Конн Иггульден
Врата Рима. Гибель царей
Учитель улыбнулся:
– Конечно! Сегодня, если мы хотим воспроизвести ход этой битвы, мне понадобится ваша помощь. Становись на сторону римлян, Гай. Мы с Марком будем за Ганнибала.
Улыбаясь, все трое встали лицом друг к другу над боевыми порядками армий.
– Битва при Каннах произошла сто двадцать шесть лет назад. Все ее участники давно лежат в земле, мечи изъела ржавчина, но ее уроки нам необходимо усвоить.
Для этой демонстрации Вепакс принес, наверное, всех своих глиняных воинов и лошадей, подумал Гай. Хотя каждая фигурка и обозначала пятьсот единиц, всем им едва хватило места в комнате.
– Гай, ты представляешь Эмилия Павла и Теренция Варрона, опытных римских военачальников. Твое войско двинется на врага шеренга за шеренгой, решительно, не колеблясь, в полном боевом порядке. В твоем распоряжении отменная пехота, которая отлично справится с вражескими мечниками.
Гай начал задумчиво выдвигать вперед своих солдат.
– Поддержи их конницей. Нельзя, чтобы она отстала, иначе пехоту могут обойти с флангов.
Гай кивнул и перевел вперед, навстречу тяжелой коннице Ганнибала, маленьких глиняных лошадок.
– Марк, наша пехота должна выстоять! Мы двинемся вперед, а наша конница на крыльях встретит римскую и свяжет ее.
Некоторое время все трое молча, склонив головы, перемещали фигурки, пока армии не сошлись лицом к лицу. Гай и Марк уже представляли фырканье лошадей и рвущие воздух воинственные крики.
– И вот теперь пришло время умирать, – пробормотал Вепакс. – Наша пехота, впервые встретившая столь опытного и умелого противника, не выдерживает давления в центре и понемногу поддается.
Его руки пролетели над строем, перенося фигурки на новые позиции. Мальчики тоже переместились вслед за ними.
Прямо перед ними, на полу учебной комнаты, римские легионы теснили неприятельский центр, продавливали строй и приближали победу.
– Они не могут выстоять, – прошептал Гай, видя, как войско Ганнибала под натиском легионов выгибается огромным полумесяцем.
Он замер и еще раз оглядел все поле. Конница остановилась, схватившись в жестокой рубке с противником. Марк и Вепакс продолжали двигать фигурки. Гай невольно открыл рот – он вдруг все понял:
– Я бы дальше не пошел.
Вепакс вскинул голову и насмешливо посмотрел на него:
– Не рано ли, Гай? Да, ты обнаружил опасность, которую и Павел, и Варрон заметили слишком поздно. Веди своих солдат дальше, сражение нужно доиграть до конца.
Игра определенно доставляла удовольствие наставнику, но не Гаю – ему пришлось выполнять маневры, уже зная, что они неизбежно приведут к поражению.
Легионы продолжали наступать, проходя сквозь строй противника, который позволял им это, отступая охотно, но без спешки, стараясь сократить потери. Уступая давлению в центре, войско Ганнибала одновременно укрепляло фланги, и уже через пару часов, как отметил Вепакс, римляне оказались в глубокой ловушке, окруженные с трех сторон. Окружение продолжалось, фланги сомкнулись, и западня захлопнулась. Что касается римской конницы, то ее удерживала равная по силе и умениям конница Ганнибала. А дальше наступила финальная сцена, ужас которой был понятен без слов.
– Сжатые со всех сторон, в тесноте, римляне не могли сражаться в полную силу. Их убивали весь день, кольцо сжималось все сильнее, пока в живых не осталось никого, ни одного человека. Такой бойни история не знала ни до, ни после. Обычно кто-то выживает всегда после любой битвы. Некоторым просто удается сбежать. Но в тот день римлянам бежать было некуда – они попали в полное окружение.
В комнате стало тихо. Мальчики замерли над полем битвы, закрепляя в уме и воображении детали случившегося больше ста лет назад.
– На сегодня у нас все, мальчики. На следующей неделе я расскажу и покажу вам, какие уроки извлекли римляне из этого и других поражений, нанесенных им Ганнибалом. При Каннах им недостало воображения, но потом они нашли нового полководца, человека, славящегося гибкостью ума, дерзостью и отвагой. Он встретился с Ганнибалом в битве при Заме четырнадцать лет спустя, и там исход был совсем другим.
– Как его звали? – нетерпеливо спросил Марк.
– По-разному. С рождения он носил имя Публий Сципион, но за победы, одержанные в войне с Карфагеном, его прозвали Сципионом Африканским.
К десяти годам Гай превратился в физически развитого, с хорошей координацией подростка. Он ловко управлялся с лошадьми, даже самыми норовистыми, понимавшими только твердую руку. Их успокаивало его прикосновение, и лишь один жеребец не желал терпеть наездника и сбрасывал Гая одиннадцать раз подряд. В конце концов Тубрук продал коня, опасаясь, что противостояние приведет к гибели кого-то из этой пары.
В отсутствие Юлия Тубрук фактически вел все финансовые дела поместья. Он сам, исходя из собственных представлений, решал, как распорядиться выручкой от продажи зерна и скота. Ему доверяли во всем, а такое случалось нечасто. Но за выбор наставников, которые занялись бы обучением мальчиков военному делу, отвечал глава семьи. Как, впрочем, и за другие связанные с воспитанием вопросы. Согласно римскому закону, Юлий мог приказать задушить мальчиков или продать их в рабство, если бы они чем-то его прогневили. В своем доме глава семьи был полновластным хозяином, и рисковать его добрым отношением было опасно.
Юлий вернулся домой отпраздновать день рождения сына. Тубрук явился с отчетом, когда хозяин смывал дорожную пыль в бассейне с минеральной водой. Хотя он и был на десять лет старше Тубрука, годы его щадили. В какой-то момент в спокойную воду бассейна изверглась из трубы горячая струя. Над водой поднялся пар. Наблюдая за хозяином, Тубрук с удовлетворением отметил, что тот в прекрасной физической форме. Наконец Юлий устроился на уходящих под воду мраморных ступенях возле трубы, самом теплом и мелком месте бассейна. Прислонившись к холодному выступу, он взглянул на Тубрука, шевельнул бровью и закрыл глаза.
– Говори.
Тубрук доложил о доходах и расходах за предыдущий месяц. При этом он стоял неподвижно, глядя на дальнюю стену, без запинки перечисляя доходы и убытки и при этом не пользуясь записями. Закончив, Тубрук замолчал и стал ждать. Через пару секунд голубые глаза человека, которому он служил, открылись. Взгляд, устремленный на управляющего, остался ледяным, этот лед не растопила даже теплая вода бассейна.
– Как моя жена?
Тубрук ничем не выдал своих чувств. Так ли уж нужно говорить, что Аврелии еще хуже? Когда-то она была красавицей – до рождения сына, но после родов несколько месяцев находилась между жизнью и смертью. Когда на свет появился Гай, с ней что-то случилось, она неуверенно держалась на ногах, в доме больше не звенел ее смех, его не наполняли ароматом цветы, которые она раньше сама собирала в полях.
– Луций хорошо за ней смотрит, но улучшений нет. Иногда, когда случались приступы, мне приходилось отсылать мальчиков.
Лицо Юлия сделалось каменным, и на шее проступила и задрожала набухшая от закипевшей крови жилка.
– Так чтó, лекари ничего не в силах сделать? Мои ауреи берут не стесняясь, но, когда бы я ни приехал, ей только хуже и хуже.
Тубрук сочувственно поджал губы. Есть в жизни вещи, с которыми нужно просто смириться. Плеть бьет больно, и с этим ничего не поделаешь – надо терпеть и ждать, когда удары прекратятся.
Порой Аврелия в клочья рвала на себе одежду и забивалась в угол, где сидела, пока голод не выгонял ее из убежища. В другие дни она вела себя почти так же, как тогда, когда он впервые приехал в поместье и увидел ее, но иногда надолго отвлекалась. Рассуждала о посевах или урожае и вдруг, словно в комнате заговорил кто-то еще, кто-то невидимый, наклоняла голову, прислушивалась и напрочь забывала о собеседнике, который мог даже уйти.
Тишину нарушило клокотанье в трубе и шум бурлящей горячей воды. Юлий медленно выдохнул, словно выпуская пар.
– Говорят, греки хорошо разбираются в медицине. Найми греческого целителя и прогони этих бестолочей, от которых никакого толку. А если кто-то будет говорить, что без него ей стало бы совсем плохо, прикажи отстегать плетью и выбросить на дорогу в город. Найди повитуху. Женщины понимают друг друга лучше, чем мы. У них так много хворей, которых нет у нас…
Голубые глаза закрылись, словно кто-то задвинул печную заслонку. С закрытым окном в душу тело в бассейне могло принадлежать любому римлянину. Осанка воина осталась при нем, как и тонкие белые линии на коже – шрамы, полученные в боях. Сердить такого человека или перечить ему не стоило. Тубрук знал – в сенате Юлия считают опасным противником. Его интересы не распространялись очень уж далеко, но отстаивал он их энергично и яростно. Юлий не трогал тех, кто рвался к власти, а они, в свою очередь, не ставили ему палки в колеса в тех сферах, где он был силен. Поместье приносило хороший доход, и они могли нанять самых дорогих лекарей-чужестранцев, каких только Тубруку удалось бы найти. Деньги на ветер, так считал управляющий, но, с другой стороны, для чего еще нужны деньги, если не тратить их, когда считаешь нужным?
– Хочу разбить виноградник на юге поместья. Там подходящая почва для красного винограда.
Разговор перешел на хозяйственные дела. Тубрук по-прежнему не пользовался записями. После стольких лет отчетов и обсуждений у него не было в этом нужды. Через два часа после того, как Тубрук вошел, Юлий наконец улыбнулся.
– Ты хорошо поработал! Мы преуспеваем и только крепнем.
Тубрук кивнул и улыбнулся в ответ. На протяжении всего разговора Юлий ни разу не спросил, здоров ли он сам, доволен ли жизнью. Их отношения были вполне доверительными, за свою деловитость Тубрук как работник пользовался уважением. Он больше не был рабом, но оставался вольноотпущенником и никогда не смог бы сравняться с теми, кто родился свободным.
– Есть еще один вопрос, более личный, – продолжал Юлий. – Пора обучить моего сына военному делу. Заботы отвлекают меня от исполнения отцовского долга, хотя нет более важного применения талантам человека, чем воспитание собственного сына. Я хочу им гордиться и беспокоюсь, что мои отъезды, которые, по всей видимости, участятся, пойдут мальчику во вред.
Тубрук одобрительно кивнул:
– В городе есть много наставников, которые обучают мальчиков и юношей из богатых семей.
– Нет. Я о них слышал, некоторых мне рекомендовали. Я даже оценил результаты их работы, бывал на виллах, наблюдал юное поколение. Они не произвели на меня впечатления. Я видел молодых людей, зараженных новыми философскими учениями, которые слишком много внимания уделяют развитию ума и слишком мало – телу и сердцу. Какая польза от логических построений, если слабая душа сторонится трудностей и лишений? Нет, я считаю, что нынешние римские поветрия способствуют воспитанию слабаков – возможно, за малым исключением. Я хочу, чтобы Гая обучал человек, на которого я могу положиться, – ты, Тубрук. Никому другому столь важное дело я не доверю.
Тубрук потер подбородок:
– Я не сумею научить тому, чему сам научился в бытность солдатом и гладиатором. Я знаю то, что знаю, но не смогу передать это другому.
Юлий досадливо поморщился, но настаивать не стал. Тубрук никогда ничего не говорил впустую.
– Тогда позаботься о том, чтобы он стал сильным и крепким, как камень. Пусть как можно больше бегает и ездит верхом, чтобы мне не было за него стыдно. А того, кто научит его убивать и командовать людьми на поле боя, мы найдем.
– Как быть со вторым мальчиком?
– С Марком? А что такое?
– С ним тоже заниматься?
Юлий снова нахмурился, опустил глаза и на какое-то время погрузился в воспоминания.
– Да. Я дал обещание его отцу, когда тот был при смерти. Его мать не годилась в матери. А сбежав, по сути, убила старика. Слишком юна была для него. Насколько мне известно, она немногим лучше тех шлюх, что обслуживают гостей на вечеринках в центре города… Вот почему парнишка остается в моем доме. Они с Гаем все еще дружат, как я вижу?
– Неразлучны, как пальцы на руке. И большие проказники.
– С проказами надо покончить. Пора учиться дисциплине.
– Я займусь этим.
Мальчики подслушивали за дверью. Услышанное так взволновало Гая, что он повернулся к Марку с горящими от радости глазами. Впрочем, улыбка погасла, когда он увидел бледное лицо и сжатые губы друга.
– Ты что?
– Он сказал, что моя мать шлюха, – прошипел в ответ Марк, и глаза его опасно блеснули, так что Гай удержался от вертевшейся на языке шутки.
– Он лишь пересказал то, что слышал. Сплетни, и только. Уверен, она не такая.
– Мне говорили, что она умерла, как и отец. А на самом деле она сбежала и бросила меня… – Его глаза наполнились слезами. – Пусть она будет шлюхой! Пусть будет рабыней и умрет от гнилого горла!
Он порывисто отвернулся и кинулся прочь.
Гай вздохнул и, подумав, решил, что друга лучше оставить в покое. Наверное, он пойдет в конюшню и просидит там час-другой на соломе. Тревожить его раньше времени не стоит, а то еще поссорятся или даже подерутся. Лучше его не трогать, пусть успокоится, а там мысли перескочат на что-то другое, и настроение поменяется.
Марк, он такой… Гай снова приник к двери, за которой решался вопрос о его будущем.
– …впервые не на цепи. Должно быть грандиозное зрелище. Там будет весь Рим. И не все гладиаторы – рабы, есть и вольноотпущенники, которых заманили золотыми монетами. По слухам, сам Рений появится.
– Рений? Да он ведь уже древний старик! Он дрался, когда я сам был еще юнцом, – недоверчиво пробормотал Юлий.
– Возможно, ему нужны деньги. Некоторые живут не по средствам, слишком жирно для своих кошельков. Слава позволяла ему делать большие долги, но в конце концов их приходится возвращать.
– Может быть, попробовать нанять его учить Гая, – помнится, он раньше брал учеников. Однако это было так давно. Не могу поверить, что он снова будет драться. Вот что… мы на него посмотрим, ты определенно меня заинтересовал. Да и мальчики с удовольствием съездят в город.
– Хорошо, только, прежде чем предлагать ему работу, подождем, пока львы не разберутся со стариком Рением. Смотришь, и подешевеет, потеряв чуток крови, – криво усмехнулся Тубрук.
– Мертвым пойдет еще дешевле. Хотя я бы не хотел на это смотреть. В пору моей молодости он был неудержим. Я видел, как он дрался против четырех или пяти бойцов. Однажды ему даже завязали глаза против двоих. Он свалил их двумя ударами.
– Я видел, как он готовился к тем схваткам. Повязка была из тонкой ткани и позволяла видеть очертания фигур. Ему этого было вполне достаточно. В конце концов, его противники думали, что он слеп.
– Возьми побольше денег – для наставников. Цирк – то самое место, где их можно найти, но я полагаюсь на твой глаз и твое суждение.
– Я, как всегда, к твоим услугам. Что-нибудь еще?
– Нет. Хочу только поблагодарить тебя. Вижу, что ты прекрасно справляешься, поместье процветает. Многие знакомые сенаторы только жалуются, глядя, как тает их богатство. Я же спокоен и слушаю их сетования с улыбкой. – Юлий встал, и мужчины обменялись рукопожатием, известным каждому легионеру.
Тубрук с удовлетворением отметил, что рука хозяина все еще крепка.
В запасе у старого быка определенно было еще несколько лет.
Гай отскочил от двери и помчался к конюшне – на поиски Марка. Но, не пробежав и полпути, остановился и прислонился к прохладной белой стене. Что, если Марк все еще зол? С другой стороны, новость о поездке в цирк со львами – да еще без цепей! – точно развеет любую печаль. Подхваченный новым приливом энтузиазма и чувствуя, как солнце припекает спину, Гай побежал вниз по склону к хозяйственным постройкам из тика и известковой штукатурки, в которых содержались рабочие лошади и волы. Издалека долетел голос матери – она звала его, – но он не обратил внимания, словно это был крик птицы, ничуть его не тронувший.
Мертвого ворона они нашли неподалеку от того места, где увидели в первый раз, на краю леса. Ворон лежал на мокрых листьях, черный неподвижный комок. Марк увидел птицу первым, и вся его злость, все недовольство мгновенно улетучились.
– Зевс! – прошептал он. – Тубрук говорил, что он больной.
Марк опустился на корточки возле тропы и протянул руку, чтобы погладить сохранившие блеск перья. Гай подсел к нему.
В какой-то момент лес как будто дохнул на них холодом, и Марк поежился.
– Вороны – плохое предзнаменование, не забыл?
– Только не Зевс. Он просто искал место, где умереть.
Повинуясь внезапному порыву, Марк взял ворона в руки. Взял так, как брал живую птицу. Вот только теперь Зевс являл собой печальное зрелище. Он больше не сопротивлялся, даже не трепыхался, и голова его висела безвольно, будто держалась только на коже. Клюв раскрылся, глаза напоминали сморщенные впадинки.
Марк погладил перья большим пальцем.
– Нужно его сжечь, похоронить с почетом, – предложил Гай. – Я сбегаю на кухню за масляной лампой. Сложим погребальный костер, польем маслом. Устроим достойные похороны.
Марк кивнул и осторожно положил Зевса на землю.
– Он был настоящим воином и заслуживает большего, чем просто валяться на земле. Здесь много сушняка. Я останусь и сложу костер.
– Я быстро, – сказал Гай, поднимаясь. – Ты пока придумай какую-нибудь молитву.
Он побежал к дому. Марк остался наедине с птицей, и в какой-то момент им вдруг овладело ощущение торжественности происходящего, как будто он совершал религиозный обряд. Медленно и осторожно он собрал ветки и прутики и выложил их пирамидой, начав с более толстых палочек и завершив сухими листьями. Что-то подсказывало ему, что спешка здесь ни к чему.
Когда Гай вернулся, в лесу было тихо. Он тоже шел медленно, прикрывая ладонью маленькое пламя масляного фитиля, торчащего из старой кухонной лампы. Марк сидел на тропинке, а на аккуратно сложенной пирамидке лежало черное тельце Зевса.
– Я буду лить масло, чтобы огонь не погас, так что вспыхнуть может быстро. Давай сначала помолимся.
Сумерки сгущались, и мерцающий желтый свет лампы, казалось, набрал силу, падая на лица стоящих около мертвого ворона мальчиков.
– Юпитер, отец всех богов, пусть эта птица снова летает в загробном мире. Он был воином и умер свободным, – ровным и тихим голосом произнес Марк.
Гай приготовился лить масло. Стараясь не загасить фитиль, он осторожно полил птицу и хворост, а потом поднес огненный язычок к пирамидке.
Долгие секунды костер просто шипел, потом вспыхнул бледным пламенем. Гай поставил лампу на тропу. Они с интересом наблюдали, как загораются, распространяя ужасную вонь, перья. Пламя лизало птицу, масло дымилось и брызгало. Мальчики терпеливо ждали.
– Потом соберем пепел и закопаем или развеем по лесу или над рекой, – прошептал Гай.
Марк молча кивнул.
Для пользы дела Гай вылил в костер оставшееся масло и погасил фитиль. Пламя загудело и сожгло почти все перья, кроме самых стойких вокруг головы и клюва.
Наконец все масло прогорело, оставив только тлеющие угли.
– По-моему, мы его просто поджарили, – прошептал Гай. – Огонь был слишком слабый.
Марк взял длинную палку и потыкал тушку, покрытую древесным пеплом. Дымящиеся останки упали и откатились с пепелища. Марк попытался затолкать их обратно, но у него ничего не получилось.
– Бесполезно! И это достойные похороны? – зло проворчал он.
– Послушай, мы сделали что могли. Давай просто прикроем его листьями.
Они собрали несколько охапок листьев, и вскоре обугленный ворон скрылся из виду. Мальчики молча направились к поместью. Благоговейное настроение было испорчено.
Глава 4
Устроителем зрелища выступил Корнелий Сулла, молодой сенатор, успевший стать заметной фигурой в римском обществе. Во время пребывания в Африке, где он командовал Вторым легионом Жаворонков, его развлекал сам царь Мавритании. И вот теперь, желая напомнить о себе и угодить правителям Рима, царь прислал в столицу сотню львов и двадцать своих лучших копейщиков. Взяв их за основу, Сулла составил пятидневную программу развлечений.
Ничего подобного Рим еще не видел, и эти игры несомненно укрепили репутацию и статус Суллы. В сенате даже звучали голоса, призывавшие построить для такого рода зрелищ постоянное сооружение.
Деревянные скамьи, сколоченные и установленные в расчете на масштабные представления, находились в жалком состоянии, а кроме того, их просто не хватало, чтобы разместить всех жаждущих увидеть львов с загадочного черного континента. Появились даже планы строительства огромного амфитеатра, который можно было бы заполнять водой для демонстрации морских сражений. Увы, реализация такой затеи стоила бы слишком дорого, и народные трибуны, разумеется, наложили вето на предлагаемый проект.
Оба мальчика едва поспевали за взрослыми. Состояние матери Гая ухудшалось, и каждый раз, когда мальчиков отпускали в город, она не находила себе места от беспокойства и металась в тревоге, представляя, что может случиться с ее сыном на жутких улицах Рима. Вот почему в столице Гай и Марк бывали редко. И теперь, оказавшись среди грохочущего шума, они таращились на все горящими от любопытства глазами.
Большинство членов сената приезжали на игры в повозках или паланкинах. Отец Гая таким способом передвижения пренебрегал, а потому предпочел отправиться пешком по многолюдным улицам. Народ, видя внушительную фигуру Тубрука, расступался, и никто не толкался слишком грубо.
Грязь на узких улочках размесили в вонючую жижу, покрывавшую не только сандалии, но и ноги до самых коленей. Лавки ломились от покупателей, толпы запрудили улицы, мешая пройти вперед и напирая сзади. Время от времени, когда повозки, доставлявшие товары из одной части города в другую, блокировали проход, Юлий сворачивал в переулок. Бедняки и нищие тянули к случайным прохожим руки, слепые и увечные выпрашивали милостыню, сидя на порогах убогих лачуг. В других местах над улицей высились кирпичные постройки в пять и шесть этажей. В одном месте только бдительность Тубрука, вовремя поднявшего руку, спасла Марка и Гая от неприятностей – из открытого окна прямо на дорогу выплеснули помои.
Впереди с видом мрачным и непреклонным шел отец Гая. Полагаясь на чувство направления, он ни разу не остановился и всегда безошибочно находил выход на главную улицу из самого темного лабиринта. Чем ближе центр города, тем сильнее становился шум. Лоточники, предлагавшие купить закуски, перекрикивали стук молотков медников и нытье сопливых младенцев на материнских коленях.
Жонглеры и фокусники, шуты и заклинатели змей демонстрировали свое искусство за брошенную монету, но в этот день рассчитывать на многое им не приходилось. Кому взбредет в голову тратить деньги на то, что можно увидеть в любое время, если в городе проводятся игры?
– Держитесь поближе, – велел Тубрук мальчикам, растерявшимся от красок, запахов и шума, и тут же рассмеялся, увидев их изумленные лица и открытые рты. – Помню, как впервые увидел цирк, – это была Веспия, где я провел свой первый бой. Необученный, неуклюжий, медлительный – просто раб, которому дали меч.
– Однако ты победил, – с улыбкой заметил Юлий.
– Живот скрутило, и я был в дурном настроении.
Мужчины рассмеялись.
– С кем бы я не хотел сойтись на арене, так это со львом, – продолжал Тубрук. – Видел парочку на воле, в Африке. Когда нападают, коня догнать могут, а клыки и когти у них что твои железные гвозди.
– У них сто зверей на пять дней, по два представления в день. Выходит, мы увидим десять животных против разных воинов. Мне не терпится посмотреть, как сражаются эти чернокожие копейщики. Интересно, сравнятся ли они в меткости с нашими, – сказал Юлий.
Пройдя под входной аркой, они остановились у заполненных водой деревянных корыт. За мелкую монетку им омыли ноги, а с сандалий соскребли грязь. С грязью ушла и вонь. Приятно все-таки чувствовать себя чистым.
Служитель помог найти места, с прошлого вечера занятые присланным из поместья рабом. Увидев их, он встал. Теперь его ждала долгая обратная дорога. Тубрук вручил рабу монетку – купить себе еды, и он радостно улыбнулся, довольный тем, что хотя бы на день избавлен от тяжелой работы в поле.
Вокруг сидели сенаторы и члены их семей. Хотя в сенате насчитывалось всего лишь триста человек, здесь собралось никак не меньше тысячи. Римские законодатели устроили себе выходной, чтобы своими глазами увидеть схватки первого дня пятидневного марафона. Песок в огромной яме разровняли, и на деревянных помостах разместились тридцать тысяч римлян самого разного звания. Утро переходило в день, становилось жарко, но большинство зрителей старались не обращать внимания на неудобства.
– А где они? – спросил Гай, высматривая львов или клетки.
– Вон в той постройке. Видишь, где ворота? – Юлий развернул программку, купленную у раба на входе. – Сначала – приветствие устроителя игр. Наверное, выразит благодарность Корнелию Сулле, который подарил нам такое прекрасное зрелище, а мы все восславим его мудрость радостными криками. Потом – четыре гладиаторских боя до первой крови. После них еще один – до смерти. Затем выступление Рения, и, наконец, нам покажут «львов на просторах их родной Африки». Что это такое – не могу даже вообразить. Похоже, нас ждет впечатляющее зрелище.
– Ты когда-нибудь видел льва?
– Однажды, в зверинце. Но драться не случилось. Тубрук говорит, в бою лев – страшный враг.
Ворота открылись, и публика затихла. На арену вышел человек в ослепительно-белой тоге.
– Выглядит как бог, – прошептал Марк.
Тубрук наклонился к нему:
– Не забывай, что ткань отбеливают человеческой мочой. Это тебе на заметку.
Марк удивленно посмотрел на Тубрука, пытаясь понять, шутит он или нет. Но уже в следующую секунду мальчик напрягся, стараясь услышать, что говорит вышедший на арену человек. Зычный, хорошо поставленный голос выступавшего разнесся по амфитеатру, чаша которого многократно усиливала звук. И все же половина сказанного утонула в шуме, поскольку зрители крутились, вертелись, шикали друг на друга и перешептывались.
– …приветствуем… звери из Африки… Корнелий Сулла!
Последние слова он почти выкрикнул, и зрители послушно ответили бурным взрывом восторга, удивившим, похоже, Юлия и Тубрука. Гай услышал, как старый гладиатор, наклонившись к его отцу, негромко сказал:
– Вот за кем надо следить!
– И кого стоит опасаться, – многозначительно ответил Юлий.
Гай вытянул шею, пытаясь рассмотреть человека, который поднялся со скамьи и поклонился. На нем была тога с пурпурной каймой. Сидел он довольно близко и действительно походил на бога – властное, красивое лицо и золотистая кожа. Сулла поднял руку, помахал и улыбнулся, довольный тем, как его приветствуют.
Зрители наконец успокоились в предвкушении главного зрелища. Тем не менее разговоры раздавались тут и там. Обсуждались главным образом политика и финансы. Снова и снова сенаторы обсуждали судебные дела. Власть над Римом – а значит, и над всем миром – принадлежала им. Конечно, обладавшие правом вето народные трибуны несколько ограничивали их власть, однако сенаторы по-прежнему распоряжались жизнью и смертью большинства римских граждан.
На арену вышла первая пара гладиаторов – в синей и черной тунике, оба легковооруженные, поскольку им предстояло продемонстрировать не жестокость, а быстроту и мастерство. Смертельный исход был редкостью в такого рода показательных выступлениях. Поприветствовав устроителя игр, гладиаторы закружили по арене с короткими мечами и щитами в почти гипнотическом ритме.
– Кто победит, Тубрук? – неожиданно спросил отец Гая.
– Тот, что помельче, в синем, – ответил Тубрук. – Хорошо двигается, и ноги быстрые.
Юлий подозвал одного из принимавших ставки рабов, вручил ему аурей и получил взамен маленькую синюю дощечку. Не прошло и минуты, как гладиатор в синем уклонился от удара, сделал быстрый шаг вперед и чиркнул мечом по животу противника. Кровь плеснула на песок, словно из опрокинутой чаши, и цирк взорвался торжествующими криками и проклятиями. Юлий, сделав удачную ставку, получил за свой аурей два и, довольный, убрал выигрыш в мешочек. Теперь с выходом каждой новой пары он обращался за советом к Тубруку, который, понаблюдав за соперниками, высказывал свое мнение. Конечно, после начала боя ставки понижались, но зато верный глаз ни разу не подвел Тубрука. К четвертому поединку все сидевшие поблизости вытягивали шеи, стараясь подслушать, что скажет бывший гладиатор, а потом хором подзывали рабов, чтобы сделать ставки.
Тубруку все это явно доставляло удовольствие.
– Следующий бой – насмерть. Большинство ставит на коринфянина, Александроса. Он еще никому не проигрывал – на его счету только победы. Хотя и противник его с юга Италии тоже производит неплохое впечатление и в боях до первой крови не проигрывал ни разу. Выбрать лучшего пока не могу.
– Дай мне знать, когда определишься. Поставлю десять ауреев – весь наш выигрыш и мою первую ставку. Сегодня ты безупречен – ни одного промаха.
Юлий позвал принимающего ставки раба и велел ему далеко не отходить. Сидевшие неподалеку тоже не спешили и, чувствуя близость удачи, ждали, что скажет Тубрук. Гай и Марк оглядели толпу.
– Какие же они жадные, эти римляне, – прошептал Гай, и мальчики обменялись улыбками.
Ворота снова открылись, и на арену вышли Александрос и Энзо. Правую руку римлянина, от запястья до шеи, защищали наручи, голову – бронзовый шлем, грудь – железный панцирь. В левой руке он держал красный щит. Вся его одежда состояла из набедренной повязки и полотняных обмоток на ногах – от ступней до лодыжек. Энзо отличался мощным телосложением и почти не имел заметных шрамов, если не считать рваной линии от запястья до локтя. Поклонившись Корнелию Сулле, он поприветствовал зрителей и только потом противника-чужестранца.
Александрос вышел на середину арены легким, уверенным шагом. Доспехи и оружие у него были такие же, как у Энзо, только щит – синий, а не красный.
– Различать будет трудно, – сказал Гай. – В этих доспехах они все равно что братья.
– Они разной крови! – фыркнул Юлий. – Грек – не то же самое, что италиец. И он поклоняется ложным богам. Он верит в такое, что ни один римлянин защищать никогда не станет. – Все это отец Гая произнес, не поворачивая головы и не сводя глаз с двух бойцов на арене.
– Но ты поставишь на грека? – не унимался Гай.
– Поставлю, если Тубрук скажет, что он победит, – ответил Юлий с улыбкой.
Для подачи сигнала к началу поединка использовался бараний рог в медных зажимах, стоявший в первом ряду. Низенький бородач, сам получив сигнал, наклонился и подул в рог. Продолжительный скорбный звук пронесся над ареной, и два гладиатора шагнули навстречу друг другу.
Сигнал рога еще звучал у Гая в ушах, а зрители уже зашумели – гладиаторы принялись осыпать друг друга ударами. В первые несколько секунд мечи вспороли плоть и клинки заскользили по металлу, ставшему вдруг скользким от яркой крови.
