Lars Gert
Владыка бриллиантов
5. Красавица и чудовище
Верхом на своём верном олене Эльданхёрд добрался до владений Даннора – лес был огромен, и на протяжении вот уже ста пятидесяти лет являлся пристанищем для различных эльфийских родов. Одни признавали власть Даннора; другие, подобно Лунной Радуге, кормились сами по себе, прячась от непогоды в спасительной густой чаще, куда не проникали ни вездесущий ветер, ни колючий мороз.
– Ты потратил целый год впустую! – Сетовал Даннор по возвращении блудного сына. – Разве я не наказал тебе стяжать возле себя дружинников, да возглавить тайный поход против Алмазного короля? Время не стоит на месте; за год можно было из-под земли достать спящего великана и убить Его!
– Ты сам-то в это веришь? – Недоверчиво покосился на него Эльданхёрд. – Твоих лет под Солнцем многие тысячи; где же твоя мудрость, проницательность и научное знание? Никто не знает, где нынче Алмазный король, а в горы неприступные сунется только отъявленный глупец! И где гарантии, где чёткая уверенность в том, что Бендикс нынче спит, и спит крепко?
Но Даннор был непреклонен.
– Я не ослушался тебя! – Обиженно вскрикнул принц. – Я свернул на нужную тропу, и даже побывал в гостинице людской, в которой мне пришлось пройти чрез ночные кошмары да байки Ваммиха – хозяина этого сомнительного заведения. Но буря, будь она неладна, унесла меня обратно, но уже в иную часть леса – ту, которую ты никогда не показывал старшим братьям и сёстрам моим на совместных прогулках. Когда учил ты их держаться в седле и всё такое.
– Не показывал, ибо живут там те, кто откололись от нас; они и потомки их. Живут лешими, отшельниками, и не признают над собою ничьей власти. Держись от них подальше, ежели встретишь!
– Поздно, – Возразил сын. – Уже встретил. – И существо это – образец честности, порядочности и совершенства. В ней нет и намёка на необузданную дикость, о коей ты твердишь.
– В ней? – Вскипел эльфийский король, окончательно выйдя из себя. – Так это ещё и она? Ай да молодец, сынок…
Глянул отец на отпрыска своего с величайшим презрением, и ехидно, язвительно усмехнулся, хлопая в ладоши. Ещё б немного – и прибил бы – таким испепеляющим был его взгляд.
Но Эльданхёрд, сделав жест рукой, заставил отца умолкнуть на некоторое время, поведав всю историю о Лунной Радуге, не утаив ничего.
– Я люблю её; всем сердцем, разумом и душой. Я обещал ей вернуть весну в эти края, и я завет свой исполню – чего бы мне это не стоило. Я дал слово, я не нарушу его. Я не хочу, чтобы драма превратилась в трагедию; в историю без счастливого конца.
– Как же Леанор, сынок? – Спросила Лидвельдит, входя в покои мужа. – Она – принцесса; она нам ровня.
– Эту вашу Леанор я видел раза два – на балу да на обеде после. – Покачал главою Эльданхёрд. – И богата, и красива; породистая эльфа. Но глупышка и пустышка, хохотушка и болтушка; неприятны мне такие особы, хоть и родословная её знатна.
– Выходит, по сердцу тебе пастушка и простушка? – Родители были вне себя от горя. – Позор, и стыд, и срам.
– Лунная Радуга есть кладезь знаний и ходячая энциклопедия! – Не согласился с ними Эльданхёрд. – Она – источник всякой радости, и говорить я мог с нею часами без умолку, без устали. Уж кто-кто, а ей корона прописана свыше, хотя она ей – не нужна. Как жаль, что птица она вольная; кто я, чтобы приручить её? Не смею, но вздыхать я буду вечно. Лишь она одна оказалась способна разжечь во мне такой огонь, какого я в себе не ощущал. Эта Луна, эта звезда, это чудо из чудес… Несравненна она.
– Осторожней! – Пригрозил отец, предостерегая. – Говорят, ведьма есть она, равно как и все прочие отступники. Обращается в русалку, в зверя лесного и в птицу певчую. Говорят, они развили свои магические навыки, магические способности до такой степени, что…
– Довольно! – Возмущению влюблённого не было предела. – «Говорят, говорят…». Кто говорит? С каких это пор король всех эльфов внимает досужим разговорам, всяким низкопробным слухам да лживым сплетням? Увы, годы не добавили тебе мудрости, отче; без обид. Оттого и покинула тебя часть нас, за слабохарактерность и безволие твоё! Где, где, где написано в тех книгах, что ты прятал от меня много лет – где там сказано, что один выше и лучше другого? Да, я сам отозвался о Леанор уничижительно – но я ведь копия твоя, твоё отродье. С молоком матери я впитал королевское высокомерие. Безусловно, Леанор мне ближе по статусу, и у неё тоже есть свои качества; но позволь мне самому выбирать. Я хочу быть лучше, чем я есть; прощай.
– Что ж, в таком случае я умываю руки, – Отмахнулся Даннор. – Делай, что хочешь, и иди на все четыре стороны! Но Лунной Радуге заказан путь во дворец! Не место ей здесь…
И выбежал из покоев юноша в великом бешенстве, и умчался на своём олене – только его и видели.
Даннор же, рассорившись также и с Лидвельдит, поднялся в башню, дабы побыть немного наедине с собою и мыслями своими.
«Дерзай, сынок», Смягчив своё сердце, прошептал Даннор. «Я как король не смог вернуть своим землякам одеяло зелени – быть может, тебе удастся?». И попросил прощения вслух, и благословил своего наследника. И благословение нашло Эльданхёрда и пребывало с ним некоторое время, укрывая от невзгод магических и климатических.
Тем временем Лунная Радуга сидела перед зеркалом, и расчёсывала свои длинные локоны. И зеркало то было непростое; и получилось так, что невольно подслушала лесная фея весь разговор Даннора и Эльданхёрда – её желание узнать что-нибудь о принце материализовалось в видение, и зеркало послужило экраном.
– Посмотрим, – Улыбнулась Лунная Радуга, краснея в той части диалога, где эльф заочно признавался ей в любви. – Посмотрим, дорогой мой, надолго ли тебя хватит; любишь ли одну, или будешь любить всех? Я слышала о златовласой Леанор – во всём королевстве нет никого, кто мог бы устоять пред красой её. Свой выбор я уже сделала; лишь бы не зря. Ты славный малый, но вряд ли с «ведьмой» уживёшься. – Хихикнув, Лунная Радуга обратилась в лисицу.
Пока лесная фея украдкой наблюдала за эльфийским принцем, за ней самой пристально следил Алмазный король.
– Я тоже сделал Свой выбор, – Изрёк Он, просыпаясь. – Пожалуй, ты Мне подойдёшь; пора тебе в доме Моём оказаться, да как следует в нём прибраться!
Превозмогая свою лень, великан перевернулся на другой бок, но сон более не довлел над Ним. Тогда Он присел, и понюхал Свои подмышки и Свои пятки. И выйдя из обители, великой цитадели Своей, плюхнулся в гигантскую лохань с водой, коей являлся Тихий омут.
Помывшись и обсохнув, злодей принялся за завтрак, потом – за второй завтрак, затем – за обед, за полдник, и, наконец, за ужин. Но чувство голода было столь сильно, что великан умял все съестные припасы в закромах Своих, хотя когда-то были времена, когда питался Он ничем – с годами любой дух становится более материальным.
– Оэ… – Зевнул владыка бриллиантов. – Скука страшная… Чем бы ещё заняться?
От нечего делать Алмазный король начал жонглировать своими тапками, сидя в мягком и удобном кресле, выдолбленном из цельного куска секвойи.
Перестав дурачиться, закончив бить баклуши, людоед перевоплотился в привычный для многих имидж Бендикса – таковым Алмазного короля видели не только гномы, эльфы и люди, но также и свирепеи, а также всякие гады ползучие да гады летучие.
Степенно, величественно Он проследовал через галерею в Свой тронный зал, и воссел на трон; трон же этот являлся также и отхожим местом для сидящего на нём, ибо ленив до крайности порою был король, ленив привстать и пару лишних шагов сделать – но не ленив Он был налечь на фрукты и не только. Впрочем, образ Бендикса мало соответствовал привычкам самого великана: Бендикс был шустрым, находчивым и совершенно не отягощённым ленью; Бендикс был изобретателен, коммуникабелен и в целом близко не родня тому Нарциссу, который Им становился.
Итак, Алмазный король – на троне Своём, и вот: по зову одной лишь мысли Его стекаются пред Его очи в просторный тронный зал всякие разные твари, среди которых – свирепеи, йнигг, троллюди, гоблины, огры, грифы, вороны, летучие мыши, морозные пауки и ледяные големы.
– Чего желает наш господин? Что хочет властитель того и этого мира, властелин кристаллов, владыка бриллиантов? – В один голос взревели, зарычали слуги.
– Приведите Мне фею лесную, эльфийку-вероотступницу. – Приказал Бендикс. – Поймайте лису, рыжую косу; препушистый у неё хвост, хищные щёчки и хитрющие зенки. Она осторожно перебегает с места на место, и наклоняет мордочку, роясь лапкою в снегу. Вы сразу её отличите: она одна такая.
И отправились рабы Его, дабы выполнить поставленный наказ. Спустились они с суровых гор в долину, где приютился одиноко лес, в котором ели лапчатые, сосны, пихты, кедр; где дуб, и бук, и клён; берёза, вяз, орлиный глаз; орешник плодоносящий, и тополь. Но ныне все они стоят понуро, раздетые, без крон; лишь хвоя устояла – но и та от века к веку осыпается. Болота мёрзлые, где у кромки притаилась корневика – ягода полезная и вкусная. Но почти повсюду её и многие другие травы выжил сизый корень; редеет лес, и негде эльфам жить. Дома их непригодны для открытого пространства – сносит сильный ветер крыши, раскрывает створки. Норки хороши для подгорных гномов, но не для жителей лесных. Где укрыться и куда податься? Наступит ли зелёная весна и лето тёплое? Лето щедрое…
Учуяв погоню, затравленный зверёк быстро-быстро, со всех лап побежал прочь, но в западню, в капкан попал он, угодил; валяется с прокушенною лапкой, и скулит изрядно. Глазки бегают, и больно очень. Почти не дышит, настигнутый врагами.
Обступили, окружили; что же делать ей? Лесная Радуга, будучи в зверином обличье, не могла иль не умела применять магию, как если бы она была в образе истинном своём.
Она металась, не давая себя в обиду; остервенело кусаясь и царапаясь изо всех сил. Свернулась в три погибели калачиком, накрывшись хвостиком, но тщетно: выследившие её душегубы были неумолимы, коварны и жестоки. Один из охотников подошёл, и пнул было уже практически бездыханного лисёнка, как вдруг…
Все оковы спали, и пред недругами восстала лесная фея. Шутя она отшвырнула от себя гончих собак, и вытянула вперёд свою руку. Глаза её светились ровным лунным светом; не дрогнет больше ни единый мускул.
– Ах ты, рыжая, бесстыжая лиса! – Взвизгнули озадаченные наёмники, но ничего не могли поделать: «чертовка» заколдовала вокруг себя пространство так, что навстречу ей никто не мог сделать и шага. Будь у феи в руках кинжал, или копьё – она б ещё как следует, повоевала! Задала бы жару, примяв к траве всех недругов своих…
Тогда навстречу ей двинулись тринадцать, что замыкали колонну преследователей. Эти тринадцать окружили бедняжку так, как когда-то они и ещё трое окружили каменный алтарь, у которого клялись клятвой страшной.
Неравной была сия борьба, сей магический поединок, ибо Лунная Радуга, искусная в волшбе, всё же проигрывала числом и опытом – что может сделать она одна против призраков безжалостной судьбы, коей руководит лишь Бендикс? Лишь Он смеет призывать таких могущественных духов, как свирепеи. Природа их сокрыта, непонятна – оттого смирилась, покорилась, красна девица, отдав душу свою на поругание Ему.
Долго ли, коротко ли – се, привели под руки её, связанную, к Алмазному королю, и долго Тот довольно потирал руки, прежде чем начал говорить Своё слово.
– В жизни ты гораздо краше, чем в изображениях туманных, изображениях обрывчатых и маловразумительных. – Так подошёл к ней Бендикс, но Его слащавые речи, Его лесть совсем не по нраву пришлись Лунной Радуге.
– Чем ещё я заслужила честь пребывать в Твоём чертоге? – Спокойно, без тени трепета и страха в голосе спросила лесная фея, почти не разжимая губ.
– Если во Мне есть хоть капля той доброты, что есть в тебе – то видит провидение, Я не причиню тебе никакого зла. – Сказал Бендикс, и сейчас Он не лукавил.
Лунная Радуга молчала.
Тогда упросил властелин кристаллов, властелин камней эльфийку надеть платье, полностью украшенное бриллиантами; платье чистое, белое, прозрачное и серебристое одновременно.
– Я малость ленив, дитя Моё, но для тебя Я сшил его Своими руками, и даже один раз укололся. – Виновато молвил Бендикс.
И послушною оказалась Лунная Радуга, и вот: прелестное платье на теле её; и впору пришлось, сидит хорошо. И радовался Бендикс, радовался весьма.
– Мелисса, – Обратился Он вдруг к девушке, сидящей на стуле у зеркала. – Скажи Мне: желаешь ли составить компанию в трапезе?
«Как ты украшаешь эту брошь…», заметил Он, глядя на изящную брошку, вколотую в платье красавицы.
– Отчего Мелиссою зовёшь? – Вопросом на вопрос ответила лесная фея, пытаясь подавить в себе всякое удивление.
– Мне нравится это имя. – Смутился Бендикс. – Если хочешь, не стану так звать… Так будешь ты со Мной бок о бок за пиршественным столом?
Лунная Радуга задумалась.
– Ну, хорошо. – Согласилась, наконец, она. – Так уж и быть.
Бендикса же, как подменили – куда только подевался весь эгоизм Алмазного короля? Как рукой сняло, ибо разве что с ложечки не кормил Он сейчас девушку изысканными заморскими яствами.
– Полноте, – Томно попросила красотка. – Благодарю, но я уже давлюсь. Пирожные Твои вкусны, но мне уж поперёк горла встали. Всё должно быть в меру; не следует доводить до обжорства. И да, я не ем после шести.
И был вечер, и было утро; день первый.
И захотел Бендикс узнать, насколько талантлива Лунная Радуга. И пришлось ей против воли петь и плясать перед Ним, а также рисовать Его портрет.
И был вечер, и было утро; день второй.
– Кто я для Тебя? – Поставила вопрос ребром лесная фея. – Пленница, игрушка?
– Нет-нет! – Поспешил заверить её Бендикс, сдувая с неё пылинки. – Возможно, Я даже снизойду до того, чтобы с миром отпустить тебя… Но не могла ли бы ты провести уборку генеральную в убежище Моём?
И вынуждена была девушка, как Золушка, как Белоснежка вымыть начисто полы во всех залах великаньего логова – и страшно устала, а ведь каждый такой зал был величиной с дворец. Также, ей пришлось перестирать все Его вещи, погладить их, приготовить пищу в котле и на медленном огне; вытереть всю пыль и снять вековую паутину. Она отчаянно чихала, но работёнку свою выполнила на «ура». И похвалил её Бендикс, и остался доволен весьма.
И был вечер, и было утро; день третий.
– Ответь-ка Мне, красавица: а есть ли у тебя мечта? – Тихо, вкрадчиво прошептал в уши Лесной Радуге фокусник в шляпе-цилиндре, подходя сзади и кладя ей на плечи руки в надетых на них кожаных перчатках.
– Есть. – Вздохнула та, скрестив руки и немного отпрянув подальше.
– Не бойся; тебя Я не съем. – Успокоил её Бендикс, оставив свои шуточки.
– А я никого не боюсь. – Ответила лесная фея. – Мечтаю же я о том, чтобы Ты отпустил меня; хочу вернуться в родной мне лес. Мечтаю я о море-океане, ибо сама я никогда не видывала его – но мне рассказывали, насколько он обширен и глубок. Обнять водопад желаю я… Мечтаю я, чтобы кое-кто, имени которого я Тебе не назову, своё слово сдержал, и смог узнать меня из тысячи подобных мне, в каком бы обличье я ни была. Пуще же всего мечтаю я о том, чтобы в край родной, мой край лесной вернулась зелень лета и весны – но то всего лишь дрёмы, грёзы, сны…
И понял кукловод, что не сможет Он даже силою привязать к Себе Лесную Радугу. За четыре дня Он ни разу не обидел её – ни мыслью, ни словом, ни делом. Не поднялась у Него рука свершить худое, и призвал Он к Себе лесную фею в последний раз.
– Возжелал однажды Я хозяйкой видеть тебя здесь; думал, что понравится тебе тут у Меня – отнюдь. Коль так – ступай; удерживать не стану. Но Моё сердце…
– У Тебя нет сердца. – Заметила Лесная Радуга, перебив хозяина марионеток. – Точнее, оно есть, но за много лиг отсюда.
– Верно, – Оживился Бендикс. – Но откуда ты об этом знаешь?
Но та, не удосужив великана взглядом и ответом, прикинулась белой горлицей, и вылетела прочь, вон из дворца. Но не выслал на сей раз погоню горный страж, но убаюкал Себя Своей же колыбельной – опять, и снова, вновь Алмазный король видит сон десятый.
6. Путь на север
Пока Алмазный король привечал у Себя Лунную Радугу, тайно надеясь, что она добровольно останется с Ним навсегда, эльф Эльданхёрд, блуждая по бескрайнему снежному покрову в сопровождении своего верного друга, северного оленя, поочерёдно достиг границ гномьего и людиянского царств-государств. Исходил он земли их вдоль и поперёк, понемногу набираясь опыта и изучая язык, культуру, искусство и бытие этих народов.
Гномы оказались грубы и неприветливы, но знатоками они являлись во многих и многих ремёслах; свои в доску, проверенные неоднократно в случае нужды. Коренасты, бородаты, тяжелы на подъём, но работящи весьма: уж если возьмутся за какое дело – никто не провернёт его лучше них. Правда, иногда после любой такой годной работы гномы любили хорошенько выпить – квасного и спиртного, и после их хмельного буйства половину их работы приходилось нередко переделывать – тут-то люди и являлись.
Люди, по внутреннему убеждению Эльданхёрда, по его собственному умозаключению в результате длительного наблюдения, оказались усреднённым вариантом гномов и эльфов – интеллектуально они были слабее вторых, и не столь выносливы, крепки, упёрты, как первые. Они были столь же падки на мирское, как гномы, а до возвышенности, величия эльфов им было очень и очень далеко. В магии они преуспели своеобразно: были среди них гадалки, ворожеи, колдуны и прочие проходимцы, но к истинному волшебству они имели самое посредственное отношение. Чаще всего они просто дурачили, морочили всем головы, по сути, не обладая никакими энергетическими силами – кроме, разве что, большого дара убеждения. Это были самые обычные, банальные (хоть и профессиональные) психологи, зарабатывающими себе на жизнь и пропитание именно таким способом.
Люди оказались созданиями приземлёнными; среди них, конечно же, были особи с незаурядными способностями, неплохими свойствами – но, в целом, эльфу они понравились не очень. По большому счёту люди являлись дикими варварами, входящими в дверь без стука, и очень шумными созданиями. Обладая большей, нежели у гномов, расторопностью, они могли лишь доделывать на совесть начатое, но изобрести что-то своё им было пока что не под силу – не хватало ни умения, ни терпения. Их навыки по сравнению с гномьими были вторичны, и сами они, увы – лишь жалкое подобие их, эльфов, к коему племени принадлежал Эльданхёрд.
Эльфийский принц, не распространяясь о своём королевском происхождении никому, умудрился сдружиться с извечным букой и занудой Махенной – гномом-коротышкой и сыном рудокопа. Алчный, прижимистый гномёнок, однако, был не по годам развит как в ту, так и в другую сторону – силён физически и силён магически. Его дед, такой же флегматичный пухляк и здоровяк, имел свою собственную мастерскую, где проворачивал алхимические опыты. Иногда он брал к себе и внука, оттого и сравнительно молодой ещё прагматик Махенна носил округлые очки. В обычном состоянии сей гном был спокойным, уравновешенным учёным, активно интересующимся самым широким спектром наук. Так, юный гном обожал такие дисциплины, как астрономия, археология, арифметика, история края и многие другие. Это был гном, который просыпался и засыпал с книгою в руках, ведь «книга есть лучший подарок; так говорит моей дед». Но Махенна перенял многое и от отца: он не понаслышке знавал кузнечное дело, ювелирное дело и иже с ними, потому как эти дисциплины всегда как-то бок о бок, попутно, параллельно; именно в них, помимо алхимии, гномы добились наивысших, наибольших результатов.
Если неповоротливый, но всезнающий Махенна оказался для Эльданхёрда сущей находкой (ведь эльф и сам был Любознайкой), то его привязанность, его тяга к другу-человеку по имени Тефей была пока необъяснимой. Импульсивный Эльданхёрд, обладая признаками холерика и меланхолика, наверное, тянулся к сангвинику Тефею за открытость, доброжелательность, простоту последнего – Тефей-скрипач, Тефей-рыбак, Тефей-бродяга, являя собой прямую противоположность жадноватому Махенне, был щедр даже в мелочах. Он был бодр и смел, отважен и скор на руку. Это был авантюрист, готовый пойти на что угодно и за кем угодно, «если дело того стоит». Но Тефей был ужасный болтун – похоже, его рот не закрывался никогда – разве что тогда, когда он играл на скрипке, и вот тогда его лицо становилось грустным и печальным – что, скорее, было характерно для Эльданхёрда.
Скрипка досталась Тефею от его отца, короля Нормана – но родство их было окутано тайною за семью печатями, поскольку Тефей был зачат вне брака, от служанки. И чтобы никоим образом не скомпрометировать себя в глазах окружающих, в глазах подчинённых, король по рождению внебрачного сына отослал его вместе с его матерью-служанкой подальше, отсыпав пуд монет и отдав свою скрипку, которая, в свою очередь, досталась Норману при странном стечении обстоятельств.
Ходили слухи, что сам король Норман в бытность юношей был похищен Бендиксом и заключён в глухой и глубокий зиндан, из которого он совершил дерзкий побег. Будучи в бегах, он выстругал себе из неизвестной породы древесины (возможного, из красного дерева) подругу деревянную; скрипку смастерил себе он, натянув рыбацкую лесу вместо струн. Смычок же изготовлен был им из другого древа.
И страшно позавидовал его игре Алмазный король; он вновь настиг беглеца и заточил в такое место, откуда так просто, как в первый раз, уже не выбраться. Удача и успех оставили Нормана, но искусно играть на скрипке он не разучился – к великому раздражению Алмазного короля, который в бешенстве затыкал Себе уши, ибо скрипка оказалась не простой: своими переливами, своими мелодиями, своим вытьём она пробуждала в великаньей душе нечто вроде ноток совести, и Бендикс боялся превратиться в добряка.
Великан не мог Себе представить, не мог вообразить, что на земле есть кто-то, кто лучше Него хоть в чём-то; чёрная зависть подтолкнула Его на то, чтобы научиться играть на струнно-смычковом инструменте почище да получше самого Нормана.
Алмазный король устроил бал, на который пригласил всю Свою мерзкую свиту, а в качестве специального гостя на почётное место поставил своего пленника, своего гостя. И стоял Норман на зеркальном, гладком, чистом, скользком, шахматном полу, и на ногах его – тяжёлые кандалы; длинная цепь тянется из самого подвала, откуда привели его злые и ехидные надсмотрщики.
Танец смерти уж давно завершён, но изюминкою вечера задумал Бендикс состязание на скрипках:
– Одолеешь Меня в игре искусной – быть тебе на свободе! – Так сказал великан, и отличительной Его особенностью, одним из немногих положительных Его качеств было то, что этот великан Севера всегда держал своё слово, несмотря ни на что, невзирая на всю свою влиятельную силу, власть, распространяющуюся далеко за пределы высоких гор и вполовину увядших лесов.
Два ли, три ли часа длился айтыс – уже и Солнце зашло. И видел Норман за пиршественными столами лики злые, лики недоброжелательные и неприятные. Однако, к всеобщему признанию, переиграл он свою партию, свою арию гораздо лучше Алмазного короля, хоть и старателен Тот был весьма.
И стоял Бендикс напротив оппонента Своего, и до крайности недружелюбным был Его взгляд.
– Думаешь, ты победил? Считаешь, ты – на высоте? Полагаешь, что отпущу тебя? – Шипел сатана, капая ядом, брызжа слюной в присутствии всей Своей отвратительной своры.
– Ты сказал. – Ответил Норман, пытаясь скрыть всё своё волнение – но сам внутренне аж трясся, перепуганный насмерть. Стойким был будущий король людей, но как вода точит камень – так и у стойкости Нормана имелся свой предел.
– Знаю. – Согласился владыка бриллиантов, раздумывая, как лучше поступить в данной ситуации. – Но если ты останешься в Моём дворце, обучу тебя Я всем премудростям древним, всем тайным знаниям, какими владею Сам.
– Нет. – Отказал Норман. – Я выполнил условие; выполни и Ты Своё.
Тогда Бендикс, подойдя ближе, со всего размаху дал удальцу и смельчаку звонкую пощёчину. Щека Нормана горела, но он устоял, а сдачи – не дал, покорно дожидаясь своей участи.
– Проклятье! – Рявкнул великан, но тут пробормотал Себе под нос. – Но Я же Сам поклялся пощадить и отпустить его, если проиграю…
Потоптавшись на месте, Бендикс взошёл на трон, и, гладя Своего верного пса, долгие годы исправно служившего Ему, рёк:
– Иди на все четыре стороны, негодяй! Пошёл прочь с глаз Моих долой! И скрипку свою чёртову тоже забирай…
Сам Норман примерно так описывал своё пребывание в стане врагов (иногда меняя «огнём» на «льдом», ибо то был Север):
Эй! Я для них злодей
Знающий секрет
Низменных страстей
Нищих и царей
Я был скрипачом
Мой талант – мой грех
Жизнью и смычком
Я играл с огнём
На что Бендикс шептал ему:
Эй, скрипач
Ты горяч
Как всегда строптив
Ты не прав
Ты как раб
Мой играл мотив4
Эту историю Норман рассказал Тефею, когда тайно навестил его по достижении сыном совершеннолетия; с тех пор прошло уже четыре года. История почти забылась, улетучилась было из памяти, но Тефей именно сейчас вдруг вспомнил её, благоразумно утаив её, однако, от своих товарищей – мало ли; ещё, чего доброго, уличат во лжи, ведь он и так порой слишком уж много болтает. Они ему просто не поверят…
Время шло, на месте не стояло: настала пора Эльданхёрду раскрыть свой замысел – а именно подняться в горы, что далеко на Севере. И он знал, что гном и человек пойдут за ним, потому что одному он напел про несметные сокровища, про преисполненные алмазами бездны, а другой просто любил путешествовать далеко и надолго – лишь бы не в одиночку, ибо скучновато.
