Ксения Казакова
Водовороты Судьбы
Глава восьмая
Однажды в аудиторию заглянула директор и позвала Наташу:
– Звонила ваша мама, Наташенька. Просила передать, чтобы вы приехали. Умерла ваша бабушка. Вы ее очень любили?
Как гром среди ясного неба прозвучали эти слова. Бабушка была всегда. Была неслышной, незаметной. Она просто была, как воздух, как вода, как теплое солнышко.
Никто и никогда не уделял ей особого внимания, потому что у всех было море своих проблем. А она, вытесненная Марией и Виктором в маленькую комнатку своего дома, молилась за них своему Богу день и ночь. Старшей дочери просила у Бога разума, а младшей сил вынести ее горе с больным ребенком.
Сколько помнила Наташа, бабушка собирала себе на смерть копейки с небольшой пенсии и всегда держала несколько метров марли для похорон. Но вот подходил Новый год, и она отдавала марлю Клаве, для дочек. Девочкам на «снежинки». А когда подходило лето, зашитые и запрятанные в матрац деньги, исчезали вместе с Марией и Виктором на Черноморском побережье. И все повторялось снова.
Когда бабушка приходила к Клаве и ставила свою палочку в угол небольшой кухоньки, всегда оказывалось, что пришла она не вовремя. То зять злой, то Клава вся в заботах. Не до разговоров с матерью. И она уходила так же тихо как приходила.
Наташу пугала мысль о том, что увидит бабушку мертвой. Было ощущение непоправимости вины перед ней за невнимание, за долгую разлуку.
Родилась бабушка под Воронежем. В молодости Варвара была красавицей. Все деревенские парни не прочь были жениться на такой.
Знатной певуньей была. Ее даже в хор Пятницкого приглашали. Но в это время она уже была вдовой местного священника и растила двух дочек и двух сыновей.
В войну всей деревней собрали зерна, погрузили на телегу и отправили Варвару, как самую пробивную бабенку, в Воронеж. Сменять зерно на другие продукты. По дороге сердобольная Варвара подобрала попутчика.
Мужчина казался серьезным и при средствах. Всю дорогу развлекал женщину байками. Попросив остановить лошадь возле магазина у дороги, предложил зайти.
– Выбирай шляпку, отблагодарю тебя за транспорт. Я пока покурю.
Обрадовавшись, Варвара увлеклась выбором наряда. Только вдруг забеспокоилась, что-то больно долго попутчик курит. Вышла из магазина. Попутчика и, к великому ее ужасу, лошади след простыл.
Деревенские женщины, обозленные голодом и горем, кляли Варвару, на чем свет стоит. На следующий день пришла похоронка на старшего сына, Федора. Затонул при переправе через Днепр на танке. Варвара собрала детей и уехала на Дон, где жила ее родная тетка, Титовна.
Электричка, в поселок, где жила бабушка, отправлялась через час. Наташа сбегала в садик за Антошкой, позвонила Артему в училище. Ноги не шли к бабушкиному дому. Но, когда Наташа заметила по дороге разбросанные цветы, то бросилась бегом. Во дворе суетились соседки, расставляя тарелки для поминок.
– Ее что, уже похоронили?!
– Да, детка, – грустно проговорила баба Даша, бабушкина подруга.
– Как же так, ведь еще и часу дня нет, почему меня не дождались?
– Так Мария решила, Наташенька. У нее спроси. Все пулей оформила. Даже мать твоя толком не попрощалась. Благо у Вари все готово было. И деньги шлында, прости меня Господи, не успела истратить.
Наташа прошла мимо накрытых столов в бабушкину комнату. На стене висел старенький голубой в крапинку плащик. Под ним стояла палочка.
– Бабушка, родная прости меня, – повисла Наташа на плаще. – Бабушка, я ведь не успела ничего тебе сказать хорошего за всю жизнь. Я не успела для тебя ничего сделать. Зачем ты не дождалась меня? Как же ты там без своей палочки. Бабушка, прости!
Она билась в истерике, осознав непоправимость смерти во второй раз. И, как в детстве, когда хоронили отца, ей казалось, что мир не может остаться прежним, когда уходит человек.
– Успокойся, доченька, – мать обняла ее за плечи. Мы все перед ней виноваты, мы перед Богом виноваты. Она тебя слышит и простит. А мы помолимся, чтобы Бог принял ее. Ведь она так его любила.
Старушки тихо перешептывались за столом. Клава горестно вздыхала:
– Как же так? Я ведь только на минуточку выскочила домой. Мариночка у меня одна дома. Посмотрела – не упала ли с коляски? Не оставляем мы ее одну надолго. Мама была в памяти, когда я уходила. Разговаривала со мной. Только просила не отходить от нее. Боялась остаться одна. Но ведь Мария рядом. Я и отбежала на минутку. А вернулась, ее уже не стало.
– Дай Бог нам столько пожить, – возразила Мария какой-то соседке, – сама мучилась и меня намучила. Памяти никакой. Все вечно перепутает. Сто раз на дню спросит одно и то же. Семьдесят два года прожила и за то спасибо.
– Мария, ты же о матери говоришь, – урезонили ее.
– Ну и что же? Я ничего плохого не сказала. Я правду говорю. Всему свое время.
Наташа встала из-за стола и пошла в бабушкину комнату. Бабушка смотрела на нее с фотографии на стене. Вдруг девушка как будто услышала внутренний голос:
«Не печалься обо мне, внучка. Я вернулась к Отцу своему небесному. Здесь все по-другому. Нет болезней, нет обид и печалей. Я прошла длинный путь по земле, чтобы оказаться здесь. Но душою я всегда буду с вами».
Наташа выскочила из комнаты. Подумала, – «надо взять себя в руки. И жить дальше. Ведь могла же я не вспоминать о ней все это время, занятая своими делами. Лицемерка! Обозвала она себя».
Но легче не стало.
Александрыч не намного пережил бабушку. Через год после ее смерти Артем помог ему устроиться слесарем в домоуправление и получить служебную квартиру в их девятиэтажке. Стало легче ухаживать за больной дочерью в квартире с удобствами. Отпала необходимость топить печь. Клава была безумно рада этому. Но через два месяца с Александрычем случился второй инфаркт. Когда они с Артемом вбежали в квартиру к матери, узнав о несчастье, она сидела с отрешенным видом. Бледная, как полотно.
– Дочка, ты знаешь, какое сегодня число?
– 17 октября, мама, – произнесла Наташа и схватилась рукой за голову.
В такой же день умер ее отец.
– Значит цыганка была права, когда говорила, что сделано мне что-то злым человеком.
– Мамочка, это совпадение. Всякое бывает.
– Как же я теперь с Мариночкой одна? Я же не подниму ее одна, без отца? И она горько зарыдала:
– Что же ты, Володя, так поступил со мной несправедливо? Ты оставил меня одну с нашим горем.
Жизнь шла своим чередом. Артем закончил училище. Получил распределение в столицу Казахстана Алма-Ата. Он хорошо подготовился, чтобы объявить об этом Наташе. Выписал в библиотеке все об этом городе и начал издалека. Что это город с миллионным населением, что там много высших учебных заведений. Есть аэропорт, фабрики и заводы, знаменитый каток. Население этого города на семьдесят пять процентов состоит из русских.
Ей не хотелось уезжать из родного города, оставлять мать и Ларису одних с больной сестрой. Но, выбирать не приходилось. Поэтому все вышеперечисленное не вызвало в ней каких-либо эмоций. Пока Артем не дошел до сейсмических характеристик.
– Азия, – догадалась жена.
– Ну да. Азия. Но зато столица.
Под пение Розы Рэмбаевой, самолет приземлился в аэропорту Алма-Ата. Получив свой багаж, Артем с женой и сыном вышли на привокзальную площадь. Вслед за ними вышел Андрей, сокурсник Артема, получивший распределение сюда же.
Наташа с сыном сидели в небольшом скверике перед штабом округа, дожидаясь ребят, которые пошли представляться командованию. Как прибывшие для прохождения службы. Заразительный смех Андрея отвлек ее от печальных мыслей об оставленном доме. Артем не выглядел веселым.
– Вот козлы! Выругался он, подходя.
– Что случилось? Чем это вас так обрадовали?
– Понимаешь ли, Наташа, оказывается Алма-Ата это еще не конечный пункт нашего путешествия. Из пункта «А» нам следует теперь попасть в пункт «Ч». А если точнее, в Чингильды, – кривлялся Андрей.
– Что это такое, Артем? У нас же ребенку через месяц в первый класс идти. Ты хочешь сказать, что он будет учиться в казахской школе?
– Да подожди ты! Нужно еще добраться до этого Чингильды, чтобы успеть устроиться на ночь.
Небольшой автобус, на боку которого красовалась табличка «Алма-Ата-Чингильды», был переполнен. Незнакомая речь раздражала Наташу. И вообще с этой минуты ее раздражало все. Нарочитая невозмутимость обоих новоиспеченных офицеров, излишнее внимание Артема, которым он пытался загладить положение. Два казаха поднялись со своих мест и на русском языке предложили сесть Наташе с сыном. Во взгляде остальных пассажиров чувствовалось уважение. Через полтора часа путешествия, во время которого за окном автобуса, кроме сухой степи в колючках, ничего живого живого не было видно, автобус притормозил.
– Военные! – закричал водитель, – вам здесь выйти нужно.
Пробираясь меж мешков и корзин с дынями, молодые люди вышли из автобуса.
– Ну вот! Картина Репина «Приплыли»! – прокомментировал Андрей.
На фоне голой степи стояло двухэтажное кирпичное здание, похожее на тюрьму. Впечатление закреплял забор, обтянутый колючей проволокой. Напротив здания, через дорогу еще не остывшую после автобуса, виднелось что-то между юртой и сараем с вывеской «Ресторан».
Слов не было ни у кого. Не глядя в глаза жене, Артем махнул рукой товарищу, и они направились в сторону «тюрьмы».
– Я не останусь здесь одна, – возмутилась Наташа.
– Пошли, – согласился Артем
Когда приблизились к проходной, навстречу вышел солдат. Посмотрев документы, пропустил их в часть, оставив Наташу с ребенком за воротами. Ожидать пришлось недолго.
– Нас здесь не ждали. Свободных вакансий в этой части нет. Направили в Капчагай. Капчагай, Капчагай, кого хочешь, выбирай! – ухохатывался Андрей.
Пришлось вернуться в столицу и оттуда снова на рейсовом автобусе ехать в этот самый Капчагай.
Город отличался от Чингильды большим количеством песка и четырехэтажными зданиями. Здесь, как оказалось, их тоже не ждали. Но, посмотрев на вконец измученных ребят, оставили переночевать в гостинице при воинской части.
Хотелось элементарного – покушать и упасть спать. В магазинчике неподалеку, кроме рыбных консервов и бутылок со спиртным, почти ничего не было. Продавщица посоветовала зайти в столовую напротив.
Поужинав, вернулись в гостиницу. Ребята вывернули карманы, и Наташа с изумлением увидела, что они прихватили с собой по ложке, вилке и стакану.
– Вы что, сдурели? Вот бы опозорились!
– А из чего пить? – удивился Андрей, – а закусывать чем?
И он вынул из-за пазухи бутылку какой-то бормотухи и две банки кильки.
– Ну, должны же мы отметить приезд, в конце концов.
– Он вышел на балкон гостиницы посмотрел на луну, освещающую эту Богом забытую землю, и завыл – уууууууууууууу.
Наташе захотелось сделать то же.
Наутро вернулись в столицу. В штаб округа. Не пристроив молодых лейтенантов на периферии, нашли-таки для них место в одной из воинских частей в Алма-Ата. Но не надолго. Через год Артема направили к новому месту службы под Семипалатинск. В большой военный городок на берегу Иртыша.
Там была хорошая большая школа, Дом культуры, свой госпиталь и даже гостиница, в которой и застрял он со своей семьей почти на год. Им выделили номер. Комнату с четырьмя кроватями. Две из них использовались по прямому назначению. Третья была в роли шкафа для одежды, где рядами были разложены вещи папины, мамины и Антона. А четвертая заменяла всякую другую мебель. Питались в столовой.
Возвращаясь, домой после ужина, смотрели на окна домов, где жили со своими семьями офицеры и мечтали о том, когда же и им так повезет. Артем почти сутками находился в части. И почти через ночь в гостиницу прибегал посыльный и барабанил во все двери, вызывая офицеров по тревоге.
Работы не было. Наташа целыми днями сидела в гостинице, скучая. После школы ходили с Антоном смотреть на замерзший Иртыш. Она чувствовала себя так, как будто жизнь проходит где-то мимо нее. По
полночи в гостинице стоял гомон. Из разных комнат доносилась музыка на разные вкусы. Подвыпившие холостяки кричали и матерились, уже не обращая внимания на то, что рядом жили две семьи с детишками. Однажды Наташа не выдержала:
– Сколько это может продолжаться? Когда нам, в конце концов, дадут жилье? Артем попытался поговорить об этом с командиром. Тот предложил им комнату в санчасти. Подумали и решили, что это лучше, чем гостиница. К вечеру, после отбоя в части, забрал из гостиницы семью. Наутро Наташа, вся, как ей казалось, пропахшая тушеной капустой, которой кормили солдат в санчасти, собралась в магазин. Подходя к КПП, услышала за спиной грубый окрик.
– Эй, стоять! Ты что это здесь делала?
Перед ней возник, как из-под земли колобок в военной форме с красным заплывшим лицом и погонами майора.
– Ночевала, – ответила Наташа, с презрением глядя в лицо хаму.
– Ха! Ночевала тучка золотая на груди утеса великана! Ну и кто у нас этот великан?
– Старший лейтенант Савельев.
– Оба на! – колобок нагло оглядывал молодую женщину, явно принимая ее за ночную гостью воинской части.
В это время через КПП вошли командир части и замполит.
– Доброе утро! – обратился замполит к Наташе. Ну как вы? Устроились на новом месте?
– Вы знаете, хамов здесь не меньше, чем в гостинице, – едва сдерживая слезы, проговорила молодая женщина и бросилась к выходу.
– Ваш пропуск, – преградил дорогу дежурный.
– Да пошел ты, – Наташа оттолкнула солдата и выскочила за территорию части.
Она шла, не видя перед собой дороги. Слезы обиды душили ее.
– Господи, и ты называешь это жизнью? За что мне это? Я хочу жить, я не хочу существовать!
Она развернулась и пошла обратно в часть. Антон
собирался в школу.
– Где папа, Антон?
– Его вызвали.
Минут через двадцать пришел Артем. Не поднимая глаз, произнес:
– Командир просил передать извинения за этого придурка и обещал в скором времени квартиру. Тут у нас один офицер переводится.
Квартиру действительно в скором времени выделили. Когда-то это была трехкомнатная квартира. Но городок жил обычной земной жизнью. Семьи распадались. Мужья росли по службе, переводились в другие места, а их бывшие жены, в большинстве случаев оставались жить и работать в гарнизоне.
Свободных служебных квартир становилось все меньше, а холостячек в городке все больше. Что в свою очередь вело к новым разводам.
Квартиры стали делить пополам, чтобы как-то выйти из положения. И трехкомнатная становилась двумя полуторными. При этом казалось, что семейные пары спали на одной кровати вчетвером. Трудно было выбрать место для кровати в такой квартире, кроме как возле общей фанерной стены. Старались не ссориться громко, чтобы не слышали соседи. И с интересом слушали, когда шла перепалка за стеной. В праздники, когда музыка в одной квартире заглушала музыку в другой, включали свою на всю громкость или танцевали под чужую.
Семипалатинский полигон оправдывал свое существование. Несколько раз в месяц производились подземные взрывы. В определенное время всем предписывалось покинуть дома. Но к этому все привыкли и ограничивались лишь тем, что убирали хрусталь из сервантов, чтобы не побился. То, что качалась сама мебель уже никого не пугало. Об остальном старались не думать. Да и не осознавали всей серьезности своего здесь существования.
Все уже привыкли и к тому, что если резко испортилась погода, заболела голова или начинаешь задыхаться, словно астматик, значит, в вечерних новостях сообщат об очередном запуске ракеты с космодрома Байконур.
Однажды, возвращаясь вечером из магазина, Наташа обратила внимание на толпу, изучающую звездное небо. Она тоже посмотрела вверх и увидела нечто мерцающее, стремительно летящее к земле.
– Ступень ракеты, – услышала она голос за спиной.
Майор, нахамивший Наташе, оказался непосредственным командиром Артема. Их отношения дали глубокую трещину. Артем с трудом терпел армию. В большинстве случаев, ощущая грубое давление и неоправданную требовательность.
– Наступила ночь и в стране дураков закипела работа, – говорил он, собираясь в двенадцать часов ночи по вызову дежурного по части.
А Наташа, надев на себя все, что только было теплого, шла дежурить к магазину. В городке жили так же, как почти во всей России в середине восьмидесятых. На мясо талоны, на масло талоны, на сгущенку талоны. Возле магазина с вечера составляли список очередников. А для того, чтобы не возникла вторая очередь, двадцать человек первых со списком дежурили сутки до самого привоза. По часу на сорокаградусном морозе. А когда начиналась торговля, жены брали магазин приступом. Они напоминали рой пчел, способный мгновенно сорваться с места и тучей из одного магазина переметнуться в другой. При известии, что туда завезли колбасу к Новому году.
Стоя как часовой на посту со списком, освещенная фонарем магазина, Наташа вспоминала поездку на Украину к родителям мужа. Тогда она почувствовала себя так, словно попала за границу. Продукты, какие только захочешь! От изобилия вещей глаза разбегаются.
А когда они служили в Алма-Ата? Наташа впервые зашла в большой столичный универсам и остолбенела. Огромные стеллажи были завалены курами, утками. Хозяйки вертели их за ноги, перебирая какую взять. Наташа тогда сунула в сумку сразу три. Вдруг завтра не будет! Ведь у них в области днем с огнем такого изобилия не сыщешь. Подойдя к кассе, почувствовала себя многодетной. Все брали по одной птице, колбасу по триста–четыреста грамм. Позже она поняла, что здесь всегда так. В отличие от России. Ковры, паласы, дубленки. Здесь было все, за чем на Родине стояли в очереди на предприятиях. И в первую очередь получали члены партии, профсоюза и ударники труда.
Вся идеология того времени сводилась к тому, что бедность и дефицит были платой за мирную жизнь. Мы живем в мире и это главное.
Глава девятая
Прошло еще два года. Антошка ходил уже в четвертый класс. Результатом нервотрепок на службе стали частые «расслабления» мужа.
– Чем я хуже других? – спрашивал он с порога, стараясь не дышать на жену.
– Сама хотела, чтобы я стал военным. Вот и не ной теперь. Издержки профессии. Ты квартиру хотела, красивую жизнь? Вот она. А я хочу уйти. Не могу больше видеть эти рожи. Не хочу козырять и прогибаться. Надоело!
Наташа ждала второго ребенка. Аленка родилась в Семипалатинске за двести километров от части. Под первый пушистый снежок. В роддом Артем отвез жену заранее. Позвонив домой, чтобы обрадовать отца, она поняла, что он уже давно празднует. Видимо с того самого дня, как отвез ее в роддом. Приехать смог только на второй день. Не отпускали. Служба в первую очередь. А семья это тыл. Тыл должен быть крепким. Привез целый круг сыра, килограмм сливочного масла и еще много всего. Предупредил, что теперь приедет только забирать. Если этого не хватит, прости.
В палате холодильника не было. Чтобы продукты не пропали, Наташа поделилась со всеми. А потом две палаты кормили ее. Тем, что приносили им родные. Заходили и спрашивали: где тут наша воинская? Угощайся.
Забирая жену с дочкой из роддома, Артем предупредил:
–У нас в городке, как всегда с отоплением бардак. На улице сорок пять мороза, а у них трубы прорвало. Я нашел два калорифера в вашу комнатку. Как-нибудь продержимся.
«Как-нибудь» закончилось застуженной грудью и операцией. Аленке не было и десяти дней. После операции Наташу, еще не отошедшую от наркоза, на командирском Уазике отвезли домой. Она дала расписку об отказе остаться в больнице. Артем приложил малышку к здоровой груди жены. А она, еще под наркозом, как в бреду шептала:
– Я так больше не могу.
Три дня выделенные командиром для помощи жене, после операции, пролетели как один. По назначению врача ей пришлось самой себе колоть уколы каждые три часа. Сушить утюгом пеленки, готовить еду для вернувшегося из школы Антона. Не справляясь с маленьким ребенком, больная и ослабленная, в замороженной квартире, Наташа вновь попала на операцию. На этот раз ее отказались отпустить в течение десяти дней.
Артем держался, как мог. Встречал из школы, кормил Антошку. Готовил смеси малышке. Потом прятал в теплое, приготовленный из курицы бульон, закутывал в коляску Аленку и вез в госпиталь к матери.
Через два года все усложняющиеся отношения на службе закончились, как это часто бывает, переводом к другому месту с повышением. Другим местом оказалась Киргизия, Иссык–Куль.
Маленький ЯК опускался прямо на озеро. Пролетел над крышами идущих по шоссе автомашин и со свистом затормозил у самого подножия гор. После казахстанских степей, поднимающиеся за облака горы с сияющими снежными вершинами и нежно-голубого цвета гладь озера казались сказкой. К воинской части поехали на рейсовом автобусе. Вдруг Антон, сидевший возле окна, дернул мать за рукав:
– Смотри, старик Хоттабыч!
По дороге верхом на ослике ехал пожилой киргиз в национальной одежде. Жидкая седая борода развевалась от дуновения ветра. Зрелище действительно было занимательное.Вдоль дороги стояли одноэтажные жилые дома. На всех заборах развешаны стеганые одеяла. Кое-где мелькали магазины с вывесками «Азык тулук», «Балык».
Часть располагалась в трехстах метрах от озера. Встретили их хорошо. Временно поселили в домиках для приезжающих комиссий. Особенно нравилось здесь Антону. Смастерив лук и стрелы, он как индеец охотился на бродивших неподалеку фазанов. Ходили втроем на озеро, куда высыпало чуть ли не на весь летний день женское население части с детишками. Однажды, проснувшись рано утром, Наташа открыла глаза и ничего перед собой не увидела. Весь домик был заполнен молочным туманом. Она ужасно испугалась и разбудила Артема.
– Ну и ничего страшного, – очнувшись ото сна, пробормотал он. – Ты что тумана никогда не видела.
– Такого нет.
Артем нащупал на столе сигареты и спички и вышел из домика. Через минуту заскочил назад, схватил ее за руку и потащил за собой. Они сделали всего несколько шагов от домика и вышли из тумана.
– Ничего себе! – удивилась Наташа, – что бы это значило?
– Отгадай с трех раз, – засмеялся Артем. – Это же облако. Оно просто опустилось в этом месте. Видишь, солнце всходит и оно тает прямо на глазах! Это же высокогорье!
Как и остальные офицеры, он почти не вылазил из военной формы. Сирена орала каждые полчаса. Здесь стояла часть ПВО. А китайские самолеты, пролетая возле границы, вынуждали поднимать бойцов по тревоге. Если иногда и выбирался с ними на озеро, то не надолго.
Все складывалось, в общем-то, неплохо. Скоро им дали квартиру. Наташа устроилась работать на местный рыбозавод. Антон первого сентября пошел в школу, Аленка в садик.
Но отвращение к армейской действительности, осознание того, что ему навязали чужую жизнь, не давало покоя Артему. Он все чаще обвинял в этом Наташу.
– Если бы не ты, я бы уже как-то определился в жизни. Я бы уважал себя, в конце концов.
– Что теперь об этом говорить? Ведь уже ничего не изменишь. По-хорошему тебя не уволят. А уволиться по-плохому и уйти на улицу без квартиры, без гражданской специальности в твоем возрасте уже не серьезно. Поверь, мне тоже не легко видеть тебя такого.
Постоянные упреки подтачивали и без того с годами остывающее чувство.
– Я такой плохой? Давай разойдемся, – при очередном скандале предлагал Артем.
Ей хотелось согласиться. Уехать с детьми и отвечать только за свою и за их жизнь. Но где-то на подсознательном уровне она боялась потерять ставшего родным человека. Боялась оставить детей без отца. Ведь случись что с ней, Артем никогда бы не бросил их. Это она знала. Да и куда было ехать?
Наташе всегда казалось, будь в ее детстве рядом с ней отец, она была бы другой. Чувство незащищенности, боязни сделать резкое движение в жизни преследовало ее всегда. У нее не было тыла. Мама сама нуждалась в защите. А отца ох как не хватало! Сколько раз ей, уже взрослой, хотелось прижаться к его родному плечу и услышать – «ничего, дочка, я с тобой».
Боялась в порыве гордости лишить детей того, чего лишила ее судьба. За ссорами и плохим настроением, детям уделялось все меньше времени и тепла.
В поселке жили киргизы вперемешку с русскими. Наташу удивило как сюда, в этот высокогорный район Средней Азии попали русские? Зачем? Оказалось, это были переселенцы со времен революции. Раскулаченных селян вывезли сюда в наказание. Но не упали люди духом. Крестьянская хватка и трудолюбие сделали свое дело. Добротные дома стояли по обе стороны озера. Благодатные сады приносили урожай чудесных яблок и груш. Дружно жили они с соседями киргизами все эти годы. Дети ходили в одни школы. Русский в здешних местах киргизы знали порой лучше родного языка. Обучение в школе велось на русском. Свои имена киргизы переводили на русские. Нурдины звались Николаями, Зухрабы – Захарами. В семьях Обомбаевых рождались Марины и Ольги. Узкая полоса земли между озером и окружившими его горами до небес приютила и сдружила их между собой.
Наташу приняли на рыбзавод старшим экономистом. Директор предупредил:
– Присматривайтесь к производству пока что. В дальнейшем я планирую назначить вас главным бухгалтером. Надежда Петровна, наш нынешний главбух, человек хороший и работает давно. Но у нее нет специального образования. В наше время уже мало быть просто добросовестным работником. Пойдемте, я представлю вас коллективу
Представление было неожиданно торжественным. В актовом зале собрали все службы и директор познакомил Наташу со всеми, начав с секретаря партийной организации. Им оказался водитель рыбозавода Романова.
Надежда Петровна, явно осведомленная о планах директора в отношении нее, смотрела куда-то в окно
Меньше всего Наташе хотелось вновь стать главным бухгалтером. Она не любила эту работу. Да и портить жизнь этой милой женщине ей тоже не хотелось. Той и податься здесь больше некуда. А «воинские» сегодня здесь, а завтра собрались и уехали.
Цепляясь халатом за неструганные планки ящиков с рыбой, Наташа с Леной проводили инвентаризацию на складе. Лена, тоже из «воинских», совсем молоденькая девушка, удивлялась:
– У них по кругу все расставлено, что ли? Ничего не разберешь. Считали мы тут или не считали, Наталья Борисовна?
– Лена, а ты первый раз в комиссии по инвентаризации?
– Да мы ее никогда не проводили. Перепишем остатки по ведомости и все.
– И что? Директора это устраивало?
– Да я его об этом не спрашивала.
– А Надежду Петровну?
– Да как здесь можно что-то посчитать? Вы же видите, все как попало.
– Давай-ка оставим это бесполезное занятие. Попросим мастера навести здесь порядок. Нужно разбить продукцию по датам выпуска, тогда и займемся инвентаризацией.
Забрав детишек из садика, «воинские» разместились в небольшом автобусике, который был специально выделен командиром части для доставки работающих на комбинате жен. Солдатик, которого ласково звали Ванечкой, словно воспитательница, принялся пересчитывать своих пассажиров.
– А где Давыдовы? Не вижу.
– Сейчас. Валентину задержали. Путевку подписывает, а Саша здесь.
– Санька, не мотайся! Нос разобьешь.
Мамаши урезонивали разбушевавшегося Саньку.
Но вот в автобус вскочила запыхавшаяся Валентина.
– Ой, вот спасибо! Забрали моего. Поехали, Ванечка. Машину с рыбой во Фрунзе погнали. На ночь глядя. Приспичило.
– Ну, что Надежда Петровна, закончили с инвентаризацией? – строго спросил директор, собрав всех на планерку.
– Нет еще, – Надежда Петровна снова уставилась в окно. «Что за привычка», – подумала Наташа. «Ей задают вопрос, а она застывает и смотрит в окно».
– А в чем дело? Вы что в первый раз слышите об этом? Или приказ не для вас издан?
Главбуха отчитывали, как девочку. А она сидела и молча и смотрела в окно.
«В общем-то это я подвела ее. Она просто не хочет переводить стрелки на меня», – подумала Наташа.
– Вы знаете, – обратилась она к директору, не рискнув выговорить сложное имя, – это практически невозможно. Там все партии, вся номенклатура смешана. Я попросила Нину Николаевну навести порядок. После планерки мы с Еленой все закончим.
– Хорошо. Только я считаю, что пока вы, Надежда Петровна, еще являетесь руководителем бухгалтерии, отвечать за срыв инвентаризации придется вам. В приказ выговор! – выкрикнул он в сторону секретаря.
Все поняли, что началось выдавливание Надежды Петровны с должности.
На следующий день Наташа обнаружила на складе полный порядок.
«Значит, к замечанию прислушались», – подумала она. Но каково же было ее удивление, когда, сравнив результаты подсчета с остатками по бухгалтерии, она обнаружила, что все сходится.
– Надежда Петровна, мы ведь не минусовали вчерашнюю машину? Ту, что вечером ушла во Фрунзе? Как же все сошлось?
Надежда Петровна вновь молча уставилась в окно.
Вскоре стало ясно – продукцию воруют давно и успешно. Воруют не без участия директора. И менять что-то в сложившемся коллективе было практически невозможно. Да и никто в этом заинтересован не был. Секретарь партийной организации, шофер комбината Федор Романов, сам же и отвозил «левые» машины во Фрунзе. И сей факт никак не вызывал у Наташи желания получить должность главного бухгалтера.
Ей хотелось домой. Там мама одна с сестрой инвалидом. Тяжело ей. А дочка за тридевять земель. И еще хотелось, чтобы был горизонт, а не стеной стоящие горы. Здесь было красиво, но одиноко. Все какое-то чужое и совсем ей ненужное. Получить перевод по службе на юг России было трудно. Но эта мысль прочно осела в ее голове.
