и взъерошил свои перья,
И спрыгнул вниз, и плавно на мышонка полетел,
И острый его коготь чуть мышонка не задел!
Мышонок оглянулся в поисках убежища,
Но равнодушно лес застыл, а филин будто тешится:
Кружит – и с каждым поворотом уменьшает круг,
И ринулся к мышонку… И – тишина вокруг…
Лежать мышонку на снегу и холодно, и сыро.
Сначала тельце мёрзло, а потом заныло.
Упал малыш на спину, поднял лапки кверху,
Кружился долго филин, да улетел, растерян.
Мышонок ещё долго боялся шевелиться:
То где-то снег скрипнет, то ветка наклонится.
Чуть шевельнул он ушком. Рядом – никого.
Побрёл он в чащу, тёмный лес укрыл его.
Мышонок съехал с горки и почувствовал тепло,
Услышал тихий храп, от страха хвост свело.
Но, осмотревшись, наш малыш немного осмелел:
В медвежий дом пробраться он сумел.
Хозяин спит в берлоге крепким зимним сном,
Его дыхание мышонка обняло теплом.
Тихонечко мышонок осмотрел берлогу,
Но ничего съестного не нашёл. Под боком
У медведя лёг малыш, пытаясь отогреться.
Хотелось очень кушать, да никуда не деться…
Под ровное и тихое дыханье косолапого
Так сладко засыпать маленькому, слабому.
От голода свело маленький желудочек,
И долгий сон мышонка сменился утром будничным.
Он вылез из берлоги. Диск солнышка сиял,
И лес в серебряных снегах стоял.
Вдруг перед мышонком стал расти сугробик,
И показались лапки, и показался лобик,
На чёрный нос свисает пара ушек –
Возник зайчонок на большой опушке.
Зайчишка лопоухий пригласил мышонка
В свой дом, где ждут и братья, и сестрёнки.
Недалеко пришлось идти. И за одним столом
Мышонок пировал с зайчишками зерном.
Опять малыш бредёт совсем один во тьме.
У зайцев было сытно, но быстро день померк:
В уютную нору влетели снежные потоки –
Друг к другу жались все, но всё равно продрогли.
Мышонок долго брёл в сугробах по колено,
Ему хотелось в норку, на луговое сено.
Не день один, не ночь одна уже прошли,
Метели много раз следы умело замели.
Но перед ним теперь открытое пространство –
Застывшее во льдах огромное речное царство.
Скользят все лапки – просто так не перебраться.
А лисий хвостик за кустами начинает появляться.
Вдруг вытянулась над сугробом хитренькая моська
И прыгает за ним. На речке очень скользко!
По льду на брюшке едет рыжая лисица –
В охоте она с детства умница и мастерица.
Всё ближе берег, а лисичка догоняет.
Мышонок к берегу добраться успевает,
Но намело сугробы огромного размера.
И как мышонку выбраться из снежного вольера?
Но неожиданно послышались птичьи голоса.
На звонкий щебет от охоты отвлеклась лиса.
Два снегиря над спящей речкой пролетали,
Охоту на мышонка сверху увидали,
На помощь к малышу скорее опустились,
За лапки клювиками с двух сторон его схватили.
Злой рык лисы застыл среди лесных трущоб.
Лисица прыгнула… и угодила моською в сугроб!
А снегири мышонка к небу высоко подняли
И для веселья в воздухе немного покачали.
На крепкой ветке дерева втроём они присели
И, как сороки, птицы дружно загалдели:
– Ты цел? Откуда? Поскорее расскажи нам!
И как ты чуть не стал лисице рыжей ужином?
Мышонок рассказал о всех своих напастях
И с грустью вспомнил дом и вкусные припасы.
Снегири хлопочут и летают, всё малышу во благо:
То шишек принесут ему, то зимних сочных ягод.
За красной сладенькой рябиной вниз они слетели,
Но вдруг холодный зимний ветер налетел.
Ветку сильно раскачало, и серого мышонка
Ветер подхватил и потащил вдогонку
Спешащим вечно ниоткуда скучным облакам.
И некому помочь мышонку. А ветер заиграл
И где-то красный лист зимой найти сумел.
Листочек задрожал и рядом полетел.
Малыш хвостом схватился ловко за него.
– На помощь! – пропищал. Но рядом – никого…
Куда теперь его нелёгкий путь ложится?
Летит он высоко, и вниз не опуститься.
А в тёмных далях замаячили неясные огни.
Готовит будущее малышу неведомый сюрприз…
* * *
Я отпущу на запад вдохновение,
И полетит через моря
Моё лихое вожделение,
Моя забвенная заря.
Свободным вздохом над обрывом
Невольно грифом покружит,
И в возгласе её крикливом
Себя найдёт другой пиит.
Распустятся стихи цветами,
Рождая маленький сонет.
Ведь для обмена меж певцами
Границы в этом мире нет.
* * *
Многоэтажки тонут в золоте вечернем,
В прозрачной синеве купается листва,
А время с поведением манерным
Свои минуты оплетает в кружева.
Уже бессонница томится у порога,
Усталая душа готовит крепкий чай.
Всплакнёт в углу забытая тревога,
Уснёт на кресле как бы невзначай.
А мне бокал любви бы выпить залпом
Да откусить немного страсти роковой.
Но вдохновение неслышно показало
Молочный путь над розоватой мглой.
Судьба вертлявая – опасность перекрёстков,
Забытые аккорды бесконечной лжи.
Но как бы ни было бы хлёстко,
Не тают под луною миражи.
Руками трону звёздные бриллианты,
Что россыпью звенят в закатный час.
Сонетов неоконченные мантры
Блаженным ритмом наполняют нас.
* * *
Этот мир, покрытый пеплом перламутра и печали,
Расцветает над обрывом, где мечты не одичали,
Где поётся песня жизни в унисон шальному ветру
И где каждый шаг приравнен к своему земному метру.
Ночь сменяется зарёю новой жизни, новых целей
И выращивает поле нежных розовых камелий.
Позабытые мотивы бередят чужие мысли,
На зеркальном небосклоне стаей бабочек повисли.
Непорочная природа не прощает здесь повинность,
Равновесие – опора, красота – её невинность.
Здесь в блаженстве воскресают те нетленные творенья
Что ласкались палачами без минуты сожаленья.
И в угоду чей-то воле, чьим-то мыслям и желаньям,
Без научной парадигмы и без твёрдых оснований
Расцветает над обрывом, где мечты не одичали,
Этот мир, покрытый пеплом перламутра и печали.
Гротеск
Тихая музыка ветра
Не помнит, не знает границ.
Отголоски фонарного света
Уснули между ресниц.
А утро щебечет задорно
И стелет коврами пути.
Улыбка мелькнёт проворно
И слышится эхо «прости».
Моргает фонарь у аптеки,
И тает фальшивый день.
Души людские – калеки
И чья-то простая мишень.
Всё больше границы смывает
Туманной дымки слеза,
Все больше себе позволяет
Бездонных глаз бирюза.
Вот кажется, ночи пустые
Границы начертят во мгле.
Но снова стоят запятые
У кем-то забытых ролей.
Сам дирижёр замирает,
Смолкает ветра оркестр.
И все границы смывает
Придуманный мною гротеск.
* * *
А счастье любит тишину,
О нём ты не споёшь, не скажешь.
О нём молчать лишь только станешь,
И в снах своих, и наяву,
Ведь счастье любит тишину.
Когда у самого порога
Котёнком заскребётся в дверь,
Не прогоняй, ему поверь,
Впусти и обогрей немного,
Не оставляй у самого порога.
Ты вспомни день без счастья своего,
Как птицы вовсе не щебечут,
Как в сердце быстро тухнут свечи,
Поётся песня тяжело
В том дне без счастья твоего.
Но если счастьем день наполнен,
В душе гармония цветёт,
И пчёлки дарят сладкий мёд,
И аромат цветов наполнил
Тот день, что счастьем наполнен.
Но счастье любит тишину,
Его храни ты в сердце потаённо.
Не обсуждай его безвольно,
Чтобы его не отпугнуть.
Ведь счастье любит тишину!
Совесть
Душа человека просторна, тепла,
В нём многие чувства живут не спеша.
Но где-то на самом глубоком донышке
Живёт в полусонной дрёмушке
Маленький пушистый лохматый зверёк
И греет душевный свой уголок
Сладкими фруктами и вкусными снами,
И грезит о чём-то, но только ночами.
А имя загадочного героя повести –
Простая людская Совесть.
И зверьку хорошо у человека внутри
Жить тихо, спокойно от зари до зари.
Он спит как котёнок и ест как щенок,
И часто весёлый забавный зверёк.
Но если проснётся в дурном настроении,
Коготками скребётся в большом нетерпении,
Не может никак себе места найти:
То выть начинает он на полпути,
То носик упрячет куда-то под кресло,
То носится по душе бесполезно,
То горько плачет, скулит и трясётся,
То нервно фыркает, будто смеётся.
Покуда Совесть не суметь успокоить,
Зверёк так и будет внутри беспокоить.
А коли смело и честно поступишь
И извинения в себе не заглушишь,
То Совесть опять, весёлый зверёк,
Сытый и сонный, хранит уголок.
Поэзия города
Благозвучно дыханье морозной ночи,
Застывают сны над каплей дождя.
Над покрывалами туч месяц захочет
Земной поэзии пару страниц почитать.
Слегка раздвинет перины он душные,
Впитает предзимний воздух ночной
Его свет. Туманы дымные, ушлые
Стирают шрифты под чьим-то окном.
Тогда спустит месяц фонарики звёздные,
Поэзию города подсветит себе.
На тёмных улицах путники поздние
Напишут поэму о разной судьбе.
Печально месяц головой покачает,
Трагикомедий вкусив купажи,
И для людей, как добрый посланник,
На небесных просторах создаст витражи.
* * *
Мой околдованный сон
Тихо поёт дифирамбы,
Задан лирический тон,
Плотно задвинут заслон
Возведённой годами дамбы.
Только не сдвинуть уже
Оковы с худого запястья,
Жизнь и забытый сюжет
Вместе сшивает в манжет,
Вспоминая былые напасти,
Исхудалое настроение.
В переплёте книжных страниц
Потеряно к целям рвение,
На чьи-то глупые мнения
Воздвигнута пара бойниц.
И смех не от слез тревожных
Разбудит ночной дурман.
Во снах забываться сложно,
Ведь нас обнимает безбожно
Нарисованный нами обман.
Седые кисточки мокнут
В скудных красках зари.
В картинах неслышно утонут
Цитаты, что стали законом,
Писателя Экзюпери.
Полина Корицкая
Полина Николаевна Корицкая – поэт, прозаик, детский писатель.
Родилась в г. Томске. Выпускница Литературного института им. А. М. Горького.
Член СП Москвы и ИСП.
Автор книг «Самокрутки» (проза, 2014 г.) и «Симптомы быта» (поэзия, 2019 г.).
Победитель фестиваля молодой поэзии «Филатов-Фест», 2019 г. Лауреат премии «Начало» Союза писателей Москвы, 2019 г. Лонг-лист премии «Дебют» (малая проза, 2011 г.). Лонг-лист VIII Международного славянского литературного форума «Золотой Витязь». Лонг-лист XV, XVI Волошинского конкурса по поэтическим номинациям. Участник и стипендиат форумов молодых писателей ФСЭИП. Лонг-лист премии «Лицей», 2019 и 2020 гг. (поэзия).
* * *
Давай поиграем, что ты – Модильяни,
Я – двадцатилетняя девочка Аня,
Запечатлевая черты,
Ты кистью ведёшь по бумаге, бумага
Плывёт в акварели и пахнет как брага,
Как пахнут любые цветы.
Давай поиграем: ты вышел из дома,
А я подошла, тебя нет, неудобно, –
Но времени в принципе нет, –
И вот, обрывая французскую клумбу,
Курю между делом (спасибо Колумбу),
Ну где уже этот брюнет?
Ну где желтобрюкий, несносный, несносный,
Его затянули дурацкие сосны,
Я небу – кулак и язык.
В окно – все цветы, и цветы улетают,
Давай поиграем, давай поиграем,
Давай, ты азартный мужик.
Окно высоко, но какое мне дело,
Цветка улетает небесное тело,
И доски паркета цветут.
А я всё стою, ты несёшься навстречу,
И есть у нас планы на жизнь и на вечер –
В шестнадцать счастливых минут.
* * *
Посмотри, Одиссей: вся Итака застыла, оскалясь,
И сопит Пенелопе в затылок, и держит за пряжку.
Пенелопа молчит и не знает, зачем здесь осталась –
Телемах не зачат – незачёт, – остаётся за пряжей
Горевать и выкатывать гордые голые строки,
Выковыривать норов, смирять неуёмную шею.
Столько лет. Столько лет! И горят все возможные сроки.
Пенелопа молчит, в наказанье себе хорошея.
Пенелопа не спит, и лицо заплывает кругами.
Пенелопа не ест, лишь худея, как любо Итаке…
Календарь облетает, и в небо летит оригами.
Женихи обступают, вопросы бросая: «Итак? И?..»
Измождённая женщина хочет скорее стать старой,
Чтобы волосы – пеплом, чтоб губы – тугою полоской.
Тихо в море… Земля для гостей запасается тарой.
Пенелопа ведёт по пробору колючей расчёской.
* * *
Неприкаянно, устало,
Словно сил и нервов нет,
Человек идёт по шпалам
И в руке несёт пакет.
Человек идёт по шпалам,
У него в пакете дом.
В нём для каждого есть пара,
В нём Гоморра и Содом.
В нём и взрослые, и дети,
Египтянин и узбек.
Есть и дырочка в пакете,
Из которой мелет снег.
Есть и дурочка, и доктор.
Есть роддом, университет
И ещё, возможно, кто-то,
Кого в мире вовсе нет.
Человек прошёл всё лето
И сегодняшних полдня.
Я кричу со дна пакета:
«Ты зачем несёшь меня?»
Только отзвуки вокзала
Различимы вдалеке.
В темноте сияет шпала,
Колыхается пакет.
Триптих ухода
1
Вполовину слепа, потому что припомнила старое,
Да еще осуждение мошкой вошло под веко.
Я вижу: левое плечо стало выше, чем правое.
Ты замечал это? Разве мельком.
Не заплачу теперь – не в кого, да и некогда:
Дети, долги, хирургические вмешательства.
Тёмные рыбы рук память качает неводом.
Такие посильные, нехитрые обязательства.
Я ещё этим слогом дыру в тебе продышу.
Иди же. Иди. Не трогай. Мне некогда: я пишу.
2
Тарелка пустеет –
Дети мелют за обе щёки.
Мелеет постели
Заводь, тобой прощёлкана.
Я не злюсь на неё,
Сама теперь стала шёлкова.
Каберне-совиньон.
Глоток от шока.
3
Разбираю медленно наши каменные завалы.
Темнеет лицо имени Земляного Вала.
Какой сейчас именно камешек проглотить?
Перекрыты пути дыхательные, как прочие все пути.
Уходи, уходи, как от Спаса до Спаса август.
Бьётся где-то в груди ледяной некрасивый палтус.
«И что-то вдруг переменилось…»
И что-то вдруг переменилось.
Ничто не предвещало, но…
Такая малость – эта милость,
А неохватна всё равно.
Такая радость – эта редкость,
Что глупость, кажется, каюк!..
Но этот страх и эта ревность
Сродни качанию кают.
Всё выше тянутся канаты,
И якорь ест речную мель…
Дороги, словно каганаты,
Пленили нас отсель досель.
Отели – городские сводни –
Раздели нас от сих до сих,
Так что по самое сегодня
На теле только этот стих.
И ты читаешь аккуратно,
Боясь помять и повредить…
Я до сих пор смотрю обратно,
А вижу – только впереди
Вдаль убегающие рельсы,
Вагона длинные бока.
Похожи на седые пейсы
Из этих окон облака.
А их количество примерно
Приводит сумму наших лет.
Я твёрдо знаю, что бессмертна.
Вот справка. То есть мой билет.
«Смотри, какая темнота, гляди, какая тишь!..»
Смотри, какая темнота, гляди, какая тишь!
Нестрашно ночь большим котом прозрачным животом
Легла на ноги, и покой – неважно, что потом…
Конечно сильно, больше всех, о чём ты говоришь.
Наверно, завтра будет снег, и весело, и лёд…
Нет-нет, я больше не кричу, мы больше никогда.
Пить? Погоди, вон там стоит на тумбочке вода.
Что там за форточкой гудит? И правда, самолёт.
Да, златоглазки говорят на древних языках.
Одна из них моей сестре приходится кумой
И ближе к лету прилетит в Москву и к нам домой.
Да знаю я, что ты стоять умеешь на руках.
Я посмотрела бы сейчас, как ты на них лежишь.
А может, всё-таки сама? А я на кухне там…
Ну ладно, ладно, я ложусь, не надо, перестань.
Конечно сильно, больше всех, о чём ты говоришь…
«Ладонью тянешься к воде…»
Ладонью тянешься к воде,
Бесстрашно за борт свесясь.
А у меня был трудный день
И будет сложный месяц.
Блестит как звёзды чешуя,
Цепляется к одежде.
Мне дочь сказала: чаще я
Грустна, не то что прежде.
Я показательно смеюсь
И громко улыбаюсь.
У вас зашкаливает плюс,
Подкашивает градус.
А я пишу по существу
(Ещё бы не мешали…),
С балкона трогаю листву,
Поёживаясь в шали.
И представляю Даламан.
А в это время снизу
Узбек площадку доломал
С напарником-киргизом.
Я так и вижу Сарсалу,
А может быть, Сарсáлу.
Мне завтра снова в кабалу,
Хоть и заколебала.
Венчает стаксель левый борт,
И женщина – на правом.
Бежать с пакетом – тоже спорт,
Особенно с оравой.
Там «тузик» нá воду встаёт,
Тут в тазик льёт из крана…
Но где моё, а где твоё
И чья больнее рана?