Лидия Чарская
Тяжелым путем
Глава VI
За чайным столом в столовой собралось большое общество. Войдя в комнату, Ия прежде всего увидела Нетти, нарядную, веселую, оживленную, в новом блестящем туалете, с вычурной прической из фальшивых локонов.
Констанция Ивановна, едва ли не менее нарядная, нежели дочь, помогала последней занимать гостей. Несколько дам и барышень, пожилых и молоденьких окружило их. Андрей Аркадьевич, успевший сменить рабочую блузу на сюртук, сидел среди мужчин на дальнем конце стола. Там же Ия заметила двух странно знакомых ей по виду молодых людей, кавалерийского юнкера, черного, вертлявого с усиками, юношу лет двадцати и рыжеволосого студента в довольно-таки потертой тужурке.
Юнкер тотчас же вскочил при виде Ии со своего места, и, звеня шпорами, подбежал к ней.
– Мое почтенье, Ия Аркадьевна. Узнаете?
Это был младший сын князя, Валерьян, которого в детстве встречала Ия.
Старший, рыжий Леонид, тоже поднялся со стула, неуклюжей походкой вразвалку подошел к молодой девушке и с силой тряхнул её руку.
– Здравствуйте, барышня, будем знакомы, – грубоватым голосом произнес он.
Разница между обоими братьями бросалась в глаза при первом же взгляде на обоих. Насколько изящный, хотя и пустой Валерьян по первому впечатлению казался сыном своих родителей, выглядя несмотря на свой вертлявый и легкомысленный вид, отпрыском старинного аристократического рода, настолько рыжий Леонид выглядел простолюдином.
Но Ии он понравился больше своего изысканно одетого блестящего брата. И она с удовольствием пожала его руку, бросив мимолетный взгляд на его старенькую тужурку и открытое, несколько угрюмое лицо.
– A и изменились же вы, барышня, с того дня как я вас видел, будучи еще мальчишкой, – говорил Леонид басом, усаживаясь подле Ии, занявшей место за самоваром, в то время, как черненький Валерьян занялся Катей, успевшей прибежать сюда раньше сестры и оживленно болтавшей с двумя соседками сверстницами Нетти, барышнями Кутузовыми, Сашенькой и Аделью.
– Князь Валечка, князь Валечка, – кричали обе барышни, заглушая друг друга, – покажите нам фокус, вы обещали. Помните?
Валерьян, никогда не помнивший своих обещаний, если они не касались лошадей и верховой езды, до которой он был большой охотник, тем не менее поспешил очень охотно удовлетворить желанье гостей.
Он показывал барышням фокус за фокусом, очень довольный тем, что обращает на себя всеобщее внимание, и немного рисуясь под устремленными на него взглядами. Его хорошенькое женоподобное лицо фарфоровой куклы с черными глазами и черными усиками так и сияло самодовольством. Он, как настоящий опытный фокусник, со всеми заимствованными у последнего приемами, глотал ножи, отрезал себе палец, рвал и снова склеивал носовой платок.
Это было забавное зрелище. И взрослые, и молодежь с удовольствием забавлялись им, прихлебывая чай со всевозможными печеньями и кексами.
Ии, то и дело, приходилось наполнять чашки и стаканы.
Леонид вызвался помогать ей. Но он делал это так неудачно, что успел уронить ложку и разбить хрустальное блюдечко для варенья.
– Нет уж увольте меня, князь, плохой вы помощник, – улыбаясь, отстранила его молодая девушка.
– A вы лучше не бранитесь, милая барышня, – пробасил Леонид, хмуря рыжие брови.
– То есть, как это не бранитесь, – удивилась Ия.
– Да очень просто, князем обозвали. Нешто это не брань? Терпеть не могу, когда меня титулуют. Если я имел несчастье князьком родиться, так это только горе для меня. Князь, y которого нет денег и который должен висеть на шее у старика отца, потому только, что давать уроки – при княжеском титуле – это значит вооружить против себя тех бедняков, которые имеют большее право на заработок, нежели я…
– Но вы так молоды, учитесь еще… – попробовала утешить юношу Ия.
– Вот то-то и беда, что поздно схватился за ум и перешел в университет; тут хоть дело делаешь, a не коптишь небо, как мой дражайший братец и его товарищи… Вон видите тех лоботрясов, что увиваются около Нетти…
Ия, немало удивленная таким признанием юноши который в детстве казался ей совсем иным, мерзким и гадким мальчиком, взглянула в сторону невестки и увидела двух молодых людей, юнкера, судя по форме, однокашника Валерьяна и совсем еще юного офицерика, оживленно беседовавших с Нетти.
До ушей Ии долетали фразы:
– Итак, мы танцуем в следующее воскресенье… Чудесно… Вы обещали мне все кадрили и мазурку.
– Неправда! Неправда! Только первую кадриль и котильон…
– Mais parole dhonneur![1]
– Нет, нет, лучше и не говорите! Я ведь помню.
– A вы видели тот костюм, который мне разрисовал André?
– Умопомрачительно! Да!
– По розовому фону цветы и бабочки, бабочки и цветы…
– Восторг! Адски красиво, воображаю!
– Ия, chére Ия, налейте еще чаю корнету Пестольскому, – неожиданно через весь стол обратилась к молодой девушке Нетти.
– Va! Новость в доме, – шепотом произнес молоденький корнет, наклоняясь к плечу Нетти, – a вы нас и не познакомили с ней, княжна!
– Какая же я княжна, перестаньте, я замужняя дама, madame Басланова, – кокетливо надувая губки, произнесла капризным тоном Нетти, – и прошу, monsieur, этого ни в коем случае не забывать.
– Постараюсь, прелестная бывшая княжна, дурачился офицерик.
– Опять? Вот вам за это! – И Нетти слегка ударила его по руке.
– A она весьма недурна, эта барышня за самоваром, – произнес другой кавалер Нетти, юнкер Дима Николаев, товарищ Валерьяна, издали наблюдая Ию, – право же, очень и очень мила, – добавил он, ломаясь.
– Вы находите? – Тут Нетти насмешливо прищурила глазки, – может быть, вы и правы, но эти провинциалки совсем не умеют держаться в обществе, – понижая голос, объясняла она своим кавалерам.
– Она вам родственница?
– Да… нет… дальняя… – краснея, буркнула Нетти, – a вот там направо сидит её младшая сестра. Эта лучше, хотя и глупа ужасно… Вообразите, что ни скажу, все принимает за чистую монету. Воображает себя красавицей, ха, ха, ха! Да, a притом раболепно подражает мне во всем. Совсем маленькая обезьянка.
– Да неужели? – протянул Пестольский.
– Честное слово. Ей можно Бог весть чего наболтать, она всему поверит.
Все трое при этих словах устремили глаза на Катю, оживленно болтавшую в это время с Валерьяном.
– Гм… Гм… Что если попробовать поухаживать за ней, – произнес, покручивая усики, Николаев.
– За такой девчонкой? Не смешите лучше! – расхохоталась Нетти.
– Вот именно, надо посмешить, a кстати и самому посмеяться. – И, говоря это, юноша незаметно пересел поближе к Кате и вмешался в её разговор с князьком Валерьяном.
Катя была в восторге от своего кавалера. Не успела она прийти сюда, как наслушалась столько приятных комплиментов!
Ей говорили, что она удивительно интересна, что её скромный костюм ей так к лицу, a эта модная прическа так подходит к её типу.
Бедная Катя! Она не умела отличать самой грубой лести от правды и юная головка её кружилась от восторга. Выражение счастья не покидало теперь её смуглой рожицы, манеры сразу приобрели самоуверенность. Она с апломбом отвечала своим кавалерам. И, сама того не замечая, ломалась и гримасничала, то и дело неестественно вскрикивала и смеялась, стараясь в то же время копировать все движения и манеры Нетти.
Ия видела все и любящею душой сестры замечала то, что ускользало от внимания самой Кати. Болезненно сжималось сердце молодой девушки:
– Так вот оно что! Так вот чем отплатила ей Нетти. Она умышленно лестью и притворной дружбой портит Катю, хочет сбить с толку бедную легковерную девочку и сделать ее посмешищем в глазах других.
Нет, нет, она, Ия, не должна допускать этого! Она обязана охранять сестру от всяких обид и насмешек.
Мысль о Кате так прочно овладела молодой девушкой, что она не замечала, как её сосед, князь Леонид, внимательно разглядывал ее. И только когда его густой, грубоватый голос зазвучал снова, Ия обратила внимание на своего соседа.
– Смотрю я на вас, барышня, и диву дивлюсь. Одна вы здесь среди присутствующих живой человек, – произнес Леонид, прямо глядя в строгие глаза Ии.
– A другие что же? Мертвые, по-вашему? – не могла не улыбнуться та.
– Не совсем мертвые, но и неживые какие-то, куклы на пружинах, автоматы, право… Вы загляните на барышень только: какие все бессодержательные лица с моей дражайшей сестрицей включительно, так и написано у них на лбу: – «здесь не думают – ибо не любят тратить времени даром». A прически-то? Вороньи гнезда, пугала огородные, смотреть противно!
– A вы не смотрите, – снова усмехнулась Ия, и тихонько позвала сестру.
– Катя, иди сюда. Разливай чай за меня, мне необходимо пойти в детскую.
Катя, недовольная тем, что ее оторвали от крайне интересной для неё беседы, нехотя встала и подошла к сестре.
– Катя, голубушка, будь проще и сдержанней, – успела шепнуть ей незаметно Ия, уступая сестре свое место за самоваром.
Злые огоньки зажглись в глазах Кати.
– Нельзя ли без замечаний, – не разжимая губ, буркнула она и тихонько шепнула вслед старшей сестре, но так, что только одна Ия могла ее расслышать:
– Классная дама без муштровки не может шагу ступить.
– Катя! – с упреком вырвалось было у старшей сестры, но, не желая обращать на себя всеобщего внимания, Ия предпочла молча удалиться из столовой, хотя сердце молодой девушки еще тревожнее сжалось в эту минуту.
Теперь она видела ясно: Нетти сдержала свое обещание. Нетти отплатила ей: смущая и портя эту бедную Катю, оказавшуюся такой легкомысленной и не в меру доверчивой.
«Уж скорее бы проходили эти праздники и уезжала бы отсюда Катя… Бог знает, какие еще дурные причуды может вселить в нее Нетти. A на Пасху ни за что не возьму ее сюда. Пусть лучше поскучает там, y себя в интернате, весной же увезу в Яблоньки на здоровый воздух, в здоровую деревенскую обстановку». – И, порешив на этом, Ия спешными шагами поднялась наверх.
– Ну вот и я, дети, теперь будем зажигать елку! – весело, как ни в чем ни бывало, крикнула она с порога, открывая дверь в детскую.
И тотчас же, удивленная, слегка поддалась назад. При её появлении с кресла поднялась молодая женщина, одетая скромно, почти бедно, в черном стареньком платье с воротничками и рукавчиками ослепительной белизны. Густые волосы молодой особы были гладко причесаны на ровный, как ниточка, пробор. Худощавое бледное лицо было спокойно и строго.
– Зинаида Градова, – назвалась незнакомка, крепко, по-мужски пожимая руку Ии, – мать вот этих малышей.
Тут движением, исполненным неожиданной нежности, так мало соответствующей её строгому виду, молодая женщина притянула к себе Журу и Надю и стала ласково гладить их по головкам.
– Так вот кто это, – пронеслось вихрем в голове Ии, – недаром таким знакомым кажется мне её лицо. Я видела его однажды на портрете в кабинете князя.
A Зинаида Юрьевна, между тем, прямо глядя в глаза Ии, говорила своим энергичным, сильным голосом:
– Я рада повидать вас, Ия. Можно в силу родства называть вас так? Да, рада познакомиться с вами и поблагодарить вас за моих ребят. Бог знает, что за воспитание они получали до вашего появления в доме! Я всегда занята, вы знаете, отец говорил вам, должно быть, что я задалась целью окончить медицинские курсы, чтобы дать детям в своем скромном углу (она особенно подчеркнула последнее слово) безбедное существование и вести их на личные средства, не прибегая к помощи других, даже отца. С этой целью я и учусь целыми днями, с этой же целью и доверила временно дедушке внучат. И уже раскаиваюсь в последнем. Судя по многому, жизнь малюток далеко не сладка в этом доме и если бы не вы, Ия, которая сумела скрасить здешнее житье-бытье моим близнецам, я бы взяла их сейчас же обратно, хотя и живу в одной комнате, снятой от жильцов. A это было бы не легко. Так дайте же пожать вашу руку, Ия, и от души поблагодарить вас за все.
И она снова сильно, не по-женски, тряхнула в энергичном пожатии худенькие пальчики Ии.
Эта энергичная молодая особа с её правдивыми глазами, честным, суровым лицом и простой безыскусственной, лишенной всякой аффектации речью, сразу понравилась Ии. Ей казалось что она давно знает Зинаиду Юрьевну. Знает и уважает ее и за цельность натуры, и за желание пробить себе путь в жизни далеко не легким способом.
Жура и Надя, как маленькие котята, ласкались к матери; они любовно гладили её руки, перебирая худые длинные пальцы молодой женщины, и нежно заглядывали ей в лицо.
Зинаида Юрьевна, в свою очередь, то и дело, гладила кудрявые головки и разрумянившиеся личики детей.
– Журка, Наденыш мой, рады меня видеть? Знаю, знаю, что рады, малыши! Я и сама без вас, нет мочи, как соскучилась. Да недосуг был заглянуть сюда к вам. Репетиции у меня по общей гигиене и по анатомии были. Впрочем, все это пустой звук для вас, глупышки вы мои! A сегодня, в сочельник, не могла не прийти и оставить вас без обычных подарков. – Ну, что, нравится тебе моя кукла, Наденыш, a тебе, Евгений, по душе пришелся мотор? Его бензином наливать надо… Как настоящий.
– Прелесть, мамочка, что за моторчик! Ия Аркадьевна, милочка, посмотрите, и какую мне мама принесла игрушку, – и Жура протянул Ии действительно прелестную игрушку, крошечную копию настоящего автомобиля.
– A мне куклу, глядите, какую. Она на нас с Журой похожа, и глаза, и локоны, как у нас! – подбегая к Ии с другой стороны с хорошенькой французской куклой, захлебываясь от удовольствия, лепетала Надя.
– Нарочно и выбрала такую, – улыбаясь, говорила молодая мать.
– Ну, a теперь зажигайте елку, потешьте вашу маму, устала она от своих лекции и репетиций, хочется ей самой подчас в ребенка беззаботного превратиться. – И говоря это, Зинаида Юрьевна улыбнулась милой, простодушной улыбкой, чрезвычайно скрасившей и молодившей её суровое лицо.
С веселым смехом и суетой дети в сопровождении Ии бросились к елке и стали зажигать прелестное деревцо.
Когда разгорелись разноцветные свечи на елке и вся она, зеленая, пышная и нарядная засияла десятками огоньков, в дверь детской неожиданно постучали.
– Принимают гостей? – послышался знакомый голос с порога.
– А, дедушка, дедушка! Тебя нам только и не хватало, смотри, даже мама пришла! – И дети весело устремились навстречу старому князю.
– Здравствуй, отец, – подошла следом за ними к Юрию Львовичу его старшая дочь.
– Здравствуй, Зина, рад тебя видеть! Не очень-то ты балуешь своими посещениями твоего старика, – с ласковым упреком обнял Градову князь.
– Что делать, отец, ты же знаешь, лекции берут все мое время, к тому же и уроки, которые я даю…
– Урожденная княжна Вадберская не должна была бы давать уроки, когда её старый отец может помочь ей, поделиться с ней теми крохами… – с горечью начал князь.
– Вот именно, крохами, отец, – перебила его Зина. – Если бы ты был обеспечен, я бы, не задумываясь, приняла твой помощь, но, дорогой, я знаю, что твоей пенсии едва хватает на содержание семьи и моих же детей. Ты и так уже много делаешь для меня, помогаешь мне в воспитании Евгения и Надежды, а…
– Зина, Зиночка, послушай, дружок мой, своего старого отца. Оставь ты свой институт, свою медицину, не для тебя все это, не для твоего хрупкого здоровья, Зина. Поселяйся с нами, заживем вместе. И дети будут рады несказанно, да и я… Утешь старика, – зашептал тихим голосом князь, стараясь говорить так, чтобы Ия с детьми не могла его услышать.
Зина нахмурилась. Резче выступила глубокая черточка между бровями на лице молодой женщины.
– Опять ты за прежнее, отец, – сказала она, пожимая досадливо плечами. – Я знаю, ты любишь меня и был бы счастлив сознавать, что я нахожусь тут же у тебя под крылышком, но, повторяю тебе то же, что говорила уже и раньше. Раз я начала, какое бы то ни было дело, я должна довести его до конца. Я поступила в медицинский институт, чтобы по окончании его сделаться женщиной-врачом. Не хочу скрывать, не одна только идея помощи ближним руководит мной, нет, хотя я и люблю людей и всею душой стремлюсь принести им пользу, но и своих детей, вот этих самых глупышек Надю и Журку люблю я сильно и идея вывести их личными средствами в люди преследует меня день и ночь. Их покойному отцу, так безвременно умершему, поклялась я выполнить это и должна сдержать мою клятву, чего бы она ни стоила мне. А, во-вторых, отец, если две медведицы не уживаются в одной берлоге, судя по русской пословице, то как же ты хочешь, чтобы ужились в ней целые три, да еще такие разнородные по характеру, как Констанция Ивановна, я и Нетти, – и, скрашивая горечь слов своей милой, добродушной улыбкой, Зинаида Юрьевна нежно обняла отца и поцеловала его в лоб.
Этот вечер сочельника долго остался в памяти Ии. Из нижнего этажа, из гостиной, сюда доносились звуки модного танца, бойко разыгрываемого Нетти… Потом танец сменился шансонеткой, спетой кем-то из молодых людей.
Наконец, до слуха собравшихся в детской, дошло хоровое пение. Но здесь никто его даже и не слышал. Все были заняты друг другом в этой небольшой уютной комнатке, где царило самое неподдельное веселье.
Маленькое зеленое деревцо сияло своими разноцветными свечами, распространяя запах хвои, такой свежий и приятный. Угощенье, состоящее из яблок, пряников и леденцов, казалось куда вкуснее фруктов и кексов, подаваемых в хрустальных вазах гостям, там внизу.
A самое приятное было видеть счастливые личики детей, так искренно, от души веселившихся около елки…
Глава VII
Наконец, он наступил так давно ожидаемый Нетти день бала!
Уже с самого утра поднялась в доме невообразимая суматоха. Горничная Луша то и дело бегала по лестнице, свистя накрахмаленными юбками, стуча каблуками. Констанция Ивановна, перерывая весь гардероб в шкафной, кричала так громко, переговариваясь с Нетти, которая примеряла чуть ли не в сотый раз свой костюм Весенней Зари внизу в будуаре, что заниматься сегодня с детьми Ии не представлялось никакой возможности. С досадой она захлопнула тетрадки и велела своим маленьким воспитанникам собираться на прогулку.
Но прогулка должна была быть сегодня тоже отменена.
– Ия, будьте так любезны, – скорее тоном приказания, нежели просьбы, обратилась Нетти к невестке, – принесите мне шпилек-невидимок для прически и ленту для веера. Понимаете, бледно-розовую муаровую ленту… Только поторопитесь с покупками, пожалуйста. Да, ради Бога, не берите вы с собой детей в магазины. Они только стеснят вас.
Еще через полчаса, вернувшейся Ии пришлось мчаться к парикмахеру, который недостаточно крепко завил фальшивые локоны Нетти, потом за перчатками и английскими булавками…
Когда, устав до изнеможения, молодая девушка вернулась, наконец, исполнив чуть ли не десятое поручение невестки, она увидела Нетти, сидевшую перед зеркалом и тщательно натиравшую себе лицо каким-то кремом.
– Знаете, так оно лучше будет, свежее к вечеру, – смутившись при виде удивленного взгляда Ии брошенного на нее, оправдывалась молодая женщина.
– Да, удивительно помогает, – примеривая у другого зеркала огромную накладку из фальшивых волос, произнесла Катя. – Дайте мне тоже потом попробовать, Нетти.
– Что? – Глаза Ии расширились от удивления. – Катя! – невольно вырвалось у неё.
– Что, Катя? – пожала плечами девочка.
– Не думаешь ли ты, что я, как старшая сестра разрешу тебе делать такие глупости?
– Какие глупости? Я не вижу глупостей ни в чем.
Губки Кати мгновенно надулись. Лицо приняло неприятное, капризное выражение.
– Перестань глупить, Катя, – уже строгим тоном заговорила Ия, – я не разрешу тебе, еще девочке годами, делать этих глупостей… Изволь снять сейчас же этот нелепый накладной шиньон и не смей прибегать ни к какой косметике. Иначе я принуждена буду отвезти тебя сегодня же в пансион.
– Это будет крайне бестактно с вашей стороны, Ия, – неожиданно резко вмешалась в разговор сестер Нетти, в то время как Катя громко ахнула и залилась слезами.
Серые глаза Ии стали совсем стальными. Сурово взглянув на невестку, она, отчеканивая каждое слово, произнесла:
– Я попрошу вас не баловать мою сестру, Нетти. Она еще совсем девочка и кружить ей голову не следует вовсе. Перестань капризничать, Катя, если ты не хочешь, чтобы я осуществила на деле свои слова.
– Ты… ты… Де… с… по… тка! Ты… ты меня го…то… ва… ли… шить последнего счастья! – всхлипывала Катя, театрально откидывая голову на спинку кресла.
– Боже мой! Боже мой! Да что же это с ней… Я решительно не узнаю ее! – почти с ужасом вырвалось у Ии и она поспешно направилась к двери.
Но Неттин голос остановил ее на пороге.
– Да, кстати, Ия, в каком же костюме будете нынче вы?
– То есть в каком костюме? – удивленно переспросила молодая девушка.
– Да, ведь, нелепо остаться такой монашкой, в вашем черном платье, когда все будут в костюмах и в масках.
– Ho y меня нет денег, чтобы приобрести подобающий костюм, Нетти, – холодно отвечала Ия.
– Ах, Боже мой, но кто же говорит про деньги! У maman и y меня – масса разного старого тряпья, всякого ненужного хлама, из которого вполне можно соорудить прехорошенький костюм.
– Благодарю вас, но мне он не нужен, – сдержанно поблагодарила Ия.
– Какая же вы, однако, эгоистка, Ия, – внезапно вспыхнув, с досадой бросила Нетти, – вы непременно хотите испортить удовольствие нам всем. Все будут нарядны, прекрасно одеты, интересны в своих костюмах, a вы одна составите среди нас черное, мрачное пятно…
– Но я могу не выходить в гостиную, чтобы не испортить вам праздника своим мрачным видом…
– Ах, это еще хуже будет. И Кутузовы, и Раевские, и Блацы, и Завьяловы, все скажут, что мы не пригласили вас на вечер и держим в черном теле. A ведь вы не простая гувернантка, a сестра André.
– Так вот оно что! – тонко улыбнувшись, произнесла Ия, – хорошо, хорошо, я сделаю так, что и овцы будут целы и волки сыты, – с той же улыбкой заключила она и, мельком взглянув на все еще плачущую Катю, вышла из будуара.
Лишь только фигура Ии скрылась за дверью, Нетти подошла к Кате, приподняла её залитое слезами лицо и произнесла сладеньким голоском.
– Перестаньте же плакать, детка. Утрите ваши очаровательные глазки. Не стоит их портить даром. Ваша сестра себялюбивая эгоистка, я увидела это с первого раза, и потом она, действительно, деспотична, вы молодец, что отчитали ее, a кроме того, и завистлива она на редкость.
– Как? Что? Завистлива? Ия?
– Ну, да, завистлива, чему вы так удивились? Она запретила вам надевать локоны потому только, что вам они чрезвычайно идут. Она боится, что в них вы будете лучше её. И она права. Вы гораздо красивее вашей сестры, Катя. Она сама сознает это и страшно злится, по-видимому. Посмотрите на себя в зеркало, детка. Ну, разве вы не красавица? С этими-то чудными огневыми глазками, с прелестным носиком и очаровательным ртом! Взгляните только и вы сразу проникнете в те вполне понятные чувства, которые волнуют вашу дражайшую сестричку.
Катя, повинуясь указанию невестки, взглянула на себя в зеркало. И, действительно, показалась себе красавицей в этот миг. Никогда не нравились девочке, как сейчас, её собственные глаза и все неправильные черты её некрасивого, но привлекательного личика.
С одним только не могла согласиться Катя, что Ия, её серьезная, сосредоточенная, всегда думавшая о других старшая сестра, могла быть эгоисткой, да еще вдобавок завистливой! Но противоречить Нетти Катя не решалась из боязни рассердить свою новую подругу, и благоразумно смолчала, несмотря на то, что где-то глубоко в тайнике её души копошилось сознание её невольной вины перед Ией.
* * *
В десять часов вечера скромную квартиру Вадберских и Баслановых нельзя было узнать. То и дело подъезжали к подъезду наемного особняка извозчичьи и собственные кареты, сани и автомобили. Горничная Луша с двумя нанятыми на этот вечер официантами каждую минуту неслась в прихожую на раздававшиеся там постоянно звонки.
Вскоре небольшая передняя наполнилась шубами, дамскими манто, форменными пальто и шинелями военных. В гостиной, превращенной теперь в танцевальный зал, сдержанно шумела пестрая толпа костюмированных. Самого разнородного вида маски попадались тут. Были здесь и мифологические боги и богини, были пастушки, коломбины, четыре времени года, Пьеретты, цветочницы, ночи, гении, Мефистофели, демоны, римские воины, рыцари, монахи, цветы, Пьеро, паяцы и прочее, и прочее, и прочее. Маски скрывали лица приезжающих. Только более пожилые гости, почтенные отцы и матери семейств явились без них.
Сама княгиня Констанция Ивановна без маски, в великолепном национальном костюме Старой Венеции, опираясь на руку князя Юрия Львовича, оставившего, благодаря усиленным просьбам домашних, на этот вечер и свой уединенный кабинет, и свои мемуары, радушно встречали гостей на пороге гостиной.
Никто бы из приехавших сюда повеселиться не сказал, глядя на них теперь, что эти хозяева дома, те самые князья Вадберские, когда-то богатые и теперь проживающие последние крохи их оставшегося состояния. Беспечность, широкое хлебосольство и полнейшее отсутствие забот о завтрашнем дне – сказалось как в них самих, так и в окружающей их обстановке.
Взятая на прокат мебель, посуда, прислуга, тонкие, дорогие закуски и ужин, фрукты, конфеты и крюшон, искусно замороженный в небольшом ледяном гроте, устроенном на отдельном столе в столовой, – все это давало полную иллюзию богатства и роскоши.
И все это было сделано для одной Нетти её баловником-мужем.
Сама Нетти в её, действительно, роскошном костюме Весенней Зари, стоившем многих бессонных ночей Андрею Аркадьевичу, была, как говорится, на седьмом небе от счастья.
Хотя плотная бархатная маска и скрывала её лицо, но по всем её движениям, a главное по роскошному костюму, искусно разрисованному акварелью, о котором сама Нетти успела разболтать всем своим друзьям и знакомым, все сразу узнали молодую хозяйку дома.
Подле неё вертелись, звеня бубенчиками, пестрый арлекин и белый Пьеро в колпаке с кисточкой и широчайшем костюме. Тут же порхал изящный Мотылек, миниатюрная фигурка Кати, одетой при помощи Нетти в удачно сооруженный из разного мишурного тряпья прехорошенький костюм. Катя не отходила ни на шаг от своего кумира, a от Кати, в свою очередь, не отходил забавный китаец в пестром костюме, широкой куртке и штанах, с привязной косой.
Когда большая часть гостей уже съехалась и приглашенный тапер, заняв свое место за роялем, ударил по клавишам, стройный арлекин подбежал к Нетти и расшаркался перед ней.
– Могу я просить вас о милости открыть со мной бал, прекрасная княжна?
Нетти вспыхнула под своей маской.
– Опять княжна? Не злите меня, Пестольский. Что скажет André, когда услышит, как вы называете меня. И потом, как вы меня узнали?
– О, что касается до этого, то если бы здесь была не одна, a целая тысяча аналогичных с вами по костюму весенних зорь, то я бы узнал вас из этой тысячи, божественная княжна.
– Какой вы забавный! Какие вы всегда болтаете глупости! Следовало бы вас хорошенько наказать за это и оставить без танцев, но я сегодня так счастлива, что прощаю вас. – И, говоря это, Нетти положила на плечо молодого офицера свою изящную маленькую ручку, стянутую узкой белой перчаткой, и закружилась с ним по зале под нежные, мелодичные звуки вальса.
В это время перед Катей очутились сразу два кавалера: один широкоплечий, статный, в наряде русского боярина, высокий, кудрявый, настоящий русский молодец, другой – ломающийся и подпрыгивающий, как обезьяна, Пьеро.
– На тур вальса, прелестный мотылек! – процедил сквозь зубы юнкер Дима Николаев, расшаркиваясь перед девочкой в то время, как статный боярин без слов обвил рукой её талию.
– С тобой, с тобой, Андрюша! – весело вскрикнула девочка, мгновенно узнав по костюму брата.
– Позвольте, a я то как же? – засуетился Пьеро.
– A с вами потом, – решила она, уносясь под дивную мелодию на середину залы в крепких объятиях брата.
Потерпев неудачу, Пьеро кинулся к первой попавшейся барышне, одетой французской маркизой, в мушках и напудренном парике, и пригласил ее.
Вмиг и третья пара закружилась по зале. За ней четвертая, пятая, шестая…
Старики прошли в соседнюю с гостиной комнату, где их гостеприимно поджидали раскинутые для карт ломберные столы с развернутыми веером карточными колодами.
Дамы и не танцующие гости поместились за чайным столом в столовой под наблюдением старшей хозяйки дома.
На этот раз чай разливали и разносили наемные официанты и Луша. Ия была наверху. Она не спеша укладывала спать близнецов, ласково переговариваясь с ними.
Несмотря на все настояния хозяев, молодая девушка категорически отказалась пустить детей в залу смотреть танцующих хотя бы на самый короткий срок.
– Не дело, малыши, совсем не дело, – говорила она порывавшимся вниз детям. – Завтра рано вставать надо, заниматься. С какими же головами вы будете присутствовать на уроках? Да и потом, что интересного в том – смотреть, как веселятся другие. Я понимаю, если самим танцевать, это еще другое дело, – уговаривала и убеждала детей Ия. – A мы лучше завтра днем в цирк отправимся. Я афишу читала. Каких там медведей показывают, просто прелесть! И на велосипедах они ездят, и на колесных коньках катаются, совсем как люди. Хотите поехать взглянуть?
– Хотим, хотим! – в один голос отозвались близнецы.
– Ну, вот и прекрасно, поедем, значит, a теперь засыпайте поскорее.
– A вы, Ия Аркадьевна, пойдете вниз? – приподнимая свою кудрявую головку с подушки, осведомилась Надя.
– Ты слышала, детка, как тетя Нетти просила меня об этом. Но не скрою. Мне гораздо было бы приятнее лечь пораньше спать.
– Разве вы не любите танцев?
– Нет, люблю. В институте я много и охотно танцевала. Но то общество, которое собралось нынче внизу, мне совсем незнакомо, и я не имею никакой охоты сегодня танцевать.
Ия говорила правду. Ей не только не хотелось, a было трудно спуститься вниз и заниматься гостями. Но делать было нечего – приходилось идти из опасения обидеть Нетти.
Лишь только заснули дети и их ровное сонное дыхание долетело до ушей молодой девушки, она не торопясь отложила в сторону книгу и подошла к крошечному зеркальцу, повешенному над столом. Глядя в него, она расчесала свои короткие густые волосы, успевшие уже значительно подрасти за эти два последних месяца после болезни, и перевязала их лентой, (несложная прическа, которую она теперь носила каждый день). Затем взяла со стула приготовленное ею черное скромное платье и черный же шерстяной платок. Платье сна проворно накинула на себя. Платком же повязала голову совсем так, как это делают монахини. Затем вынула из ящика комода купленную ею накануне черную бархатную маску и надела ее себе на лицо.
