Константин Крылов
Быть русским
В частности, бытующее в россиянской среде мнение об интеллектуальной неполноценности русских (сравнительно с россиянами) не слишком хорошо обосновано. Все имеющиеся факты указывают на то, что подавляющее большинство «известных русских людей» (начиная от писателей и ученых и кончая военачальниками и государственными деятелями) были именно русскими, а не россиянами. Ломоносов, Менделеев, Толстой, Достоевский, Суворов, Жуков и Столыпин были ярко выраженными русскими, и устойчиво демонстрировали именно русские поведенческие стереотипы. Россияне, однако, демонстрируют более высокую «общую культуру», то есть более цивилизованные формы публичного поведения, манеры и бытовые привычки. Кроме того, россияне ощутимо превосходят русских в том, что называется “common sense”[4]. Это позволило им добиться доминирования в среднем слое научной и культурной среды[5]. Так, подавляющее большинство «русских», работающих в сфере СМИ, являются этническими россиянами. То же самое можно сказать о среднем слое «русских» научных работников в советскую эпоху[6]. Всё это, однако, не противоречит тому факту, что россияне до сих пор не продемонстрировали впечатляющих интеллектуальных достижений.
* * *
Интеллектуальное (точнее, идеологическое) доминирование россиян в известной мере было делом случая. Период первичного формирования нового этноса проходил в крайне невыгодных условиях, когда большинство традиционных сепарирующих факторов по тем или иным причинам не могли быть задействованы. Как мы уже отметили, единственной возможностью отделения от русского общества оставалась социально-культурная сегрегация. При этом процесс этногенеза россиян наложился на процесс модернизации российского общества, в результате чего довольно значительная часть русских стала воспринимать россиян в качестве агентов модернизации (к чему они на самом деле не имели никакого отношения). Это позволило россиянам успешно навязывать свои интеллектуальные нормы русскому обществу, что и привело в конце нашего века к новой для России ситуации, а именно политическому доминированию россиян над русскими[7].
Следует признать, что диалог между россиянами и русскими затруднен прежде всего из-за неадекватных представлений сторон. При этом взаимные обвинения россиян русскими (скажем, в предательстве неких идеалов) и русских россиянами (в неспособности «усвоить прогрессивные идеи», а также в лени, глупости и т. п.) только усугубляют ситуацию. Следует принять как факт, что демократическое (в россиянском смысле) общество в России может быть построено только из этнических «демократов», и не из кого больше. Русский народ действительно неспособен к участию в подобных проектах – поскольку никто не способен изменить по требованию свою этническую принадлежность. Столь же бессмысленными являются ожидания, что «интеллигенция» (то есть этнические россияне), наконец, «одумается», «перейдет на сторону народа» и создаст идейные предпосылки к реформам русского общества. Она этого не может и не хочет – хотя бы потому, что не имеет ни желания, ни возможности понять, что такое русское общество и как оно устроено. Это могут сделать только русские.
Вообще говоря, каковы бы в дальнейшем ни были взаимоотношения двух народов, первое, что необходимо – это отказаться от неосуществимых взаимных ожиданий. Если между русскими и россиянами и возможен какой-то компромисс, то уж никак не ценой отрицания собственной идентичности и попыток и дальше изображать из себя «один народ». Но, скорее всего, никаких компромиссов в ближайшем будущем не предвидится. Русские будут искать возможностей защитить себя и своё государство, а россияне будут и дальше пытаться колонизировать Россию.
Очевидной задачей русских была и остается модернизация русского общества – по западноевропейской, китайской, чилийской, или какой-либо другой модели, в данном случае не важно. Россияне при этом играют роль силы, не позволяющей осуществить (и даже начать) эту модернизацию. Русским следует понять, что россияне являются не агентами модернизации России, а главными противниками любой модернизации. В частности, россияне не допустят никакого развития продуктивного капитализма в России (что бы они при этом не говорили). То же самое касается и политической демократии. Россияне нуждаются в ней только для того, чтобы иметь свободу рук – и только для самих себя. Россияне не допустят и не потерпят русской демократии.
Что касается проектов самих россиян, они довольно интересны, но не вполне ясны. Неясна прежде всего их осуществимость и жизнеспособность. При этом положение россиян на первом этапе колонизации более выгодное, нежели положение русских: россияне решают, по существу, чисто деструктивные задачи, к тому же используя уже готовый западный «колониальный образец». Но построение жизнеспособного россиянского общества – задача совершенно другого масштаба. Русские же социальные структуры уже доказали свою стабильность и жизнеспособность в истории, но нынешнее их состояние оставляет желать лучшего.
* * *
Как уже было сказано, в любом межэтническом конфликте (да и в любом конфликте вообще) максимальную выгоду, как правило, получает третья сторона. В данном случае такой «третьей стороной» является так называемый «Запад», точнее – сообщество «развитых стран». Очевидно, что поддержка Западом россиян является чисто условной, и не связана с какими-либо долгосрочными симпатиями. Запад не признает россиян «своими», как бы того не хотели сами россияне. Это связано с тем, что россияне претендуют на вхождение в клуб развитых держав, а даже незначительное пополнение такового в наше время может поставить под угрозу всю западную цивилизационную систему в целом. На определенном этапе развития событий Запад может даже оказать некую поддержку русским – разумеется, на условиях недвусмысленного отказа от притязаний на членство в западном клубе и отказа от всяких попыток модернизации (например, принятия того или иного изоляционистского проекта).
* * *
Очевидной задачей, стоящей перед обоими этническими группами, является окончательное утверждение собственной идентичности. В этом заинтересованы как россияне, так и русские, поскольку смешение русской и россиянской культуры идет не на пользу как тем, так и другим. Первым шагом в этом направлении мог бы стать аккуратный, грамотный и обоснованный раздел общероссийского культурного наследия. При этом россияне с полным на то правом могут претендовать на свою долю, поскольку значительная часть русской и советской литературы, а также философии и тем более идеологии создана ими и для них. Таким образом довольно хаотичная общероссийская культура может быть корректно элиминирована к двум вполне упорядоченным интеллектуальным системам. При этом суждения о принадлежности тех или иных фрагментов общерусской культуры к русскому или россиянскому наследию не могут выноситься на основании мнений авторов этих фрагментов, поскольку многое в их творчестве представляет собой сознательную или бессознательную стилизацию. Например, Вл. Соловьев, будучи типичным этническим россиянином, одно время считал себя русским, хотя всё его творчество принадлежит россиянской культуре. Тем не менее его славянофильские стилизации до сих пор заставляют «наших» считать его русским философом, что дезориентирует прежде всего самих русских. Для россиян же философемы Соловьева не только вполне осмысленны, но и достаточно важны. В частности, Соловьев предлагал интересные (с точки зрения геополитических амбиций россиян) проекты колонизации России через задействование западнославянского элемента (ср. отводимую Соловьевым полякам роль в планируемом им уничтожении русского государства и реальное участие прибалтов в фактическом осуществлении этого плана). С другой стороны, творчество таких авторов, как В. Хлебников, является частью русской культуры, что становится очевидным после удаления из неё инородного (россиянского) элемента.
Параллельно с разделом общерусской культуры будет происходить бытовая сегрегация двух народов. Она неизбежна, и сейчас происходит фактически, но её стихийный характер служит источником совершенно ненужных дополнительных трений, пользу из которых извлекают третьи силы. Например, корректным был бы отказ от взаимной критики, совершенно бессмысленной и ненужной. Нужно принять за основу тот факт, что какие бы то ни было осмысленные разговоры о будущем России и её положении в мире возможны только в этнически однородной среде (то есть среди «наших» или «своих», но не между ними). В бесконечных спорах русских и россиян не рождается ничего, кроме взаимной ненависти. Все аргументы русских сводятся к констатации того факта, что «демократы» погубили Россию и пытаются уничтожить русский народ. Последние, напротив, этим гордятся, и убеждать их в том, что они делают нечто морально предосудительное, по меньшей мере, бессмысленно. Аналогично, все аргументы россиян сводятся к утверждению, что раньше жить было невыносимо» и изъявлениям ненависти к стране, которая их «угнетала». Как однажды высказался один наш знакомый-россиянин: «Я ненавидел СССР, потому что это была не моя страна. Я желал ей поражения, радовался её распаду, и тому, что рассыпалась её военная мощь, потому что чувствовал, что все эти пушки и ракеты защищают не меня». Разумеется, эмоции тех, кого защищали эти пушки и ракеты, были и будут прямо противоположными. Дискуссия по таким поводам просто невозможна, поскольку говорить сторонам, по существу, не о чём.
Общественная (в том числе интеллектуальная) жизнь в России возможна только внутри круга «наших» или «своих». Русский в обществе россиян выглядит столь же глупо и неуместно, как россиянин в обществе русских, и чем скорее все это поймут, тем лучше. Сегрегация сделает поведение обоих народов более осмысленным и целеустремленным, более предсказуемым, а, следовательно, и менее разрушительным.
Следует сказать несколько слов и о нашей собственной позиции. Автор убежден, что разрастание межэтнического конфликта неизбежно, равно как и разрушительные последствия такового. Можно, однако, попытаться избежать бессмысленных жертв и разрушений, выгодных только «третьим лицам». Конфликт не может быть остановлен, но его можно ввести в известные рамки. В этом, в сущности говоря, заинтересованы обе стороны: русским необходимо избавиться от интеллектуального и политического гнета россиян, чтобы попытаться предпринять какие-либо усилия для модернизации своего общества, а россиянам необходима уверенность, что их малочисленный этнос не утратит идентичность в ходе конфликта (например, путем подчинения или поглощения возможными союзниками по антирусскому блоку).
* * *
В связи со всем вышеизложенным будущее России представляется нам весьма неопределенным. Крайние варианты развития событий, однако, ясны. В случае внушительной победы русских россиянам придется задуматься о добровольной ассимиляции или массовой эмиграции. Точно так же, в случае сокрушительной победы россиян русским придется капитулировать и согласиться на колонизацию России в обмен на возможность мирно закончить свою историю и остаться на бывших русских землях хотя бы в качестве пассивного человеческого осадка.
В настоящий момент россияне добились значительных успехов, первым и главным из которых является завоевание политической власти. Фундамент этого успеха был, однако, заложен значительно раньше: россияне в течение очень долгого времени последовательно вытесняли русских из интеллектуальной элиты, и в этом вполне преуспели. (Кстати говоря, выраженное присутствие в кругах российской научной и культурной элиты «третьих наций», например, евреев, является скорее следствием вытесняющей политики россиян[8]. К тому же представители «третьих наций» в известной мере компенсируют присущую россиянам недостаточность в области «высокого» интеллекта.) Адекватного ответа русских в этой сфере ждать не приходится – по крайней мере, в ближайшие годы. Тем не менее задача построения закрытого, чисто русского интеллектуального сообщества может быть поставлена как стратегическая цель, рассчитанная на длительную перспективу. Впрочем, обсуждение этой темы (равно как и возможных упреждающих мер со стороны россиян) выходит за рамки данной работы.
Нерусь
Традиционная ошибка традиционного национализма состоит в том, что, выделяя нацию в качестве субъекта исторического действия, он не видит иных субъектов, действующих на той же арене. Отсюда представление о том, что нации может противостоять только другая нация.
Подобная теория хорошо описывает определённую часть исторических фактов, но всё же не все факты. Зазор обычно заполняется введением скрытых сущностей, то есть конспирологическими теориями разного толка. Например, классический антисемитизм, равно как и антимасонерия, понимают «мировое еврейство/масонство» примерно так же, как современная физика – «скрытую массу» Вселенной: нечто, ускользающее от восприятия и тем не менее действующее[9].
Несколько дальше заходят те, кто постулирует существование квазинациональных сущностей: например, Лев Гумилёв с его понятием «антисистемы».
Однако проблему можно решить иначе, предположив, что нации и её интересам может противостоять любое сообщество, устроенное на любых принципах, и объединённое только «отрицательным интересом» по отношению к данной нации. Это, кстати, парадоксальным образом возвращает нас к основаниям националистического дискурса: французская «нация» как органическое целое против «аристократов» как «класса»[10], недолжным образом выделившегося из национального тела и паразитирующего на нём [11].
Специфика русской истории состоит в том, что на протяжении последних столетий русским как нации противостоит некое сложное образование, которое я предлагаю называть Нерусью[12].
Нерусь – это совокупность народов, классов, социальных групп, а также профессиональных, конфессиональных и иных сообществ, стремящихся подчинить, подавить или даже уничтожить русских как народ и Россию как самостоятельное государство.
Причины этого стремления не столь важны, и к тому же сильно варьируются. В сущности, они могут быть любыми – начиная от вполне рациональных, экономических соображений (например, желания «пограбить»), и кончая иррациональной, абсолютно беспричинной, «животной» ненавистью ко всему русскому Следует понимать: когда речь идёт о ненависти, её объект всегда более важен, чем её конкретные причины[13].
Не нужно представлять себе это сообщество как «нацию», особенно в «биологическом», «расистском» её понимании – хотя бы потому, что в него входят и многие этнические русские[14]. В него же входят и такие экзотические образования, как, например, «правящие круги» (иногда очень узкие) некоторых государств, население которых при этом относится к русским индифферентно[15] или даже позитивно.
Особенно же скверно то, что так называемые «правящие круги» самой России довольно часто либо сами принадлежали к Неруси[16], либо, как минимум, были обязаны считаться с её интересами.
Важно понять, что в самом факте существования «антирусского сообщества» нет ничего оригинального. Сейчас, например, существует (и хорошо известно) «антиамериканское сообщество», куда входят самые разные силы – начиная от отдельных интеллектуалов-нонконформистов и кончая народами и государствами, сделавшими антиамериканизм частью своей идентичности[17]. Нерусь уникальна другим: это самое старое и самое сильное антинациональное сообщество из всех существующих на сегодняшний день[18]. Его история насчитывает несколько веков, причём практически всегда оно было сравнимо по своей силе и возможностям с русским государством и русским народом.
Несколько раз Нерусь захватывала (тем или иным путём) власть в России, после чего принималась подчинять себе или просто уничтожать русских. Последний раз это произошло в 1991 году, когда антирусски настроенная часть населения сумела, прикрываясь «антикоммунистическими» и «антисоветскими» лозунгами, захватить власть в стране.
Уникальность нынешней ситуации состоит в том, что если раньше Нерусь стремилась к подчинению и эксплуатации русского народа, то теперь она поставила своей целью его физическое уничтожение, вымирание (точнее, вымаривание) русских – с последующим присвоением природных (прежде всего минеральных) ресурсов «этой страны».
Именно поэтому в современной России единственной абсолютно запрещённой идеологией является русский национализм – будь он умеренный, «экстремистский» или какой бы то ни было другой.
Для того, чтобы в этом убедиться, достаточно проанализировать самые ходовые лозунги нынешнего режима. Эту интересную задачу мы оставляем нашим читателям. Впрочем, приведём один – но характерный – пример. Невинное вроде бы выражение «многонациональное государство» применительно к России означает лишь одно: нерусское государство, государство не для русских. Доказать это несложно: приведённое словосочетание используется как антоним слогану «Россия для русских». Заметим, что словосочетания «Франция для французов» или «Америка для американцев» ни у кого не вызывают ни малейшего отторжения, но «Россия для русских» (или Русская Россия) считаются «однозначно фашистскими», то есть абсолютно запрещёнными. Напротив того, «многонациональное государство» – это эвфемизм, маркирующий современную «Россию общего пользования», в которой хозяйничает Нерусь и допущенные ею «хозяйствующие субъекты».
Понятно, что любая идеология, сколько-нибудь терпимо относящаяся к национальным чувствам русских, сейчас называется «фашизмом» (культурные люди пишут прямо – «русским фашизмом») и подвергается обструкции. То, что во всём остальном мире (в том числе и «цивилизованном») национализм является необходимым фоном самого существования государств и народов, не только не принимается в расчёт, но и прямо отрицается.
Всё, что делалось и делается в «этой стране» после 1991 года (а на самом деле – много раньше), сводится к подавлению национального чувства русских людей. При этом любые нерусские «национальные чувства» поощряются и даже спонсируются[19]. Впрочем, слишком явные (то есть слишком поспешные) антирусские выступления тоже подавляются – в основном из соображений «сохранения единства страны». Кремлю – кто бы в нём не сидел – не хочется раньше времени терять Ямало-Ненецкий автономный округ.
Быть русским
Как известно, быть русским – сомнительное удовольствие. Видимых преимуществ это, во всяком случае, не даёт. В отличие от хорошо организованных и сплочённых народов, народцев и народишек, любящих и умеющих ходить кучей, и всегда числящих себя в молодцах, а чужих в подлецах, русские совершенно не умеют кучковаться, тянуть друг друга наверх, обделывать свои делишки среди «своих», ну или хотя бы образовывать всякие полезные «землячества» и «диаспоры». Русский всегда один, даже если он среди своих. Поэтому неудивительно, что любая иноплеменная погань, только и умеющая, что нападать вдесятером на одного, представляет для несчастных русских людей проблему почти непреодолимую. В начале девяностых достаточно было десятка горячих джигитов с ножиками, чтобы поставить на уши средней величины русский город. Да и сейчас, в общем, дело обстоит не лучше, разве что джигитов требуется не десяток, а сотня. Утешеньице маленькое.
Впрочем, горячие джигиты с ножичками – это всё-таки крайний случай. Но ведь русских умудряются обижать не только буйные дети гор, но и вообще все кому не лень, исключая разве что дружественный чукотский народ (который, впрочем, тоже в последнее время начал национально пробуждаться, так что вскорости жди беды). Однако ж, какие-нибудь мирные с виду буряты прекраснейшим образом гнобят русских без всяких ножичков – достаточно создать соответствующую атмосферку, а потом усиливать нажимчик. Впрочем, на это можно сказать, что буряты хотя бы «у себя дома и в своём праве». Но вот вполне себе пришлые китаёзы, формально – бесправные мигранты, спокойненько открывают ресторанчики с надписью над дверью «Только для китайцев». При этом, надо заметить, китайцы во всём мире известны именно что своей сервильностью и нежеланием нарываться на неприятности.
Соответственно, русские всё время пытаются найти кого-нибудь, кто не будет их обижать. Таковые, однако, водятся только среди очень-очень маленьких и слабых – то есть тех, кто просто не в силах причинить значительный ущерб. Не случайно в России принято любить слабых и обиженных, в том числе и в «мировом масштабе»: все же прекрасно понимают, что если с нами кто и будет «водиться», так разве что парии, которых всё равно никуда больше не берут.
Интересно посмотреть, как это проявляется на «международной арене». Межгосударственная дружба с «плохонькими» была характерна что для советских, что для российских времён. Однако, «плохонькие» на то и плохонькие, что ни на что не годны. Хуже того: достаточно Уважаемым Людям (или нациям) сделать пару движений пальцем, и все наши друзья (коими мы обзавелись с таким трудом и которые обходятся нам столь недёшево) тут же, немедленно, с радостными воплями, побегут от нас подальше.
Можно, разумеется, задать сакраментальный вопрос: за что же к нам так относятся, и почему нас все обижают? Здесь возможно два варианта ответа. Первый – «если побили, значит – было за что». Засим следует бесконечное пережёвывание «комплекса вины», характерного для любого неудачника. Тот, кого часто бьют и обижают, рано или поздно начинает думать о том, что это какое-то наказание Божье за какие-нибудь грехи. Поскольку же грехов у каждого смертного, увы, предостаточно, то и поводов для терзаний тоже можно найти более чем. И дальше предаваться бесконечной резиньяции, самоумалению, и покаянию – на потеху окружающим, разумеется, ибо нет зрелища забавнее, чем дурак, расковыривающий собственные раны и бьющийся головой об пол в надежде на «прощеньице».
Надо сказать, тема «русского греха» и «русского окаянства» неизменно лидирует как в русофобском, так и в патриотическом дискурсе. Причём если первое объяснимо (поскольку врагам и мучителям русского народа по понятным [причинам] хочется представлять русских «жертвой, страдающей из-за собственных пороков»), то второе вполне парадоксально: люди, считающие себя «русскими патриотами», с мазохистским наслаждением сочиняют всё новые и новые «вины русского народа». Кажется, нет такого эпизода в русской истории, – начиная от революции 1917 года, и кончая принятием христианства и призванием варягов, – чтобы тут же не нашёлся русский патриот, который усмотрит именно в этом эпизоде всенародный смертный грех, и не назначит потомкам согрешивших строжайшую епитимью.
Поучительно сравнить эту оргию покаянства с историческим чувством других народов. Например, великолепные французы до сих пор гордятся своей Революцией, – грязной, кровавой и кошмарной, – и с удовольствием поют «Марсельезу». Англичане, с присущим им тактом, не смакуют публично подробности своей истории (некоторые из которых крайне неаппетитны), но и не позволяют себе (и тем более другим) никакой иронии по этому поводу: всё, что происходило в Великобритании, считается «старыми добрыми временами», а переживать по поводу происходивших во время оно событий неприлично и глупо. Немцам, правда, успешно навязали «комплекс исторической вины» за Холокост и прочие шалости. Однако это вещь чисто внешняя: немцы, скрипя зубами, совершают требуемые «мировым сообществом» обряды и ритуалы, платят немалые деньги своим жертвам (а также приравненным к ним лицам и организациям), но на самом деле никакой особенной «вины» за собой не чувствуют – кроме, разумеется, той, что они проиграли войну. Однако, чувство проигравшего и чувство виновного – совершенно разные вещи. Проигравший не чувствует себя виноватым, хотя может сколько угодно досадовать на проигрыш и страдать из-за своего поражения. И уж, разумеется, никакой вины он не чувствует. И только в России «покаянство» приобрело черты массовой идеологии.
Русских очень удобно ненавидеть. Опять-таки, не нужно думать, что ненавидят только плохих. То есть благородные люди, разумеется, так и поступают – ненавидят тех, кто причинил им зло, и любят тех, кто сделал им добро. Но благородных людей, как известно, мало. Подлый же человек обычно боится сильного (не решаясь окрыситься на него даже в мыслях), и срывает злость на слабом. Так, заезженный на работе мужичонка, придя домой, орёт на жену и бьёт ребёнка, благо те под рукой, а за неимением таковых – пинает кошку.
Идеология «русские всегда во всём виноваты» цветёт и пахнет пышным цветом на всём пространстве от Варшавы до Улан-Батора. На русских срывают всё зло, накопившееся от неудачной, несчастной жизни, от «демократических реформ», от «шоковой терапии», и прочего. Это, опять же, проявляется и на пресловутой «международной арене». Не стоит надеяться, что международные отношения – это сфера чистой «выгоды» и рациональных расчётов. Очень многое в этих сферах делается именно что ради удовлетворения разного рода амбиций, в том числе и вышеназыванных. Достаточно посмотреть, например, на внешнюю политику стран бывшего Варшавского блока. Как хорошо заметил один российский дипломат, «полякам доставляет почти физиологическое удовольствие хоть в чём-нибудь ущемить интересы России». То же самое можно сказать о Прибалтике: примучивание русских и изощрённое пакостничество «северному соседу» стало там чем-то вроде национального спорта.
Впрочем, и в других местах, где русская тема как бы не очень актуальна, отношение ровно то же самое. Русские эмигранты, имевшие счастье попасть в сытые и чистенькие западные страны, быстро убеждаются, что отношение к ним – именно как к русским – препоганое. Во всяком случае, с чёрными и цветными считаются больше. А то! Чёрные и цветные, заведясь в какой-нибудь цивилизованной стране, быстренько прибирают к рукам всё, что им надо. Глядишь – а у них уже лобби в местном парламенте, и вот оно уже энергично пропихивает нужные им решения. Русские же десятилетиями горбатятся на дядю, не смея и помыслить ни о каких своих правах, не в силах прийти в себя от радости, что их сюда «пустили» и «терпят». Если сравнить весёлого, наглого, разряженного в «национальное» парижского негра, красующегося и довольного собой, и тамошнего же русского, с его вечно виноватой физиономией, всё хлопочущего о какой-нибудь недостающей бумаге, которая, наконец, даст ему какие-нибудь права, чтобы серьёзно задуматься, кому там жить хорошо, а кому не очень. Пусть даже у русского будет поболее доходов.
Разумеется, всё это очень обидно. Тем не менее обида – не самая правильная реакция на обстоятельства: по пословице, на обиженных воду возят. Ребёнок, со злостью и слезами лупящий пухленькой ручкой табуретку, которая упала и зашибла ему ножку, выглядит смешно. Потому что та табуретка – кривая-косая, она падала и будет падать, и злюкаться на неё бессмысленно, потому что она деревянная. Нужно её или выкинуть, или под ножку ей что-нибудь подложить. Или хотя бы не становиться на неё лишний раз. Вот и всё.
Что делать? Во-первых, понять, что с нами происходит. Почему, собственно, народ, известный своим терпением и мужеством, всё время оказывается в положении обижаемого? И добро бы речь шла о каких-нибудь безобидных созданиях, самой природой предназначенных для роли всеобщего посмешища. Но русские же не такие. В конце концов, есть исторические факты. Созданная нами страна существует тысячу лет с лишком, и занимает немаленькую часть территории Земли – так что даже сейчас, в обкорнанном виде, это одна седьмая суши! Наш народ выиграл множество войн, включая последнюю, тяжелейшую в мировой истории, после чего построил сверхдержаву, которую боялся весь мир. И после этого русский человек уступает дорогу (а также кошелёк и жизнь) кому попало. Да что с ним такое стряслось?
Здесь мы вступаем на очень скользкую почву. Именно в этом вопросе обычно ошибаются все те, кто берётся рассуждать на эту тему. Потому что применяют в своих рассуждениях одномерную шкалу. Или ты храбр – или ты труслив. Или ты нагл – или ты робок. Или ты сверху – или ты снизу. И всё.
Между тем, действительность сложнее. Да, история учит нас, что русские – мужественный и стойкий народ, сумевший совершить то, на чём другие ломались, как солома. В конце концов, Сталинград защищали не французы, да и Берлин брали не какие-нибудь узкоглазые. И тем не менее русских действительно легко и приятно обижать. Вот такой парадокс.
Да, русские – отнюдь не мягкотелый народишко, спору нет. Но у нас совершенно не развит вкус к доминированию. Русский человек не умеет получать удовольствия от положения «сверху». Скорее, его это раздражает. Русский может обижаться на «плохое обращение», но он редко чувствует себя оскорблённым.
Отдельной темой является так называемая разобщённость русских людей. Мы ноем, что русские, дескать, не помогают друг другу, в то время как евреи, кавказцы, да и вообще кто угодно, обладают развитой инфраструктурой взаимопомощи и взаимоподдержки. Однако, взаимопомощь – это обязанность, и не слишком приятная. Никакой коллектив не собирается для оказания друг другу «взаимных услуг». Взаимопомощь – явление вторичное, возникающее, когда коллектив (или нация) уже сорганизовались, уже объединились вокруг чего-то. Здесь есть только два варианта: объединение из-за необходимости совместного выживания – и из-за возможности совместного доминирования.
Надо отметить, что желание доминирования присуще всем успешным народам. Разумеется, выражается это по-разному: от неприкрытого восточного садизма до утонченной гордости европейцев. Но те же англичане, эталон высокой культуры, неспроста стяжали себе репутацию «нации-хищника». Завоевание мира, предпринятое британцами, было не только и не столько «товарным и торговым предприятием», но и (а может быть, и прежде всего) выражением всё того же чувства доминирования, ради которого не жалко ничего, в том числе и собственной жизни, не говоря уж о чужой. Не менее хищные немцы, которым не столь повезло в истории, оттягивались в области отвлечённых идей. Гегель писал, что мировая история завершится, когда «все голоса народных духов замолчат, избранный же народ будет господствовать над всем миром». Думаю, не нужно объяснять, какой именно народ великий немецкий философ считал «избранным к господству». В дальнейшем немцы делом доказали свою приверженность этим идеям.
Вообще, если говорить о корнях европейской цивилизации, то их можно определить как своеобразное сочетание садистических импульсов и «хорошего вкуса», то есть умения эти импульсы по возможности скрывать (но ни в коем случае не гасить). Европейцы – суперхищники, создавшие великую цивилизацию, основанную на утонченном насилии. Неудивительно, что именно им принадлежит господство над миром: они сумели поднять идею доминирования на почти недосягаемую высоту. В этом отношении наивная грубость российских нравов, так роняющая наше реноме перед просвещёнными народами, смешна и примитивна по сравнению с утонченной жестокостью этих самых просвещённых народов. Как справедливо заметил Набоков, подобные вещи тонко чувствовавший, цивилизованный немец не будет, подобно русскому, стегать бедную лошадку посреди улицы «по плачущим кротким глазам»: он заведёт её в стойло и там замучает калёным железом, как цивилизованный человек. И этому тоже надо учиться.
