Владимир Лещенко
Идущие сквозь миры
– Мы все умрем, – спокойно ответила мне горянка. – Зачем тебе торопить смерть, ведь пока ты жива – ты можешь надеяться…
Тут вошла надсмотрщица, увидела меня на полу, пояс на крюке и все поняла. Она разразилась потоком брани, но за палку не схватилась.
За несколько дней до того сразу шестеро недавно присланных девушек покончили с собой, по очереди заколовшись украденным на кухне ножом. За это ее нещадно выпороли кнутом, и теперь она тряслась над каждой из подопечных. Я получила три дня отдыха.
За эти дни я, подумав, согласилась с тем, что говорила Кеона. Смерть – не та гостья, чтобы торопить ее приход.
А на четвертый день на гарнизон обрушились, скрытно подобравшись горными тропами, войска княжества Хест, правитель которого решил, что самое время откусить от Йоораны кусок пожирнее.
Я проснулась уже после того, как снаряд траншейной мортиры разворотил угол нашей казармы-тюрьмы. Вокруг меня клубилась пыль, чад сгоревшего меленита обжигал горло, разрывал грудь жутким кашлем.
Вокруг меня визжали и стонали мои товарки.
Еще не понимая, в чем дело, я вскочила и, как была нагая, бросилась прочь. Инстинктивно – да, меня тогда вел инстинкт и только он – кинулась туда, где сквозь дым и клубящуюся кирпичную пыль проглядывал тусклый рассвет.
Я тогда не думала ни о чем. Просто бежала среди точно таких же бестолково метавшихся людей: солдат, гражданской обслуги, визжащих женщин – жен и дочерей начальников.
Прямо на меня выскочил вопящий хестиец в рыжем тюрбане, выставивший длинную винтовку со штыком – я едва успела уклониться; в меня несколько раз стреляли – а может, то были шальные пули… Потом я выбралась через пролом в стене, в котором торчал подбитый броневик, исходящий черным дымом.
Опомнилась я только примерно в лиге от своей тюрьмы, споткнувшись о труп нашего солдата. Сапоги с него уже успели снять, хотя автомат валялся рядом. Позади грохотал бой, но кто там брал верх – мне было неважно.
Я натянула на себя снятые с мертвеца штаны, при помощи ножа скроила из его плаща что-то вроде накидки, остатками плаща обмотала ноги, забрала оружие и побрела в сторону моря. Я не могу сейчас связно вспомнить все происшедшее потом. Мое сознание было слишком затуманено радостью оттого, что я вновь свободна, и я не могла осознать окружающее. Помню только ночной путь среди осыпей и пропастей.
К утру следующего дня, уже на пределе сил, я вышла к береговым скалам и тут увидела внизу, в полосе прибоя, севший на мель корабль. Ни о чем не думая, я сумела спуститься с обрыва (до сих пор не пойму, как я не сорвалась) и кое-как побрела к нему. В ту минуту мне было все равно, кому он принадлежит и как меня встретят. Я знала, что на крайний случай у меня всегда остается выход, и это придавало мне уверенности и спокойствия.
Помню только боль в ногах, изрезанных до крови об острые камни, когда я вошла в волны, просмоленный борт корабля совсем рядом, удивленные возгласы и направленные на меня стволы… Помню, как уговаривали меня разжать руки, намертво вцепившиеся в автомат, а я не могла. Помню теплое вино, льющееся в рот… Потом мне сказали, что я проспала ровно трое суток и проснулась, уже когда корабль покинул мой мир…
Я довольно быстро продвинулась на службе у этих междумировых торговцев. Тут, правда, не столько моя личная заслуга, сколько то, что наша база в прошедшие годы понесла особенно большие потери. Я вполне могла бы оказаться в числе тех, кто пропал без вести или погиб. А я вот стала вице-командором. Неплохо, если учесть, что подняться выше никому из нас невозможно.
Никто из моего мира или даже из похожего на него за эти годы мне не встречался. Точно так же их никто не посещал из моих знакомых. Никому не известны народы, в нем проживающие, никто никогда не слышал о событиях, происходивших в нем. Как довольно невразумительно пытался объяснить мне Дмитрий, пути моего мира и всех остальных разделились в незапамятной древности. Мне иногда становится грустно, когда я об этом думаю. Выходит, мой родной мир одинок, и нет даже той эфемерной надежды, что в других пространствах судьба его жителей сложилась счастливее…
Но так или иначе, я совсем не думала о том, чтобы что-то всерьез изменить в своей судьбе. До того дня, когда пришла навестить тяжело больного капитана Ятэра.
Василий
Думаю, настала пора поведать наконец о том, как я стал тем, кем стал.
До двадцати пяти лет, трех месяцев и десяти дней от роду моя жизнь ничем не отличалась от жизни десятков миллионов моих сограждан. Школа, учеба в институте, не очень хлебное, но неплохое и перспективное место на заводе, работавшем на космос, занятия музыкой, мелкие удачи и неудачи в личной жизни, бытовые хлопоты… О параллельных вселенных я если и читал, то в научно-популярных журналах и фантастических романах и, разумеется в них не верил, вернее – даже не задумывался над этим вопросом.
Ни о чем таком, естественно, я не думал и в тот момент, когда, направляясь домой после работы, спустился в заросший рябиной овражек на полпути между остановкой автобуса и своим родным микрорайоном.
А думал я в тот момент об отпуске, который начинался с завтрашнего дня. И немного о том, как прошел концерт нашего самодеятельного джаз-бэнда два дня назад. На нем присутствовала та, которая занимала все большее место в моей жизни…
Внезапно я оказался в центре пульсирующего серого овала с неровными краями, испускающего кремовое сияние. В следующий же неуловимый миг вокруг меня сомкнулась бледно-перламутровая пустота. Одновременно я ощутил необычайную легкость во всем теле.
Но все это продлилось лишь несколько секунд – я не успел не только испугаться, но даже сформулировать вопрос: что, собственно, происходит со мной?
Потом я полетел с довольно-таки большой высоты на ниоткуда вдруг возникшую внизу палубу корабля.
Какое-то мгновение я не видел ничего вокруг себя от пронзившей ногу боли.
Затем в уши мне ударил шум волн. Ошалело оглянувшись, я обнаружил, что нахожусь и в самом деле на палубе не очень большого деревянного корабля.
Над капитанским мостиком нависало ярко-оранжевое полотнище паруса.
А с мостика, обнесенного резными поручнями, на меня смотрела молодая женщина в широких брюках сиреневого цвета поверх желтых кожаных мокасин. Остальную одежду ей заменяло широкое полотнище, обмотанное несколько раз вокруг тела, оставляя обнаженными плечи и втянутый живот.
Рядом с ней стоял человек, годившийся ей в отцы. Это был смуглолицый горбоносый мужчина с курчавой седой шевелюрой и такой же бородой.
На нем была шерстяная туника до колен, подпоясанная кожаным ремнем, на котором болтались кривой кинжал и револьвер в открытой кобуре. Одеяние дополняли короткие штаны в обтяжку и башмаки на босу ногу.
Поднимаясь, я увидел стоявшего на юте третьего субъекта.
Высокий и худой, завернутый в длинный черный плащ, с очень темной, даже какой-то словно бы обожженной кожей лица и глубоко запавшими маленькими глазками, он отнюдь не произвел на меня благоприятного впечатления.
Все трое смотрели на меня с удивлением, но без недоумения, словно в моем внезапном появлении на палубе их корабля не было ничего странного и невероятного.
– Вот так так, – на чистом русском заявил бородатый, снизу вверх разглядывая меня. – За все время – первый раз! Слыхать – слыхал, а вот чтобы своими глазами…
Несмотря на боль в подвернутой ноге, я не потерял способность здраво рассуждать. Не хвастаясь, скажу, что почти не чувствовал страха. Пожалуй, гораздо больше я испугался бы, повстречай в подъезде пару-тройку подвыпивших типов, недвусмысленно выражающих агрессивные намерения. Все случившееся выглядело таким нереальным и невероятным, что начисто отшибло всякий страх.
Я полностью сохранил ясность мысли, поэтому посетившее на несколько секунд мою голову предположение, что я просто рехнулся, было мною почти сразу же отброшено.
Еще через несколько секунд, перебрав все возможные варианты, я уже примерно представлял, что со мной могло случиться. Все-таки я был человеком с высшим образованием и выписывал журнал «Знание – сила».
– А вы, наверное, путешественники во времени? – спросил я, глядя прямо на девушку и бородача.
Они удивленно переглянулись.
– Сообразительный, однако, попался парень! – заявил пожилой. – Кто же ты такой и откуда взялся?
– Кирпиченко Василий Георгиевич, – ответил я и почему-то добавил: – Советский Союз.
Женщина и старик опять переглянулись, и тот вновь буркнул себе что-то под нос, так что я расслышал только: «Майсурадзе».
Забегая вперед, сообщу: то, что произошло со мной, на нашем профессиональном жаргоне называется «сквозной пробой». При нем проход открывается на всю длину или часть ее и все, что оказывается в местах выходов, втягивается в канал. Но, разумеется, я тогда этого не знал.
Тем временем молча разглядывавший меня «черный человек» – плащ его распахнулся, и можно было увидеть черный балахон до колен, черные туфли и штаны в обтяжку – так же молча пожал плечами и покинул палубу.
Послышался топот подкованных подошв, и на палубу из надстроек и люков выскочили около десятка разнообразно и непонятно одетых матросов.
Они уставились на меня, примерно как если бы я был обезьяной, вдруг неведомо как оказавшейся на приеме в королевском дворце.
– Уберите его, – рявкнул, приняв наконец решение, капитан. Фраза прозвучала довольно зловеще, но, как оказалось, ничего дурного он в виду не имел.
Двое дюжих полуголых парней, чьи тела украшали замысловатые татуировки и довольно жуткого вида шрамы, схватили меня под руки и сноровисто поволокли вниз по трапу.
Я и рта раскрыть не успел, как меня впихнули в маленькую полутемную каюту и захлопнули за мной дверь. Только когда звонко лязгнул замок, я решился задать им вопрос, но, осекшись, с пару минут тупо смотрел на добротно сколоченную дверь.
Потом оглядел каюту: полутемное помещение нескольких шагов в длину и ширину, с иллюминатором, куда ребенок с трудом просунул бы голову, узкой койкой и столом, прибитым к переборке.
Оказавшиеся в аналогичных ситуациях литературные и киношные персонажи обычно долго щиплют себя или даже бьют по лицу. Но я делать этого не стал – как бы там ни было, на сон случившееся было явно непохоже, да и боль в пострадавшей при падении ноге была самой натуральной.
Но что мне теперь делать? Вопить во всю глотку, колотить кулаками в дверь, угрожать милицией…
Нет, ничего подобного мне делать тоже почему-то не хотелось. Кроме явственного понимания того, что со мной случилось нечто такое, когда надеяться на помощь участкового бесполезно, меня останавливало еще и то, что хозяева этого корабля вполне могли просто-напросто заткнуть мне рот, и не только кляпом.
Да, единственное, что было очевидно, так это то, что я влип в очень крупную (и даже оч-чень крупную!) неприятность. Во всяком случае, в мою голову не пришла мысль потребовать немедленно вернуть меня домой, взывая к гуманизму общества светлого грядущего…
Спустя несколько часов дверь распахнулась и появился моряк с подносом.
Я порывался было что-то сказать, но он только зыркнул на меня, поставил еду на стол и так же быстро исчез за дверью, где маячил его шкафообразный коллега.
Вновь я некоторое время созерцал захлопнувшуюся дверь.
– Ну ладно, посмотрим, чем тут кормят пленников, – пробормотал я, пожав плечами.
Паек пленников тут составляли несколько толстых ломтей вяленой свинины с дюжиной сухарей, оловянная фляга мутного пива и объемистая кружка, на дне которой плескался бурый напиток, отдающий сивухой.
Это, наверное, и есть те самые ром и сухари, которые, если верить романам, составляли любимую еду моряков парусного флота.
Есть не хотелось, но, опять же, вспомнилось вычитанное где-то, что в подобной ситуации надо поесть при первом удобном случае, поскольку неизвестно, когда представится второй.
Морские сухари, о которых я столько читал, оказались твердыми, как камень. Свинина – довольно вкусная, но жесткая. Ром шибанул в горло, выдавив слезу, и я поспешил запить его пивом.
Еще пару часов я просидел взаперти – хозяева судна больше ничем не напоминали о своем существовании. За стеклом иллюминатора опустилась темнота, и я наконец решил, что утро вечера мудренее.
Сняв ботинки, я улегся на койку и задремал. Сквозь сон я как будто слышал скрип двери, но сил проснуться уже не было.
Проснулся я по весьма прозаической причине – дал знать о себе наполненный мочевой пузырь. Да и другие физиологические надобности тоже беспокоили.
Мои часы остановились, пока я спал, и сказать точно, сколько прошло времени, я не мог. Судя по моему чувству времени, уже должна была наступить ночь, но за иллюминатором едва начал розоветь закат.
Я оглядел стены каюты, словно надеялся увидеть вход в туалет, потом постучал в дверь. Стучал и звал своих тюремщиков я минут десять с перерывами.
С какой-то мстительной злобой я подумал, что в крайнем случае наделаю прямо на пол (хотя и понимал, что добром для меня это не кончится). Но тут догадался заглянуть под койку и обнаружил там массивный чугунный сосуд с тяжелой крышкой.
Еще через некоторое время я вновь лег спать.
Когда я открыл глаза, в каюте был серый сумрак. За иллюминатором матово клубился туман.
Нас ощутимо покачивало, и было непонятно, стоим мы или идем.
Лязгнул засов – я вскочил, ощутив запоздалый страх.
В дверях появился один из вчерашних парней.
– Пойдем, случайник, – бросил он.
Морщась от вернувшейся боли в подвернутой ноге, я поковылял следом за парнем.
Мы поднялись на палубу. Осмотревшись по сторонам, я убедился, что мы прибыли в порт. Видимо, это была база моих хозяев (или похитителей). Тогда я не имел, разумеется, представления, что именно так – база – и называют это место обитатели.
Вдоль бревенчатых причалов выстроилось несколько десятков судов. В основном это были парусники, причем большая часть показалась мне незнакомой, хотя рассветный сумрак не позволял разглядеть их как следует. Впрочем, тут же стояло и несколько небольших пароходов, из трубы одного лениво поднимался дымок. Пара рыболовецких траулеров терлась ржавыми бортами о пристань.
Здания на берегу, как и пристань, были построены из бревен или дикого камня, кое-как отесанного. Впрочем, немного дальше стояли длинные кирпичные не то бараки, не то склады.
Никаких сооружений из стекла и алюминия, глайдеров, флаеров, даже антенн спутниковой связи – всего того, чему, по всем канонам футурологии и художественной литературы, полагалось быть у цивилизации, освоившей путешествия во времени, на берегу не наблюдалось.
Конечно, тут же подумал я, все это может быть лишь декорацией для непосвященных. Хотя откуда здесь непосвященные?
Потом мне в голову начали лезть мысли совершенно идиотские, явно заимствованные из прочитанных книг. Вроде того, что это, может быть, беглецы, ищущие спасения в прошлом от неведомых опасностей, или вообще какие-нибудь темпоральные бандиты.
Глядя вокруг, я замешкался, и мой провожатый ткнул меня в поясницу кулаком – беззлобно, но чувствительно. Мы спустились по сходням и совсем скоро подошли к низкому длинному сооружению, в котором я не без удивления узнал стандартный армейский ангар.
За дверью, грубо прорезанной в стене, оказался узкий коридор, в торце которого виднелись два небольших окошка. Под потолком тускло горела единственная лампа. Вдоль дощатых стен протянулись одинаковые двери.
Усадив меня на единственную рассохшуюся лавку, парень нырнул в одну из них.
Из-за дверей доносился шум голосов, причем говорили, насколько я мог понять, по-русски. Трещала пишущая машинка, а один раз до меня донеслось знакомое мяуканье загружающегося компьютера.
Минут через пять мой провожатый появился на пороге и жестом пригласил меня войти.
В кабинете обстановка представляла собой обычную для базы сборную солянку, но тогда она меня несказанно удивила.
Несгораемый шкаф с потертыми ручками и большими скважинами – точно такой же, как в любом учреждении, рядом с ним другой сейф – явно импортный, элегантной формы, вызывающий невольное уважение множеством хромированных кнопок.
На стенах висело с полдюжины картин, написанных в самой разнообразной манере, изображавших в основном разнотипные парусники.
Тут же были прибиты рога оленей и бизонов, а в углу стояло деревянное, изъеденное временем изображение скуластой женщины в панцире и замысловатой формы шлеме, по всему видать украшавшее когда-то корабельный бушприт.
На столе стоял выключенный персональный компьютер – «Самсунг», насколько я смог разобрать, старый телефон в черном эбонитовом корпусе и бронзовый письменный прибор с фигуркой простершего руку Ленина. Этот прибор меня буквально добил (теперь даже не понимаю, почему).
В совершенной прострации я, не дожидаясь разрешения, сел на стул, но тут же поднялся, заметив недовольную мину на лице хозяина кабинета, сидевшего в кресле за столом. Это был невысокий плотный темноволосый человек с большим кавказским носом и резкими чертами обветренного лица, одетый в цветастую шелковую рубашку и вытертые вельветовые джинсы. Он слегка напомнил мне Авессалома Карапетовича – хозяина мясного магазина, живущего в моем подъезде.
Повстречай я этого типа на улице еще вчера – даже взгляд не задержал бы.
Некоторое время он внимательно разглядывал меня, и только потом начался разговор.
– Ну, здравствуй, – пожал он мне руку. – Здравствуй, соотечественник, хоть и не скажу, что так уж рад тебя здесь увидеть, – продолжил он с легким акцентом. – Можешь сесть. Зовут меня Майсурадзе Георгий Мамедович, и я есть второй вице-командор этой базы.
После всего, что я увидел и пережил в последние часы, наличие тут настоящего грузина меня не удивило совершенно. Только что не к месту возникла в памяти фраза из виденного мною в детстве фильма: «За сколько сребреников продался космическим пиратам?»
– Какой базы? – задал я вопрос как можно более равнодушным тоном.
– Торговой, – недовольно уточнил Майсурадзе. – Торговой базы. Ты пока помолчи, не перебивай, дорогой. Я тебя поспрашиваю и все расскажу, что тебе надо знать. Потом будешь спрашивать, чего непонятно будет… Можешь не тратить времени – я уже знаю, как ты сюда попал… Шел, шел и провалился в норку. Читал «Алису в Стране чудес»? – Он натянуто хохотнул. – Ну ладно, чего только не бывает. Для начала – из какого ты года?
– Из две тысячи четвертого.
– Так ты точно из Союза?
– Вообще-то из России.
– А-а… – Он враз поскучнел. – Я-то думал – земляк. А кто у вас там президент?
Этот вопрос почему-то разозлил меня, кроме того, подвернутая нога опять дала о себе знать.
– Владимир Владимирович – кто ж еще? – процедил я сквозь зубы.
Майсурадзе некоторое время молчал, явно что-то обдумывая.
– А Мухалов куда подевался? – наконец возобновил он разговор.
– А кто это такой? – в свою очередь пожал я плечами в ответ.
– Значит, вот ты откуда… – с непонятной интонацией сообщил он мне. – А ведь ветвь считалась малодоступной… Ну, да ладно. Как ты думаешь, где ты сейчас находишься? – сменив тон, спросил хозяин кабинета.
– Не знаю, – выговорил я. Его странные вопросы ставили меня в тупик. – Наверное, в будущем.
– Бу-удущее… – задумчиво протянул собеседник. – Так ты, дорогой, может, хочешь узнать, какой сейчас год?
– И какой же сейчас год?
– Какой? Да никакой! Здесь вообще людей нет, а значит, и летосчисления не выдумали.
– Как – нет людей? – пробормотал я совсем уже ошарашенно. – А вы кто?
– Да нет, я не о нас, – досадливо отмахнулся Майсурадзе. – Человечества здесь нету, одни макаки живут.
В моей голове словно сам собой возник ответ.
– Параллельный мир? – задал я вопрос, понимающе глядя на собеседника.
– Нет, перпендикулярный, – сообщил он. – Дошло наконец до него, как до жирафа по спинному мозгу.
Эта фраза окончательно убедила меня в том, что Майсурадзе – мой современник. Но тогда как…
– Добро, пойдем дальше. Ты где работал? – продолжил хозяин кабинета, не давая мне опомниться.
– На заводе.
– Ну-ну, – заинтересовался Майсурадзе. – И кем же?
– Экономистом.
– Это хуже. Ну да ладно, научишься чему-нибудь полезному. Я вот тоже работал капитаном КГБ, а теперь этой базой руковожу. Ты лучше скажи: во флоте, случайно, не служил?
Я помотал головой.
– А просто на кораблях не плавал или там яхтой не занимался?
Я вновь был вынужден огорчить его.
– Жаль. В армии вообще был?
– Нет. Но у нас военная кафедра была.
– С оружием обращаться, стало быть, умеешь?
– Само собой.
– С каким именно?
– АК, пистолет Макарова, ТТ, пулемет. Еще…
– Достаточно. С этим все ясно. Машину водишь?
– Немного.
– Добро. Значит, в движке разберешься. А с математикой у тебя как было, с астрономией? Этот… параллакс светила можешь рассчитать?
– Могу, – не слишком уверенно ответил я, припоминая школьные задачки по астрономии.
– А вообще что умеешь?
– Еще в медицине разбираюсь… Не сильно, правда, – один курс медицинского…
– Ладно, – вздохнул он, – не буду тебя мучить, а скажу сразу все как есть. То, что это другой мир и другое время, ты уже сам догадался. Я вот тоже из другого времени – из девяносто пятого – и даже, вообще-то, из другой страны, как ты, может, понял… Этих миров, скажу тебе, тысячи и тысячи, если не миллионы. И между мирами есть, ну как бы это сказать… одним словом – ворота. А раз есть ворота, то их можно открыть, правда?
Я кивнул, уже смутно догадываясь, о чем пойдет речь.
– Ну вот. И что интересно, никаких машинок для этого не требуется. Есть такие люди… да, люди… Особенные, скажу тебе, люди, которые могут эти ворота открыть. Ну так вот – мы, стало быть, в общем, возим товары туда-сюда, из кон-тин-нума, – он выговорил слово по слогам, – так сказать, в кон-тин-нум. Разные товары, скажу тебе. Вроде как междумировые торговцы.
– Торговцы? – переспросил почему-то я.
– Торговцы, торговцы, не сомневайся, – подтвердил Майсурадзе. – Ну что, вижу – не веришь?
– Если честно, Георгий Мамедович… не очень. Слишком уж все… – Я замолчал, не в силах подобрать слова.
– Невероятно, – подсказал он.
Я только кивнул в ответ.
– Невероятно, но факт, – сухо отрезал он. – Все так, как я говорю, не сомневайся.
– Меня никогда не вернут домой? – спросил я, уже заранее догадываясь, каким будет ответ, и одновременно ощущая некую слепую надежду, сродни той, что испытывает приговоренный к смерти даже в последние часы перед казнью. Голос у меня задрожал.
– Э-э, дорогой, ну сам подумай: как же тебя теперь можно вернуть домой? – с мягкой укоризной спросил Майсурадзе. – Ты ведь уже столько знаешь!
– Я ничего… – начал было я.
– Знаешь, знаешь, – фыркнул Майсурадзе. – Главное, знаешь, что мы есть. И не говори только, что ничего никому не скажешь. Конечно, не скажешь, потому что домой больше не попадешь. – Его глаза вдруг вонзились мне в лицо как стальные буравчики.
Я опустил взгляд, чувствуя предательскую тошноту, нахлынувшую вдруг снизу живота.
– И что же теперь? – с трудом нашел в себе силы спросить я.
Видимо, вид у меня был особенно жалкий (хотя в моем тогдашнем положении у всякого был бы жалкий вид), и Майсурадзе сочувственно похлопал меня по плечу:
– Да ты не бойся – убивать тебя не будут. Будешь служить Великой Хэолике, как я, например. Парень ты, вижу, умный, не хиляк, так что быстро продвинешься. Из наших миров люди быстро продвигаются, не то что всякие дикие дубари, которые думают, что в моторе черти сидят, оттого он и крутится. Я вот, когда сам сюда попал… тоже сперва было очень плохо, а теперь большой начальник. Да, – вздохнул он, – было дело: сунулся куда не надо – любопытно мне стало очень, ну и погубило любопытство кошку. – Он саркастически улыбнулся и покачал головой.
Майсурадзе вытащил из несгораемого шкафа бутылку «Стрелецкой», пару вычурных хрустальных фужеров с золотыми вензелями в форме львов, плеснул в них на два пальца и пододвинул мне:
– На вот, выпей.
Я осушил стакан, почти не почувствовав вкуса водки.
– Только не вздумай отказываться или упираться, – вновь посуровел он. – А то лет пять назад один наш с тобой земляк уперся… Убить тебя, конечно, тоже не убьют: люди – они, знаешь, тоже чего-то стоят. Но как бы потом не пожалеть, что жив остался. Отправят тебя в такие места… – Не договорив, он махнул рукой. – Ну ладно. Если тебе все объяснять, то нужно час-два говорить – самое меньшее. А у меня ни времени нет, да и не нужно это. Лучше, когда человек все сам узнает да поймет, что к чему…
Он нажал кнопку звонка, и в дверях появился приведший меня сюда молодой моряк.
– Давай займись этим товарищем. Ну, ты знаешь, что и как. И чтоб было все как надо – это мой земляк почти, так что не обижать его там… Ну, давай иди, – бросил он мне. – Понимаю, неудача, конечно, с тобой получилась, но могло быть и хуже. Сперва тебе тут покажется кисло, потом привыкнешь. Человек и не к такому привыкает. И вот еще что, – бросил он напоследок. – Постарайся поменьше вспоминать о прошлом – легче будет. Все, ступай.
– Повезло тебе, дружище, – произнес моряк, когда мы шли полутемными коридорами пакгауза. – Тебя к себе сам капитан Ятэр берет!
– А откуда вы русский язык знаете? – задал я давно мучивший меня вопрос, решив отложить на потом выяснение того, кто такой Ятэр и почему мне повезло.
Он с недоумением уставился на меня, потом хлопнул себя по лбу:
– А, ну да, тебе ж еще лингвестр не вшили…
Я не понял, о чем речь, но переспрашивать на всякий случай тоже не стал.
Внутри ангара сновали по своим делам немало разнообразно одетых субъектов.
С двух сторон вверх на четыре этажа уходили огражденные хилым бордюрчиком с резными балясинами галереи, куда выходило множество дверей, а внизу тянулись ворота складов.
Нам пришлось посторониться – по проходу, дымя, прокатился дряхлый автопогрузчик, тащивший деревянный контейнер с латинскими надписями.
Мы поднялись по узкой крутой лестнице на второй этаж и вошли в длинный узкий кабинет, где за массивным, вычурной работы столом красного дерева, которому самое место было в каюте какого-нибудь фрегата или галеона, сидел седой как лунь морщинистый старик в синем камзоле с кружевами, обтягивающих штанах и остроносых туфлях с золотыми пряжками. Довершал его облик крест какого-то ордена на пышном воротнике.
Он высокомерно оглядел меня и углубился в бумаги на некоторое время.
– Я четвертый вице-командор Джозеф Мур, – соизволил он вновь обратить на меня внимание. – Между прочим, барон Мур. По милости Великой Хэолики вынужден заниматься такими, как ты. Вопрос первый: ты на компьютере работать умеешь?
– Умею, – ответил я. Неуместность слова «компьютер» в устах средневекового старикашки меня не зацепила – было не до того.
– Так, – заинтересовался хозяин кабинета, – и что же ты умеешь делать? Программируешь, ремонтируешь, собираешь?
– Нет, просто… по клавиатуре барабаню, – ответил я, мельком пожалев о том, что когда-то проигнорировал компьютерные курсы.
– А, – враз поскучнел тот. – Так работать я тоже могу. Да, ума не приложу, где достать кого-нибудь, кто как следует разбирается в этих бесовских железяках!… Самолет ты, милейший, конечно, тоже водить не умеешь? – полуутвердительно-полувопросительно продолжил он. Я подтвердил его подозрения. – Вот дьявол! – выругался старикан. – Следующего пилота к пойлу на пушечный выстрел не подпущу. Ладно, что там у нас еще… Ты не содомит?
Я не сразу сообразил, что ответить.
– Я тебя спрашиваю: ты педик или нет? – рявкнул старик. – Если да – лучше сразу скажи. Имей в виду: такие у нас живут отдельно, а если лезут к нормальным – получают по рогам!
– Да ладно вам, почтенный, – вступился за меня парень. – Разве он похож на мужеложца?
– Кто похож, а кто нет – это не важно, – уничижительно отрезал Мур. – Стало быть, ты не педик? – Это уже опять ко мне.
Я помотал головой.
– Ну что – вслух сказать трудно? Да или нет?
– Нет, – тихо произнес я.
– Громче, – скомандовал Мур.
– Нет! – Мне захотелось запустить в расфуфыренного хама чем-нибудь тяжелым.
– Давно бы так! – Тот был, похоже, удовлетворен, что разозлил меня. – Стало быть, пойдешь к Ятэру, как он захотел. Какой ему толк от тебя – не пойму, да это и не моего ума дело.
– Хочу сказать, – встрял матрос, – мы ведь не ходим в его уровни, так что самое подходящее место для него!
– Не учил бы ты меня моему делу, матрос, я и без тебя знаю, что на его уровнях сидят только Кеатль, Горгий и Дагон…
– Жаль, что ты не умеешь летать, – сообщил мне сопровождающий, когда мы вышли. – У нас был один пилот, так нажрался до поросячьего визга и утонул. Где теперь нового взять – не знаем. Летчику жить хорошо – почти ничего не делаешь. Да, хотел бы я быть пилотом…
Из кабинета мы спустились в полуподвал, где расположился местный вещевой склад. Тут было великое множество одежды из всех, как я уже понял, миров. От разнообразия видов и фасонов прямо-таки рябило в глазах.
Но меня отвели в закуток, где одежда была более-менее знакомой.
Армейский камуфляж и бязевые кальсоны чередовались с рабочими спецовками, а те – с матросскими форменками и тельняшками. Тут же валялись распоротые тюки с бескозырками, фесками, огромными шляпами-зюйдвестками.
Связки грубых кожаных курток загромождали проход, а поверх них были небрежно брошены длинные китайские халаты из синей ткани.
Грудами лежала армейская униформа – с незнакомыми мне шевронами и нашивками, хотя на некоторых из них были русские буквы.
Были тут еще и совсем уж невиданные одежды, принадлежащие неизвестным, мне, во всяком случае, народам.
Тут, у маленькой печурки, на которой шипел чайник, сидели два немолодых, но крепких мужика.
Моряк что-то сказал им вполголоса, и один из них, пройдя куда-то в глубину склада и повозившись там минут пять, выложил передо мною полотняную рубаху без ворота, широкие свободные шаровары и суконную безрукавку, явно бывшую в употреблении.
Сверху он бросил клеенчатый плащ и бесформенную широкополую шляпу, рядом поставил крепкие, хотя и неказистые на вид кожаные башмаки, судя по фасону – солдатские.
– Пока вроде все. Давай переодевайся. А одежду свою собери и поаккуратней свяжи. А еще лучше: постирай сначала – тебе еще долго носить ее не придется.
Тут же переодевшись, я принялся торопливо сворачивать одежду, при этом вытаскивая из карманов те мелочи, которые обычно находятся в них, и перекладывая их в карманы шаровар…
Ключи от квартиры, часы-браслет, которые так и не успел сдать в ремонт, мобильник, кошелек. Последней в руках у меня оказалась записная книжка. Случайно я открыл ее на странице, где Нина записала свой телефон.
При взгляде на ее почерк я ощутил, как ледяная тоска вдруг хлынула в душу. Яркий электрический свет словно потускнел. Я замер с книжечкой в ладони, чувствуя, как слезы вот-вот хлынут из глаз.
Перемена, случившаяся со мной, не укрылась от внимания моих опекунов.
