– Офигеть! – воскликнул Ромка и спрыгнул ко мне. – Это значит, что ты права, река дала тебе знак, что ты права.
Все изменилось, мы копали и внимательно разглядывали рисунки на стенах, толкуя их в свете происшедших событий. Мы спорили, все больше увязая в своих умозаключениях, наши догадки были дикими, в какой-то мере нелепыми, и если говорить в общем, песок затягивал.
Первым этих домыслов не выдержал Женя, он категорически заявил, и в голосе его было очень много нарождающегося страха:
– Хочу есть. Пойдемте обедать.
Никто не стал с ним спорить. В маленьких детских сердцах постепенно росло осознание нереальности и опасности происходящего. Жаль, но остановиться мы уже не могли.
После обеда мы с торопливостью, неведомой ранее, подались к своей яме. Мы наперебой рассказывали друг другу странные легенды и страшные истории, подслушанные из разговоров взрослых. Оказалось, что в нашем огороде зарыт клад, соседка через два дома ведьма, что сегодня полнолуние, и надо даже не реку выкапывать, а читать рисунки на песке, чтобы найти клад, и тогда река станет сама собой. В общем, в тот вечер наша затея приняла мистический характер.
Мы расширили яму: так было легче копать, и теперь уже двое могли рыть и вглубь и вширь. Мы терли старые рисунки, и они изменялись, превращались в страшных чудовищ, неведомых существ, чертей, ломаные линии и невинные точки. Разговоры стали редкими и носили мрачно-погибельный характер.
Вскоре Женя убежал домой, испугавшись наших домыслов и бесед.
Мы покинули яму в тот вечер раньше обычного. Потряхивало. Шли быстро и не оглядываясь. В спешке забыли ведро, но никто даже под страхом бабкиного гнева не согласился за ним вернуться. Все шло к развязке.
Утром Ромка сказал, что никуда он больше не пойдет, все это ему надоело, и голос его звенел от скрытого страха. Как ни странно, один Женя высказывал энтузиазм, он был мал, быстро забывал, и его уже не тревожили страхи вчерашнего дня. Гордость и понятие смелости не дало мне отказаться от этой затеи, а Ира… всегда была со мной.
Для храбрости я надела кепку недавно умершего дяди, который был большим чудаком, и потому вызывал у нас благоговейное почтение. Мне казалось, что этот «шлем» оградит меня от всего, абсолютно от всего.
Втроем мы пошли на холм.
Тягостная это была прогулка, одна из самых запомнившихся в моей жизни. Мы не спешили, если бы хоть кто-нибудь предложил тогда вернуться домой, я согласилась бы без колебаний.
Яма показалась нам темной и мрачной, хотя был полдень и светило солнце, ни облачка не было на голубом небосклоне, но в памяти моей остался только серый и страшный день.
Мы с Ирой сели на край ямы, чтобы перевести дыхание, а Женя спустился вниз, но никто из нас даже не возмутился этому, мы были подавлены, копать не хотелось, и было немного жутко.
Женя копал песок своим маленьким ведерком и с трудом выгружал его наверх. Я до сих пор не пойму, почему он ни с того ни с сего взялся продолжать наше безобразное дело. Но он рыл, и делал это с завидным упорством. Мы с Ирой сидели на краю ямы и от скуки болтали ногами, разговаривая о пустяках. Иногда я против своей воли бросала взгляд на стены котлована, покрытые корнями растений, на кромку земли и неба, я будто ждала чего-то, возможно, Ромку, я сейчас не очень в этом уверена. Во мне просыпалось удивительное и жуткое чувство, и я ничего не могла с этим поделать.
Кульминация наступила неожиданно и неотвратимо. Не могу с достоверностью воспроизвести ее, потому что была потрясена слишком сильно, и только невероятно тонкая перегородка молодости защитила меня от сумасшествия.
Женя высунул свою русую головенку из ямы и сказал:
– Смотрите, какой знак я раскопал.
Мы с Ирой свесились над ямой, увидев какой-то знак, затем глаза наши встретились, и страшный разряд ужаса разорвался в горячем воздухе. Земной шар треснул по швам, и мы побежали, мы мчались со всех ног с этого проклятого холма, теряя босоножки, царапая ноги травой, забыв о Жене. Я оглянулась и на краю котлована, над волшебными корнями травы четко увидела фигуру человека, потом обезумевшее от страха заплаканное лицо Иры, упавшей на траву и спешащего мне навстречу Ромку.
Я остановилась, села на землю и разрыдалась. Ужас, ударившись об эту самую неведомую тонкую перепонку, испарился в воздухе, оставив мне страшное облегчение.
Ира громко всхлипывала и потирала ушибленную коленку, Ромку трясло, он ничего не понимал, но был напуган не меньше нашего.
Я первой пришла в себя и сказала:
– Все. Хватит играть. Забираем ведра, лопаты и уходим. Уходим, поняли?! – почти крикнула я и пошла к яме за Женей, который несмотря ни на что продолжал копать.
Мы вернулись и больше даже не заикались о том, чтобы возобновить наши старания, да что там возобновить! – мы вообще больше не говорили на тему страшной ямы и дурацкой реки.
Ничего не могу точно сказать о своих друзьях, но для меня эта история не прошла даром. Еще долго я не спала по ночам, вздрагивая от каждого шороха, не выходила на улицу в темноте, не смотрела на луну; мне часто снилась бушующая река, накрывающая меня волной, я просыпалась, тихо плакала от страха и все ломала голову: что это был за знак, последний виденный нами, знак, столь сильно напугавший, что я не могла его вспомнить. Что за силуэт человека видела я, и видели ли?
Гораздо позже, уже взрослой девушкой, я несколько раз побывала на том холме, и каждый раз он вызывал у меня чувство тоскливого ужаса; яма наша давно обвалилась, и на месте ее было лишь небольшое углубление, одной мне говорящее о многом.
Вот так.
– Тебе бы только рассказы писать! – восхитилась Мара, глядя на меня большими голубыми глазами.
– Да что ты! – рассмеялась я, – рассказать одно, а написать совсем другое. Хотя, возможно, когда-нибудь…
– Не возможно, а обязательно! – возразила она. – И я хотела бы первой его прочесть.
– Ах, Мара. Для меня это очень тяжелое переживание. Я рассказала тебе, поддавшись порыву, маловероятно, что я когда-либо еще захочу тревожить эту рану.
– С точки зрения психологии, случай интересный, – сказала Мара. – Вы сами себя напугали, вы вырастили страх, маленькие глупые дети, мечтавшие о таинственных приключениях!
– Нет, – я помрачнела. – Там что-то есть, я точно знаю, я это чувствовала, клянусь! Может быть, мы и вырастили, но не с пустого же места! Если бы ты была там, видела эти знаки, то не говорила бы так легко!
– Пусть так, – успокаивающе сказала Мара, – но не будешь же ты отрицать, что сама выдумала эту реку, и идея ее откопать была именно твоей!
– Да, все так, – растерянно сказала я.
– Ну, вот! Тогда все это было просто неудачной игрой, и не более того.
– Нет. Это не было игрой. Ну может быть, только поначалу, а потом… В общем, это не важно, скажи лучше, сколько можно ждать эту крысу.
– Она не придет, – уверила меня Мара.
– У нас в расписании стоит консультация, а она не придет! Как мило!
– Тебе плохо, что ли? Главное, что мы присутствуем, потом никто не сможет придраться. Только такая заучка, как ты, может переживать из-за какой-то глупой консультации.
– Нам же экзамен сдавать, Мара! Последний в этом году, между прочим. Что будешь делать на каникулах?
– Как всегда, – уныло сказала она. – Семья, муж, дочка, дача. Стандартный набор. А ты?
– Как всегда, – вторила я ей. – Все лето буду строить планы, как его провести, а когда лето кончится, перенесу их на следующий год.
– А Никита? – улыбнулась она.
– А Никита… – натянуто улыбнулась я, чувствуя, что улыбка получилась отвратительной, – похоже, что с Никитой все.
– Как все? – удивилась Мара.
– А так, все. Он мне не звонит, я ему не звоню, отношений нет.
– Но ты же его любишь!
– Вот еще, – фыркнула я, – ни капельки. Ты же знаешь, я больше не влюбляюсь.
– Кому ты врешь! – Мара укоризненно покачала головой. – Вы созданы друг для друга. Такая красивая пара!
– У нас ничего не было и не будет, – уныло сказала я, – похоже, он для меня слишком шикарный вариант.
– Не глупи, бьюсь об заклад, ты ему нравишься, – оптимистично сказала Мара. – Позвони ему, пригласи куда-нибудь. Очаруй.
– Никогда, – отрезала я, – никогда я не стану звонить ему первой. Если я что-то значу для него, он сам позвонит мне.
– В этом твоя беда, – сокрушенно вздохнула Мара, – за это мужчины тебя опасаются. Ты слишком гордая, чтобы сказать, что ты от них хочешь.
– Не надо, – мягко остановила я ее. – У меня и без Никиты хватает поклонников, одним больше одним меньше, все это глупости.
Да, у меня хватало поклонников, и разных. А все благодаря весьма удачной внешности. Если в юности я была довольно нескладным подростком, то повзрослев, превратилась в удивительно хорошенькую девушку. У меня были длинные русые волосы, карие глаза и пухлые губки на совершенном лице, все это дополнялось восхитительной фигурой, и я не знала недостатка в мужском внимании. Но меня влекли, может быть именно поэтому, самые легкомысленные или недосягаемые представители мужского пола, которые в лучшем случае видели во мне девушку на ночь. А вот как раз ночи мне было мало, что оставалось в итоге: разбитое сердце и клятвенное обещание никогда больше не связываться с мужиками.
Никита был совершенно идеальным. Высокий, красивый, с нежными оленьими глазами, окутанный аурой пронзительной силы и сексуальности, он поразил всех девчонок на своем курсе. Он не ухаживал, он просто подбирал то, что с легким стуком падало к его ногам, и похоже, это его вполне устраивало.
К своей беде я не пала перед ним, я стояла неприступной крепостью, в которой шла ожесточенная кипучая битва с собой, и с тем невероятным чувством, которое захватило меня целиком, лишая крепость ее укреплений. Но я не могла сдаться. И это приносило мне страшные мучения. По десять раз на дню я отдергивала от телефона руку, готовую нажать заветную кнопку; нет, первой никогда.
Поначалу я, вроде как, забавляла Никиту. Я была смешной, очаровательной, он даже немного увлекся и стал ходить за мной по пятам, ожидая, когда же я паду перед ним на колени и начну молить о любви. Но этого не случилось ни в первое свидание, ни на второе, ни на третье, а на четвертое он потерял всякий интерес, перестал мне писать, искать со мной встреч, и просто пропал. Все было ясно, как божий день.