Кристи Бромберг
Трудно удержать
Глава 7. Леннокс
– Что значит, это твоя уборная? – спрашиваю я и чувствую себя нелепо, смотря на Раша, который все в тех же низко сидящих на бедрах штанах опирается одной рукой о дверной проем. Он пахнет мылом, цитрусами и грехом… Неужели необходимо пахнуть настолько соблазнительно?
– Нет, я сказал, что мне нужно в уборную. А это ванная, и она моя. Я пользовался ею с того момента, как приехал. Все, что ты сложила в ящик, – указывает он свободной рукой на туалетные принадлежности, которые я только что убрала, – принадлежит мне.
Что-то в том, что он стоит здесь – может, я хочу, чтобы он заметил меня после того, как весь вечер был замкнут, – заставляет меня подшучивать над ним, спорить, делать что угодно, лишь бы ослабить сексуальное напряжение, возникшее между нами.
– И к чему ты клонишь? – мило улыбаюсь я своему отражению в зеркале и плотнее запахиваю халат.
– В этом доме полно других ванных комнат, – замечает Раш.
– Прекрасно, тогда ты без труда найдешь ту, что тебе подходит. В этой идеальное освещение, чтобы наносить макияж, – объясняю я, а после, скрестив руки на груди, поворачиваюсь к Рашу лицом. Даже сейчас я поражена его видом – линией подбородка, полнотой губ и густыми ресницами, обрамляющими кристально-зеленые глаза. Он восхитителен в самом мужественном смысле этого слова.
– Жаль, что тебе придется обойтись без этого, ведь эта ванная мне идеально подходит, – возвращает он мне точно такую же кошачью улыбку. – Я первым ее занял.
Раз уж он решил пойти таким путем…
– Попу поднял, место потерял.
– Серьезно? – смеется он и проводит ладонью по волосам, чтобы убрать их с лица. – Да ты нечто.
– Мне такое уже говорили, – смотрю я на Раша, наклонив голову. Воцарившееся молчание так и побуждает меня задать вопрос, который совсем не соответствует игривому тону нашей беседы. – Почему ты приехал сюда?
– К Джонни? – Меня не удивляет то, что он заменяет вопрос на более удобный. – Похоже, по той же причине, что и ты. Мне нужно было место, где меня не станут судить, а Джонни как раз из таких людей. А прекрасный вид и бассейн стали приятным дополнением.
Я, удивленная и впечатленная правдивостью его ответа, лишь киваю. В мыслях всплывает разговор с Джонни.
И все же, разве мой рассказ о том, что Раш натворил, не побуждает тебя перестать строить глазки?
Нет.
На самом деле в этом даже есть особая привлекательность. Желать того, от кого любой советует держаться подальше. Как и любой бунт, этот – заманчивый и волнующий.
В ожидании моего ответа Раш приподнимает брови, но, думаю, возникшего между нами напряжения и так достаточно. Я знаю, что он тоже это чувствует: его нельзя отрицать, и ни один из нас не хочет, чтобы оно рассеялось или исчезло.
Так что мы стоим в тесном пространстве, буквально в нескольких дюймах друг от друга. В моей голове вертится множество вопросов, которые я не решаюсь задать: «Как долго ты собираешься тут оставаться? Какие у тебя планы?» И навязчивее остальных тот, который я уже задавала Джонни: «Так ты это сделал?»
Раш не обязан отвечать. Черт, он едва меня знает, и все же мы стоим здесь, пока мой разум блуждает, а тело жаждет его.
Мне так и хочется протянуть руку и дотронуться до него. До его челюсти. Волос. Руки. До чего угодно, лишь бы установить контакт, что довольно странно, ведь я не из тактильных.
Но я воздерживаюсь от порыва, поскольку то немногое, что мне о нем известно, подсказывает мне отступить. Интуиция говорит мне, что этот мужчина станет разрушением – для моих чувств, моего статус-кво и моего сердца, которое не привыкло к сантиментам.
– Что мы делаем, Леннокс? – голосом не громче шепота спрашивает Раш.
Я приоткрываю губы, чтобы ответить, и вижу, как он смотрит на них прежде, чем снова взглянуть мне в глаза.
– Ведем переговоры, – бормочу я, так же как он уклоняясь от прямого ответа.
Гостевая ванная довольно большая, но, когда в нее входит Раш, возникает ощущение, будто из помещения выкачали кислород. И этот мужчина – все, чем я могу дышать.
– Вот как ты это называешь? – уточняет он, подходя еще на один шаг ближе. – Переговоры?
Как я уже сказал, Лен, ты ему не нужна.
– Да. Мы вели переговоры. И я выиграла. – Я одариваю его победоносной и слишком наигранной улыбкой. – И теперь нам нужно решить, какой ванной ты будешь пользоваться, раз уж эту заняла я.
– Не уверен, что мы друг друга поняли. Я не уступлю тебе эту уборную, – на губах Раша появляется мальчишеская улыбка, будто его забавляет то, как неправильно [6] я употребляю британские слова. Лучше бы этой улыбке, как и этому очарованию, исчезнуть. Не хватало найти что-то еще, что привлекает меня в Раше Маккензи.
– Ты уступил. Я все слышала.
– Не сказав ни слова? – смеется он.
– Ага, – киваю я. – Я умею читать мысли.
– Устраивайся поудобнее, – низко и соблазнительно усмехается он и подходит ближе, отчего у меня по спине бегут мурашки.
– Тебе стоит поработать над навыками ведения переговоров, Маккензи, – дразню я.
– Как и тебе, – отзывается Раш. Я вскрикиваю, когда его штаны оказываются на полу, и он переступает через них.
– Что ты делаешь…
– Кажется, теперь мы делим одну ванную, так что – мы встречаемся взглядом в зеркале – не стоит удивляться, что я хочу принять душ. Ты ведь сказала, что читаешь мысли.
Я смеюсь, запрокинув голову. Честно говоря, ничего другого я сделать просто не в состоянии. К тому же это менее противоречиво, чем пожирать взглядом его великолепное тело.
– Рада за тебя, – заявляю я, решительно кивая. – Валяй, принимай душ.
– И приму.
– На будущее, меня не так легко шокировать.
– Принято к сведению. Хотя я всего лишь ориентировался на то, что хочу принять душ, а ты в моей ванной. – Он едва сдерживает улыбку. – Впечатлена?
– Чтобы меня впечатлить, требуется нечто большее.
– Знаю. Судя по твоим навыкам вести переговоры, ты еще не отошла от увиденного у бассейна.
– Ой, да ладно, – закатываю я глаза, когда он включает воду и заходит в душевую кабину.
– Не волнуйся, дорогая. Я и сам еще не отошел от твоего бикини.
Я вскидываю голову, чтобы встретиться с ним взглядом сквозь запотевшее стекло, и получаю в ответ сногсшибательную улыбку.
Я могу лишь качать головой, стараясь не обращать внимания на его слова, пока выхожу из ванной, пересекаю коридор, возвращаюсь в комнату и прислоняюсь спиной к двери.
Прикрыв глаза и улыбаясь, я раз за разом мысленно проигрываю наш разговор. Раш умеет дразнить и флиртовать, и у меня проблемы, раз уж я делаю такие выводы, поговорив с ним лишь дважды.
Последние несколько дней сильно ударили по моему эго и самооценке. Разве плохо, что благодаря Рашу я чувствую себя немного лучше? Неужели это еще хуже, чем то, что я работала без остановки несколько месяцев подряд и совсем не заботилась о себе?
Под заботой о себе я подразумеваю возможность получить то, что хочу. И черт меня дери, я хочу Раша.
У меня возникло ощущение, что и Раш не из тех, кто стал бы медлить. Он берет и требует, а если ты за ним не поспеваешь, переходит к новой цели.
В этом есть особый вызов, притяжение.
Почему меня так привлекают спортсмены? Сильные руки, мощные тела, надменность человека, который знает, что хорош в своем деле, преданность профессии… Для меня они словно криптонит.
– Господи, – шепчу я и заправляю прядь волос за ухо.
Раш может стать ужасной ошибкой. Ужасной, великолепной ошибкой, способной принести невероятное удовольствие. Это стало ясно после одного дня, но все веселье в том, что я уже знаю, что совершу эту ошибку.
И совсем об этом не жалею.
Я женщина, которая получает желаемое, ничего не стыдясь и не страшась… И я хочу Раша Маккензи.
Глава 8. Раш
Одиннадцать лет назад
В животе у меня урчит так громко, что этот звук заглушает стучащую в ушах кровь.
Веди себя как обычно, Раш. Медленно осмотри продукты, полистай журналы, как будто пустой желудок не проедает внутри тебя дыру. Не думай о печенье, которым набил карманы, или о банане, что спрятал за поясом штанов и прикрыл курткой.
Я снова чувствую головокружение. Оно настолько сильное и неумолимое, что я вынужден схватиться за край стеллажа, лишь бы не потерять сознание.
Прошло уже двадцать четыре часа (думаю так, хотя точно не помню) с тех пор, как я доел остатки протеинового батончика, которым поделился со мной товарищ по команде. После этого у меня было две трехчасовые тренировки, во время которых я делал все возможное, чтобы показать высокие навыки, которые от меня ожидали.
Те самые навыки, которые, я молюсь, избавят меня от этого кошмара.
Потому что я близок, так близок к тому, чтобы выиграть единственную стипендию, каждый год предлагаемую Ливерпульской академией.
Не просто стипендию, а шанс все изменить. Благодаря этому я не только окажусь на шаг ближе к тому, чтобы играть в Премьер-лиге, но и получу жилье и деньги на еду. Немного, но куда больше того, что есть у меня сейчас.
Тогда я смог бы перестать притворяться, что одна из квартир на Крестфолл-лейн принадлежит мне. Люди видят, как я направляюсь туда, но не замечают парня в футбольной форме, что заворачивает на расположенную позади аллею. Ни у кого не вызывает подозрений заброшенный почтовый ящик, в котором иногда оставляют письма для мистера Маккензи. Никто не догадывается, что это я повесил замок на маленький сарайчик за домом. Что я нашел место, чтобы спрятаться от дождя. В сарае стоит раковина, в которой я могу умыться и постирать одежду.
Благодаря этому я способен притворяться обычным подростком в городке Кебри: ходить в школу, проводить каждую свободную минуту на поле и втайне ото всех выпивать пинту пива.
Но мне необходимо это делать. Только так мои мечты смогут осуществиться. Только так у меня появится шанс.
Либо играть в профессиональный футбол… либо ничего.
Никому не было дела до того, что Моди Маккензи умерла от рака. Еще меньше всех интересовало, что стало с ее пятнадцатилетним сыном.
– Простите, молодой человек, – я вздрагиваю, когда ко мне обращается маленькая старушка: она стоит у меня за спиной и внимательно смотрит на меня большими, как у совы, глазами. – Могу я взять это? – указывает она на пачку лапши прямо передо мной.
Это возвращает меня к реальности. К мукам голода, к мышцам, что болят после тренировки. К надежде, окрашенной отчаянием. К стремлению сохранить все в тайне. Потому что, если не выберусь отсюда, я упаду в обморок, и тогда найдут еду, которую я пытался украсть.
Тогда придет конец всему: мечтам, возможности сбежать.
Всему.
Я пришел в этот магазин не просто так. Только здесь меня еще не поймали. Только здесь кассиры не ходят за мной по пятам, чтобы удостовериться, не прикарманил ли я что-то.
– Да, – коротко киваю я. – Простите, я просто…
– Задумался о предстоящей игре? – спрашивает она и указывает на мою спортивную форму футбольного клуба «Ливерпуль». – У «Манчестер Юнайтед» нет шансов.
– Это уж точно, – бормочу я, а потом коротко улыбаюсь и поспешно выхожу из магазина, опустив голову и обхватив себя руками, чтобы защититься от вечернего холода.
Как только я отхожу достаточно далеко от здания, срываю с банана кожуру и тут же начинаю поглощать его. У меня болит и урчит в животе. Съев половину, я разрываю упаковку печенья с неистовством, которое способен понять только тот, кто по-настоящему голоден.
Тебе хочется замедлиться, оставить немного на потом, но в голове лишь желание утихомирить чувство голода. Тебе лишь хочется, чтобы он на время отступил, потому что у тебя нет шансов пережить еще одну тренировку на пустой желудок.
Как стать лучше других, когда ты голоден?
Как долго ты еще будешь способен держаться?
С бананом в одной руке и печеньем в другой я огибаю угол и сталкиваюсь с кем-то.
Мы оба вскрикиваем от удивления, но я еще и из-за того, что роняю еду на землю. Оставшийся кусок банана, сломавшись, прокатывается по грязи, а печенье выскакивает из упаковки. Я так занят оплакиванием еды, что мне требуется секунда, чтобы поднять глаза и увидеть Рори, моего товарища по команде, а рядом – его отца.
Или полицейского с устрашающим взглядом, который подошел ко мне с блестящими наручниками в руках.
– Опять? – спрашивает он, пока я чувствую подкатывающие слезы унижения. Одно дело снова попасться на воровстве, и совсем другое – сделать это прямо на глазах у Рори и его богатого отца Арчибальда Мэтисона.
– Я… эм… – заикаюсь я. – Я ничего не делал. Все на земле. Так что вам не доказать, что это я.
– В чем дело, офицер? – спрашивает мистер Мэтисон.
Рори время от времени упоминает об отце во время тренировок, но я так нервничаю, что не могу вспомнить, чем именно он занимается. Мне точно известно, что этот мужчина обладает достаточным влиянием, чтобы одним словом лишить меня шансов попасть в академию.
Всех шансов.
– Этот мальчишка, – начинает полицейский, схватив меня за руку, – известен тем, что ворует в магазинах в округе. – Повернувшись, он тянет меня за собой. – Поехали в участок. Я не могу спустить тебе это с рук, так как владелец выдвинул обвинения. Раньше он игнорировал твои проделки, но теперь хочет преподать тебе урок. – Он снова тянет меня за руку. – Пойдем. Ты же знаешь, как это делается.
– Нет! – Это слово – сдавленный крик, полный паники. – Я не могу. Идет последняя неделя отборочных. Мне нужно тренироваться. Иначе у меня не получится…
– Он не сделал ничего плохого, офицер, – раздается баритон мистера Мэтисона, из-за чего и я, и служитель закона поворачиваем в его сторону головы. – Это Рори виноват. – Он кладет руки на плечи сына и подталкивает его вперед.
Думаю, на лице Рори отражаются все те же эмоции, что и на моем, – шок, неверие и растерянность, – но я испытываю и кое-что еще: нерешительность.
Зачем мистеру Мэтисону делать подобное? Зачем предлагать сыну взять вину на себя? Зачем богачу заступаться за такого, как я?
– Сэр, – обращается полицейский, притягивающий меня к месту, где на земле все еще валяются банан и печенье, – мы оба знаем, что ваш сын подобного не совершал.
Мистер Мэтисон издает протяжный и низкий смешок.
– Зато я знаю. – Он делает шаг вперед, пока Рори в замешательстве таращится на него широко раскрытыми глазами. – Вижу, как легко их перепутать. Украсть мог любой одетый в такую же форму, такого же роста и с такими же волосами, но, уверяю вас, это сделал Рори. Вообще-то, я как раз отчитывал его. Объяснял, что любые действия несут за собой последствия, и тут, словно в подтверждение сказанного, к нам подошли вы.
Полицейский переводит взгляд с мистера Мэтисона на меня и обратно и уже не так крепко сжимает мою руку.
– Но, папа…
– Чепуха, Рори. Мы оба знаем, что Раш не обязан брать на себя вину за твои ошибки. – И он снова подталкивает сына вперед. – Давай же. Пришло время столкнуться с последствиями своих действий. Следуй за офицером.
– Но как же школьная поездка? Как же…
– Ерунда. Мы, Мэтисоны, отвечаем за свои ошибки.
Я слежу за их разговором, чувствуя себя так, словно не являюсь частью ситуации, а скорее, смотрю на нее со стороны. В происходящем нет никакого смысла, и все же, даже будучи пятнадцатилетним подростком, я осознаю, что никогда не забуду этот момент.
Отчасти потому, что ко мне проявили доброту впервые за столь долгое время, что я не до конца осознаю, как принять подобный жест. Приняв его, я буду обязан молчать и позволить Рори взять вину на себя.
А ведь если я получу стипендию, мы с Рори будем играть в одной команде.
Я снова бросаю взгляд на еду, что валяется на земле: меня одолевает внутренняя борьба, желание поднять ее и спасти то, что еще не испортилось. Офицер покорно вздыхает, отпускает меня и, подойдя к мистеру Мэтисону, тихо произносит:
– Все в порядке. Случившееся может остаться между нами. Почему бы вам просто не пойти, куда вы шли, будто ничего…
– А в чем разница, офицер? Разве оба мальчика не должны подчиняться одним законам и стандартам?
– Но, сэр…
– Вам стоит обращаться ко мне как к инспектору Мэтисону, – протягивает он руку, и у полицейского, как у меня, отвисает челюсть.
Инспектор?
Я снова смотрю на отца Рори широко открытыми глазами. Зачем он это делает?
– Продолжайте, – жестом подгоняет полицейского Мэтисон. – Я тоже подъеду в участок, чтобы уладить все формальности.
Рори, бросив на отца последний, полный мольбы и отчаяния взгляд, разворачивается и следует за полицейским. С поникшими плечами, мальчик заметно шаркает ногами.
– Что ж, мистер Раш Маккензи, – обращается ко мне инспектор Мэтисон. Я же смотрю через плечо на то место, где стоял Рори, прежде чем перевести взгляд на его представительного отца. – Ты здешний?
– Мы часто переезжали, – качаю я головой. Это не назовешь ложью, поскольку до смерти моей матери мы и правда много переезжали. Дальние родственники, у которых мы намеревались пожить, покупали нам билеты на поезд, так что мы путешествовали из одного конца Англии в другой. Просто так вышло, что за пару лет до того, как мама заболела, мы осели именно здесь. В месте, которое, как она обещала, позволит мне приблизиться к мечтам. – Но теперь я планирую остаться здесь.
– Понятно, – изучает он меня слишком пристальным взглядом. – Ты довольно талантлив на поле, сынок. Я слышал, как твое имя упоминали в нужных кругах. Как так вышло, что раньше ты никогда не играл в клубе?
Потому что предпочитаю оплачивать еду, а не клубные сборы.
– Не было возможности, – лгу я.
– Уверен, теперь у тебя такая возможность появится. Знаешь, я наблюдал за твоей игрой последние несколько недель.
– Да, сэр, – смотрю я на печенье, которое он, переступив с ноги на ногу, втаптывает в землю. Мне едва удается сдержать крик протеста.
– Ты пробуешься в команду? Твое имя, понятное дело, вызывает ажиотаж. Думаю, у тебя есть все шансы победить.
Я проглатываю нахлынувшую на меня надежду.
– Спасибо, сэр.
– Тренер – мой хороший друг. – Мэтисон хочет сказать что-то еще, но, видимо, передумывает. – Я знаком с твоими родителями? Не думаю, что они когда-нибудь приходили за тебя поболеть.
– У меня нет родителей, сэр.
– У всех есть родители, – говорит он с усмешкой.
Я натягиваю улыбку лишь из вежливости и пытаюсь сменить тему разговора.
– Мне пора возвращаться домой.
– Где ты живешь? Я могу тебя подвезти. В любую минуту хлынет дождь.
– Я лучше прогуляюсь, – отвечаю я. Мистер Мэтисон – полицейский. Он либо выкинет меня на улицу, либо сдаст органам.
– Ерунда. Позволь подбросить тебя.
– Вы и так достаточно мне помогли, сэр.
На тот раз, когда мы встречаемся взглядами, он, похоже, видит меня по-настоящему. Видит стыд. Смущение. То, что я чувствую себя недостойным во многих отношениях. Видит подержанную униформу, которую я собрал по частям в бюро потерянных вещей. Кроссовки с дыркой и со стертыми заклепками.
То, как мистер Мэтисон открывает и закрывает рот, подсказывает, что он понял гораздо больше, чем я посмел признать. Возможно, сам того не подозревая, он спас меня, когда по какой-то причине принес в жертву собственного сына.
– Ладно, – выдыхает он, кивнув. – Я оставлю тебя в покое, но все же не позволю идти домой под дождем, который вот-вот начнется. Нам же не хочется, чтобы эти талантливые ноги больше не бегали по полю из-за простуды. – Он достает из заднего кармана кошелек и, даже не взглянув на количество купюр, вкладывает их в мою ладонь. – Поймай такси.
– Сэр, я не могу… – я, ошарашенный его жестом, путаюсь в словах. – Но почему?
Когда мистер Мэтисон пристально смотрит на меня темно-карими глазами, на его суровом лице появляются морщинки. По его вздоху становится понятно, что он разочарован в Рори, и от этого мне не по себе. Мне не нужно что-либо объяснять, чтобы он понял, о чем именно я спрашиваю.
– Знаешь, каково это – иметь сына, который думает, что может творить что угодно, потому что его отец – инспектор? Уходить от ответственности, потому что остальные придерживаются какого-то негласного кодекса? Скромность – хорошее качество, Раш, и Рори не помешало бы им обзавестись. – Арчибальд Мэтисон опускает взгляд на свои оксфорды, носком которых крошит очередное печенье, а потом снова смотрит мне в глаза. – К тому же никогда не знаешь, когда и кого сам попросишь об одолжении, – отец Рори улыбается мне, хотя я не совсем понимаю, о чем он говорит. – Увидимся завтра на поле, сынок.
Сынок.
Не думаю, что какой-нибудь мужчина вообще обращался ко мне подобным образом, так что я замираю. У меня возникает ощущение, что обо мне заботятся. Но прежде чем я успеваю сморозить какую-нибудь глупость, инспектор Мэтисон, даже не оглянувшись, уходит в противоположном направлении.
Только тогда я замечаю, что он не просто оплатил мне поездку до дома, но дал мне достаточно денег, чтобы хорошо питаться несколько недель.
Я хочу окликнуть его, поблагодарить, сделать хоть что-то, но его уже и след простыл. Я стою на углу улицы и таращусь на банкноты. Инспектор Мэтисон только что неосознанно сделал мне лучший подарок, который я когда-либо получал.
Время.
Я не самый умный в мире, но даже мне понятно, где бы я оказался, если бы офицер забрал меня в участок.
В приюте. Либо у родственников, что живут на другом конце страны, далеко от мечтаний, которые я пытаюсь осуществить.
Твое имя, понятное дело, вызывает ажиотаж. Думаю, у тебя есть все шансы победить.
Я – тот, кто перестал молиться много лет назад, – теперь решаю поговорить с богом.
Господь, помоги мне получить эту стипендию. Помоги воспользоваться тем, что дал мне отец Рори. Умоляю тебя, пусть мои мечты станут явью.
