Лана Эскр
Солдат из прошлого. Воскрешение
Гелик препарировал себя отчаянно, чувствуя, что момент, когда хотелось быть честным, пройдет. Так уже было. Потом, когда он становился прежним, ему было неприятно вспоминать о такой «исповеди», он о ней жалел – исповедался не тому или не так, как надо и ее не приняли. Очередной «приступ» самобичевания Гелик связал с солдатом:
– «Это он на меня так действует» – да, солдат напомнил ему об отце, хотя по возрасту и был намного его моложе. От этого человека в старой солдатской гимнастерке исходила какая-то приобретенная взрослость. Гелик очень не хотел, чтобы это был кто-то из моховских.
– «Может случайный человек, грибник, услышал грохот – вышел из леса посмотреть».
Версия критики не выдерживала – за грибами с автоматом не ходят. И снова появлялись сомнения:
– Или моховский? Как узнать?»
Спросить прямо Гелик не решился.
– «Да ладно, какая разница, кто он. Мне он все равно ничего не сделает. Я тут вообще ни при чем», – солдат ни в чем его не обвинял, но Гелик почему-то чувствовал себя виноватым. Он вспомнил, как в далеком детстве боялся, что его накажут. Гелик хорошо помнил, как изворачивался и врал, лишь бы избежать символического ремня, который висел в шкафу и он его уже боялся. Дошло до того, что однажды он попробовал «наказать» себя сам и ударил ремнем по руке. Получилось больно. «Инструмент возмездия за детские грехи» так и остался символическим, отец ни разу его не наказал, только повышал голос и смотрел «страшными» глазами. Впрочем, об одном конфликте он забыть не мог, как ни старался выбросить его из головы ввиду срока давности.
К слову сказать, и Мох, который как и Гелик, неожиданно для себя стал одним из главных участников драмы, растянувшейся во времени на несколько десятилетий, по другим подсчета и веков, и вовсе был эталонным представителем поколения, воспитанного на принципах «преступления без наказания».
В семье, где он рос, за детские провинности от невинной шалости до зловредных гадостей, количество которых не уменьшалось, а росло вместе с ним, «наказывались» походами к психологу, который предлагал порисовать или рассказывать о том, что видел на картинках, нарисованных другими. Рисование разнообразилось рисованием на песочке, который Мох незаметно выкидывал себе под ноги. Когда настольная песочница пустела, он наблюдал за тем, как взрослый, тихонько матерясь, сметал песок с пола, ползая у Моха под ногами. Мох довольный улыбался потому, что взрослый больше не называл его «поганцем», когда он проделал фокус с песком в третий раз. Он пообещал, что расскажет папе, что тетя назвала его так за то, что он нечаянно просыпал песок.
– Три раза? – опытный психолог изумился наглой лжи и попытке ребенка манипулировать им. Но не на того напал.
– Я стараюсь, а у меня не получается, простите меня за это, тетя, я больше не буду.
– Хорошо, я на тебя не обижаюсь, мир? – взрослый еще надеялся, что конфликт улажен по всем правилам педагогики, но ошибся, услышав вслед за этим.
– Мир. Но про то, что вы меня обозвали поганцем, я папе все равно скажу.
С отцом Моха еле удалось разрулить ситуацию, сослаться на усталость и все такое.
– Если устали – сидите дома, а вымещать на своем ребенке свое настроение – это непрофессионально, – отец настаивал на развитии и подводил к психолога к «самоликвидации» в виде увольнения. Этим бы все и закончилось, если бы не вмешался Мохов-младший. Посмотрев на отца строго, он сказал:
– Тетя хорошая. Не обижай ее. А ты плохой. Я расскажу маме, как ты смотрел голых теть по телевизору, – припомнил отцу эпизод с просмотром порно, за которым он его застукал, тихонько прокравшись в комнату из детской, где должен был мирно спать в своей кроватке.
Эта игра ему так нравилась, что психолог запасался совком и веничком сразу, как только Мохов-младший появлялся на горизонте. История твердо ассоциировалась у Моховенка, как его называл ласково отец, с яркой победой над взрослыми. Наказаны в итоге были все, кроме него. Так у Моха нарабатывался и сформировался бесценный опыт – как выходить сухим из воды. Быть победителем в любой ситуации за счет психологии, стало для него главным критерием жизненного успеха.
Глава 23. Страхи.
Гелик с солдатом подходили к бывшей даче Макса. Рассвет уже окрашивал мир в нежно-розовые тона, загоняя «ночных призраков» в их норы. Гелику уже не было так страшно, как на ночном поле. Но не думать о голове совсем, все же не мог. Голова без тела с детства была проблемной для него темой.
Отец как-то решил приобщить сына к советской киношной классике и показал ему «Всадника без головы». Впечатлений хватила на всю оставшуюся – Гелик ночью описался. Мать отца ругала, а тот смотрел на сына с виноватым видом – не ожидал, что так выйдет. Да вот вышло!
С отцом у Гелика никогда отношения особо не складывались. Часто казалось, что он не сын своего отца, настолько они были разными. Тот высокий, красивый, сильный, постоянно третировал сына планкой, в которую заставлял вставать, когда хотел наказать за очередную двойку. Толку от такого воспитания не было: Гелик к двойкам стал нечувствительным, спорт возненавидел, а в присутствии отца чувствовал себя дохляком.
Присутствие солдата само по себе негативного воздействия на него не оказывало, но в сочетании с головой возникала ассоциация с пережитым унижением в детстве. Неприязнь солдата по отношению к себе Гелик сильно преувеличивал. Солдат до последнего момента, когда Гелик пошел против стаи, видел в нем бесполое существо, которому в мире, откуда он, не было названия по определению. О том, что Гелик в его присутствии комплексовал, солдат не знал. Более того, сам себя считал сосунком по сравнению с мужиками, с которыми пришлось повоевать за то время, что был на фронте. К Гелику относился скорее снисходительно. Но Гелик видел в нем другое – прежде всего своего отца – на кого привык равняться, но никогда не мог дотянуться хотя бы до плеча. Стоило поблизости оказаться взрослому мужчине, да еще с ярко выраженной харизмой, как у солдата, Гелик непроизвольно «превращался в тряпку» и если протестовал, то про себя и шепотом.
Сейчас у Гелика было четкое ощущение, что он влип, но во что – понять пока не мог и мечтал смыться отсюда как можно быстрее и, по возможности, незаметно. В идеале было исчезнуть и проснуться в своей кровати дома. Увы. Простые желания неожиданно вдруг обретают непомерную цену. Так бывает, когда голодающий с тоской вспоминает о чьем-то дне рождения, где не хотел есть потому, что был сыт, а потерявший любовь сходит с ума при мысли, что кувшин, который считал бездонным, вдруг опустел.
***
В предрассветной дымке бывший дом Макса напоминал припавшего к земле зверя. Он был не опасен для двоих, что прятались в тени его огромных лап. При свете дня "зверь" снова превратится в обычные развалины. Но сейчас надежнее тени от его огромного тела не было ничего на свете.
– Вы тут?
– Здесь! – откликнулась Кристина, – почему так долго! Вас не было целый час!
– Общались… – уклончивый ответ солдата был сигналом для Гелика, что он ни о какой голове рассказывать не собирался, пока. – Как дела? – солдат присел возле Кристины и Макса, который лежал тихо и, казалось, просто спал.
– Как он? – солдат обращался к Кристине.
– Я в порядке, – ответил Макс, опередив ее. Он открыл глаза. Взгляд был осмысленный и явно враждебный.
Мир, в котором Макс побывал, произвел существенные изменения в его сознании и психике. Однако метаморфоза была на самой начальной стадии, отчего новый Макс и тот, каким он себя знал "до того, как", между собой общего языка пока не нашли. Оба не подозревали о существовании друг друга. Новый уже обладал сверхспособностями и готовился обкатывать их в условиях реальной жизни. Для прежнего Макса все это было побочным эффектом непонятного крышесъезда, со временем пройдет. Новый спокойно «общался» с солдатским медальоном, обмениваясь с ним эмоциями, можно сказать, "говорил". Прежний видел в медальоне причину своих бед и решений, который привели к тому, что он уже не понимал, нормальный он или нет. Новый был уверен, что солдат настоящий. Прежний Макс видел в этом человеке в солдатской форме проблему, которая возникла вдруг, ниоткуда. Как пятно – хочется убрать, а чем – не понятно, поскольку сама природа явления представляла для Макса загадку с несколькими вариантами разгадки – маньяк, актер, моховский – неизвестно, что хуже.
– Поговорим? – спросил солдат, видя, что враждебность Макса сама по себе не пройдет, а налаживать общение было надо – предстояли поиски Иви, да и самого Макса все же лучше было показать врачу.
– О чем? – Макс насторожился и вспомнил кое-что из своих недавних видений: «… говорящая ромашка.., так сходят с ума. Но почему я? Ничего не пил, не нюхал…по голове не били, точно помню, может я сам упал, ударился…». Потом вспомнил, как его чуть было не кончили бывшие друзья-товарищи, камарады во главе с Мохом. – «Кстати, все из-за этого медальона». Капсула послала Максу ободряющий импульс.
– «Цыц», – приказал он, предвкушая непростой разговор, к которому чувствовал себя неготовым. – «Зачем я тебя только взял, ладно, ладно, ты хороший, знаю, ты мне нужен, а я тебе. Благодарить меня не надо, а то подумаю, что Мох правду сказал – меня заставили тебя взять. Тебе все равно?… А мне важно. Свободное волеизъявление – слышал о таком? Ты – носитель важной информации, но, извини, не самостоятельный. Тебя в кармашек сунули и ездишь там, пока твоего хозяина ноги носят…. Я и говорю, что ты важный. Если попадешь в хорошие руки…. Да, в мои, а что тебе не правится? Мне, если что, из-за тебя чуть голову не снесли. Валялся бы ты сейчас в болоте и важничал там, молчи уже».
Солдат наблюдал за Максом, на лице которого отражалось эмоциональное состояние растерянности, страха и недоверия. С чего начать сближение, солдат не знал, но откладывать этот разговор до лучших времен не собирался – они могли и не наступить, судя по тому, что стали пропадать люди и по полю валялись разбросанные части человеческого тела, голову нашли и потеряли, но было же и остальное….
– Не хочешь говорить, вижу.
– Не знаю о чем, – холодно ответил Макс.
– Людям всегда есть о чем поговорить, – парировал солдат. – К тому же мы с тобой не договорили.
Макс усмехнулся:
– Отчего же, я хотел, но вы сами исчезли, точнее, бросили нас, да еще связанными.
–Не бросил, а ушел думать. Если бы хотел вас связать, вы бы так быстро не освободились.
Все так, Макс не мог привести доказательств враждебных намерений солдата при всем желании – их не было. Зато была забота о нем, о Кристине, а теперь еще и о Гелике, судя по тому, что он увязался за ним, хотя терпеть не мог моховских и сразу сказал, что будет колбаситься со всеми в поле.
– «Хорошо бы перетереть с Геликом», – подумал Макс и посмотрел в его сторону.
– С твоим другом все в порядке, я его не съел. Мы были на поле, видели ваших, позвали с собой. Они отказались, предпочли остаться там до утра. Уже светает, если не передумают, то скоро подойдут.
Гелик, который прислушивался к негромким голосам, отметил, что солдат ничего не сказал про то, что желающих тащить носилки с Максом на станцию не нашлось.
– «Деликатный. А мог бы рассказать – каким дерьмом мы все там выглядели..» – Гелик снова был суров по отношению к себе – сказывалось влияние «ауры» солдата, когда правда была единственно возможной формой самосознания. –«И про Иви тоже ничего не сказал. И про голову…Не хочет пугать…?» – причин недосказанности Гелик не знал, а додумывать не хотел – само прояснится, главное, что солдат с ними и никуда уходить не собирался.
Зато Макс слушал солдата и злился, что не может ни на что решиться, мнется, как «баба»:
– «Чего он от меня хочет услышать? Про то, что возможно он попаданец, я ему уже объяснил. Про медальон? А что про медальон? Спросить – покажите свой, вы ничего не теряли, этот не ваш, случайно? А вдруг это его!» Макс отчетливо вспомнил, как они раздербанили «могилу», как рылись там, а еще он вспомнил, как давал тому солдату, чьи останки нашли и потом закидали землей, обещание – сберечь капсулу. Медальон тут же отозвался легким импульсом.
– «Молчи уже…, без тебя тошно».
– Послушайте, я вас не знаю, разговорщик из меня сейчас никакой, мне бы поспать, поесть, я домой хочу, я устал, – последнее прозвучало, как мольба.
Макс не притворялся, все сказанное было правдой потому слова давались ему легко. Однако, энергетический маятник Макса качнулся в обратную сторону. Он снова был как пустой орех: безвольный, опустошенный и податливый. Если бы Мох потребовал сейчас отдать медальон, он бы не стал за него «воевать». Медальон «услышал» эту мысль, но не «обиделся» – отозвался в ответ нежным и грустным импульсом.
– «Блин, как тебе это удается? Ты что, всё чувствуешь?».
Макс был тронут «отношением» медальона, который, как оказалось, понимал его сейчас лучше всех. Резкий голос солдата прозвучал диссонансом с лиричным настроением Макса, который, кажется, нашел друга, но не среди людей, а в загадочном артефакте:
– Заплачь еще, – сказал солдат, и в его голосе уже слышалось горечь и раздражение. – «Да что с ними такое! Не живут, а спят, ничего не сделали, а уже устали!»
Глава 24. Самопознание.
Солдату приходилось растягивать свое сознание до предела, чтобы вместить в себя оба мира. Он так старался – изощрялся, выворачивал сознание наизнанку, связывая оборванные нервные окончания и измененные временем смыслы, чтобы понимать и чувствовать, а не быть в этой реальности доисторическим мамонтом в музее. Его естество требовало взять управление судьбой в свои руки. Но как? Если он нет-нет, да и подумает о том, что «воскрес» по чьей-то воле, вернувшей его в оборот жизни с какой-то целью. Он не хотел быть пешкой в чужой игре и предпочел бы снова умереть, если не сможет понять смысла игры, в которую его втянули. Похожие мысли были у него на войне. В окопе он тоже оказался не по своей воле. Но не сбежал потому, что понял смысл происходящего и примирился со своей ролью. Был погребён заживо. Потом оказался здесь. Кто скажет – зачем он тут и ради чего отдал свою жизнь там? При этом солдат сделал ценное для себя открытие – он – живое доказательство, что смерти нет, что жизнь дана для выбора своего пути в вечности и надеяться на отдых на том свете – такая же иллюзия, как и сама смерть. А этот парень предлагает ему подождать, пока он поесть, попьет и отоспится в своей постели дома. Да кто он такой, этот Макс! Из того, что солдат о нем знал, невозможно было слепить ничего приличного. Про Гелика такое солдат уже сказать не мог. Солдат условно называл однокурсников Макса его друзьями, сделав вывод, что понятие дружбы в этом мире себя изжило. Отношения, судя по легкости, с какой они отказались помочь, были без взаимных обязательств. Выводы были неутешительные.
– С тобой что-то произошло, ты ничего не рассказываешь. Я протягиваю тебе руку помощи, ты ее кусаешь. Что ж, навязываться не буду. Но сейчас нам лучше держаться друг за друга. Есть ощущение, что нас всех ждут неприятности. Потому, лучше приготовиться.
– Правда? А войны не ожидается? Чему еще я должен поверить из того, что вы мне расскажете?
– Остынь. Что ты злишься? – солдат подсел к Максу поближе, дав понять, что он от него не отстанет. – Ты не задумался, почему я принял вас за шпионов?
– Думал, конечно.
– И что надумал?
–Е сли я вам скажу, вы мне поверите? Вы уверены, что сможете принять эту правду? Впрочем, есть и другие версии. Но о маньяках и актерах лучше к Кристине.
– Кристину не вплетай. Пока мы с тобой говорим, как мужчины.
Против этого аргумента Макс был бессилен, не каждый день такое про себя услышишь.
– А на свой счёт я и так уже догадался. Видел календарь.
– Раз вы все и так знаете, что вам ещё от меня надо?
– Сам пока не знаю. Для начала хочу понять, почему мне знакомо твое лицо.
Макс понял, что его загнали в угол.
– Вы от меня не отстанете. Хорошо. Мы были на копе… – Макс начал свой рассказ. Дошел до места, как они шурфили место, где находился засыпанный землей окоп, солдат подался вперед и уже смотрел на Макса не отрываясь. Это было не очень приятно, но и Максу до смерти надоело метаться. Энергетический маятник возвращался вместе с решительностью – принять свою судьбу. Если ему предстоит выслушать, что о нем думает тот, чью могилу он осквернил, значит он это выслушает. И будет с этим жить.
Страх часто происходит от незнания. В эти минуты, пока Макс «исповедался», с каждым словом ему становилось легче. Когда дошел до медальона, солдат переспросил:
–Ты спрятал медальон от мародеров?
Хороший вопрос, если учесть, что одним из них был и Макс. Но парадокс ситуации как раз в том и состоял – он тоже, как и Гелик, пошел против стаи. А это качество в пацанах и в мужчинах солдат ценил высоко.
– Да, -ответил Макс, не поднимая глаз.
– Тебя могли за это убить?
– Могли.
– Я понял. Продолжай.
Закончив о реальных вещах, Макс перешел к тому, что про себя уже определи, как «жесткий сюр».
Первым делом рассказал про «рот». Солдат слушал внимательно, но на его лице отразилось недоверие. Но Максу было уже все равно. Пусть думает, что хочет. Рассказ о встрече с пириком солдата заинтересовал, и он снова спросил:
– Это твои бывшие дружки? Они превратились в этих чудиков и снова хотели тебя убить? Кто тебя спас? Ты их видел?
– Нет. Только слышал.
– Тебя судили или что-то вроде этого?
– Получается так.
– Потом тебя отпустили, а ты хотел отрубить себе палец, но пришли мы с Кристиной. Мдаа, хороший дурдом.
Макс посмотрел на солдата.
– Думал, вы мне поверите. Вы тоже в некотором роде, странный. Когда будете рассказывать Кристине про то, что вы настоящий солдат из прошлого, позовите меня. Ок? Хочу на это посмотреть.
– Я вам сейчас скажу.. все скажу вам обоим, что вы оба "того" , Кристина покрутил а у виска. – Нашли друг друга. В дурдоме ваши кроватки будут стоять рядом.
Кристина все слышала, хотя они старались говорить тихо – видимо, тоже прислушивалась, как и Гелик изо всех сил и разумеется, теперь была в курсе всего, что произошло. Но поверить в это было непросто.
– Вы тут покурили, да? Голова на поле точно ваша. Осталось узнать, где Иви.
– Какая голова? – Кристина и Макс спросили одновременно, уставившись на Гелика. Солдат усмехнулся и встревать в эту часть беседы не стал. Гелик рассказал, что знал.
– Ивина "приблуда" у тебя? – Макс не хотел давать никаких оценок тому, что услышал, но все это ему очень не понравилось. Похоже, что пирики уже проникли сюда и дело моховских камрадов будет продолжено на новом уровне. Если так, то ему следовало опасаться больше всех – Мох привык оставлять последнее слово за собой.
Гелик вытащил из кармана телефон Иви.
– Давай, – скомандовал Макс и первым делом попытался включить телефон.
– Он разряжен, неужели не понятно, – Кристина не собиралась оставаться в стороне событий даже если они выходили за рамки ее понимания. – Могу попробовать его оживить.
Макс пожал плечами, выразив свое отношение к «способностям» Кристины, но телефон передал. Кристина взяла его, повозилась в своем рюкзачке, достала пауэрбанк и поставила телефон Иви на подзарядку. Солдат, видя лицо Макса, улыбнулся – ясно, что девушка его «умыла» – не понял как, но Максу этот щелчок по носу был ко времени.
– А теперь вы оба, – Кристина посмотрела по очереди на солдата и Макса. – Еще раз и по порядку. Я спрашиваю, вы отвечаете. Начнем с тебя, – Кристина повернулась к Максу. – Ты не падал и не ударялся. Про то, что не пил, не курил, не жрал мухоморы, не спрашиваю. Или все же было? Макс, каждая шутка и розыгрыш имеет пределы. Вы все границу уже перешли и еще меня за собой потащили. Я не хочу играть в эту игру вслепую, если уж на то пошло. Рассказывай всё.
Макс устало кивнул в знак согласия с тем, что она права. Но добавить к тому, о чем уже рассказал, было нечего.
– Крис, все, что я рассказал, правда. Мне самому это не нравится. И я хотел бы знать, куда подевалась Иви.
– Насчет Иви я бы не беспокоилась, – Кристина ощутила укол ревности, необоснованной, но это как синдром не состоявшейся любви – уже ничего нет, а все равно чувствуешь. – Объявится. Странно, что она не заявилась раньше.
– Зачем?
– Как зачем, поговорить! У нее же теперь нет конкурентов.
– Крис…
– А что, выясняются интересные вещи! Иви, как оказалось, очень непростая девушка. Кто б подумал.
– Блин, Крис, ты что, ревнуешь?
– Умираю уже от ревности, – нарочитое равнодушие, с каким это было сказано, выдавало волнение Кристины, она нервничала потому, что чувствовала на себе заинтересованный взгляд солдата.
– Я бы хотела задать ей пару вопросов. Не люблю, когда из меня делают дуру, а ей это удалось. Хотя, нет худа без добра, – Кристина подняла наконец глаза и встретилась взглядом с солдатом, который смотрел на нее так, что она невольно покраснела. Кристина была смущена, но взгляд выдержала. – «А х..– ли», – и демонстративно отвернулась.
– Ок, Макс, с Иви сама разберусь. Кто такие пирики? И особенно, будь добр, поясни насчет пирика в ромашке. Это как? О, боже, Макс! Как в ЭТО можно поверить? Я тебя умоляю..
– Можешь не верить. Не настаиваю. Спроси у него, – Макс сделал попытку перевести стрелки на солдата.
Солдат такого коварного маневра от Макса не ожидал и не скрывая удивления, сразу открестился от предложенной темы про пириков – он о них ничего не знал, оправдываться было не в чем, тем более перед Кристиной.
– Про этих пириков сам бы хотел узнать – кто такие и что им от тебя надо.
– Убить им меня надо, вот что, – огрызнулся Макс.
– Причем тогда ромашка? Ты должен был увидеть ее и умереть от удивления? – свою мысль солдат подкрепил ехидным смешком.
– Нет. Для тех, кто не понял, поясняю – пирики, судя по всему, могут внушать все, что хотят, человек воспринимает все как реальность, а на самом деле ничего этого нет.
– НЛП? – спросила Кристина.
– Вроде того, – Макс посмотрел на нее с благодарностью за поддержку. Но Кристина окончательно гнев на милость не сменила:
– Ромашки-гипнотизерши! Круто. Не, правда, я представила.
– Понятно, – Макс понял, что перетянуть на свою сторону Кристину не удалось. – Если мой рассказ – полный бред, спроси его! – он снова показал на солдата. – Его байки из склепа может быть тебе понравятся больше. Сам с удовольствием послушаю. Буду комментить. А что, умею.
Кристина перевела взгляд на солдата. Он и не думал оправдываться, смотрел на нее и улыбался.
– Нет, вы надо мной издеваетесь. Брехуны! Оба! Только болтать (грубый аналог) умеете!
– Я еще и стрелять могу, – солдат уже откровенно веселился.
Беседа снова развалилась. Гелик был разочарован, поскольку уже навострил уши послушать историю солдата, хотелось узнать, кто он такой. Этот человек притягивал его к себе, как мощный магнит пылинку. Он бы пошел за ним куда угодно, настолько поверил в его… чистоту, именно так Гелик для себя определил главное достоинство солдата, которое доминировало в нем, подчеркивая целостность характера, который проявлялся во всем, что бы он не делал или говорил. При этом он испытывал страх, что солдат, узнав Гелика получше, прогонит его.
Он так долго ждал появления в своей жизни такого человека. Ему необходимо было кому-то рассказать о «своей вине», тяжесть которой с каждым годом возрастала, а не ослабевала со временем. Если так пойдет и дальше, комплекс вины его просто расплющит. И тогда его Кот, которого он забрал из приюта, снова осиротеет.
Кот появился в его жизни относительно недавно, но уже стал настолько важным, что он нем Гелик думал гораздо чаще, чем о матери, которая после смерти отца нуждалась в его обществе, а он все время проводит со своим котом.
Поездка в приют для бездомных животных была одним из спонтанных, интуитивных поступков, которые Гелик совершил неосознанно или почти так. То, как он потянулся за солдатом, было из этой серии.
Своего Кота он увидел сразу, хотя девушка, волонтер приюта, подводила его к другим клеткам.
– А этот?
– Этот у нас давно. Хозяева уехали, бросили на даче. Его случайно нашли. Сидел на крыльце соседнего дома, не убегал. Нормальные люди попались. Потрогали его, а он уже почти окоченевший, только глаза жили. Он примерз к доскам, сначала они под ним подтаяли от его тепла, а потом снова морозом схватилось все и он уже не мог двигаться. Так бы помер там. Они его отодрать не смогли, выпилили из крыльца! Так и привезли нам на подносике. Мы его тут отмораживали. Подлечили. Не молодой, но и не старый. Ничего, поживет еще у нас, мы о нем позаботимся, его тут любят
– Почему те люди, что его нашли, не взяли себе?
– У них под завязку – своих несколько, молодых, шустрых. А у этого возраст солидный. Ему нужно пмж без других животных. Зачем вам такой? Возьмите котенка!
Гелик забрал кота себе.
Вот и его «спасли», а приютят ли?
Гелик драматизировал знакомство с солдатом, эмоционально преувеличивал потому, что подобных ему никогда не встречал. К слову сказать, нестандартная реакция Макса на солдата объяснялась похожестью на его деда, которого Макс боготворил. Дед был настоящим. А кто такой солдат и что настоящего в нем, предстояло еще узнать. Пока все сомнения оставались на прежних позициях, Макс держал дистанцию, в отличие от Гелика.
Пока Кристина проводила свое дознание, телефон Иви подзарядился. Кристина взяла его в руки.
– Пароль… – она набрала несколько комбинаций, экран ожил. – И почему я не удивлена?
– Почему не сказала сразу, что знаешь пароль? – возмутился Гелик.
– Успокойся, не знала, набрала «1, 2, 3, 4, 5». Ё….п.р.с.т. (полный аналог)! Это Иви снимала?!
Макс, и откуда только силы взялись, подскочил и выхватил у Кристины телефон. Некоторое время смотрел молча, потом протянул, но не Гелику, который уже приготовил руку, а солдату.
– Они уже здесь.
– Кто? – не понял Гелик.
Прежде чем начать смотреть, что было в телефоне, солдат встретился глазами с Максом – парень не притворялся – то, что он увидел, его испугало и он этого не скрывал.
– Те самые пирики?
Макс молча кивнул и закусил губу. Его беспокойство передалось всем. Гелику показалось, что кто-то хихикнул. Звук донесся из-под разваленной поленницы.
– Вы слышали?
Все прислушались. Хихиканье больше не повторилось.
– Показалось, – «извинился» за панику Гелик, но прислушиваться не перестал – телефон все равно не дают, хотя он его принес. Ему было обидно, но вслух выражать недовольство посчитал совсем уже глупым. Среди них, как ему показалось, уже определился лидер и это был не Макс, который знал о каких-то пириках. И не Кристина, которая извлекала нужную информацию. И, конечно не он, который хоть и видел голову, ничего полезного и значимого для всех пока не представлял. То, что все, начиная с него, объединились вокруг солдата, было очевидно.
Кристина смотрела на солдата округлившимися глазами, ей не терпелось увидеть, какой будет его реакция на то, что привело ее в такое состояние. Стараясь ни на что не нажимать, солдат стал смотреть видео. Через несколько секунд экран погас. Он растеряно посмотрел на Кристину:
– Я ничего не трогал.
Кристина, не забирая у него телефона, показала, как его «оживлять». -Учись пользоваться, пригодится.
– У меня такой штуки нет, – солдату приятно было, что Кристина так близко – он с удовольствием потянул воздух, стараясь запомнить, как пахнут ее духи.
– Про это что скажешь? – Кристина отодвинулась на пол шага, потом вернулась на прежнее место, но солдат уже не смотрел на нее – он снова углубился в действо, которое разворачивалось перед ним на небольшом экране телефона Иви.
Все ждали. Экран снова погас.
– Еще раз прокрутить? – Кристина выступала уже, как главный по «информационному сопровождению».
– Нет, спасибо. Достаточно.
– Можно мне? – попросил Гелик.
– На, если нервы крепкие, – солдат отдал ему телефон и спросил у Макса:
– С чего ты взял, что это пирики? Ты же говорил про ромашки.
– Морда такая же глумливая. Я уверен, что это один из них.
Гелик закашлялся, потом его стошнило. Он молча вернул телефон и попросил Кристину слить ему воду из канистры с водой – не зря принесли…
– Бедная Иви, – проговорила, наконец, Кристина, которая, чтобы рассеять жуткое зрелище, стоявшее перед глазами, несколько раз потрясла головой, но это не помогло – побелевшее безжизненное лицо Иви, которая до этого улыбалась и строила глазки, все еще стояло перед ней. – Что он с ней сделал?
– Сожрал, ты разве не видела, какие у него зубы?
– Макс!
– Что Макс? Ты ничему не верила? Вот тебе доказательства, пожалуйста, переваривай. Больше врунами нас не считаешь? Или еще раз посмотришь видосик, который Иви на вечную память о себе наснимала?
– Макс…– солдат дал понять, что неплохо бы уже заткнуться. Он подошел к Кристине, которая сидела на земле, обхватив колени, она прятала в них голову. Ее плечи вздрагивали. Солдат присел рядом. Хотел было погладить по голове, но не решился.
– Водички дать?
– Да иди ты со своей водичкой! – пробормотала Кристина сквозь рыдания.
Ее плач разносился далеко в предрассветной мгле.
Иви, которая вместе с Мохом, уже битый час маскировалась и пряталась под поленьями дров, беспокойно зашевелилась.
– Рано. Сначала мой выход.
