Леонид Левинзон
Мужчины и женщины
7. Зачистка деталей
Первая мастерская, куда взяли Игоря, находилась в религиозном районе, в который можно попасть, если идти вглубь от центральной улицы Яффо. Это была крошечная промзона из двух длинных зданий с общим двором посередине. На ночь двор с обеих сторон запирался железными воротами. В зданиях гнездилось множество мастерских, во двор бесконечно заезжали машины, шум стоял неимоверный – весь рабочий день визжали пилы, перекликались рабочие, стучали, строгали. Мастерская, в которую устроился Игорь, занималась зачисткой деталей, служивших частью прицела автомата. С детали размером с ноготь надфилем снимали заусеницы. Это оказалось очень трудным делом. За рабочий день следовало зачистить не меньше тысячи деталей, но уже на двухсотой Игоря клонило в сон.
На работу Игорь добирался на утреннем, полном людей автобусе. Выходил у автовокзала, выгодно отличающегося от безумной тель-авивской постройки аккуратностью форм и огромными часами на фасаде с бегущей по слабо очерченному кругу стрелкой. Дальше он шёл пешком, углубляясь в узкие улицы. Множество ешив, школ, маленьких скудных магазинчиков встречалось по дороге. И конечно, люди – будто перенесённые из европейских гетто восемнадцатого века. Мужчины в обязательных длиннополых чёрных лапсердаках, в чулках, туфлях, в круглых, тоже чёрных шляпах, и с обязательной книгой в руках; женщины во всё блеклом, сером, с тщательно убранными под платки волосами или в париках. И кругом на деревянных досках объявлений расклеенные «пашквили» – своеобразные новостные стенгазеты с указаниями раввинов.
Как и у многих других, первоначальное уважение к этим людям, упрямо не признающим государство, в котором они живут, быстро сменилось у Игоря плохо замаскированной недоброжелательностью. А тут ещё пришлось столкнуться с ортодоксальным бытом напрямую. Как-то хозяин мастерской, толстый, вечно пахнущий потом, прижимистый ортодокс, оценив телосложение Игоря, попросил отнести к какой-то своей родственнице посылку. Посылка оказалась тяжёлой, и Игорь, проклиная себя, своё зависимое положение, хозяина, долго пёр её на плече, обливаясь потом. Был уже май, от только что прошедшей холодной зимы не осталось ни следа, и всегдашняя жара, не такая влажная, как в Тель-Авиве, но тоже злющая, давящая, уже обрушилась на город.
Добравшись до конца квартала и окончательно взмокнув, Игорь зашёл в подъезд нужного дома и постучал в квартиру. Но внутрь его не пустили – праведная женщина не могла позволить себе разговаривать с незнакомым мужчиной. Письмо для хозяина передал один из её многочисленных детей – мальчик лет одиннадцати, сразу не ушедший, а долго рассматривавший присевшего на одну из ступенек рослого седого дядю. Наконец мальчик набрался храбрости:
– Я тебя ни разу не видел! – выпалил он. – Ты разве не покупаешь продукты у Ицика?
– Не покупаю, – ответил Игорь. – А где у Ицика магазин?
Глаза мальчика стали совсем круглыми:
– Но у нас в городе все знают, где магазин Ицика! Ты, наверное, не живёшь в Иерусалиме!
– Живу, – улыбнулся Игорь, – но где этот магазин, не знаю…
Тут мальчика позвали и сердито заговорили с ним на идише. Видимо, отругали за любопытство.
Идя обратно, Игорь вдруг подумал, что у хозяина, конечно, есть машина и непонятно, почему потребовалось тащить посылку вручную, бензина, что ли пожалел? От этой мысли Игорь окончательно расстроился. Пришёл домой и пожаловался Вере. Но Вера заинтересовалась не скупостью хозяина, а вопросами мальчика.
– Знаешь, а ведь мы с ними действительно живём в разных городах, и его город совсем не похож на наш… Игорь, – вдруг расстроенно добавила, – извини… Не хотела говорить, но у меня туфельки совсем расклеились.
– Что ж ты молчала! – всполошился Игорь.
В той экономии, в которой они жили, любая незапланированная покупка выбивала из колеи, но обувь – это обувь.
На второй месяц работы один из рабочих, тоже ортодокс, но из сефардов, увидел на плече переодевающегося Игоря татуировку в виде креста и с надписью «Кандагар».
– Ты не еврей? – удивлённо спросил.
– Еврей.
– Но почему крест?
– В армии на память сделали, – добродушно объяснил Игорь. – А что?
– Еврей не может носить крест! Если ты носишь, значит, ты христианин.
– Глупости, – отмахнулся Игорь, – вон, у тебя майка в бело-синюю полоску, но я же не говорю, что ты моряк.
Ортодокс неожиданно обиделся:
– Ты почему меня оскорбляешь?
– Я не оскорбляю.
– Нет, оскорбляешь! Маньяк! – раскричался. – Маньяк!
– Да пошёл ты! – добродушие Игоря как рукой сняло. – Сам маньяк!
– Именно маньяк? – уточнила Вера, когда он, трясясь от злости, пересказывал ей происшествие.
– Ну да! Заколебали! – Игорь раздражённо дёрнул плечом.
Вера забавно подмигнула.
– Мой любимый маньяк! – округлила голубые глазищи. – Надеюсь, ты сегодня вечером меня проучишь? Проучишь?
– Проучу! – буркнул Игорь и натянуто улыбнулся. – Ну, Вер, мне не до шуток!
– Ах, мастер, – Вера потупила глаза. – Как жаль…
– Вер, я говорю серьёзно!
– Я слушаю, милый, слушаю…
– Слушай…
Разозлённый придурок пошёл жаловаться хозяину, и тот вызвал Игоря.
– Вот что, парень, – начал поучать, поудобнее устроившись в продавленном кресле, – на первом месте у меня стоит не высокое мастерство, – важно погладил спускающуюся на грязную рубашку бороду, – а спокойствие в рабочем коллективе! Ты же его нарушаешь!
– Высокое мастерство заусеницы снимать? – отозвался взбешённый и чувствующий себя правым Игорь. – Коллектив из трёх человек? Ты лучше зарплату хотя бы до минимума подними, а то ведь Бог накажет, не посмотрит, что молишься по десять раз на дню!
– И тут он тебя выгнал, – печально улыбнулась Вера. – Правильно?
– Правильно, – вздохнул Игорь. – Не сдержался я… – виновато посмотрел.
– Но ты же прав! – Вера даже стукнула кулачком по столу. – Прав!
– Десять дней пропало, – Игорь махнул рукой, – не заплатит, скотина…
– Плевать. Ты – прав! Блинчики хочешь?
– Хочу! – оживился Игорь. – У тебя очень вкусные блинчики.
– Конечно, вкусные, – загордилась Вера. – Сейчас подогрею…
Вынула из микроволновки.
– Приятного аппетита, милый! Так держать!
Было уже одиннадцать, и они легли. В новой квартире в окно стучался иерусалимский ветер, близкие деревья, посылая тени, качали ветвями, в бедненькой, но аккуратной спальне светило со стены маленькое жёлтое бра, делавшее чужие, покрашенные Верой стены чрезвычайно уютными. Вера, немножко почитав, отложила книжку и сонно сказала:
– Игорь, мне холодно…
– Я принесу ещё одеяло! – встрепенулся Игорь.
– Да кому это интересно, если мне холодно… – по-прежнему вроде бы сонно пробормотала Вера и лукаво блеснула глазом. Через полчаса, когда она заснула, настонавшись и явно согревшись, Игорь, с любовью глядя на её успокоенное спящее лицо и разметавшиеся по подушке волосы, подумал:
«Я счастлив, господи, я счастлив!»
На следующий день им было так лениво, что они не сдвинулись из спальни. Игорь сосредоточенно читал русскую газету – он так и не перешёл на иврит, на работе от него требовалось работать руками, а не говорить. Вера слушала музыку – сидела в наушниках перед компьютером. Она вообще разбиралась в музыке, всё время выискивала каких-то удивительных певиц.
– Откуда ты всё знаешь? – как-то спросил поражённый Игорь.
– Из детства, – улыбнулась Вера. Её глаза затуманились…
…В большой комнате напротив дивана у них с мамой стояла оставшаяся от бабушки радиола «Маяк» на коротких ножках. Её мощные боковые стенки и крышка были сделаны из коричневого полированного дерева, а длинная передняя панель затянута жёлтой тканью. Низ занимали трудно нажимающиеся щёлкающие клавиши, а над ними протянулась стеклянная шкала настройки с отмеченными на ней далёкими городами – Париж, Нью-Йорк, Дели, Мехико…
Верочка часами просиживала около своей радиолы, увлечённо крутила круглые большие ручки настройки и, зажмурившись, прижималась ухом к жёлтой ткани – слушала музыку и далёкие разговоры на незнакомых языках. Но главное сокровище у радиолы было сверху – под полированной крышкой находился проигрыватель. Надо только взять пластинку, осторожно положить на круг и подвести иглу…
Пластинки им также достались от бабушки, великое их множество хранилось в сундучке около дивана. Там были и совсем старые, грубоватые, чёрного цвета, и как бы игрушечные тоненькие зелёные или синие. Верочке было потешно прокручивать пластинку быстрее или медленнее нормы, тогда Майя Кристалинская и Лариса Мондрус то пели мультяшными голосами, то тянули басом. Потом Верочка переключилась на другие песни: «Хоп-хей-гоп», «Шизгара» и «Чао, бамбино, сорри». Не зная перевода, она сама придумывала содержание и рассказывала его дворовым подружкам. Постепенно Вера добралась до самого дна бабушкиного сундучка, где нашла пластинку со странным названием «Эль Кондор пасса».
Включила проигрыватель, привычно повернула иглу, игла зашуршала по кругу…
Сквозь тихое шуршание иглы откуда-то издалека раздались крики чаек, мычание быков, щелканье бича, скрип колёс, а в следующее мгновение стала слышна флейта. Её мелодия раздавалась всё громче и громче, достигла апогея и затихла, опять потерявшись в крике чаек.
С тех пор зачарованная мелодией Верочка слушала пластинку множество раз, пока проигрыватель не сломался от старости.
Когда они с мамой переехали в другой город, радиолу с перегоревшими лампами и сломанным проигрывателем пришлось оставить, а с ней все пластинки. Их просто негде было больше проигрывать – техника шагнула вперёд. «Эль Кондор пасса» осталась тоже.
8. Карашо, русский…
Следующую работу Игорь нашёл в той же промзоне у двух братьев-бухарцев, одинаково жилистых и угрюмых. Они предложили ему сделать пробную деталь. Деталь оказалась сложной – потребовались тиски и круглый стол. Игорь намучился, пока возился с нею. Когда показал, осмотревший работу старший бухарец, улыбаясь, ухватил за щеку:
– Карашо, русский, карашо… Беру.
Игорь с такой силой оттолкнул его, что несостоявшийся работодатель упал.
Вера тоже без дела не сидела. Оказалось, что она умеет стричь. Игорь размахнулся, на визу купил ей шикарные специальные ножницы, машинку, и они расклеили объявления. Доказывая своё умение, Вера первым делом подстригла Игоря. Ласково провела ладонью, принесла зеркало. В зеркале отразился помолодевший улыбающийся человек.
– Ой, Вера! – снимая простыню, Игорь вспомнил случай. – Через неделю после приезда в страну я зашёл в парикмахерскую около рынка. Представь себе комнатку с помутневшим зеркалом на стене и двумя огромными, неудобными, чуть ли не с позапрошлого века креслами. Дедушке-парикмахеру на вид лет девяносто, и он важный, как профессор – в белом халате, руки за спиной. «Ну что, молодой человек, – объявляет по-русски, – вас подстричь или побрить?» – Отвечаю: «Подстричь».
Дед берёт в руки ножницы, а я вижу – у него руки дрожат. Ну, думаю, зарежет… Но нет, подстриг, даю пятьдесят шекелей. Парикмахер идёт к порогу, смотрит купюру на свет и вдруг отдаёт обратно: «Молодой человек, а скажите, какие нужны слова, чтобы познакомиться с русской девушкой?»
Я чуть не упал. Выпалил, как дурак: «Зачем вам?»
Дед от возмущения просто потерял дар речи. Пришёл в себя, весь выпрямился, подбоченился: «Молодой человек! Этот вопрос некорректен!»
– И что ты посоветовал?
– Скажите девушке «ласточка» – и она ваша.
Вера усмехнулась.
Они пошли в кухню. Вера начала возиться у плиты, Игорь по своей новоприобретённой привычке устроился рядом.
Их небольшая кухня едва вмещала двух человек, но в ней приятно было находиться.
Тикали самодельные, сделанные из очередной деревяшки часы, на стене висел украинский цветастый рушничок, деревянный востроносый Буратино подмигивал нарисованными глазами со стола.
Вера не любила готовить, но, оторвавшись от компьютера, развивала в кухне бешеную энергию, стремясь побыстрее завершить скучные обязанности. Вот и сейчас, не успел Игорь оглянуться, как она, нарезав помидоры, авокадо, зелень, сделала салат. Высыпала в пластиковую миску коттедж, чуть муки, перемешала, стала жарить блинчики. Пять минут – вытащила их на тарелку, пододвинула к Игорю сырную намазку – всё! Завтрак готов. Игорь попробовал.
– Ух! Вкусно! А ты будешь?
Вера отрицательно покачала головой:
– Только кофе.
Игорь задержался на третьей работе. Это был маленький заводик «Эйтан», как и все такие заводики, названный в честь хозяина. Заводик находился за городом в превращённом в промзону арабском селе Атарот. Около заводского проволочного забора небольшой базарчик – женщины в цветастых платках разложили на земле корзины с зеленью и фруктами. Чуть подальше – дорога в Рамаллу, по ней грузовики пылят.
За раздвижными воротами в открытом цехе станки, среди которых Игорь узнал фрезерный, токарный, большие сверлильные. В отдельном вагончике конторка. В конторке за столом, заваленным листами бумаги с контурами деталей, сидел сутулый Эйтан.
Людей у Эйтана было немного – он сам, москвич Серёжа с седой косичкой, Слава из Дагестана, невысокий тихий Йоси, толстый араб Халиль и секретарша Луиза.
Эйтан поднял голову от стола, взглянул, протянул чертёж:
– Сможешь?
– Да.
– Докажи.
Потом подошёл, измерил.
– Оставайся.
На завод Игорь добирался сначала перевозкой, а потом взял на платежи подержанную «шкоду». Самое главное, когда едешь на своей машине, – это знать, где сворачивать. Потому что следующий поворот вёл в Рамаллу. Несколько лет назад два русских парня-резервиста по ошибке свернули в этот город. Их линчевали прямо в здании палестинской полиции.
Задерживаясь допоздна, Игорь возвращался обратно, когда Атарот уже погружался в чернильную темноту. У дверей редких магазинов вспыхивали разноцветные лампочки. Сидящие около них на корточках молодые мужчины провожали машину недобрыми взглядами. Но Игорь знал дорогу. Обычно без приключений проехав деревню, он утыкался в молчаливую длинную очередь машин, медленно двигающуюся через вереницу бетонных блоков КПП. Включал Высоцкого, и в такт хриплому голосу барабанил пальцами по рулю, ожидая, пока пропустят. Часто очередь, измотанная ожиданием, начинала гудеть клаксонами, выражая своё негодование затянувшейся проверкой, но ничего не добивалась. Солдаты закрывали шлагбаум и терпеливо ждали, пока нервы водителей не придут в порядок.
Несколько раз в машину Игоря бросали камни, но ему везло, серьёзно метатели попали только один раз, разбив боковое стекло. На самом деле и камни, и очереди в КПП были ерундой. Главное, что Эйтан всё больше доверял своему новому рабочему, потихоньку становящемуся умельцем на все руки. Умелец не ограничивался работой на заводе, он начал чинить стиральные машины всей округе.
Через два месяца Игорь купил новую тахту, через три месяца – телевизор, через полгода – новую мебель, через год сменил квартиру на более пристойную – с закрытым балконом и большой кухней.
Но вот Вера, с тех пор как жизнь начала налаживаться, всё больше грустнела. Целыми днями, замкнутая и равнодушная, валялась в постели, почти перестала работать.
Вот и теперь, вернувшись, Игорь только покачал головой – даже свет не зажгла.
Прошёл прямиком в спальню – включил. Ну да… Кругом беспорядок, накурено, хоть топор вешай, туфли сброшены прямо около кровати.
– Привет, Вер…
Вера, закутавшись с головой в одеяло, не ответила.
– Вера, что случилось?
Молчание.
– И туфли, – не выдержал Игорь, – почему ты снимаешь туфли в спальне, а не у порога?
Вера медленно потянула вниз одеяло, показав каштановую макушку, а потом блестящий голубой глаз:
– Если я буду их снимать у порога, то как мы будем различать, что кому носить?
– Уж как-нибудь, – Игорь почувствовал, что заводится. – Вер, ну чего тебе не хватает? Работаю, люблю, ну что ты хочешь?
– Ничего, – проговорила Вера, напряжённо смотря на него. – Мне ничего не надо.
– Тогда что?
– Ничего. Ты не виноват.
– Уже хорошо. Кофе будешь? Я в магазин заезжал, молоко купил.
– Буду, – Вера откинула одеяло и встала. На мгновение прижалась к Игорю. – Извини, ладно…
На следующее утро Игорь долго смотрел на неё, спящую.
«Вот спит и будто улыбается. Или не спит?»
Игорь осторожно погладил её поверх одеяла.
– Мне нравится, когда у нас такие платонические отношения, – вдруг своим глубоким, но чуточку сонным голосом сказала Вера.
Игорь замер.
Вера открыла глаза.
– Ну, и сколько у нас времени?
– Уже одиннадцать.
– Ого!
Вера повернулась на спину и заложила руки за голову. Игорь невольно задержал на них взгляд – нежная, не тронутая никаким загаром белизна уходила в чуть влажные, гладко выбритые подмышки.
– Ты знаешь, я думаю, – Вера протяжно зевнула, – родители со мной ошиблись.
– Почему?
– Меня надо было назвать Соней. Вот имя Соня мне подходит.
– У Сони не может быть таких губ!
– Ты просто не всех Сонь знаешь.
– Возможно, – Игорь нахмурился. – Вообще-то пора вставать.
– Как, прямо сейчас?
– Да, хватит валяться!
Вера не пошевелилась.
– А если я ещё спать хочу?
– Не хочешь.
– Откуда ты знаешь?
Игорь начал злиться. Он сердито посмотрел на хитренькие Верины глаза, на подрагивающие от сдержанного смеха уголки губ и решил, что над ним издеваются.
– Вставай, я сказал!
– Да, мой повелитель, – с готовностью отрапортовала Вера, – слушаю и повинуюсь. Ваше желание – закон для меня, бедной несчастной девушки.
– Вера, ну вставай уже…
– Сию секунду. Ты небось есть хочешь?
– Конечно, хочу.
– Значит, мне надо идти на кухню?
– Да.
– Но на кухне не так удобно.
– Что неудобно? – не понял Игорь.
– Ну, сексом заниматься.
Вера расхохоталась и, сбросив с себя одеяло, встала и вытянула руки вверх, потягиваясь. Тонкое, с холмиками грудей, тело напряглось. Игорю показалось, что от сияния молодости в комнате стало светлее. Вера, явно позируя, нагнулась, взяла пушистый банный халат со спинки стула и, надев его и всунув ноги в босоножки, весело зашлёпала на кухню.
Игорь проводил её взглядом. Отношения с Верой были не похожи на отношения с женой. При всей любви и нежности к Вере Игорь часто ловил себя на мысли, что не знает, чего от неё ждать. Вера могла быть доброй и злой, безалаберной и практичной, саркастичной и милой, настоящим товарищем и плаксой. А иногда она была всем сразу. Чувства в Вере так и бурлили.
Тем временем Вера на кухне включила радио и громко крикнула:
– Игорь, как тебе новость – Шварценеггер развёлся!
– И что?
– Ну, – выглянула её проказливая физиономия, – теперь у меня есть шанс.
– Я тебе покажу – шанс!
– Успокойся, – хихикнула Вера, – до него ещё добраться надо. Так ты идёшь или нет? Омлет, между прочим, уже готов! И салат тоже.
Игорь пришёл.
– Так вот, – продолжила Вера, накладывая омлет, – представляешь, они справили серебряную свадьбу. А вот золотой уже не будет.
– Вера, он же старый! – с упрёком сказал Игорь.
– Так я люблю старых! – подмигнула Вера. – Ты же старый? – расхохоталась. – Ну улыбнись, улыбнись! А то букой и помрёшь. Шучу я!
Игорь с трудом улыбнулся.
– Кстати, Верочка, – сказал, проглотив комок в горле, – нас завтра в гости пригласили. Помнишь, я рассказывал про Севу. Я с ним в русском магазине познакомился. Так он день рождения отмечает.
– Не помню. Думаешь, надо пойти?
– Ну, Верочка! Мы так редко куда-то выбираемся!
– Хорошо, пойдём, – Вера достала тоненькую сигаретку, закурила.
– Ты же обещала бросить?
– Не сегодня, – глубоко затянулась.
9. Хозяева
Пригласивший Игоря на день рождения Сева был очень небольшого роста кудрявым мужчиной. С самого утра они с женой, полной большегрудой женщиной намного выше его, но больной, тяжело дышащей, опирающейся при ходьбе на трость, занялись готовкой. Их двухкомнатная квартира, нижняя в девятиэтажном старом доме, через салон выходила в довольно большой палисадник, окружённый покосившейся проволочной изгородью и бурьяном. В самом палисаднике бурьян был выдернут, и под старой, почти засохшей лиственницей стояли диванчик с рваной обшивкой, столик и несколько стульев. Сева, обычно любящий понежиться в кровати, на этот раз, едва открыв глаза, сразу начал расталкивать свою жену, повернувшуюся к нему округло вздымающейся под одеялом спиной.
– Вставай, Марусенька, вставай! – голос у Севы был тонкий, визгливый.
Марусенька, плотнее укутавшись в одеяло, буркнула:
– Что ты волнуешься, ещё полно времени…
– Нет, не полно! – уже зло отозвался Сева, он вообще быстро переходил от умиления к раздражению и обратно. – Я знаю, что говорю! Ты медленно всё делаешь, а надо быть на уровне! Я хочу быть на уровне, поняла?
– Дался тебе этот уровень! – с досадой сказала жена и, поняв, что поспать ей больше не дадут, откинула одеяло и села. Сева соскочил на пол и отдёрнул шторы. Свет из небольшого, с рассохшимися деревянными фрамугами окна осветил рефлекторно зажмурившего глаза худого мужчину и лежащую женщину – вялые груди с коричневыми сосками, большой выпирающий живот, массивные бёдра и колени. Марию когда-то вполне можно было назвать симпатичной, но сейчас усталость и болезни отпечатались на лице глубокими складками и тёмными полукружьями под глазами. Волосы у Марии были русые, короткие, мягкие на вид.
– Севка, ты мою трость не видел?
– Да вот она! – подскочил Сева. Он ходил по спальне в широких трусах, бодро посвистывая и явно усиленно размышляя.
– Так, – остановился, – мяса в принципе, может, и не нужно, купим крыльев, они дешёвые. Вино по четыре литра в супере продаётся в картонных упаковках, ну и салаты… Какие будешь делать? – обернулся к жене.
– Севочка, застегни лифчик, – вместо ответа попросила Мария.
Сева застегнул, жена поправила грудь в бюстгальтере. Сева искоса на неё посмотрел и неожиданно обнял, жена хихикнула. Сева нажал и неловко повалил женщину спиной на кровать, но та вдруг вскрикнула:
– Больно! Колено! А-ах!
Сева отпрянул.
– Забыл, – сказал виноватым тоном, – извини, – и тут же по привычке разозлился: – Вечно ты выставляешь!
– Что выставляю?
– Всё выставляешь!
– Что именно выставляю, я тебя спрашиваю?! – Мария покраснела от негодования.
– Да колено, например…
– Посмотрела бы я, если бы у тебя так колено болело!
– Марусечка, – Сева пошёл на попятную, – я же просто сказал, давай лучше займёмся делами…
Мария надела халат, взялась за трость и медленно, с усилием, поднялась.
– Тебе тост сделать?
– Сделай.
Сева сел на стул и по-хозяйски огляделся, он уже предвкушал застолье. Вот только прибрать надо. Жена из-за болезни не могла, приходилось самому.
– Севочка, тост готов! – крикнула Мария.
Сева зашёл в их маленькую кухоньку. На закопчённой двухкомфорочной плите стояла сковородка с остатком вчерашней яичницы, в умывальнике лежали огуречные полосы и луковая шелуха. Начавшийся ясный день уже ощутимо пригревал, и из открытого окна тянуло жаром. Мария включила чайник. Сева недовольно потянул носом – его тост явно пригорел. Он подошёл к холодильнику, открыл, достал бутылку пива, сел за сразу качнувшийся стол – своей мебели у них почти не было, да и какая мебель, когда Мария получала пособие по инвалидности, а Сева то работал, то не работал, причём гораздо чаще не работал. Перебивались.
Сева открыл пиво, глотнул, откусил излишне хрустящий, с чёрными пятнышками хлеб, пожевал:
– Маруся, – спросил с полным ртом, – может, надо что-то для салатов купить?
Мария поискала взглядом – картошка была, лежала на полу в пакете, а вот лук закончился.
– Лук, свеклу, зелёный горошек, баклажаны, чеснок… – начала перечислять.
Сева перебил:
– Ты что, с ума сошла?
Мария изумлённо посмотрела.
– Ты что с ума сошла? – повторил Сева, закипая. – Столько покупать – да мы без денег останемся! Без денег! – затрясся, будто в припадке.
Мария схватилась за грудь.
– Господи, как ты мне надоел! – сказала, тяжело дыша, – при волнении ей всегда не хватало воздуха. – Знаешь, иди к чёрту со своим днём рождения! – закрыв лицо ладонями, заплакала. – Ну за что мне такое?! За что? Грызёт и грызёт!
– Да ладно – испугался Сева. – Марусенька! Любимая! Я же просто о нас беспокоюсь, нам жить, понимаешь – жить! А денег нет. Не волнуйся, давай лучше водички принесу, вот сейчас принесу, ладно?
Схватил стакан, налил воды из фильтра, поднёс. Мария оттолкнула руку.
– Не надо мне, уйди! Устала я, вот так однажды сердце не выдержит – и всё… А, да что говорить! – отдышалась.
– Марусенька, так что купить? – подлизался Сева. – Я понял – лук, баклажаны, зелёный горошек, чеснок… ещё что-нибудь?
– Да, ещё! – свирепо сказала Мария. Начала перечислять. – Между прочим, для твоих друзей стараюсь… Ты ведь хочешь быть на уровне? На у-ров-не? – произнесла по слогам.
– Конечно! – с энтузиазмом воскликнул Сева.
Мария взглянула на часы.
– Так ты идёшь в магазин или нет?
– Сейчас! А вместо мяса крыльев куплю. Так дешевле, – опять напомнил Сева, в который раз хвастаясь своей практичностью.
– Иди уже…
– А ты не командуй! – вдруг насупился.
– Я не командую.
– Вот-вот. Что думаешь, в овощной сходить или в русский?
– Как хочешь.
– Марусенька! Милая! – голос Севы от обиды даже задрожал. – Я же совета прошу!
– Ладно, в русский.
Сева задумчиво почесал шевелюру.
– Нет, пойду в овощной, там дешевле.
– Иди в овощной.
– Иду. Чмоканьки…
Но вместо того чтобы выйти в магазин, Сева неожиданно схватил веник и начал подметать. Смёл пыль в угол, выпрямился.
– Это чтобы время не терять, – объяснил.
Оказавшись на улице, Сева вначале направился в овощной, но через пару шагов свернул в русский. Во-первых, русский был ближе, во-вторых, там могла собраться компания, а компании Сева любил. В-третьих, по свежему раздумью цена на овощи в русском магазине была ненамного дороже, чем в овощном. Поэтому – в русский!
Сева ускорил шаг. Вскоре он увидел открытую дверь, поднялся по ступенькам и с порога задорно крикнул:
– Привет, Колян!
– Привет, привет, – хохотнул хозяин магазина.
Хитрые улыбчивые глаза Коляна безостановочно оценивали посетителей – что купят, на сколько, не в долг ли? Лицо по своей округлости и ширине напоминало не то луну, не то сковородку, если, конечно, обходиться без романтики. А ещё Колян бесконечно посмеивался. Особенно когда считал выручку. Но и просто так посмеивался, он вообще был добродушен. Помещение у Коляна было небольшое и очень заставленное – узкий пенал, в котором для клиентов оставался лишь проход между ящиками с крупами, хлебом, гудящими холодильниками, рядами неизвестно откуда полученных сиропов, соков, соусов. По стенам магазина были расклеены советские плакаты «Бдительность – наше оружие», «Болтун – находка для шпиона», «Родина-мать зовёт!».
– Сева, котлеты хочешь? – приятным голосом спросил Колян. – Вася только что сделал, пальчики оближешь!
Вася – высокий небритый мужик в спортивных штанах с пузырями на коленях и несвежей майке, сидевший в углу, тут же подтвердил, утвердительно качнув головой.
– Нет! – отказался Сева. – Ты лучше крыльев отвесь – гостей собираю.
– Гости – это хорошо! – подтвердил Колян и, надев на руку одноразовую перчатку, принялся набирать в пакет крылья.
– Три килограмма хватит?
– Хватит, ещё салаты будут, – важно сообщил Сева и подошёл к стеллажу с овощами. – Так, что тут у нас? – наморщил лоб, пытаясь вспомнить забытый дома список. – Жена в ударе, – объяснил наблюдающему за ним Коляну.
– Жена – это хорошо! – с грустинкой хохотнул Колян. Сам он женат не был, ходил по борделям и платил девушкам колбасой.
Кроме Коляна, Василия и Севы в магазине находились стареющая дама в широкополой шляпе с искусственными красными цветами, внимательно изучающая сыры, да два соображающих мужика за крошечным столиком – Колян такому не препятствовал. Сева вгляделся – один из них был ему вроде знаком. Решение пришло мгновенно. Сева быстро сложил овощи и мясо в рюкзак и, купив бутылку водки, поставил её к мужикам на стол. Бухнулся на свободный стул.
– Привет! – довольно рассмеялся. – Давно не виделись…
Мужики, как по команде, повернули головы.
«Нет, не знаю, – мелькнуло у Севы в голове, – обознался».
– А тебя разве приглашали? – неприветливо спросил один из сидящих – остроносый, скуластый, с загорелым, обветренным лицом.
Сева струхнул.
– Да я так, – забормотал, – просто… на нет и суда нет… А вы чего это? – вдруг пришла обычная злость. – Мешаю, что ли?
– Мешаешь, – спокойно подтвердил заросший рыжей щетиной второй. – Что вскинулся, на свою жопу приключений ищешь?
Сева обмер.
– Эй, ребята, всё нормально? – сунулся обеспокоенной круглой физиономией Колян.
– Нормально, Коля! – рассмеялся остроносый. – Не беспокойся…
Сева потянулся было за бутылкой, но его руку перехватили.
– Оставь… Раз уж поставил – оставь. Оставишь хорошим ребятам? – остроносый подмигнул. – Оставишь?
Сева пролепетал:
– Оставлю.
– Ну лады… А теперь давай двигай…
Сева двинул. На ватных ногах приподнялся и, проклиная себя, вышел. Опомнился он только тогда, когда пришёл домой.
– Марусенька, – пробормотал с порога, – Марусенька… Тут такое случилось, такое… – всхлипнул.
– Что? – встревожилась Мария.
– Да каких-то, что ли, бандитов встретил.
Севу от пережитого страха начало тошнить.
– А всё из-за тебя! – вдруг добавил плачущим голосом. – В русский иди, в русский! Вот на свою беду и пошёл я в русский! Еле вырвался!
Постанывая, Сева поплёлся в спальню, взобрался на кровать.
– Марусенька, подойди ко мне, – жалобно попросил. – Посиди рядом…
Мария подошла, села. Сева руками обхватил её грузные бёдра, прижался, спрятав лицо. Мария нерешительно погладила его по голове. Немного погодя Сева чуть отстранился, свернулся калачиком – ни дать, ни взять младенец – и заснул. У Марии горячо стукнуло от жалости сердце – любила она его в этот момент, несчастного, обиженного, такого родного. Любила, пока молчит, не канючит, не раздражается, спит – и всё.
В квартире стало вдруг очень тихо. Сева вздыхал во сне, Мария вытерла выступившие слёзы и, одновременно радуясь своему чувству и сожалея, что волшебство скоро закончится, поднялась и подошла к окну – голубое небо без единого на нём облачка пронзительно и невесомо уходило ввысь, кругом стояла звенящая жаркая оторопь, в которую неожиданно пробился далёкий собачий лай.
