Константин Стешик
Летели качели
Мужичок. Стихни, я сказал!
Толя вынимает из кармана сигареты и спички.
Ты курить тут собрался, что ли?
Толя (спохватываясь и рассовывая по карманам то, что достал). Ох! Извините.
Мужичок. Я-то что, по мне, так курил бы. Только тут дымоуловители на потолке.
Толя. Задумался.
Мужичок. Я понимаю. Когда хоронить будут?
Толя. Послезавтра. Завтра забираем из морга.
Короткая пауза, во время которой Мужичок приглаживает усы, а Дедок начинает плакать.
Дедок. Зачем хоронить? Я не умер же. Я же не умер. Зачем хоронить, не надо хоронить!
Мужичок. Никто никого не хоронит, замолчи, я тебя прошу! (Толе) И так – целый день. И ночью спать не дает, плачет без конца. Худой как спичка, откуда силы берутся только?
Толя (встает). Вы извините, я пойду все-таки. (Подходит к телевизору.) К нему пульт был?
Мужичок. Да, он в тумбочке лежит. Для деда бы пульт какой придумали, звук уменьшить. Голова уже болит от криков.
Толя (открывает тумбочку, находит пульт, кладет в карман). А он без коробки был?
Мужичок. Без коробки. По крайней мере, я никакой коробки не видел. Я тут давно лежу, еще до Максима. Сначала его привезли, потом телевизор. Только он не смотрел. Его-то и включали пару раз. Я бы, может, и посмотрел, но к чему человека беспокоить?
Толя берет телевизор поудобнее.
Дедок. Зачем воруешь? Не воруй!
Мужичок. Дед, я бы тебя сейчас точно приложил головой об стену, так ты мне все нутро проел.
Дедок (чуть спокойнее). Воровать нехорошо. Посадят. Или в дурдом сдадут.
Мужичок (Дедку). Тебя уже сдали, не беспокойся.
Толя (идет с телевизором к выходу из палаты). До свидания.
Мужичок. Нет уж, лучше прощай. Нам с тобой видеться не обязательно, особенно здесь.
Толя (Дедку). Извините.
Дедок. Тебя Бог извинять будет, скотина. Вор!
Пауза, во время которой Мужичок швыряет тапку в Дедка. Дедок прячется под одеялом. Мужичок, тяжело дыша, откидывается на постель. Толя с трудом протискивается в узкую дверь палаты, стараясь не уронить телевизор.
Мужичок. Он тебе кто был? Родственник?
Толя. Друг.
Мужичок. Прости, Толя. Я ничего не видел. Я спал. Просыпаюсь утром, а его…
Дедок (грозно). Тебя Бог простит!
Мужичок. Сдохни ты уже наконец!
Толя выходит. Мужичок лежит с закрытыми глазами и тяжело дышит.
Дедок (прячась под одеялом, бормочет). Бог простит… Бог простит… Он как раз простит, а я не прощу. Бог простит…
7
Антон и Толя сидят на скамейке на берегу озера. Антон кутается в теплую жилетку с капюшоном, рядом с ним на скамейке – бутылка пива. Толя курит. Истошно, на разрыв орут чайки.
Антон. Я однажды решил покончить с собой.
Толя. Ты правда хочешь поговорить об этом?
Антон. Да нет, я тебе просто рассказываю.
Толя. А.
Антон. Но я трус. Я самый настоящий трус с большой буквы «тэ».
Короткая пауза, во время которой Антон делает глоток из бутылки.
Мне жутко страшно было вешаться или бросаться из окна, например. То же самое и в метро. Очень боли боюсь. Боюсь, что умру не сразу и буду долго мучиться.
Толя. Ну, немножко потерпеть – и все.
Антон. Смеешься, что ли? Я как представлю себе уровень этой боли, так и… (Машет рукой.)
Толя. Нервная система просто выключится. Ничего не будешь чувствовать.
Антон. Да? Ну, не знаю. А вдруг не выключится? Я точно не знаю, поэтому не могу быть уверен на все сто.
Толя. Ладно, все это лирика.
Антон. Окей, не буду размазывать. Я придумал умереть от переохлаждения.
Толя. Очень интересно.
Антон. Да, безумно. И, главное, проще некуда. Я просто залез в озеро, прямо в одежде, сел на дно – так, чтобы по шею воды было – и остался сидеть.
Толя. Днем, конечно?
Антон. Ночью. Чтобы никто не видел.
Толя. Странно.
Антон. Нет, это не демонстрация была, не крик о помощи, я серьезно решил себя убить.
Толя. Что пошло не так?
Антон. Какие-то алкаши меня вытащили. Мне времени не хватило переохладиться до нужной степени.
Толя. Это смешно.
Пауза, во время которой Толя давит окурок о край урны и выбрасывает его в урну. Антон смотрит на него с недоверием. Толя садится на скамейку, берет новую сигарету, закуривает, аккуратно возвращая использованную спичку в коробок.
Антон. Тут понимаешь, какой парадокс. Когда тебе на самом деле одиноко до предела, то хоть в самой гуще толпы падай – никто не подойдет, будешь лежать, пока не потухнешь. Но если тебе хочется одиночества, нестерпимо, до боли хочется одиночества, то тебе его никто не даст – всегда найдутся люди, которые тебя из него выдернут за волосы. И вернут обратно. Вот как меня.
Толя. Что, натурально алкаши вытащили из воды?
Антон. Да. Вообще никакие, сами чуть не утопились. Полезли в воду, орут: «Человек тонет! Человека спасать надо! Человек, не тони!» Я отбиваться стал, мол, оставьте меня в покое. «Нет, – говорят, – не оставим, не дадим хорошему человеку помереть». Я говорю: «С чего вы взяли, что я хороший?» А они говорят, мол, плохой человек топиться не полезет.
Толя. Так и сказали?
Антон. Так и сказали. Вытащили, по плечу похлопали и ушли. Один из них обернулся: «Мы, – говорит, – пойдем скорую вызовем». Потом говорит: «Наверное». И все. Я посидел немного и домой пошел, под душем греться. Даже не простудился, как ни странно.
Пауза, во время которой Антон допивает пиво из бутылки, а Толя смотрит на него очень внимательно, можно сказать даже разглядывает.
Толя. Так что получается? Выходит, ты придумал способ проверки себя на одиночество?
Антон. Ну… получается, что так. Хотя, наверное, не совсем. Не знаю.
Толя. Скажем, если я по-настоящему одинок – то меня никто спасать не будет. Так?
Антон. Я бы не стал проверять снова.
Толя. А я бы, наверное, стал. Проверим? Меня?
Антон. В смысле?
Толя. Ну, я сейчас в воду залезу и буду как бы тонуть. А ты будешь сидеть и смотреть.
Антон. Да, сейчас! Не смешно.
Толя. А по-моему, очень смешно. Хочу узнать просто, насколько я одинок. И хочу ли я быть один.
Антон. Очевидно, что не хочешь. Я же тебя вытащу из воды в любом случае.
Толя. А я тебе запрещу.
Антон. Мне на твои запреты, знаешь…
Толя. Что ты заволновался так сразу?
Толя встает и идет поближе к воде. Антон вскакивает, опрокидывая бутылку.
Антон. Давай ты не будешь.
Толя. Давай буду.
Антон. Давай не будешь.
Толя. Нет, давай буду.
Антон. Нет, не будешь.
Толя. Я буду. Буду, не сомневайся.
Толя заходит в воду. Антон подбегает к воде, но войти в нее не решается.
Антон. Лучше выйди.
Толя. А то что? Ты маму позовешь?
Антон. Если надо будет, и маму позову.
Толя заходит глубже. Антон судорожным движением словно бы пытается разбросать воду кроссовкой. Толя, стоя по колено в воде, закуривает новую сигарету, аккуратно возвращая использованную спичку в коробок.
Слушай, выйди.
Толя. Нет.
Антон. Я тебе честно скажу. Мне очень не хочется штаны портить. Выйди, пожалуйста.
Толя. Тогда у тебя таких штанов не было?
Антон. Тогда не было.
Антон, вздохнув, заходит в воду, морщась и вздрагивая. Идет к Толе, берет его за плечо.
Толя. Подожди.
Антон отпускает плечо Толи.
С этой точки все такое другое. Сколько раз сидел здесь на скамейке, а сейчас вообще не узнаю это место, будто бы и не был здесь никогда.
Антон. Вода такая холодная. Тогда теплее была.
Толя. Смотри, вон мой дом. (Напевает тихонько.) «К жителю второго этажа жизнь пришла на кончике ножа».
Антон. Что?
Толя. Это песня такая. Была.
Антон. Не слышал никогда. Это постпанк какой-то?
Толя. Типа того.
Толя идет из воды к скамейке. Антон следует за ним. Толя садится на скамейку.
А я боли не боюсь. Я другого боюсь.
Антон (садясь рядом и досадливо разглядывая испоганенные штаны). М?
Толя. Обделаться боюсь. От страха. Как представлю, так неловко становится.
Антон. Кому до этого дело будет в такой момент?
Толя. Мне.
8
Один старый солдат возвращался домой со службы. Шел пешком по стране, иногда подъезжая на попутном транспорте. Ничего у него с собой не было, кроме шинели, исцарапанной курительной трубки и кисета с табаком, а спички давно кончились. Курить же хотелось невыносимо.
Но к кому только ни подходил солдат, у кого ни спрашивал – ни один человек не имел при себе огня. Тот не курит, этот огниво дома забыл, а третий вообще иностранец и ничего не понял. Сунул солдату луковицу – и на том спасибо. Грызя лук, словно яблоко, солдат шел по проселочной дороге через поле к лесу.
Лес был грозный и черный от времени, гигантские стволы слегка сгибались под собственной тяжестью, прислоняясь друг к другу. Над полем синело вечернее небо без единого облака, выводили извилистые трели какие-то птички, солнце ласково грело в спину, подгоняя, но идти прямо сейчас, на пороге ночи, под эти жутковатые деревья солдату совсем не хотелось. Он решил ночевать прямо в поле – на уютной шинели, подложив под голову мешок с вещами.
Однако ночью солдат проснулся из-за острого желания курить. Где-то не очень далеко, как показалось солдату, переговаривались приглушенно как будто бы люди. Солдат привстал и огляделся, толком ничего, конечно, не увидев в ночной темноте. Кроме разве что небольшого пятнышка света в той стороне, где узким продолговатым пятном на фоне остальной простой темноты угрюмо и неподвижно чернел лес.
Солдат подумал, что это, может быть, охотники сидят у костра – но только вот зачем посреди ночи? На кого можно было охотиться так поздно? Правда, тяга курить оказалась куда сильнее логики, поэтому солдат встал, подхватил шинельку и мешок и направился в сторону светового пятна.
На службе он многое повидал и почти ничего не боялся, но тут немного струхнул – что-то было не так с этим предполагаемым костром. Солдат никак не мог понять, что именно ему не нравится, а тревога его тем временем нарастала. Он шел все медленнее, все нерешительнее, все чаще останавливался и прислушивался, но голоса разборчивее не становились, а костер не приближался.
Вот солдат вошел под деревья, сразу чувствуя сырость и острый грибной запах. Пятно света оказалось почему-то левее, чем было раньше. Солдат пошел в его сторону, но стоило ему на секунду отвлечься на чуть не хлестнувшую по лицу ветку, как пятно снова сместилось влево.
Идти стало труднее – ели будто бы норовили стать как можно плотнее друг к другу, образуя почти что стену, острые сучки цеплялись за одежду, под ногами хрустели и чавкали огромные скользкие грибы. Костер постоянно убегал влево, а голоса приобрели отчетливо насмешливый оттенок.
Солдат понял наконец, что это какая-то нехорошая сила так с ним шутит, и решил вернуться в поле и уйти от этого леса как можно дальше.
Солдат развернулся и пошел в обратную сторону. Но не тут-то было! Свет никуда не подевался, он так же подрагивал слева, иногда на секунду прячась за толстые стволы, но тут же возникая снова. Под ногами опять хрустели грибы, а ветки совсем озверели – они вылетали из темноты и били по лицу, как плети. Голоса уже откровенно хохотали на незнакомом солдату языке.
В очередной раз наткнувшись плечом на колючий ствол, солдат поскользнулся на грибе и с размаху рухнул на спину. Вот тогда над ним и заворочались…
– Дашунь, подожди, телефон. Да. Дашку спать укладываю. Ну, еще не заснула. Почти. Хорошо, я выйду. Да. Через десять минут. Да. Не уходи никуда.
9
Толя и Маша на скамейке у подъезда. Маша в перчатках.
Маша. Давай будем курить, Толя.
Толя. Может, к нам пойдем?
Маша. Нет, не надо. У тебя там все свое, я не хочу нарушать. Тем более Даша спит.
Толя. Она крепко спит.
Маша. Нет, не стоит. Давай просто будем курить.
Толя. Ну давай.
Толя вынимает пачку сигарет, спички. Протягивает пачку Маше, та неловко берет сигарету. Толя помогает Маше закурить (ладони Маши при этом так и остаются у нее на коленях), потом закуривает сам. Использованную спичку Толя аккуратно возвращает в коробок.
Что с руками?
Маша. Ничего. Все хорошо.
Толя. А если честно?
Маша. Честно.
Короткая пауза, во время которой Маша пытается взять сигарету двумя пальцами изо рта, но чуть не роняет ее. Толя смотрит на Машу внимательно.
Уже лучше. Они мне просто очень мешали, понимаешь?
Толя. Теперь не мешают?
Маша. Теперь не мешают.
Толя. Я очень надеюсь, что все заживет.
Маша. Конечно, заживет. Все заживет. Все-все заживет. Зарастет новой кожей. И глаза, и рот, и уши. Один нос останется, чтобы дышать. А все остальное заживет напрочь.
Короткая пауза, во время которой Толя аккуратно берет Машу за плечо. Маша как будто не замечает.
Не надо, Толь. Не надо. Я не буду, честно. Это я так.
Толя. Пойдем к нам все-таки. Покушаешь. Там вкусное все.
Маша. Я знаю, Толь, ты лучше всех готовишь. Только я не хочу есть.
Толя. А надо.
Маша. Надо. И если на автомате, то я ем. Всякую пакость. А так, чтобы вкусное и всерьез – нет, не могу. Не получается.
Толя. Послушай. Я, наверное, ерунду скажу.
Маша. Скажи ерунду, Толя. Не страшно.
Толя. Давай тебе собаку купим. Или из приюта возьмем.
Маша. Зачем мне собака, Толя? Что я с ней буду делать?
Толя. Ну пусть будет у тебя собака. Почему нет?
Маша. Мне не нужна собака, Толя. Мне мой Максим нужен. Зачем мне собака?
Толя. Чтобы руки были все время заняты и не мешали.
Короткая пауза, во время которой Толя достает из кармана флягу с коньяком и показывает Маше, но та не видит. Толя откручивает крышку и делает глоток, после, слегка прикрутив крышку, ставит флягу на скамейку рядом с Машей.
Маша. А это мысль.
Толя. Тут в парке одна тетка все время с двумя собаками гуляет. Я могу у нее спросить.
Маша. Ты спроси, Толя. Серьезно, спроси.
Толя. Хорошо. Завтра же ее поищу.
Маша. Давай вместе?
Толя. Ты во сколько заканчиваешь?
Маша. Я в отпуске, Толя.
Толя. Я завтра до пяти. Потом Дашку из сада забираю, за ней бабушка приедет, надо дождаться. В общем, где-то в семь я буду свободен.
Маша. Хорошо, я приду к семи, Толя. (Совсем короткая пауза.) Ты знаешь, я совсем не могу к Ольге Михайловне ходить. Мне стыдно – жуть. Мне кажется, она думает, что это я виновата.
Толя. Ничего она не думает.
Маша. Нет, знаешь, чисто так по-матерински думает – не верит, что никто не виноват.
Толя. Значит, не ходи.
Маша. Это тоже неправильно.
Еще одна совсем короткая пауза.
Толя. Завтра узнаем про собаку. Если не получится через тетку, возьмем из приюта. Потом купим все, что нужно.
Маша. А если она умрет?
Толя. То есть?
Маша. Ну вот если она заболеет и умрет? Что я буду делать?
Маша резко поднимается со скамейки и уходит. Толя сидит, сигарета давно потухла.
Толя. «К жителю второго этажа смерть пришла по лезвию ножа». Или как там.
10
Толя и Антон сидят на скамейке у озера. Толя курит. Рядом с Антоном стоит двухлитровая пластиковая бутылка пива. Антон еще не пьян, но уже тепленький.
Антон. Тебя кусала собака?
Толя. Нет. Никогда.
Антон. А меня кусала. Собственная. Я думаю, мы с Надькой потому и разбежались.
Толя. Из-за собаки?
Антон. Да.
Толя. Потому что тебя покусала ваша собака?
Антон. Ее собака. Не наша – ее. Моей эта собака не была никогда.
Толя. И что, вот натурально покусала? До крови?
Антон. Тебе показать ногу?
Толя. Нет, не надо.
Антон. Двенадцать швов, между прочим. Ненавижу собак.
Толя. Почему не конкретную собаку?
Антон. Конкретную собаку особенно ненавижу. Я лежу, у меня нога разорвана, ору как… А эта гладит ее по кровавой морде и повторяет: «Он тебе не сделал больно? Он тебе не сделал больно?»
Толя. А ты не делал?
Антон (со вздохом). Делал, конечно. Все время делал.
Толя. Тогда ты сам виноват.
Антон. Ну просто я ее ненавидел. Потому что все вращалось вокруг этой дурацкой суки.
Толя. А ты хотел, чтобы вокруг тебя?
Антон. Хотел. И не с собакой гулять хотел, а с Надькой. В кино ходить, на выставки какие-нибудь. Но нет, я вставал в шесть утра и перся с этой псиной на улицу, в любую погоду – говно за ней убирать.
Толя. В смысле?
Антон. А что, оставлять, что ли? На руку пакет – и подбираешь. А потом до мусорки несешь.
Короткая пауза, во время которой Антон отхлебывает из бутылки, протягивает ее Толе, но тот жестом отказывается, достает новую сигарету и закуривает, использованную спичку аккуратно возвращая в коробок.
Толя. Так ты считаешь, нам не нужна собака?
Антон. Нам?
Толя. Ну нам. Всем. Тебе, Маше. Мне.
Антон. Зачем? Ты не понимаешь разве, что она все внимание на себя обязательно соберет? Что не будет никого больше, кроме этой собаки?
Короткая пауза, во время которой Антон еще раз отхлебывает из бутылки.
Толя. Так, может, в этом и смысл?
Антон. Ну… не знаю. Я не подписываюсь в этом участвовать. Без меня, пожалуйста. У меня до сих пор нога болит.
Толя. У моего деда ноги вообще не было. И тоже болела.
Антон. А, ну это знаю. Фантомные боли.
Толя. Да, они.
Антон. Ну и что? К чему это?
Толя. Когда деду сделали наконец протез, то его нога, которой уже много лет не было, потихоньку болеть перестала.
Антон. Я не понимаю твоих сложных метафор, если честно. (Совсем короткая пауза.) Меня всегда раздражали все эти люди с собаками на улицах. В этом есть что-то противоестественное. Я вообще считаю, что животным не место в городе. Хомячкам и рыбкам разве что. Нет, я еще понимаю, когда собака маленькая – декоративная, да? Но сколько раз, бывает, видишь – идет с поводком, а сама этой собаки меньше. И это не она собаку выгуливает, это собака ее за собой тащит. Я один раз наблюдал, как две такие псины друг на друга кинулись. Тетки за ними натурально на животах по снегу ехали – и ничего сделать не могли. Попробуй разними таких зверюг… А тут я сам стал с такой ходить. Предатель. Так и не смог избавиться от стыда, пока от Надьки не ушел. И никогда, кстати, не разговаривал с другими собачниками. Знаешь, есть у них такая манера – дружить собаками. Так вот, я всегда один гулял. Далеко в парк шел, где никого нет никогда.
Толя. Не обязательно же брать псину.
Антон. Ну а что? Пуделя?
Толя. Почему сразу пуделя? Есть же золотистый ретривер, например.
Антон. Да ну их всех. Тоже мне – тема для разговора. Все они одинаковые.
Пауза, во время которой Толя и Антон смотрят на озеро. Толя – внимательно, Антон – понуро. Антон отхлебывает пиво.
Все они одинаковые. Всем надо одно и то же. А без них тоже не получается. Сволочная человеческая природа. Как ни пытаешься выключить эту программу, а все равно тянет. Не знаю, может, надо как-то до старости дотерпеть, когда уже пофиг будет. Когда ничего хотеться не будет, только чтобы не трогали. Чтобы никаких собак, никаких женщин. Никого вообще.
Толя. А я думаю, что наоборот будет. Захочется полной жизни, а уже поздно. На гроб собирать надо.
Антон. Ты знаешь, я ведь уже завещание написал.
Толя. Не рановато?
Антон. Нет. Умереть же в любой момент можно.
Толя. Можно, но не нужно.
Антон. Ну, тут уже сам не выбираешь.
Толя. Помнится, ты как раз сам и хотел.
Антон. Так вот тогда и написал. Попросил, чтобы кремировали. Чтобы никакой этой ритуальной фигни – гробов, венков, ужаса всего этого. Чтобы сожгли, а пепел в озеро высыпали.
Толя. Почему не в море?
Антон. Потому что далеко море. И никто не поедет.
Толя. Ну давай я поеду.
Антон. Ха. Нет. Я переписывать не буду. Оно у меня уже нотариусом заверено – и лежит в нужном месте.
Толя. А я давно на море не ездил. В детстве последний раз, а потом не получалось никак. А тут бы повод был серьезный.
Антон. Шутки у тебя…
Толя. А я не шучу.
Антон. А ты, значит, всех пережить собираешься?
Толя. Всех.
Антон. Зачем?
Толя. Чтобы никому больно не было из-за меня.
Антон. Пусть лучше тебе постоянно больно будет? Из-за всех?
Толя. Пусть лучше мне.
Совсем короткая пауза.
Антон. Ты такой дурак, Толян.
11
Толя и Маша идут по парку. Никого нет. На скамейках – крупные капли воды.
Маша. Мы не рановато?
Толя. Ну, я ее тут последний раз видел примерно в это время.
Маша. У меня такое ощущение, что никого здесь больше не будет сегодня, кроме нас.
Толя. Мы торопимся?
Маша. Тебе, может, домой надо? Я бы сама.
Толя. Да ты ее не узнаешь.
Маша. Нет, правда. Давай ты домой пойдешь. Я надеюсь, ты Дашку одну не оставил?
Толя. Нет, конечно. Она у бабушки.
Маша. Она у тебя постоянно у бабушки. А Света как будто бы дома не живет.
Толя. Почти и не живет. Работы много.
Маша. А у тебя?
Толя. А у меня рабочий день закончился.
Совсем короткая пауза.
Маша. Давай тогда курить, Толя. Раз ты не хочешь о себе ничего рассказывать.
Толя. Я рассказываю.
Маша. Ну да. Ты как рыцарь. Только не в том смысле, что галантный. Хотя и не без этого.
Толя. Спасибо.
Маша. Пожалуйста. Тебе не тяжело на себе этот костюмчик железный таскать все время?
Толя. Я не понимаю, о чем ты. Честно.
Маша. Ну, раз не понимаешь, то давай курить.
Толя. Давай потом покурим.
Маша. Что-то совсем на тебя не похоже.
Толя. Просто не хочу тетку раздражать. Она бесится из-за курева.
Маша. Может, давай из приюта все-таки?
Толя. Ну, если с ней не получится, то пойдем в приют. А так вполне возможно, что породистую дешевле купим.
Маша. Ты сам веришь в то, что говоришь?
Толя. А почему нет? Вряд ли в приюте будет шелти. Или ретривер тот же.
Маша. Ну и пусть не будет. Какая разница? Возьмем обыкновенную.
Толя. Обыкновенную всегда успеем.
Маша. Толя, я передумала. Давай покурим и пойдем.
Толя. Подожди еще пять минут.
Маша. Нет, я совсем передумала. Не хочу собаку. Не хочу.
Толя. Передумай еще раз. Пусть будет собака. Будем брать к себе по очереди – недельку ты, недельку я. Антон не в доле, он отказался.
Маша. Боится собак?
Толя. Женщин.
Маша. И какая связь?
Толя. Это я так. Шучу.
Маша. Ну окей. А если мне, например, надолго уехать надо будет?
Толя. Я же говорю – у нас побудет.
Маша. У твоих аллергии на животных нет?
Толя. Нет. Вроде бы. Не знаю. У нас животных никогда не было.
Маша. А у тебя самого был кто-нибудь в детстве?
Толя. Брат.
Маша. Дурак. Я про питомцев.
Толя. Майский жук у меня был. В спичечном коробке.
Маша. Ну смешно же, Толя.
Толя. Нет, серьезно. Он даже телевизор вместе со мной смотрел. Я его рядом с собой сажал, и он смотрел.
Маша. Жук?
Толя. Ну да.
Маша. И сколько он так с тобой телевизор смотрел?
Толя. Пару дней. Потом на него отец наступил.
Маша (показывает Толе за спину). Смотри, это не твоя тетка?
В сторону Толи и Маши идет Собачница с двумя Собаками на поводках. Толя оборачивается.
Толя. Она. (Собачнице) Татьяна Николаевна!
Собачница останавливается в пяти метрах от Толи и Маши.
Собачница. А. Ты.
Толя. Татьяна Николаевна, помните, вы мне обещали номер дать, если я вдруг собаку задумаю завести.
Собачница. Ничего я такого не помню. (Маше) Девушка, а вы в курсе, что у него еще одна есть?
Маша. Кто «еще одна»?
Собачница. Любовница.
Маша. Толя, что за бред она несет?
Толя. Не обращай внимания.
Маша. Она того, что ли? С придурью?
Собачница. Сама ты того, раз тебя такая ситуация устраивает.
Маша. Толя, о какой ситуации речь?
Толя. Просто не обращай внимания. Я с ней поговорю.
Толя идет к Собачнице, та агрессивно дергает за поводки.
Собачница. Я же собак спущу, Толя. Не подходи.
Толя. Татьяна Николаевна, вы мне только номер телефона запишите, и мы пойдем.
Маша. Толя, пойдем отсюда. Она же и правда собак спустит.
Толя. Это ничего, меня любят животные.
Собачница. Сейчас проверим.
Толя. Татьяна Николаевна, откуда столько агрессии? Я понять не могу.
Собачница. С вами, нехристями, по-другому нельзя.
Маша. Толя, не связывайся с этой…
Собачница. А ты рот закрой, да? Прошмандовка.
Толя быстро подходит к Собачнице и коротко бьет ее по лицу, не замечая, что та вынула из кармана короткий ножик. Собачница несколько раз пыряет Толю ножом в живот – две рулетки с поводками она держит в левой руке, напрочь позабыв про Собак. Маша этого не видит.
Толя. Да зачем вы мне куртку портите?
Собачница. Я тебя сейчас всего испорчу.
Толя. Он же крошечный, подлиннее надо было.
Собачница. Какой был.
Маша бежит к Толе. Тот стоит, после у него подгибаются колени – и он неловко садится на землю. Собачница, перепугавшись, бросает рулетки с поводками и бежит. Собаки бегут за ней с лаем, волоча по земле поводки с рулетками.
Маша. Толя!
Толя пытается встать, но у него не получается.
Она тебя порезала? Толя? Покажи, где?
Толя (смеется). И что ты там хочешь увидеть? Огонь?
Толя заваливается набок. Маша хватает его за куртку и пытается усадить, одновременно выуживая из кармана своего пальто мобильный.
Маша. Прекрати, слышишь?
Толя. Не звони никуда. Сейчас домой пойдем.
Толя с трудом поднимается на ноги. Маша пытается ему помочь. Толя вынимает из кармана сигареты и коробок спичек.
Я сейчас буду как Цой. Только снега нету.
Маша. Какой Цой, Толя? Какой снег?
Толя. Белый. Пушистый. Который падает на фонари и тает.
12
У одних людей, которые жили в долине, никогда не было огня, поэтому ночью им приходилось сидеть в кромешной темноте и мерзнуть. Спать по ночам они боялись из-за ночных хищников, поэтому спали днем – но какой днем сон? Люди из долины не высыпались и ходили потом остаток дня раздраженные и злые, а ночью садились в кружок и боялись. Ели они мало, невкусно и постоянно болели.
В горах над долиной жили другие люди, у которых огонь был давно. Понятное дело, жили они намного лучше людей из долины. Хорошо ели, ночью спали вдоволь – вокруг костра, которого боялись ночные хищники.
Один из горных людей, внимательный и зоркий, видел сверху, как плохо живут без огня люди в долине. Он долго наблюдал за тем, как долинные люди чихают и кашляют, бродят бесцельно с серыми лицами или просто лежат на холодной земле, пытаясь выспаться. Сердце горца постоянно больно сжималось из-за увиденного, и в один из особо неприятных пасмурных дней он не выдержал и пошел к своему отцу, который был самым главным горным человеком.
– Отец, – сказал зоркий горец, – люди в долине совсем извелись без огня, а у нас его много. Можно я отнесу им несколько горячих угольков?
Отец подумал, оглаживая длинную бороду, несколько долгих минут, а после сказал, что в этом нет смысла. Потому как, обретя огонь, долинные люди обретут и силу. А кто знает, не захочется ли им после этого забрать у горных людей вообще все и – что еще хуже – самим поселиться в горах?
– Ты прав, отец, – сказал зоркий горец и ушел, вздыхая, к жене и детям.
Однако следующей же ночью он бесшумным зверем пробрался к костру, не беспокоя спящих, и вынул из него несколько самых больших угольков. Положил их на плоский камень и стал осторожно спускаться с гор вниз, стараясь не уронить драгоценный груз.
Между горами и долиной тянулась узкая полоска старого, полумертвого леса – черные ели и корявые сосны с мишенями паутин на ветвях. В лесу жили поджарые черные волки, и зоркий горец об этом знал, поэтому предварительно вымазался вонючей дрянью из помойной ямы, чтобы пахло от него противно и несъедобно. Шел он по лесу медленно, выверяя каждый шаг и прикрывая угольки на камне ладонью.
Горец был человеком смелым, но черных волков все-таки побаивался. Старые люди говорили, что черные волки – это бывшие люди, которые умерли на огне еще в те давние времена, когда одни люди употребляли других в пищу, предварительно зажарив. Теперь же волки, по словам стариков, в отместку ели тех, кто пользовался огнем, а у горца как раз светились угли на камне.
Горец почти уже вышел из лесу, как вдруг зацепился ногой за торчащий дугой из земли корень и растянулся во весь рост, выпустив из рук драгоценный камень с углями.
Горец чуть не заплакал от ужаса и досады и хотел было, вскочив, собрать угли на камень, но тут из-за деревьев вышли узкие острые тени с горящими ядовитой зеленью парами глаз. «Волки!» – закричал про себя горец, готовясь умирать.
Однако волки не тронули его. Они молча проглотили все угли, кроме одного, из которого высунулся вдруг тонкий оранжевый язычок и принялся пожирать усохшую траву.
Горец ринулся было бежать обратно в горы, но зацепился за тот же корень и упал, ударившись головой и потеряв сознание. Маленький огонек вырос в большой и подобрался к лежащему без движения горцу. Одежда на нем загорелась, только горец ничего не почувствовал. Он не очнулся – даже когда его руки вытянулись в тонкие черные лапы и…
– Дашунь, подожди, телефон. Да. Нет, Дашку укладываю. Да. Нет, мам, не надо завтра. Прекрати извиняться, никто не спит еще. Ну забыла, ну и что? Нет, не приезжай, я дома буду. Да, дома. Целую неделю дома. Ничего, все в порядке, просто на больничном. Нет, не грипп. Порезался на работе. Нет, ерунда совсем. Честно. Честно. Да, честно. Все, мам, пойду. Да. Спокойной ночи.
13
Толя, Антон и Маша сидят на кухне у Толи. Рядом с Антоном на столе – бутылка пива, с Машей – чашка чая. Толя сидит без всего, руки спокойно лежат на коленях.
Маша. Толя, а где пепельница?
Толя (привставая). Сейчас.
Маша. Да сиди ты, я сама возьму.
Толя. В духовке.
Маша (открывая духовку и вынимая из нее пепельницу). А почему здесь?
Толя. Она все равно не работает.
Антон. От Светки прячешь?
Толя. Я взрослый человек. Мне прятать нечего.
Совсем короткая пауза.
Маша. Толя. Ты курить, что ли, бросаешь?
Толя. Нет. Просто не хочется.
Антон. Тебе курить не хочется? Тебе?
Толя. Мне. Не хочется.
Маша. Ему нельзя, наверное.
Толя. Все мне можно. Просто не хочу.
Антон. Противно?
Толя. Нет, не противно.
Антон. Ну я не понимаю тогда.
Маша. Так, а сигареты у тебя есть?
Толя. В куртке, наверное.
Маша поднимается и выходит из кухни, поставив на стол пепельницу. Антон берет бутылку, смотрит на Толю, после ставит на стол, так и не выпив.
Толя (смеется). Да прекрати ты.
Антон. Может быть, ты и прав. Наверное, пора уже завязывать.
Толя. Ты меня неправильно понял.
Возвращается Маша с пачкой сигарет, садится, кладет сигареты рядом с пепельницей.
Маша. Новенькая, в пленке. Натурально бросил, да, Толя?
Толя. Нет.
Маша. Тогда я не понимаю. И скажи, где спички.
Толя. На плите посмотри.
Маша идет к плите, находит спички, возвращается, садится.
Маша (показывая на сигареты). Я распакую, ты не против?
Толя. Нет, не против.
Маша неумело сдирает с пачки пленку, вынимает сигарету, закуривает. Спичку кладет в пепельницу.
Маша (Антону). Слушай, надо, наверное, еще подежурить в парке. Вдруг она вернется все-таки.
Антон. Маш, если ее полиция не нашла…
Маша. Полиция и не искала особо. Делать им нечего. Портреты повесили по магазинам, и все.
Антон. Я-то ее не видел. Что мне этот портрет.
Маша. Я видела – и что? Совсем не помню. Описала как могла, и, мне кажется, совсем непохоже получилось.
Антон. Ну, может, кто-то узнает. Сообщит.
Маша. Таких теток по району – вагон. Одинаковые все. Какая из них она? Я, наверное, узнаю, если увижу ее в парке как раз, с собаками, а так…
Толя тихонько встает и уходит.
Антон. Проверишь Дашку? Может, раскрылась.
Маша. Покурю и схожу.
Антон. Ты же не курила раньше?
Маша. А сейчас курю. Какая разница?
Антон. Ну… вредно.
Маша. Правда? Удивил, честное слово.
Антон. А я вот никогда не курил и не собираюсь.
Маша. Молодец. Можешь даже за это выпить.
Антон (берет бутылку и как бы отдает честь, слегка прикоснувшись бутылкой к виску). Твое здоровье. (Делает глоток.)