Иногда я не понимаю, какое из собственных решений вызывает у меня наибольшее чувство вины.
За несколько недель до выписки из психиатрической лечебницы мы с Евой, моим врачом, заговорили о том, как мы с друзьями оказались в том злополучном подвале.
– Ты знаешь, почему погибли твои подруги и парень? – спросила Ева, внимательно наблюдая за моей реакцией.
– Из-за игры.
Отвечая, я вспоминала их мертвые лица и не могла поверить, что их больше нет.
– Кто конкретно предложил сходить на эту игру?
– Кажется, это была я.
Признаться в том, что по моей вине их затянуло в эту смертельную воронку, оказалось слишком сложно.
В тот день мы с Анной помогали Анжелике, которая с подросткового возраста была волонтером в местном приюте для животных. Вместе мы пытались отмыть котят, найденных подругой в небольшой коробке у соседнего подъезда.
– Не устаю поражаться, – возмущалась я, – что в голове у людей, которые их бросают?
– Пора уже привыкнуть.
Лика забрала из моих рук рыжего котенка и завернула его в белоснежное полотенце.
– Следующий на подходе! – крикнула Анна, нанося шампунь на очередного кошачьего детеныша.
Закончив, мы отправились в гостиную, где один из серых котят уже вовсю исследовал комнату.
– Назовем его Шустрик? – предложила Анжелика. – Он явно самый прыткий из всех.
В тот день у меня на руках уже было приглашение, и мне показалось хорошей идей позвать подруг с собой. В подростковом возрасте мы часто собирались большой компанией и играли. А когда это прекратилось, я начала играть онлайн, где и получила приглашение на «Мафию», проходящую в нашем городе.
– Не хотите пойти со мной? Будет здорово! Как в старые добрые времена.
– Даже не знаю, Ада… – замялась Анна. – У меня смена в больнице.
– Ну так поменяйся с кем-нибудь, – предложила я чересчур настойчиво.
– Попробую, – пообещала она.
– Что насчет тебя? – повернулась я ко второй подруге.
– У меня в этот день выходной, и я совсем не против тряхнуть стариной, – согласилась Анжелика.
Меня настолько поглотили счастливые воспоминания, что я и не подумала, что не все хорошее следует возрождать. Сколько бы мне ни говорили, что я не несу ответственность за их выбор, меня не покидает чувство, что они оказались там исключительно из-за меня. Разве, думая об этом, можно просто взять и простить себя?
– Позвольте уточнить, – продолжает детектив, прерывая мои размышления о том, что уже не исправить, – как именно вы получили приглашение на игру?
– Я уже давала полиции ссылку на онлайн-«Мафию».
– Да-да, она есть в наших материалах, – подтверждает младший следователь. – Вы утверждали, что получили приглашение от одного из игроков в приватном сообщении.
– Так и есть.
– В прошлый раз полиция не смогла выйти на след того, кто отправил приглашение, но нам кажется, что этот человек достаточно хорошо вас знал, – ошарашивает меня детектив.
Я с сомнением вглядываюсь в его лицо.
– Знал?.. Вы уже во второй раз намекаете, что я оказалась там не случайно…
– У нас есть все основания считать, что так и есть.
– Но мои друзья оказались там случайно, – напоминаю я им. – Они ничего не знали об этой игре и никогда бы не получили приглашение, если бы я не попросила их у того игрока.
– Разумеется, но организаторам не составило никакого труда интегрировать их в свой план.
Словно для пущей убедительности детектив дважды кивает и пристально смотрит мне в глаза.
– Подумайте, кто из игроков мог знать о вашей профессиональной деятельности?
– О профессиональной деятельности? – удивляюсь я. – А при чем здесь моя работа?
– Я немного покопался в ваших документах и нашел любопытную информацию, которую, к сожалению, упустили во время предыдущего расследования, – говорит младший следователь и протягивает мне копию моего диплома. – Взгляните сюда, на тему вашей дипломной работы.
Удивительно, но я никогда не вспоминала об этом и уж точно никак не связывала с произошедшим на игре.
– Как по-вашему, Аделина, это очередная случайность или вы все же видите в этом некую закономерность?
Пытаясь привлечь мое внимание, детектив дважды стучит по столу свежезаточенным карандашом.
– Интересно получается, не правда ли? – ехидничает следователь, явно настроенный против меня. – Сначала вы пишете дипломную о тактике хирургического лечения резаных ран, а потом оказываетесь на игре, где наносите другим участникам именно такие повреждения.
– На что вы сейчас намекаете?
С каждой секундой я злюсь на него все сильнее.
– А вы как думаете? На что это похоже?
– Ваша подруга Анжелика, – резко вмешивается детектив, – игравшая за Мафиози (поэтому ее орудием стал пистолет), писала похожую работу, но на тему огнестрельных ранений, что в очередной раз подтверждает наши предположения. Все роли были распределены не случайно.
– Вам нужно вспомнить, кто из онлайн-игры мог это знать. Возможно, вы общались где-то в реальности, – подсказывает младший следователь.
– Мне нужно подумать, – рассеянно отвечаю я, чувствуя неимоверную слабость во всем теле.
– Разумеется. Мы оставим вас ненадолго.
Детектив первым встает с места и уходит, кивнув коллегам. Оставшись наедине с собой, я погружаюсь в воспоминания, пытаясь отыскать там хоть какие-то подсказки.
За пару дней до игры мы со Стасом отправились в ресторан с морской тематикой. С трудом отыскав вход в здание-«корабль», мы удивились тому, как сильно там ощущается запах моря. Закрыв глаза всего на несколько секунд, я почувствовала себя погруженной под воду. Мы заняли круглый столик у иллюминатора, посмотрев в который можно увидеть морское дно. Все выглядело так реалистично, будто мы находились на затонувшем корабле, за пределами которого сотни километров водного пространства.
К нам подошел официант в полосатом одеянии. Оставив на столе два меню, он пообещал вернуться через несколько минут.
– Видел, как здесь называется картошка фри? – улыбнулась я. – «Пальчики морского дьявола».
– Мне нравится, очень даже оригинально, – кивнул Стас, изучая меню.
Я захотела выбрать напиток с очередным тематическим названием и перелистнула меню в самый конец. Когда оказалась на нужной странице, зацепилась взглядом за словосочетание «Последняя экспедиция», прочла его вслух и впала в незнакомое прежде оцепенение.
– Так говорят о плаванье, из которого не возвращаются, – подсказал Стас, заметив, как сильно я сбита с толку.
– Да, я знаю.
В ответ он лишь пожал плечами и вернулся к изучению блюд. Я постаралась сбросить с себя это странное состояние и подозвала официанта.
Когда все заказанное оказалось на нашем столе, я с трудом смогла оторвать взгляд от увиденного. Заказанный в форме морской звезды салат был покрыт гранатовыми зернами и под флуоресцентной лампой казался выложенным из драгоценных переливающихся камней, напоминающих рубины. Поданный в прозрачной тарелке суп с креветками и кальмарами напоминал морскую воду. А десерт «Морские ежи» – покрытое карамельными иголками пирожное «Картошка» – буквально таял во рту.
Все было хорошо, пока передо мной не поставили заказанный коктейль. Я смотрела на этот красный напиток в стакане с пиратским черепом и не решалась отпить. От накатившей тревоги стало жарко. Предчувствие чего-то плохого сидело под кожей и назойливо зудело. И как я ни пыталась отвлечься, общаясь со Стасом, мне с трудом удавалось удерживать нить нашего разговора.
Он придвинулся ближе и коснулся моего колена.
– С тобой все нормально? Ты какая-то рассеянная.
– Сама не знаю, что со мной. В голове дурацкие мысли.
– Например? Я начинаю переживать. Пожалуйста, расскажи, что происходит.
Я всегда знала, что могу рассказать ему обо всем, что творится внутри. Даже могла поведать о кошмарном сне, снова посетившем меня прошлой ночью. Но разве справедливо портить столь прекрасный вечер своими странными, до одури пугающими ощущениями? В голове крутился лишь один вопрос: может ли что-то действительно случиться, если я промолчу?
– Все нормально, правда. Это просто стресс.
Решив ничего не говорить, я окончательно закрылась в себе. И от этого стало только хуже. Молчание, бережно хранимое мною весь вечер, не помогло избавиться от навязчивого чувства. Оно не исчезло даже дома. Ощущение было таким, словно кто-то играет на скрипке, струны которой заменили на мои нервы.
Перед сном мой взгляд снова застыл на приглашении, лежавшем на тумбе. И чем дольше я на него смотрела, тем хуже мне становилось.
– Удалось что-нибудь вспомнить? – интересуется украдкой заглянувший в допросную младший следователь.
– Ничего из того, что поможет вам спасти этих людей.
Я без конца возвращаюсь к идущей на экране трансляции и не могу перестать дрожать от мысли, что вот-вот случится нечто непоправимое.
– Мне кажется, – начинает он, маленькими шагами направляясь ко мне, – что ваша жизнь разделилась на «до» и «после» и сейчас вам трудно вспомнить о том, что было перед игрой. Гораздо проще зацепиться за пережитое потрясение и за последовавшую за ним трагедию.
– Наверное, – соглашаюсь я, кивнув. – Мне хочется помнить их живыми и счастливыми, но вы даже не представляете, как это сложно.
Впервые на могилах друзей я побывала спустя год после игры. В тот день я смотрела на передвижной календарь. Бегунок с окошком выделял дату – двадцать четвертое июля. Две недели я ждала этого дня, боясь забыть о нем, словно это вообще возможно.
Тогда я впервые задумалась, а удается ли хоть кому-нибудь спокойно прожить день, в который они кого-то потеряли. Что чувствуют люди через пять или десять лет после чьей-то смерти? Забывают ли они хоть когда-то? Хотя бы случайно или потому, что слишком заняты? А если забывают, как сильно они после этого себя ненавидят?
На кладбище меня привез отец.
– Их похоронили рядом, – сообщил он мне, когда я уже схватилась за ручку дверцы.
– Зачем?
– Так решили все остальные, – сухо ответил он, словно заранее готовился к этому неприятному вопросу.
Остальные. Те, к кому мы не имеем отношения, потому что наша семья никого не потеряла. Вот только я лишилась троих близких людей. Меня затошнило от мысли, что мне не позволено считать себя частью этого горя только потому, что я до сих пор жива.
Найти целый ряд могил, заваленных венками, оказалось пугающе легко. Одинаковые гранитные надгробия с разными черно-белыми портретами на них. Зернистые фотографии очень быстро начали плыть перед глазами, и я едва не потеряла сознание.
В себя меня привел неожиданно раздавшийся поблизости голос:
– Пришла позлорадствовать?
Обернувшись, я увидела отца Стаса. Его брезгливый взгляд будто говорил, что перед ним сейчас самое отвратительное существо на планете. Во многом благодаря этому моменту я очень быстро поняла, как смотрят на прокаженных и что теперь я одна из них. Мне не хотелось возвращаться в состояние абсолютной ненависти к себе. Нельзя было допустить, чтобы меня в очередной раз сделали козой отпущения. Но кто, если не я, виноват в том, что его сын лежит в земле? Я думала о времени, когда его родители считали меня частью семьи и мечтали о нашей со Стасом свадьбе, и не понимала, почему именно я стала тем человеком, который разрушил их жизнь.
– Даже ничего не скажешь? – поинтересовался мужчина озлобленным тоном.
Казалось, он готов голыми руками вырыть могилу и, не задумываясь, бросить меня прямо в нее.
– Скажи же! – неожиданно сорвался он на крик, а после упал передо мной на колени и начал рыдать. – Скажи хоть что-нибудь!
Он опустил голову на землю. И тогда я по-настоящему увидела, что сделала. Увидела, как выглядят вдребезги разбитые мною люди. Я медленно опустилась на землю рядом с ним. Как бы мне ни хотелось его успокоить, я так и не смогла дотронуться до его трясущегося от истерики тела.
С каждой минутой его всхлипы становились все тише и тише, а потом и вовсе прекратились. Он поднял голову и взглянул на меня красными от слез глазами. Его лицо было перепачкано кладбищенской землей. Несмотря на страх быть отвергнутой, я достала из сумки влажную салфетку. Презрение в его глазах сменилось равнодушием. Он словно вообще позабыл, кто перед ним сидит.
– Спасибо.
Взяв салфетку, он наскоро обтер ею лицо, после чего поднялся на ноги и, в последний раз бросив взгляд на могилу Стаса, ушел.
Возвращаясь к машине, я думала, что самое худшее осталось позади, но тут у ворот кладбища появились родители Анжелики. У обоих опущенные головы, сгорбленные спины и заплаканные лица. Они потеряли половину своих волос, а на оставшейся половине просматривалась седина.
Я бы хотела передать, что почувствовала в ту секунду, глядя на них, но у меня не получится. Бывает, видишь сводку о трагедии в какой-нибудь неизвестной семье и думаешь: какое горе! Ходишь и причитаешь на каждом углу, сетуя на вселенскую несправедливость, из-за которой умирают хорошие люди. Но в тот день у меня просто не нашлось слов. Я не могла пошевелиться. Во мне не оказалось смелости выбраться из машины и выразить им свои соболезнования.
На самом деле слово «скорбь» даже на каплю не выражает того, что я чувствовала и чувствую по сей день из-за этой утраты.
Когда на трансляции появляется мужчина в костюме, я не сразу понимаю, что он ведущий игры. Потому что он совсем не похож на Софию.
Впервые мы с ней встретились в первую игровую ночь. В тот самый момент, когда я волочила труп незнакомого мужчины через весь подвал.
– Не забудь забрать нож, – заискивающе посоветовала она, – он тебе еще пригодится.
Встретившись с ней взглядом, я поняла, что ее безумие заразно. Оно распространилось на нас, как только в колонках зазвучал ее голос, объясняющий правила игры. Даже спустя годы по сей день я не могу до конца вытравить его из себя.
– Вы уверены, что не были знакомы с другими участниками? – спрашивает вернувшийся в комнату детектив.
– Я знала только своих друзей.
– Может, еще раз посмотрите на фотографии?
– Нет, – резко отвечаю я. – Это бессмысленно.
– Ладно, – кивает он и переходит к следующему вопросу. – Это непросто, но нам нужно знать, как именно вы или ваша вторая личность выбирали следующую жертву.
– Считаете это уместной формулировкой, детектив? – интересуется у него младший следователь.
– Все нормально, – прерываю я его. – Я объясню.
Когда наступил первый день, я попыталась рассмотреть игроков, стоящих в кабинках напротив, но из-за пелены слез видела лишь расплывчатые силуэты. В отличие от меня, распластавшейся на полу, как чернильная клякса, другие уверенно стояли на ногах и даже выглядывали наружу.
Откуда-то донеслось мое имя, и я, ощущая себя слепым котенком, повернула голову на звук. Наскоро протерев рукавом рубашки глаза, я заметила Стаса, стоящего в одной из кабинок напротив. Он приподнял руку, чтобы привлечь мое внимание. Я нашла в себе силы помахать ему в ответ и подняться, чтобы выглянуть наружу и найти до смерти перепуганных подруг.
София стояла в центре комнаты, с необычайной нежностью поглаживая деревянную спинку электрического стула. Она рассматривала нас всех по очереди так, будто мы ее домашний зверинец. Я бы хотела назвать ее человеком, но меня не покидало ощущение, что это всего лишь оболочка, под которой находится запрограммированная машина. Разве можно поверить, что есть люди, поступающие подобным образом? Как она вообще смогла до такого додуматься? А мы? Чем мы думали, когда сюда ехали?
Время тянулось пугающе медленно. Ситуацию усугубляли громко тикающие на стене часы. Несмотря на тринадцать игроков, шесть охранников и Софию, в комнате стояла оцепенелая тишина. Это мучительное безмолвие напоминало могильное молчание.
А потом кто-то заметил трупы убитых ночью людей.
Несмотря на поднявшийся шум и крики, внутри моего тела наступил странный покой. Словно из меня разом выжгли все эмоции. Глядя на остальных, я примечала детали их поведения, пыталась определить их роли. Сама не заметила, как отключилась от реальности и погрузилась в игру. Стала ее частью.
– В материалах дела есть информация о том, что никто из убитых вами игроков не сопротивлялся, – читает вслух детектив. – Но вы это никак не объяснили.
– Я ничего не помню, – в миллионный раз повторяю я.
– Верно. Как только наступала ночь, вами овладевала вторая личность.
– Овладевала? – не могу я не закатить глаза. – Речь не о демонах, если что.
– Как только наступала ночь, вторая личность брала исполнительный контроль над вашим телом, – поправляет коллегу младший следователь.
– Спасибо, – награждаю я его легкой улыбкой. – Так оно и было.
– Мы почти уверены, что охранники держали игроков, пока их убивали, – объясняет детектив.
– Боюсь, что скоро вы все сами увидите, – киваю я на экран телефона, на которой ведущий игры неспешными шагами меряет подвал.
– Далеко не факт, Аделина, – опустив голову, возражает младший следователь.
Я с подозрением рассматриваю их лица и понимаю, что что-то не так.
– Думаете, что успеете их спасти еще до начала игры?
– Не совсем.
Я невольно подаюсь вперед.
– В чем дело?
– Перед тем, как мы вернулись в допросную, нам пришло еще одно письмо, – сообщает детектив.
– От организаторов?
– Да. И к сожалению, оно касается вас.
Он будто специально выдерживает паузу, опасаясь моей реакции.
– Дело в том, что они не начнут игру, пока мы не доставим вас в назначенное место. На это у нас есть двадцать четыре часа. После этого мы и впрямь станем свидетелями очередной трагедии.
– И что? Вы собираетесь сделать меня приманкой?
– Вы злитесь? – прищуривается он.
– Это не злость, детектив, а ярость, – честно признаюсь я.
– Мы не собираемся делать вас приманкой. Да и как это сделать без вашего согласия? К тому же у нас нет уверенности, что это действительно поможет спасти запертых в кабинах игроков.
Тяжело вздохнув, он поднимается с места.
– Попробуйте успокоиться. Я вернусь через пятнадцать минут.
– Как будто у нас есть эти минуты.
– У вас, Аделина, есть минуты всего мира, а вот у этих людей… боюсь, что нет.
Когда он уходит, хлопнув дверью, младший следователь отодвигает от меня телефон с трансляцией.
– Он прав, вам нужно прийти в себя.
Я сама не замечаю, как хватаюсь за край стола.
– Вы же это не всерьез? От меня зависят жизни тринадцати человек! Вы бы смогли успокоиться?
– Следователь вместе с нашими специалистами уже изучают ваши переписки трехлетней давности с другими игроками. Мы точно выйдем на чей-нибудь след.
– Вы напрасно тратите время.
– Остается только надеяться.
– Простите, но мою надежду отобрали в том подвале.
– Мне жаль, – кажется, искренне говорит он.
– Я не стану приманкой.
– И не придется. Мы найдем их раньше.
– Я только начала жить.
– Конечно, Аделина, – успокаивает он меня. – Никто не собирается отнимать вашу жизнь.
– Мне нечем дышать.
Я задыхаюсь. Прямо как тогда, на игре, когда на панели отобразилось имя моей подруги.
Тогда я склонила голову набок и в недоумении вгляделась в текст. Что значит «Анна убита»? Нет-нет-нет! Это ошибка!
Я быстрыми шагами направилась к ее кабинке, желая как можно скорее убедиться, что она в порядке.
– Анна, ты…
Даже увидев лежащую на полу подругу, которая после четырех пуль не издавала даже предсмертных хрипов, я все равно не поверила, что ее больше нет. Я помню, как пыталась ее поднять, но окровавленное тело беспомощно падало после каждой тщетной попытки.
– Нет… нет…
Я не прекращала надеяться на чудо, даже поднимала ей веки. Может быть, она умерла не сразу, но, когда я ее нашла, в ней уже не осталось ни малейших признаков жизни. А ее глаза… они были такими же пустыми, какими, должно быть, стали мои собственные в тот момент. Осознав, что потеряла ее навсегда, я плотно зажала рукой рот, чтобы не сорвать голос от рвущегося наружу крика.
На стене в гостиной родителей Анны всегда висели ее фотографии. Если хорошенько присмотреться к их цветовой гамме, то можно заметить, что они образуют радугу.
Первая фотография – маленькая Анна в ярко-красном платье. На ее маленькой рыжей голове золотая корона. У девочки нет переднего зуба, но она улыбается во весь рот, совершенно не стесняясь своего изъяна.
Вторая – Анна чуть постарше. Она сидит за столом и держит в руках огромный апельсин. Ее карие глаза широко распахнуты, будто она впервые видит этот фрукт.
На третьей фотографии ее выпускной в детском саду. На ней костюм Солнца – огромный желтый круг с лучами вокруг ее маленького тельца. Рыжая прядь выбилась и ниспадает на лицо, усыпанное веснушками. Она не улыбается, потому что не особо довольна своим костюмом и ролью в театральной сценке.
Следующий снимок – Анна лежит на ярко-зеленой газонной траве, на глазах у нее очки в толстой оправе в форме сердец, а в руке розовый «Чупа-чупс».
Затем фото на море, сделанное ранним утром, когда вода кристально голубая, а небо абсолютно безоблачное. Рыжие волосы намокли и небрежно лежат на плечах.
И крайняя фотография – выпускной вечер в школе. На ней синее платье, а в волосах венок из искусственных орхидей. Анна держит в руках аттестат и широко улыбается, ее глаза слегка прищурены из-за слепящего солнца.
Подруга так и не успела сделать для родителей снимок в фиолетовом цвете.
Держа в руках ее мертвое тело, я думала лишь об этих фотографиях. Казалось бы, что такого особенного в этом элементе декора? Но они передают весь пройденный ею путь. Это линия ее жизни со всеми радостями и печалями, и она закончилась на игре, на которой Анна оказалась по моей вине.
Когда у меня перед глазами всплыл образ подруги, лежащей в фиолетовом гробу, я начала задыхаться. Не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. Казалось, что грудная клетка вот-вот взорвется. Я ощущала не просто тревогу, а беспощадный и опустошающий нутро страх. Из-за онемевших конечностей мне не удавалось пошевелиться, не получалось даже приподняться.
Продолжая задыхаться, я упала на спину. В ушах пульсировало бешеное сердцебиение. Я понадеялась, что умираю. И на долю секунды испытала облегчение, что все кончено.
Но умереть мне не дали. В кабине появился охранник со шприцем в руке. Я видела, как блестит приближающаяся ко мне игла и как она проникает под кожу. Неизвестная жидкость разливалась по телу, пока меня несли обратно. Будто специально охранник грубо бросил мое обмякшее тело на пол игровой кабины. Я с грохотом приземлилась на спину, и к невыносимой эмоциональной боли добавилась еще и физическая.
Когда человек получает серьезную рану, у него зачастую случается шок, и если вовремя не оказать помощь, он умрет. Тогда я испытывала нечто похожее. Каждый новый вдох сопровождался невыносимой болью, а каждая следующая минута становилась тяжелее предыдущей.
Спустя какое-то время мне удалось приподняться, но голова беспомощно свисала над коленями. Я хорошо помню, что не плакала. Никто не плачет, когда у него шок.