Лидия Чарская
Счастливчик
ГЛАВА XXIV
– Дзинь! Дзинь! Дзинь! Дзинь!
И еще раз, но уже безостановочно одним сплошным звуком поет колокольчик.
– Дзззззньньнь! Дззззззыннннь!
– Батюшки мои! Да это наш маленький барин!
– Господи! Царица небесная! Кирушка вернулся!
– Счастливчик! Милый! Родной! Ненаглядный! Счастливчик!
– Где он! Где он! Дайте мне его сюда! Сюда!
Целый град возгласов испуга, радости, восторга, недоумения. Целый град упреков и поцелуев сыплется на Киру: где он был, Счастливчик, отчего так поздно? Ездили в гимназию – там нет, бегали, искали по всему городу – тоже нет. Даже в полицию заявлять хотели. Право, даже в полицию. Где он был? Где он был до сих пор? Бабушка, няня, monsieur Диро, Ляля, Симочка, Аврора Васильевна, Франц – все толпятся вокруг Счастливчика, глядят на него огромными от радости и испуга глазами, ощупывают его, точно сомневаясь, он ли это, и желая убедиться, что это он сам, собственной персоной, сам маленький Кира Раев, Счастливчик. Да, это, вне всякого сомнения, он сам! У бабушки и Ляли лица белее мела, а веки красные и слезы на глазах.
Они, должно быть, плакали. И сейчас вот-вот заплачут обе.
В дверь из гостиной в столовую виден накрытый к обеду стол. Чистые тарелки, нетронутые салфетки. Неужели еще не обедали, но ведь уж скоро шесть.
Сердце Счастливчика тревожно бьется. Ему жаль бабушку и Лялю, жаль, что они плакали, жаль, что все голодные из-за него. И он тревожно и сбивчиво начинает пояснять причину своего отсутствия: как они «разыграли» Дедушку, как отправились в Галерную Гавань, в домик, где больной Коля в тифу, и прочее, и прочее, словом – все, как было. На лицах окружающих ужас.
Слово «тиф» производит неописуемое действие.
– Ребенок в тифу!.. Он был там, где лежит больной тифозный ребенок! – вскрикивает бабушка. – Боже мой! Он заразился! Он наверно заразился! Дитя мое! Как это неосторожно, милое дитя!.. Обтереть его всего одеколоном, дать ему хины, вина, валериановых капель, уложить в постель, укутать хорошенько! Проветрить все платье маленького барина! И доктора надо, непременно доктора надо позвать! – трепещущим голосом приказывает бабушка.
Несколько секунд длится пауза, точно тиф уже здесь налицо, точно Счастливчик приговорен уже к смерти, точно сейчас решается вопрос – жить ему или умереть.
И вдруг нежный голосок Ляли звенит:
– Но как он попал домой из Галерной Гавани! Ведь это где-то чуть ли не на краю света, а денег у него не было с собой! – тревожно вслух рассуждает девочка.
– Да, да! Как ты попал домой? – подхватывают испуганно бабушка, няня, Аврора Васильевна, Симочка и monsieur Диро.
Счастливчик точно мгновенно вырастает на целую голову. Он начинает чувствовать себя в положении маленького героя. Его хорошенькая головка приподнимается с заметной гордостью, и он, тоном настоящего маленького мужчины, заявляет во всеуслышанье:
– Пешком! Я шел туда и обратно пешком!
– Ах! – не то вздох, не то вопль отчаяния срывается с уст присутствующих.
Возможно ли! Он, крошка, маленький Счастливчик, человек-куколка, чуть ли не десять верст сделал пешком!
Бабушке положительно; едва не делается дурно, голова кружится, в ушах звенит.
– И один! Он пришел один оттуда! – лепечет бабушка, и слезы градом льются из ее глаз.
Счастливчик сам готов разрыдаться, так ему жалко бабушку. Он бросается к ней, хватает ее руки, целует их и шепчет:
– Нет, нет, бабушка, не один, милая, не плачь, не плачь!.. Я со всем классом шел туда и обратно, а потом… потом до дому меня довел вот он, Помидор Иванович, – и он указывает рукой на дальний угол прихожей.
В углу стоит мальчик, плотный, неуклюжий, с румяными, толстыми щеками и открытым, смелым лицом.
– Это вы привели нашего Киру? – бросается к нему, насколько ей только позволяют быстро ее костыли, Ляля.
– Да нешто он слепенький, чтобы его водить? Скажете тоже! Сам пришел! – отвечает Ваня Курнышов, который по усиленным просьбам Счастливчика зашел к нему в гости.
– Вы, вы привели! Знаю! Знаю! О, какой вы славный, хороший мальчик! – шепчет Ляля и, внезапно наклонившись к Помидору Ивановичу, звонко чмокает его в щеку.
Ваня Курнышов смущается едва ли не в первый раз в жизни. Он терпеть не может «лизаться», да еще вдобавок с девчонкой. Девчонки, по мнению Вани, нечто среднее между куклой и магазином модных вещей. Терпеть он, Ваня, не может девчонок. Что от них можно ожидать хорошего?.. Ни побороться с ними, ни в лапту, ни в городки поиграть… А между тем, печальные темные глаза, умное, задумчивое личико и костыли (главное, костыли) имеют свое неожиданное действие на Ваню.
– Бедная девочка! Она калека! – выстукивает с болью сожаления его доброе сердечко. – И он не обтирает свою щеку, как это проделывается им обыкновенно после поцелуев его сестер, и бормочет смущенно:
– Что ж такого! Ну, пришли… Ну, десять верст отмахали… Ну, и на собственных рысаках… Што ж тут худого, скажите!
Мик-Мик, неожиданно появившийся в эту минуту из соседней комнаты, откуда он наблюдал все происходившее в прихожей, весело хохочет:
– Экая прелесть мальчуган! – говорит он тихонько бабушке. – Оставьте его у себя обедать!
– Но… – заикается бабушка таким же шепотом, – я не знаю, какой он семьи…
– О, уверяю вас, что он не самоед и не скушает всех нас вместо жаркого, – замечает, смеясь, Мик-Мик, – и притом он ведь спас нашего Киру!
– Да, да, он спас нашего Киру, – торопливо соглашается бабушка, и Помидора Ивановича решено оставить обедать.
ГЛАВА XXV
Ровно в половине седьмого садятся за стол. Ваню Курнышова устраивают между Счастливчиком и Мик-Миком.
За столом Помидора Ивановича приводит в неожиданное удивление все, решительно все: серебряные ножи и вилки, красиво расписанные тарелки из саксонского фарфора, золотые крошечные ложечки для соли, положенные в каждую солонку.
– Вот так убранство! – говорит Ваня, обращаясь к Счастливчику.
На первое подали суп потафю и пирожки с мозгами. Щеголеватый Франц подставляет блюдо с пирожками Ване. На блюде лежит серебряный совок, чтобы при его помощи брать пирожки с блюда. Совок так и поблескивает при свете электрической лампы.
Ваня берет совок в руки, любуется им несколько секунд. – Вот так штука! – шепчет он восхищенно, потом кладет его обратно, протягивает руку к блюду и, взяв пальцами несколько пирожков, кладет их на тарелку.
– Пирожки больно жирные, – предупредительно поясняет он, как бы извиняясь перед всеми сидящими за столом, – мне жаль пачкать такую красивую штучку, – и он бросает снова восхищенный взгляд на серебряный совочек.
По лицам всех проползает снисходительная улыбка. Только Мик-Мик смотрит на Ваню так, точно он невесть какую умную вещь сказал. Симочка фыркает. Ее смеющееся личико старается всеми силами скрыться за графином с красным вином, загораживающим девочку от всевидящего ока Авроры Васильевны.
Пирожки Помидор Иванович ест, посыпая солью и закусывая их хлебом. Суп он не ест, а «хлебает» так громко, как будто в столовой собран целый оркестр музыки, дающий в честь обедающих концерт. Морковь, брюссельскую капусту, стручки и прочую зелень, которую обыкновенно Счастливчик старательно выуживает из супа и раскидывает по краям тарелки, Ваня Курнышов уничтожает с завидным аппетитом. Его тарелка чиста. На дне не осталось ни капельки супа. Судомойке на кухне не будет слишком много забот с его тарелкой.
На второе подана дичь. Ваня берет рябчика в руки и с громким присвистыванием и причмокиванием обсасывает каждую косточку, причем также не забывает обильно посыпать каждый кусок рябчика солью и заедать несколькими кусками хлеба.
– Наш папа говорит, что соленый огурец дольше держится, чем пресный, – смеясь, поясняет он, весело поблескивая глазами. – «Ешь, говорит он, Ваня, хлеб с солью: без соли, без хлеба худая беседа».
– На здоровье! На здоровье! Кушай, голубчик! – говорит Мик-Мик и смотрит восхищенными глазами на маленького гостя. Франц фыркает у буфета. Глаза Симочки и все лицо ее пляшут от через силу сдерживаемого смеха. У бабушки, Авроры Васильевны и monsieur Диро лица перепуганные насмерть, у Счастливчика – смущенное. Только лицо Ляли всегда одинаково печально и сочувственно кротко ко всему миру. Однако Помидору Ивановичу, по-видимому, нет никакого дела до того впечатления, которое он производит сейчас на своих новых знакомых. Он занят серьезным делом. Он озабочен. На его тарелке остается еще целая лужица соуса. Соус из сметаны с маслом кажется таким вкусным Ване. Неужто оставлять такую прелесть?
И Помидор Иванович без стеснения берет кусок хлеба, макает его в соус и добросовестно отправляет себе в рот. Еще кусок – и опять в рот. Затем он куском хлеба «вытирает» остатки соуса до тех пор, пока тарелка от жаркого принимает такой же чистый вид, как тарелка после супа.
– Ух! Вкусно! – заявляет весело Ваня и сияет глазами.
С Францем, почтительно стоящим у буфета в ожидании приказаний, едва-едва не делается дурно от смеха. Симочкино лицо собирается в такую гримасу, точно Симочка и не девочка вовсе, а маленькая обезьяна.
У Счастливчика, напротив того, грустное лицо. Ему очень неприятно, что его любимый товарищ в таком смешном виде!
Но вот на стол подано новое кушанье – спаржа.
Бабушка, Аврора Васильевна и Ляля осторожно берут в пальцы белые круглые стебли, макают их в сладком соусе и сосут. Ваня во все глаза смотрит и на странное, еще никогда невиданное им, блюдо, и на способ его еды. Его рот широко раскрыт, глаза тоже.
– Ха, ха, ха, ха! Белые червяки! Ну как есть черви! – внезапно разражается он веселым смехом.
Бабушка делает строгое лицо.
– Не хотите ли попробовать, дитя мое? – стараясь быть любезной с маленьким гостем, спрашивает бабушка.
– Да што вы! Нешто я гусь, что червяков есть буду! – испуганным голосом кричит Ваня, да так громко, точно он не в доме богатой и важной барыни, а где-нибудь в огороде или на плацу.
Новое смущение, новые взгляды, новый испуг. Только лицо Мик-Мика с минуты на минуту делается все веселее и веселее, да глаза его, обращенные к Ване, горят восторгом.
– Славный мальчуган! – тихонько шепчет он бабушке, и взгляд его смеется.
На третье подали бланманже. Едва только блюдо с ним очутилось перед Ваней, как он спрашивает тревожно:
– А это не крахмал? Больно на крахмал похоже! У нас мама каждую стирку наводит много крахмалу. Такой же белый и густой.
– Нет, нет, это не крахмал, а сладкое бланманже, кушайте без страху! – торопится успокоить Ваню с улыбкой Ляля.
– Как? Блан-ман… Блан-ман… – тянет Помидор Иванович со смехом. – Вот-то чудное слово!
– Бланманже! Это по-французски! А вы умеете говорить по-французски? – неожиданно вступает в разговор Симочка.
– Маленечко, – лукаво сощурившись, отвечает Ваня и смеясь добавляет быстро-быстро:
– Вот например: мадмазель-фрикадель де бараньи ножки, труляля тон бонжур, де маркиз, абрикос, фу, фу, фу, ну, ну, ну, нон мерси погоди, пардон, ля гронде фортепьяно!
Все смеются. Даже бабушка на этот раз улыбается.
Только monsieur Диро не до смеху: его язык, его родной язык! Как можно так коверкать! А Ваня, как ни в чем не бывало, с аппетитом продолжает уписывать бланманже и его тоже заедает хлебом.
– Вы сыты? – спрашивает бабушка Ваню перед тем как встать из-за стола.
– Спасибо! Маленечко сыт! – неожиданно откровенно отвечает мальчик.
Брови бабушки поднимаются высоко.
– То есть как же это? – изумленно протягивает она.
– Очень просто. Я к таким воздушным кушаньям не привык дома. У нас щи да каша каждый день. И хлеба сколько влезет… А вон у вас хлеб-то ровно краденый: не понять – ломоть это либо бумажка. Уж больно нарезано тонко!
– Франц, – обращается бабушка с обиженным видом к лакею, который продолжает корчиться от смеха, – принеси нашему гостю щи, кашу и ломоть хлеба с солью.
– Нет! Нет! Покамест не надо, спасибо. Пускай на ужин останется… А пока я заморил червячка. До вечера сыт буду, – откровенно сознается Ваня и первый встает из-за стола.
Все крестятся на образ, мимоходом, незаметно, точно хотят скрыть это друг от друга.
Помидор Иванович – не то: Помидор Иванович выходит на середину столовой, становится перед самым образом, размашисто крестится широким крестом и кланяется в пояс. Потом отыскивает глазами бабушку, кланяется, протягивает ей руку и громко говорит:
– Спасибо за угощенье! Премного вами доволен.
Симочка неистово взвизгивает и, давясь от смеха, пулей вылетает из столовой.
ГЛАВА XXVI
– Это еще что за чучело?
Глаза Курнышова полны изумления. Перед ним нарядная клетка, в клетке попугай. Попугай смотрит на Ваню, Ваня на попугая, Симочка и Счастливчик то на того, то на другого.
– Это Коко, – предупредительно говорит Счастливчик, – он ученый, говорящий попугай. Спроси его что-нибудь, он тебе ответит.
У Вани глаза чуть ли не выкатываются на лоб от изумления.
– Да ну-у-у? – тянет он, заинтересованный в высшей степени ученым попугаем, и, обращаясь к последнему, говорит громко:
– Здравствуй, ощипанный хвост!
Хвост у Коко действительно несколько ощипан. Коко линяет. Но это не мешает Коко считать себя, по всей вероятности, самой красивой птицей в мире, и замечание Вани, должно быть, не особенно-то лестным кажется ему.
– Фю-фю-фю-фю! – сердито свистит Коко, который терпеть не может, когда торчат чужие около его клетки.
Ваня еще раз кричит:
– Здравствуй, ощипанный хвост!
Громким голосом отвечает Коко из клетки:
– Здравствуй, миленький!
– Ха-ха-ха! Вот так молодец! – веселым смехом заливается Ваня. – Ха-ха-ха-ха!
– Ха-ха-ха-ха! – неожиданно повторяет попугай, – ха-ха-ха-ха!
– Вот видите, он не сердится больше! Он смеется! Суньте ему палец, он почешет об него головку! – говорит Симочка самым невинным тоном.
Симочка – коварное существо. Симочка любит иногда подвести других. Симочка – проказница и шалунья.
Не предвидя злого умысла со стороны Симочки, Помидор Иванович просовывает палец в клетку, прежде нежели Счастливчик успевает остановить его.
– Ай-ай-ай! – неистово вскрикивает Ваня. – Что за скверная птица!
– Скверная! Меня зовут Коко! – невозмутимым голосом заявляет попугай.
Палец Вани в крови. Коко умеет быть злым и клюется не на шутку.
Симочка хохочет, несколько смущенно, правда, но все-таки хохочет.
– Как тебе не стыдно! – говорит Симочке Счастливчик и бросает на девочку уничтожающий взгляд.
Из пальца Вани кровь льется как из фонтана. Симочке не до смеха сейчас. Ей совестно и страшно. Ах, зачем, зачем она сделала это!
На пороге комнаты неожиданно появляются бабушка и Мик-Мик.
– Что такое? Кровь на полу? Ты ранен, ты ранен, Счастливчик? – испуганно бросается бабушка к своему любимцу. Но внезапно бабушка замечает прокушенный палец Вани и вмиг соображает, в чем дело, и произносит громко:
– Сейчас же воды сюда, пластырю, бинтов! Симочка мчится, как на крыльях, за домашней бабушкиной аптечкой.
Счастливчик очень взволнован. Он боится за Ваню, боится, что негодный Коко совсем откусил палец его другу, и трусит за Симочку: неужели Ваня выдаст Симочку и ее накажут?
– Как это случилось? – допытывается бабушка и хмурит тонкие брови.
– Очень просто, – предупредительно поясняет Помидор Иванович, – я сунул палец в клетку, а он меня хвать…
– А он меня хвать! – точно передразнивая, подтверждает из клетки Коко.
Это смешно. Все смеются, и Ваня тоже.
– Занятная птица! – говорит Ваня, протягивая палец бабушке, которая, обмыв его, забинтовывает укушенное место принесенным Симочкой бинтом.
Ловкие пальцы бабушки сделали свое дело: кровь унялась, не идет больше.
– Ну, что, как вы себя чувствуете, мой друг? – осведомляется тревожно бабушка.
– А что мне делается! – беззаботно, тряхнув своей стриженой головою, говорит Ваня. – Вот только жалко, что рука-то правая. Не больно-то попишешь ею в гимназии теперь да и работать дома не скоро придется…
– А вы что же работаете дома? – живо заинтересовывается Валентина Павловна.
– Как что? Обыкновенно! Утром дрова колю, печку топлю, самовар ставлю… Из гимназии когда приду, посуду маме мыть пособляю. Ведь отец шьет сапоги. А у матери на руках трое малышей. Вот и выходит, что времени-то у них не больно-то много… А я самый старший. Кому же и пособлять родителям, как не мне! – без малейшей гордости заключает Ваня.
Бабушка, Мик-Мик, Симочка и Счастливчик переглядываются между собою. В глазах бабушки мгновенно затепливается что-то неизъяснимо ласковое, доброе. Этот стриженый краснощекий мальчик точно вырастает в ее глазах на целую голову: «Милый, милый краснощекий мальчик. Так вот он каков!»
Глаза бабушки улыбаются и ласкают Ваню.
– А уроки-то! Уроки когда вы успеваете выучить, голубчик? – спрашивает она голосом, в котором так и прорываются невольно мягкие, сочувственные, ласкающие нотки.
– Уроки! А вечер на что? – и быстрым взмахом ресниц Ваня вскидывает глаза на бабушку. – Вот, как вечером уберем ужин, помогу маме уложить ребятишек, тогда и сажусь за уроки. Времени мне мало что ли? Слава тебе, господи, до десяти часов много выучить можно.
– А другие спят? – осторожно осведом-ляется бабушка.
– А то как же? Папа у нас старенький, день в работе, с пяти часов встает. Когда ж ему и выспаться, как не ночью? А маму вовсе за день ребята одолеют. Ей тоже покой нужен.
Ваня задумывается на минуту. Небольшие бойкие глазки его широко раскрываются и принимают такое мягкое, светлое выражение, какого еще у него не видел Счастливчик. Улыбкой озаряется милое, добродушное, полное лицо Вани, и он говорит тем захватывающим, грудным, глубоко-прочувствованным голосом, который вливается прямо в душу.
– Эх-ма, кабы гимназию окончить поскорее, ученым бы стать, папе помогать… Открою ему мастерскую, настоящую, большую, помощников найму… Отдохнет тогда мой папочка, хороший наш, отдохнет… И мама тоже…
Глаза Вани сияют, точно две звездочки с далекого неба. А некрасивое обычно лицо теперь почти что прекрасно какой-то новой, необыденной, трогательной красотою. Бабушка и Мик-Мик долго смотрят на Ваню. В лице бабушки умиление. В лице Мик-Мика восхищение, восторг. Этот милый, благородный мальчик совсем покорил сердца обоих…Однако наступило время прощаться. Всем было жаль расставаться с милым, благородным мальчиком. Счастливчик благодарил его за все, с сожалением поглядывая на забинтованный палец Вани, а Симочка шепнула:
– А за то, что не выдали меня, спасибо.
– Вот еще! – бесшабашно тряхнул тот своей стриженой головкой. – С попкой познакомился… Заживет до свадьбы! – и, кивнув всем на прощанье, нахлобучил на плечи свое старенькое, заплатанное пальто и исчез из роскошной квартиры Раевых, оставляя за собою самое светлое, самое лучшее впечатление.
ГЛАВА XXVII
Дни, недели, месяцы…
Время бежит так скоро, точно гонится с кем-то вперегонку. Счастливчик совсем не замечает его.
Утром – гимназия, днем – гимназия, потом прогулка до обеда с monsieur Диро, обед; вечером Мик-Мик и уроки. Нету времени поиграть и пошалить с Симочкой. В девять чай и… «пожалуйте на боковую».
Счастливчик учится хорошо. Много рублей насчитывается у него в копилке, еще больше полтинников. Если так будет продолжаться – к масленой у Счастливчика появятся часы.
Вот подошло и Рождество. В первые две четверти у Счастливчика отметки – одна прелесть. Поэтому Рождество Счастливчик проводит, как настоящий владетельный принц. Елка у них до потолка и разукрашена, как сказочная царевна.
Едут в цирк, а затем еще на детский бал, куда везут Киру и Симочку, одетых так нарядно, что «ни в сказке сказать, ни пером описать», по выражению няни. Потом ложа в театре на детское представление и встреча Нового Года в кругу семьи.
Проходят праздники, проходит Крещение. Снова начинаются занятия. Снова пятерки и четверки сыплются в классный дневник Счастливчика и снова прибавляются рубли и полтинники в Кириной копилке. Еще немного таких рублей и полтинников, и у Счастливчика будут часы, купленные на «свои деньги»…
Часы! Золотые, настоящие прекрасные, долгожданные! Часы!
Когда Счастливчик с Мик-Миком отправились покупать их, Счастливчик торжественно нес в руках свою серебряную копилку, в которой при каждом шаге звенели рубли и полтинники. Кире казалось, что все смотрят на него с таким выражением, как будто хотят сказать:
– «Вот идет мальчик, который приобретет сейчас золотые часы в награду за прилежание».
В магазине они с Мик-Миком учинили настоящее столпотворение Вавилонское, отыскивая такие именно часы, каких даже не бывает на свете, и какие только разве снятся во сне вполне благонравным мальчикам.
Долго-долго рассматривали они на полках футляры с часами, перебрали около сотни коробок и футляров и, наконец, остановили свой выбор. Мик-Мик похвалил часы, и этого было довольно, чтобы и Счастливчик загорелся к ним самой искренней любовью.
– Вот эти! Вот эти! – кричит в забывчивости Счастливчик так, что и приказчики, и покупатели, и толстый кассир глядят на маленького потешного гимназистика и снисходительно улыбаются ему. Впрочем, толстому кассиру суждено не один раз улыбнуться, пока маленький гимназистик и высокий студент находятся в магазине. С чеком в одной руке и с копилкой в другой Счастливчик подходит к кассе и без малейшего смущения высыпает перед лицом толстого кассира все содержимое копилки.
Рубли и полтинники валятся со звоном. Кассир удивлен чрезвычайно.
Мик-Мик ему поясняет:
– Все эти деньги собраны за прилежное ученье.
– А-а! – улыбается кассир. – Очень приятно, очень приятно!
Наконец футляр с часами завернут в бумагу и лежит в кармане. С сильно бьющимся сердцем Счастливчик покидает магазин.
Ему страшно хочется выскочить на середину улицы и прокричать «ура» в честь своей покупки.
Но Счастливчик знает, как это неприлично: надо уметь сдерживать себя и стараться быть маленьким мужчиной.
И маленький мужчина с сияющей рожицей шагает подле Мик-Мика.
Дома часы вызывают целую бурю восторга. Особенно восхищаются няня, Симочка, Франц.
Ляля неожиданно отводит Киру в сторонку.
– Вот это тебе в подарок от меня на память… Я сама на свои деньги купила… Копила тоже… – и сует что-то блестящее маленькое золотое в руку брата.
Ах! Это цепочка! Золотая цепочка к часам! И так неожиданно, сюрпризом, чего даже и не подозревал Счастливчик.
О, милая, милая Ляля!
Счастливчик сначала душит поцелуями сестру, у которой глаза так сияют, как два маленькие солнца. Потом он прицепляет часы к цепочке и прыгает от счастья.
В этот вечер Счастливчику не спится. Няня положила ему часы под подушку, потому что Кира заявил, что не ляжет в постель без них. Часы тикают! Тикает им в тон и бьется сердце Киры. А завтра, завтра мальчики всем классом увидят новые часы Счастливчика. Что-то они скажут? Что скажут?
– Батюшки! А история-то? Он забыл со своими часами, что надо выучить историю на завтра. И не сказал об этом Мик-Мику. Мысли были в часах с цепочкой. Часы и цепочка помешали. Одна теперь надежда: Франтик не спросит.
– Ну, конечно не спросит! Вызывал в начале недели, – бесшабашно решает Счастливчик и, вытащив из-под подушки часы, любуется ими в сто первый раз.
Потом снова прячет свое сокровище под подушку и медленно, точно нехотя, засыпает.
В эту ночь странный сон снится Счастливчику. Ему снится урок истории, Франтик. Но у Франтика вместо его обычного учительского лица – новые часы, а сзади, точно коса у китайца, болтается цепочка… Часы-голова сердятся на Счастливчика, потому что Счастливчик не знает заданного урока. И голова-часы ставят Счастливчику единицу…
