Л. Дж. Шэн
Красавицы Бостона. Злодей
Он вышел из обеденного зала, сорвав портрет всех троих детей семьи Фитцпатрик со стены.
Мама вскочила с места и помчалась за управляющим имением – ясное дело, чтобы приказать ему сделать портрет заново и повесить в раму.
Я безмятежно улыбнулся, обращаясь к сидящим за столом.
– Нам же больше достанется.
Оставшуюся часть выходных я провел в Монако.
Я, как и мой привлекательный тупоголовый братец, тоже любил нетипичный секс.
Но, в отличие от моего привлекательного тупоголового братца, я знал, что не стоит заниматься им с первыми встречными женщинами.
Дважды в месяц я ездил в Европу, проводил время с тщательно отобранными, неболтливыми женщинами, которые соглашались с моими незыблемыми условиями. Для того чтобы спать с женщиной, требовалось больше бумажной волокиты, чем для покупки космического корабля. Я всегда был осторожен, и в мои планы не входили разбирательства с секс-скандалом в довершение к балагану, в который превратился мой имидж в глазах общественности.
Я платил им по весьма аппетитному тарифу, оставлял щедрые чаевые, всегда был опрятен, любезен и вежлив и вносил свой вклад в европейскую экономику. Эти эскортницы не были невезучими матерями-одиночками или бедными девчонками из распавшихся семей. Они были студентками престижных университетов, начинающими актрисами и стареющими моделями из семей среднего и высшего класса.
Они путешествовали первым классом, жили в роскошных квартирах и были требовательны к своей клиентуре, состоящей из мультимиллионеров.
Я не пользовался частным самолетом моей семьи для полетов в Европу с тех пор, как был назначен генеральным директором. Оставлять углеродный след размером с Кувейт только ради того, чтобы потрахаться, было уж слишком безнравственно, даже для моей совести.
Ладно. Совести у меня нет.
Но если об этом когда-нибудь станет известно прессе, то моей карьере придет конец, что, собственно, и приключилось с мозговыми клетками Хантера.
Вот почему я терпел первый класс на коммерческом рейсе, молча выдерживая присутствие других людей на обратном пути из Монако в Бостон.
Я мало что ненавидел сильнее, чем людей. Но пребывание в ловушке с большим их количеством на борту и рециркулированный воздух были в числе таких вещей.
Устроившись в кресле, я листал контракт с новым подрядчиком по установке буровой вышки в Арктике, прогоняя прочь все мысли о близящемся отцовстве Хантера и сестре Пенроуз, которая ворвалась ко мне в кабинет на прошлой неделе, умоляя одолжить ей денег.
Я сказал, что не узнал ее, и это вывело Пенроуз из себя, а меня привело в состояние постоянного возбуждения.
Но я помнил Персефону.
Прекрасно и отчетливо.
Внешне Персефона Пенроуз соответствовала всем моим предпочтениям: волосы цвета золота, темно-синие глаза, розовые губки и миниатюрная фигура, облаченная в романтичные платья. Покладистая, безоружная воспитательница, приручить которую легче, чем котенка.
Благоразумная, идеалистичная и кроткая до мозга костей.
Она ходила в платьях ручной работы, с помадой цвета арбуза и душой наизнанку, а еще с наивным выражением лица героини Джейн Остин, которая думала, что «хрен» – это только лишь растение.
Персефона не ошиблась в своем предположении, что ей стоило обратиться ко мне. Будь на ее месте любой другой мой знакомый, я бы дал деньги просто ради того, чтобы посмотреть, как он потеет, возвращая мне долг.
Вот только в ее случае, я не хотел, чтобы моя жизнь была как-то с ней связана.
Не хотел видеть ее, слышать ее и терпеть ее присутствие.
Не хотел, чтобы она была у меня в долгу.
В прошлом она была безумно в меня влюблена. Однако чувства меня не интересовали, если только я не находил способ ими воспользоваться.
– Ай. – За спинкой моего кресла пискнула мягкая игрушка. – Прекрати! Клянусь б-богу, Три, я-я…
– И что ты сделаешь? Пожалуйся на меня мамочке. Ябеда.
Три? Люди, сидящие позади меня, назвали своего ребенка Три?[11] И решили лететь первым классом в компании двух детей младше шести лет?
Из-за таких родителей и появляются серийные убийцы. Я закинул две таблетки обезболивающего и запил их бурбоном. Строго говоря, мне не следовало пить спиртное с таблетками, которые я ежедневно принимал в связи с моим состоянием.
Ну и ладно. Живем только раз.
– Хватит баловаться, Тиндер![12] – рявкнула позади меня мать.
Тиндер.
Я официально нашел родителей хуже, чем будет мой брат. Я был на девяносто один процент уверен, что Сейлор не позволит Хантеру назвать их ребенка Пайнкоун или Дэйлайт Сэйвинс[13]. Оставшиеся девять процентов связаны с тем, что они тошнотворно ослеплены любовью, а потому никогда нельзя знать наверняка.
– О-он всегда так делает! – закричал маленький Тиндер, умудрившись пнуть спинку моего кресла, хотя до него было порядка двух метров. – Три – вонючка.
– А ты противный и странный, – ответил Три.
– Я не странный. Я особенный.
Оба непослушных ребенка были невыносимы, и я уже был готов сообщить об этом их не менее кошмарным родителям, но потом вспомнил, что не могу позволить себе еще один заголовок в духе «Киллиан Фитцпатрик ест младенцев на завтрак».
«Генеральный директор «Королевских трубопроводов» кричит на невинных детей в самолете на обратном пути от своих проституток».
Нет, спасибо.
Для справки: я никогда в жизни не ел человеческую плоть. Она слишком постная, слишком негигиеничная и слишком редкая.
Я мысленно постукивал ногой в ожидании взлета, хрустя костяшками пальцев.
Как только мы поднялись в воздух, я встал и прошелся, делая пометки в договоре красным маркером.
Когда я вернулся на свое место, оно оказалось занято.
И не абы кем, а моим заклятым врагом.
Человеком, чьего выхода из тени я ждал с той минуты, как был назначен генеральным директором «Королевских трубопроводов». Честно говоря, я удивлен, что ему потребовалось так много времени.
– Эрроусмит. Какой неприятный сюрприз.
Эндрю Эрроусмит был привлекательным ублюдком в духе ведущих местных новостей. Стереотипная стрижка, отбеленные зубы (каждый размером с кирпич), высокий рост и, в чем я был на семьдесят процентов уверен, – имплант на подбородке. Когда-то он входил в мой круг общения. В те дни нас объединяло соперничество, восходящее к нашим временам в Эвоне.
До поры до времени мы обучались в одних и тех же заведениях. Пока его семья не обанкротилась, и он не скатился по социальной лестнице так низко, что попал в другое измерение, полное трейлер-парков и консервов.
– Киллиан. Так и подумал, может, это ты. – Он встал и протянул мне руку, а когда я даже не шелохнулся, чтобы ее пожать, убрал ее и провел по своей шевелюре, как у Кита Урбана.
Я не видел этого человека больше двух десятилетий и был бы счастлив провести остаток жизни, забывая его смазливое лицо.
– Жестко. Моя семья. – Он жестом указал на ряд кресел позади меня, где сидела женщина с обесцвеченными волосами и в полном комплекте спортивной одежды, практикуя глубокое дыхание, чтобы не дойти до нервного срыва. Двое противных детей у нее на коленях вцепились друг другу в глотки. – Это моя жена, Жоэль, и мои мальчишки-близнецы, Три и Тиндер.
От моего внимания не ускользнуло, что у Эндрю, который являлся моим ровесником, были жена и дети. На моей шее затянулась невидимая петля.
Я мог лишиться работы.
Своего наследства.
Моих драгоценных, грандиозных идей.
Мне нужно начать обзаводиться потомством и поскорее.
– Кто выбирал имена? – Я дернул подбородком в сторону маленьких монстров.
Жоэль оживилась и замахала рукой, будто я спросил, кто нашел лекарство от рака.
– Moi[14]. Разве они не прелестны?
Имена или дети? Ужасны были и те и те, но на ней лежала вина только за имена. Я повернулся обратно к Эндрю, оставив вопрос его жены без ответа. Я никогда не лгал. Ложь означала бы, что мне не плевать на чужое мнение.
– Переезжаешь обратно в Южный район? – поинтересовался я.
Насколько мне известно, он жил в худшей части Бостона, где его семья, стараниями моей семьи, едва сводила концы с концами.
Очевидно, что его благосостояние улучшилось, раз теперь он летал первым классом.
– Ты удивишься, но так и есть. – Эндрю расплылся в широкой улыбке, а его грудь раздулась от гордости. – Купил там дом в прошлом месяце. Возвращаюсь к своим корням. Туда, откуда я родом.
Он был родом из Бэк-Бэй, района богатеньких придурков, но я не стал доставлять ему удовольствие, давая понять, что помню об этом.
– Только что устроился на работу в «Зеленую жизнь». Перед тобой их новый генеральный директор.
«Зеленая жизнь» – некоммерческая экологическая организация, которая считалась более жестким, более смелым собратом «Гринписа». Существовало не так много компаний, которые ненавидели «Королевские трубопроводы» сильнее, чем «Зеленая жизнь», и не так много людей, которые ненавидели меня так же сильно, как Эндрю Эрроусмит.
Само по себе это не новость. Я мог пересчитать по пальцам одной руки количество людей, которые знали меня и при этом не питали ко мне откровенной неприязни. Но опасным Эндрю делало то, что он знал мой секрет.
То единственное, что я надежно прятал со времен школы-интерната.
Со времен Эвона.
Теперь это меняло правила игры.
– Мило, – сухо заметил я. – А они в курсе, что ты так же компетентен, как салфетка?
Это неправда. Я следил за ним все эти годы и знал, что он был не только успешным юристом, разбиравшимся в вопросах экологии и окружающей среды, но еще и любимцем утренних шоу и Си-эн-эн. Каждый раз, когда в новостях всплывала тема изменений климата, он был тут как тут с микрофоном и возглавлял массовую демонстрацию, привязывал себя к гребаному дереву или вещал об этом по телевидению в прайм-тайм.
За свою карьеру Эндрю много раз вмешивался в бизнес «Королевских трубопроводов». Угрозами заставлял рекламные компании прекратить работу с нами, вынудил разработчика компьютерных игр расторгнуть сотрудничество и написал книгу-бестселлер о нефтяных магнатах, по сути, обвинив компании, подобные моей, в том, что из-за них у людей возникает рак.
У него были поклонники, фанатки и посвященные ему группы на «Фейсбуке»[15], и я бы не удивился, узнав, что существует фаллоимитатор с изображением его лица.
– О, они прекрасно знают о моих способностях, Фитцпатрик. – Он взял бокал шампанского с подноса стюардессы. – Давай не будем притворяться, будто не следили друг за другом. Тебе известно о моих достижениях. О моих победах. Моих планах. Я, как и мой старик, руководствуюсь принципами.
Его старика уволил мой старик, когда мы были еще мальчишками, тем самым ввергнув семейство Эрроусмита в нищету. До этого момента наши семьи были близки, а мы с Эндрю – лучшими друзьями. Эрроусмиты так и не простили Фитцпатриков за предательство, хотя у athair были веские причины уволить Эндрю-старшего – бухгалтер прикарманил деньги компании.
– Как поживает твой старик? – спросил я.
– Скончался три года назад.
– Не так уж и хорошо, значит.
– Вижу, сволочизм по-прежнему у тебя в крови. – Эндрю залпом выпил шампанское.
– Не могу бороться с собственными генами, – прямо ответил я. – А люди, которые жаждут моей крови – совсем другое дело. С ними я могу бороться не жалея сил.
– А что же Джеральд? Все еще держится? – Эндрю пропустил мою тонко завуалированную угрозу.
– Ты знаешь Джерри. Он может пережить все, кроме ядерного взрыва.
– К слову о том, что скоро прекратит свое существование. Слышал, папочка отдал тебе ключи от «Королевских трубопроводов», поскольку ему пришлось уйти в отставку из-за… а собственно, из-за чего? – Он щелкнул пальцами, хмуря брови. – Диабета второго типа? У твоей семьи всегда была склонность к перееданию. Как он справляется с проблемами со здоровьем?
– Вытирая слезы стодолларовыми купюрами. – Я хищно ухмыльнулся. Эрроусмит пытался задеть мои нежные чувства, позабыв, что у меня их нет.
Мы все так же стояли в проходе, когда меня настигла новая реальность, просачиваясь в кровь словно яд.
Теперь заключение брака – не выход.
Это необходимость, призванная закрепить за мной пост генерального директора «Королевских трубопроводов».
Эндрю Эрроусмит возвращался в Бостон, чтобы свергнуть меня, встав во главе компании, которая сделала своей целью уничтожить «Королевские трубопроводы».
Он обладал рычагами воздействия, жаждой мести и был посвящен в мою самую темную тайну.
Я не уступлю компанию и уж точно не отдам свое благосостояние будущим детям Хантера и Эшлинг.
– Так ты перейдешь к самому интересному, Эндрю? – Я демонстративно зевнул. – Ни за что не поверю, что мы столкнулись с тобой случайно.
– Ты, как всегда, сама прямота. – Эндрю подался вперед и, понизив голос, приготовился нанести смертельный удар. – Может статься, что я взялся за эту работу, чтобы свести старые счеты. Как только я услышал о том, что ты занял трон, соблазн обезглавить короля стал слишком сильным. – Его дыхание овевало мое лицо. – Уничтожить тебя и твоего отца финансово будет легко. Притом, что Джеральд слаб и не в курсе дел, а ты уязвим спустя годы негативных откликов в прессе, я вцеплюсь тебе прямо в горло, Фитцпатрик. Любимчик СМИ против злодея прессы. Пусть победит сильнейший.
Неспешно вернувшись на свое место и устроившись поудобнее, я перевернул страницу контракта, над которым работал.
– Ты всегда был глупым мальчишкой, – вслух размышлял я, переворачивая еще одну страницу договора, который небрежно держал в руках. – Я лишу тебя всего, чего ты сумел достичь с тех пор, как мы виделись в последний раз. Заберу все, что тебе дорого, и буду смотреть, как ты расплачиваешься. О, и Эндрю? – Я поднял взгляд и ухмыльнулся ему. – Позволь заверить тебя: я все тот же несгибаемый ублюдок, которого ты оставил в прошлом.
Он вернулся к своей семье. Я весь перелет чувствовал его пристальный взгляд на затылке.
Мне нужна невеста, и поскорее.
Вызывающая симпатию СМИ, чтобы уравновесить то, кем я был.
То, что я собой представлял.
Я знал как раз такого человека.
Четвертая
Персефона
Дни тянулись со скрипом, как гвоздь по школьной доске.
Я была на взводе. Нервозная, неуравновешенная и не в состоянии дышать полной грудью.
С тех пор как я вернулась из офиса Киллиана ни с чем, я не могла ни есть, ни пить, ни выносить собственное отражение в зеркале.
Мой разум постоянно проигрывал в голове образный ролик о том, как Бирн и Камински выбрасывают мое безжизненное тело в реку Чарльз. Об отказе Киллиана. О нестерпимой боли, которую принес этот отказ.
Я забыла слова всех песен во время совместного досуга в группе, чуть не скормила Риду с непереносимостью лактозы макароны с сыром и смешала кинетический песок с настоящим, устроив тем самым настоящий бардак, который мне впоследствии пришлось убирать.
Серые, набухшие дождем тучи нависли надо мной, пока я возвращалась домой, спеша от велосипеда в подъезд и сжимая сумку мертвой хваткой. Я напоминала себе, что у меня с собой был и перцовый баллончик, и электрошокер, а вероятность того, что Бирн и Камински убьют меня на пороге дома, равна нулю.
Ну, может, процентам десяти.
Возможно, около двадцати пяти, но точно не выше.
Едва войдя в здание, я сразу же потянулась к выключателю. К моему удивлению, свет уже горел. Сильная рука схватила меня за запястье и развернула лицом к ее обладателю.
«Бороться или бежать?» – спросило меня мое тело.
«Бороться, – ответил разум. – Всегда бороться».
Я бросила сумку в лицо непрошеного гостя, а из горла вырвался рык. Он ловко увернулся и отбросил ее на пол, отчего содержимое сумки вывалилось наружу. Я потянулась, намереваясь выцарапать ему глаза. Он перехватил оба мои запястья одной рукой и сцепил их между нами, а потом прижал меня к входной двери, отчего мы оказались вплотную друг к другу.
– Пустите! – закричала я.
К моему потрясению огромная темная фигура так и сделала и отступила назад. Подняв перцовый баллончик, который выпал из моей сумки, он небрежно его осмотрел.
– Киллиан?
Я боролась с желанием потереть глаза от неверия. Но вот он здесь, в дизайнерском тренче, итальянских кожаных ботинках с острым носом и с фирменным, посылающим куда подальше хмурым взглядом, от которого мое сердце описало в груди круг, как стриптизерша вокруг шеста.
– Ты здесь, – сказала я скорее самой себе, чем ему.
Почему? Как? Когда? В моем затуманенном мозгу крутилось так много вопросов.
– Искренне надеюсь, что наши дети не унаследуют твою склонность обращать внимание на очевидное. Я считаю ее чрезвычайно заурядной. – Он снял предохранитель с баллончика, а потом вставил снова, чтобы он был готов, когда я попытаюсь воспользоваться им в следующий раз.
– Хмм, что? – Я смахнула пряди волос, которые лезли в глаза, как упрямые ветки в джунглях.
Легкая щетина, покрывавшая его крепкую шею, пробуждала во мне желание прильнуть к ней губами. Его несовершенства делали его невероятно красивым. Мне была невыносима каждая секунда, проведенная рядом с ним.
– Помнишь, я говорил, что не оказываю безвозмездных услуг? – Киллиан перекатывал перцовый баллончик между пальцами, не сводя глаз с маленькой емкости.
– Такое трудно забыть.
– Что ж, тебе сегодня повезло.
– Позволь мне отнестись к этому утверждению скептически.
В сложившейся ситуации я уже не просто растеряла все везение. Я была почти на том свете. Где-то между злосчастьем и проклятием.
– Я придумал, чего хочу от тебя.
– Тебе что-то нужно от меня, бедняжки? – Я прижала ладонь к груди с насмешливым вздохом, пытаясь совладать с бешеным биением сердца. Ничего не могла с собой поделать. Он никогда не упускал возможности меня унизить. – Я лишилась дара речи.
– Не обнадеживай меня, Цветочница, – пробормотал он.
От моего внимания не ускользнуло прозвище. Обычно так называли маленькую девочку на свадьбе, которая призвана вызывать умиление и привлекать позитивное внимание. Наивный ребенок, задача которого сводилась к тому, чтобы идти по прямой.
Киллиан шагнул ко мне, вторгаясь в личное пространство. Запах мужчины, сухого кедра и кожи наводнил мои чувства, опьяняя.
– Чтобы все получилось, ты не должна испытывать ко мне никаких чувств, – мрачно предостерег он.
Не было никакого смысла говорить ему, что я так и не сумела его забыть. Не совсем. Не в том отношении, которое имело значение.
Киллиан убрал мокрую прядь волос с моего виска, не касаясь кожи. Меня беспокоило, как он смотрел на меня: с холодным презрением, будто приехал сюда под дулом пистолета, а не по собственной воле.
– Я улажу твои проблемы с деньгами и разводом. Устраню их. Не в качестве одолжения, а в качестве подарка.
Мое тело обмякло от облегчения.
– О боже, Киллиан, спасибо тебе ог…
– Дай договорить, – процедил он, и его голос рассек пространство подобно удару хлыста. – Я никогда не допускаю, чтобы хорошая кризисная ситуация пропала даром, а твоя может быть весьма для меня выгодна. Тебе не придется возвращать мне деньги, потому что твой способ возмещения долга будет нестандартным. Ты станешь моей женой. Ты выйдешь за меня замуж, Персефона Пенроуз. Будешь улыбаться мне перед камерами. Посещать благотворительные мероприятия от моего имени. И родишь мне детей. Столько, сколько потребуется, пока у меня не появится сын. Будь то один ребенок, три или шесть.
– Все что угодно! – воскликнула я, спеша принять его предложение, пока до меня не дошел смысл его слов. – Я с удовольствием…
Погодите, что?
Долгое мгновение я просто смотрела на него. Пыталась понять, не сделал ли он меня объектом какой-то изощренной шутки.
Почему-то я так не думала. Во-первых, Киллиан Фитцпатрик не обладал чувством юмора. Если бы тот повстречался Киллиану в темном переулке, то сжался бы в комок и взорвался облаком пищащих летучих мышей. А во-вторых, Килл был не только жестоким, но и ужасно прагматичным. Он бы не стал тратить свое драгоценное время на то, чтобы меня разыграть.
– Ты хочешь, чтобы я вышла за тебя? – тупо повторила я.
Выражение его лица было смиренным и мрачным. Киллиан ответил резким кивком.
Очуметь, он не шутил. Мужчина моей мечты хотел жениться на мне. Взять меня в жены.
На такое предложение был только один возможный ответ.
– Нет. – Я оттолкнула его. – Ни за что на свете. Нет, неа, no, nien, non. – Я пыталась вспомнить другие языки, на которых могла бы ему отказать. – No, – повторила я. – Последнее было на испанском, а не на английском.
– Поясни, – велел он.
– Мы не можем пожениться. Мы даже не любим друг друга. – Я с вызовом вздернула подбородок. – И да, я знаю, что любовь – удел рабочего класса.
– Среднего класса, – поправил он. – Счастливой, тупой середины, которая живет в достаточном комфорте, чтобы ей было на все наплевать, и достаточно глупа, чтобы не метить выше. Рабочий и высший классы всегда принимают во внимание финансовые вопросы. Позволь напомнить: когда ты в последний раз выходила замуж по любви, – он произнес это слово с такой интонацией, с какой обычно произносят «герпес», – все закончилось огромным долгом, сбежавшим мужем и смертельными угрозами. Любовь переоценена, не говоря уже о том, что она непостоянна. На ней невозможно заложить фундамент. Обоюдный интерес и сотрудничество – совсем другое дело.
Но вот что самое печальное: я не хотела выходить за него именно потому, что где-то в глубине души в самом деле его любила.
Отдать свое счастье в его руки было самой глупой затеей, которая только приходила мне в голову.
Сколько бы я ни пыталась это не замечать, Килл был моей первой страстной влюбленностью. Первой одержимостью. Первым несбывшимся желанием. Частичка моего сердца всегда будет принадлежать ему, и я не хотела даже думать о том, как он станет этим злоупотреблять, если мы будем вместе.
К тому же, брак с самым известным злодеем Бостона был плохой идеей, а я уверена, что уже выполнила свою норму по количеству мужей-ублюдков на это столетие.
– Слушай, а давай пойдем на компромисс? – Я ослепительно улыбнулась. – Я могу встречаться с тобой. Быть твоей девушкой. Ходить с тобой под руку и позировать для удачных снимков. У нас будет небольшая договоренность.
Он уставился на меня с нескрываемым изумлением.
– Думаешь, твое общество стоит сотни тысяч долларов?
– Ты предлагаешь мне сто тысяч, чтобы я стала твоей эскортницей с постоянным проживанием и родила тебе детей. Несколько. Если бы я была суррогатной матерью, то получила бы такую же сумму за одного ребенка, – выпалила я.
– Так стань суррогатной матерью, – пожал плечами он.
– Это долгая процедура. У меня недостаточно времени.
– Похоже, мозгов у тебя тоже недостаточно. – Он постучал пальцем мне по виску, хмурясь, будто гадал, есть ли у меня хоть одна извилина. – Прими мое предложение. Это твой единственный выход.
Я оттолкнула его.
– Ты ублюдок.
Он нетерпеливо улыбнулся.
– Ты знала об этом, когда охотно предлагала мне себя много лет назад. – Он помнил.
Помнил, и почему-то это окончательно меня обезоружило.
Тетушка Тильда, что же ты наделала, черт возьми?
– Слушай. – Я помотала головой, пытаясь мыслить ясно. – Давай мы начнем встречаться, и я…
– Нет, – сухо перебил он. – Брак или ничего.
– Я тебе даже не нравлюсь!
Киллиан бросил взгляд на свои массивные часы, теряя терпение.
– Какое отношение моя симпатия имеет к женитьбе?
– Непосредственное! Она имеет самое непосредственное отношение! И как ты себе представляешь наше благополучное сожительство?
– Никак, – невозмутимо ответил он. – У тебя будет свой дом. У меня свой. Ты будешь потрясающе богата, начнешь жить на улице миллиардеров и станешь одной из самых завидных светских львиц Новой Англии. Ты будешь достаточно далеко от меня, чтобы делать все, что захочешь. Я разумный, честный и реалистичный. Покуда ты даришь мне наследников, поддерживаешь отношения только со мной на протяжении тех лет, пока мы заняты деторождением, и держишься подальше от таблоидов, нам незачем часто видеться после первых нескольких лет нашего брака. Но никакого развода, – предупредил он, подняв палец. – Это пошло, вредно для бизнеса и выставляет слабаком. А я не слабак.
Мне хотелось взорваться. Не знаю, от смеха или от слез.
Я не этого просила, тетушка, – мысленно вскричала я. – Ты упустила самую важную часть в моем им обладании.
– Ты же понимаешь, что я человек, а не аэрогриль? – Я опустила руку на бедро и уже сама начала терять терпение. – А то для меня все звучит так, будто ты пытаешься меня купить.
– Потому что так и есть. – Киллиан посмотрел на меня, как на сумасшедшую. Будто это у меня проблемы.
– У людей, которые очерняют деньги, есть одна общая черта – отсутствие этих самых денег. У тебя есть шанс изменить свою судьбу, Персефона. Не упусти его.
– Прости, если покажусь неблагодарной, но, похоже, твое предложение сулит мне весьма печальное существование. Я хочу, чтобы меня любили. Ценили. Хочу состариться с мужчиной, которого выбираю и который выбирает меня.
Даже после всего случившегося с Пакстоном и даже притом, что я по-прежнему испытывала сильные чувства к Киллиану, я все равно верила в сказки. Просто смирилась с тем, что моя была написана причудливо, со слишком длинным предисловием и эпизодами, которые я была бы рада вырезать.
Киллиан достал из нагрудного кармана пару кожаных перчаток, шлепнул ими себя по мускулистому бедру, а потом сунул в них свои большие ладони.
– Со временем ты можешь все это обрести, только не со мной. Найди себе любовника. Живи с ним спокойной жизнью, при условии, что он подпишет все необходимые документы. Ты будешь заниматься своими делами, а я своими. А мои дела – если у тебя вдруг остались какие-то романтические фантазии о нас – включают непомерное количество элитных проституток и сомнительные сексуальные наклонности.
Единственное, что помогало мне устоять на ногах в этот момент, это мысль о том, что меня, наверное, настигли галлюцинации из-за недосыпа и плохого питания.
Углеводы. Мне нужны углеводы.
– Ты хочешь, чтобы я тебе изменяла? – Я потерла лоб.
– После того как родишь мне законных детей, можешь делать что хочешь.
– Тебе бы обнимашек. – Я нахмурилась. – И мозгоправа. Но не в таком порядке.
– Что мне нужно, так это наследники. По крайней мере, один мальчик. И еще парочку детей для вида и про запас.
Про запас.
Мы про детей говорим или зарядки для телефона?
У меня закружилась голова. Я припала к стене для поддержки.
Я всегда знала, что Киллиан Фитцпатрик был не в себе, но такая степень сумасшествия легко могла обеспечить ему место в психиатрической лечебнице.
– Почему именно мальчика? Если ты вдруг не заметил, на дворе двадцать первый век. Есть такие женщины, как Айрин Розенфельд, Мэри Барра, Кори Барри… – Я начала перечислять женщин генеральных директоров. Он перебил меня.
– Не забивай мне голову перечнем супермаркетов. Правда в том, что кое-что осталось неизменным. Женщины, рожденные с вопиющими привилегиями (то есть мои будущие дочери), редко выбирают изнурительные профессии, а именно этого требует управление «Королевскими трубопроводами».
– Это самая сексистская мысль, которую я когда-либо слышала.
– Поразительно, но тут я с тобой согласен. – Киллиан принялся застегивать пальто, тем самым давая понять, что собрался уходить. – Тем не менее не я устанавливаю правила. По традиции, именно сын первенца наследует большую часть акций и должность генерального директора «Королевских трубопроводов». Так мой отец получил свою должность. Так ее получил и я.
– А если ребенок захочет стать кем-то другим?
Он уставился на меня так, будто я спросила, не проколоть ли мне бровь самозарядным пистолетом. Будто мне и впрямь было уже ничем не помочь.
– Кто не хочет быть главой одной из богатейших компаний мира?
– Любой, кто знает, что такая должность за собой влечет, – парировала я. – Без обид, но ты не самый счастливый человек, которого я знаю, Килл.
– Мой первый сын продолжит мое дело, – отрезал он. – Если беспокоишься за его психическое здоровье, предлагаю тебе с младенчества отправить его на терапию.
– Похоже, ты будешь замечательным отцом. – Я скрестила руки на груди.
– У наших детей будет бесхарактерная мать. Меньшее, что я могу сделать, – открыть им суровую правду жизни.
– Ты ужасен.
– А ты тянешь время, – съязвил он.
Нервный комок в горле от надвигающейся истерики стал еще больше. Не потому, что я считала мысль о браке с Киллианом такой уж ужасной, а потому, что как раз таки не считала, и оттого сходила с ума. Что за женщина очертя голову выйдет за самого порочного мужчину Бостона, будучи при этом все еще замужем за самым ненадежным?
Я.
Вот что за женщина.
Я обдумывала эту безумную идею по многим причинам, и все они были неправильными.
Больше никаких проблем с деньгами.
Гарантированный развод с Пакстоном.
Общество Киллиана и его безраздельное внимание, пусть даже всего на несколько коротких лет.
Как знать? Быть может, тетушка Тильда все же сотворит чудо. Мы можем начать с соглашения, а в итоге стать настоящей парой.
Нет. Я не могу сесть на его поезд в сумасшедший дом. Последней остановкой станет Разбитое Сердце, а мне и так уже хватило этого в жизни. Пакстон уже уничтожил меня. Но моя влюбленность в Пакса была милой и комфортной. А Киллиан всегда пробуждал во мне что-то необузданное и дикое, что могло привести меня в упоение.
Мне нужно подумать об этом трезво без его навязчивого присутствия с таким одурманивающим запахом, квадратной челюстью и холодной безупречностью.
Я отступила к лестнице.
– Слушай, можно мне подумать?
– Разумеется. У тебя же полно времени. Непохоже, что за тобой охотятся бандиты, – он дразнил меня своими мажорскими манерами.
Я прекрасно знала, в какой плохой ситуации оказалась. И все же, если я намерена официально отдать всю свою оставшуюся жизнь мужчине, который сломил меня, то мне нужно дать себе хотя бы несколько дней на то, чтобы все осмыслить.
– Дай мне неделю.
– Сутки, – парировал он.
– Четыре дня. Речь вообще-то обо всей моей оставшейся жизни.
– У тебя вообще не будет никакой жизни, если не согласишься. Сорок восемь часов. Это мое окончательное предложение, и весьма щедрое. Ты знаешь, где меня найти. – Киллиан отвернулся и пошел к двери.
– Подожди! – вскрикнула я.
Он остановился, но оборачиваться не стал.
На меня нахлынуло воспоминание о том, как я смотрела ему вслед и просила остаться в день свадьбы Сейлор и Хантера. Я знала с уверенностью, обжигавшей мою душу, что это станет для нас нормой, если я приму его предложение.
Я всегда буду его искать, а он всегда будет отступать в тень. Мужчина, подобный темному, пьянящему дыму, который я могла почувствовать и увидеть, но никак не могла поймать.
– Дай мне твой домашний адрес. Я больше не хочу приезжать к тебе в офис. Так у меня возникает чувство, будто у нас деловые отношения.
– А у нас как раз деловые отношения.
– У тебя ужасная помощница. Она чуть не пырнула меня ножом, когда я пришла к тебе.
