Лидия Луковцева
Кто в тереме?
– Может, вы про него что-то расскажете? Вы же местные, на одной ведь улице жили.
– Ученье свет, – невпопад открыла Америку Зинаида Григорьевна. – Куда сейчас без высшего образования! Дворники, и те все с дипломами!
– Ну, далеко не все, Зинаида Григорьевна!
– Без высшего образования тяжело, – поддержал жену дед Федя. – Знал бы ты, Никитка, как Зинаида Григорьевна мучается, когда кроссворды решает! Не хватает ей высшего образования.
– У нас, Никита, сей момент на лавочке сидит кое-кто со средним специальным, не будем показывать пальцем, – не смолчала супруга и тут же уставила обличающий перст на мужа. – Так и что, когда мы кроссворды на скорость решаем, у кого лучший результат?
И, не давая деду вставить слово, мгновенно продолжила – уже по делу:
– Про Тихановича много не расскажешь, вспоминать-то особо нечего. Я же из «пришлых», в Артюховск «понаехала», когда замуж за это чудо ходячее вышла. Из Ильинки сюда перебралась. А Игнатьич его и не знал совсем, только дочь Елизавету. Пешком под стол тогда ходил. Самого-то Тихановича еще в Гражданскую расстреляли.
– Ну, строго говоря, дом не его. Он дочери его построил в приданое, когда замуж выдавал. А его дом возле Красного моста был. Тогда же, в Гражданскую, он сгорел, – подключился Федор Игнатьевич.
– Так сам Тиханович здесь никогда не жил?
– Нет. Дочь, Елизавета, всю жизнь прожила, здесь и умерла, – вставила Зинаида Григорьевна. – Вы-то когда сюда переехали – ее уже на этом свете давно не было. А завещала дом она внуку, Сергею Бельцову. Он ей, правда, не родной внук был, от второго мужа ее бывшей невестки, но любила она его как родного.
– Ну, дядю Сережу-то я знаю, конечно. А он не пустит меня в дом, посмотреть?
– Пустит, конечно, отчего не пустить, он мужик добрый. Только живет-то он в Кузбассе, знаешь, наверно…
– Да и внутри там ничего особенного – дом как дом, красота снаружи, да и та в ветхость пришла. Хозяин дому нужен постоянный, а Сергей только наездами бывает, по весне. Вот, может, пенсию выработает, так и переедет сюда жить. Душа-то рыбацкая! Ведь не продает все же!
– А если просто снаружи посмотреть – так сходи к соседу Сережиному, Чернову Николаю. У них калитка между дворами, он через свой двор тебя проведет, когда не на дежурстве будет. Посмотришь, сколько захочешь. Да и ключи от дома у него есть, Сергей оставляет, когда уезжает.
– Что, правда?
– Так и так, скажешь, в институте задали, работу пишу. Колька не откажет, он же тебя знает. Да хочешь – я с ним поговорю?
– Спасибо, Федор Игнатьевич, я сам!
– Ну, сам, так сам.
Никита не счел нужным рассекречивать, что во дворе он бывал, и не единожды, и про дяди-колину калитку ему прекрасно известно. А вот ключи от дома – это хорошая идея!
Никита уже успешно одолевал третий курс, когда с ним приключилась неприятная история, связанная с теремком. Правда, еще чуть раньше с ним приключилась любовь, а неприятная история некоторым образом явилась следствием любви.
Лиза Корнеева была его однокурсницей и самой красивой девушкой не только их группы и курса, но и всего факультета, а на втором курсе сподобилась стать и Мисс университета. Она прошла кастинг и на городской конкурс, но стала только вице-мисс, и на этом процесс эксплуатации природных данных решила закончить.
Девушка неглупая, хоть и не лишенная амбиций, Лиза, в отличие от многих конкурсанток понимала: где много шума, блеска и публичности, бывает и много неприятностей. Ей уже пришлось с этим столкнуться, и она решила, что такие сказки – не про нее.
Тут ее мнение полностью совпало с мнением ее родителей и Никиты, с которым у них намечался роман. Его родители были категорически против этих отношений, но, как ни старались, изменить ничего не могли.
Никите и сейчас изредка снился сон, что Лиза осознала ошибочность своего выбора и хочет его бросить, и он в панике просыпался. Он отнюдь не страдал заниженной самооценкой, но, мысля реалистически, сознавал, что он типичный ботан. Случись драка, его изобьют прямо на глазах любимой девушки.
Почему эта умница и красавица остановила свой выбор на нем? Ну не из-за его же социального статуса, в самом деле?! Подумаешь, сын заместителя мэра заштатного городка! Чуть «круче» сына председателя сельсовета, не более.
Ну, не дурен собой, и да, ездит на собственном «Форде», подаренном родителями. Один из лучших студентов курса…
В юности он немножко увлекался поэзией и помнил фразу «любят не за что, а вопреки». А Лиза его полюбила – за что или вопреки? Этого вопроса он не задавал Лизе. В конце концов, почему бы его было не полюбить? Красив, воспитан, начитан…
Возможно, Лиза его полюбила и за все перечисленное, и за редкую среди мажоров порядочность, и за то, что почти два года не реагировал (она так считала) на ее неописуемую красоту. Ей и в голову не приходило, что Никита, как и многие прочие ее тайные поклонники, попросту робеет и комплексует. Он производил впечатление мальчика в себе уверенного и раскованного.
Во всяком случае, на третьем курсе они твердо решили пожениться. Родители Лизы тоже не были в восторге, но по другой причине. Если Мирюгины считали грядущий брак мезальянсом, и у них уже была в перспективе подходящая невеста – Милана, дочь депутата областной думы, то Корнеевы не хотели, чтобы родственные отношения с самого начала были напряженными.
Мама Лизы – диспетчер автопарка и отчим – прораб не без оснований полагали, что в любом случае смогли бы найти общий язык с будущими родственниками, было бы на то обоюдное желание. Беда в том, что со стороны родителей жениха таковое желание отсутствовало напрочь. Классический сюжет!
Лизины родители, исходя из собственного нажитого опыта и чужой житейской мудрости, пытались объяснить дочери, что счастья ей не будет, что семья их долго не продержится, поскольку капля камень точит. Рано или поздно Никита начнет более внимательно прислушиваться к маминым словам.
А потом придет время и найдется повод, прозвучит сакраментальное «права была моя мама». И родившийся ребенок станет, рано или поздно, разменной монетой. Не приведи Господь, еще и воевать за него придется!
Лиза не хотела слышать никаких резонов. У них так не будет! Как всякий юный человек она пребывала в уверенности, что жизнь началась только с ее рождения, что ничего подобного ни с кем никогда раньше не происходило, а если и происходило, то не так, как у них с Никитой. У них все будет по-другому, поскольку они живут в современном мире, а не в ветхозаветные времена! И если родители Никиты не хотят ее знать, то это их проблемы. Ей эти родственные отношения – тоже до фонаря, а жить в их хоромах она никогда и не собиралась.
Отчим вздыхал и пророчествовал.
– В жизни все по спирали, моя дорогая, все – по спирали! Еще убедишься… – философствовал Геннадий Иванович, тяпнув рюмочку-другую.
– Папа! От судьбы не уйдешь! Никита – моя судьба.
– «Нет на свете новизны, а есть лишь повторение былого», – цитировал отчим.
У него была слабость: при случае блеснуть опереньем. Он любил продемонстрировать, что он – не просто себе прораб, классический персонаж-матерщинник со стройки, а прораб, близко знакомый с сонетами Шекспира.
Правда, читал он их только в легком подпитии, совсем трезвым стеснялся. Хотя мало кто в его окружении знал, что он читает стихи именно бессмертного Шекспира. Ну, у каждого своя блажь. Не голубей же гоняет!
И была у Лизы мечта: чтобы свадьба ее – одна и на всю жизнь! – происходила не в тесной родительской квартире, не в кафешке и не в шатре, натянутом во дворе Никитиных родителей. Душа жаждала чего-то необычного, чтобы помнилось всю жизнь!
Она даже немножко завидовала цыганским свадьбам – из церкви, после венчания, не на такси с пупсами, а на разукрашенных цветами и лентами тройках с бубенцами, и фата невесты развевается за спиной. Что-то вроде старинного замка виделось ей в мечтах. Но где взять денег на замок и где найти замок?!
Правда, был у них в городке ресторан под названием «Замок»: нелепое сооружение, обложенное красным декоративным кирпичом, с окнами-бойницами и псевдобашенками по углам. У входа гостей замка приветствовал фанерный рыцарь двухметрового роста в фанерной кольчуге и с опущенным забралом. Костюм рыцаря приходилось периодически подновлять, потому как только ленивый из сильно перебравших гостей не считал своим долгом «пробить в жбан» бессловесному консьержу, опрокидывая фанерную фигуру на клумбу. В крайнем случае, если клиент уже слишком сильно «устал», он просто подрисовывал рыцарю пышные усы поверх забрала или писал на груди аршинными буквами матерное слово.
Не в этой же пародии на замок играть первую и, Бог даст, единственную свадьбу?
И вот Никиту, у которого по части креатива было все в порядке, в один прекрасный момент осенило: а теремок? Вот же он, замок, в древнерусском стиле. Надо только договориться с наследником дома – дядей Сережей Бельцовым. Он всего лишь один раз в году приезжает из своих шахтерских краев в Артюховск, в отпуск, на путину, поскольку сам – заядлый рыбак. Остальное время дом закрыт и приглядывает за ним сосед, друг Сергея. С чего бы Сергею Михайловичу возражать?
А уж украсить терем внутри – фантазии хватит, и средств тоже. Подзаработает, несколько курсовых состряпает студентам, да тройку-четверку сайтов оформит, друг подгонит заказов. Это если родители окончательно упрутся рогом, а он просить не станет. Начинается самостоятельная жизнь. Мужик он, в конце концов?
Да тут случилось, что Сергей Михайлович Бельцов пропал, сгинул. Хочешь – не хочешь, надо было идти на переговоры с Черновым. Но была в этом какая-то неловкость: хозяин исчез, а на его, может быть, костях свадьбу играть! И прежде чем идти к Николаю с просьбой поглядеть на теремок изнутри и последующим разрешением сыграть в нем свадьбу, он по старой памяти решил как-то вечерком еще разок воспользоваться лазом.
Эта дыра в заборе так и не была забита, родители о ней не подозревали. Как говорится, в попе детство заиграло. И уже во дворе его осенила еще одна идея: а чего просить дядю Николая, может, он и не разрешит, и что тогда делать? Все же не хозяин. Тогда и вообще в терем не попадешь. К тому же, может, вообще овчинка выделки не стоит… Нужно как-то самому проникнуть в дом, а там уже проблемы решать по мере их возникновения.
Не иначе, черт его подвигнул на эту аферу. Или, как сказал позже папа: ты, сын, умный, но дурак!
И в следующее свое проникновение он явился во всеоружии: с фонариком и пилкой по металлу. Знал уже, что Николай на работе на сутках, а соседний дом с другой стороны пустовал. Был уверен, что ничем не рискует.
Благополучно распилил дужку замка, а потом… на его голову обрушился удар полуторалитровой бутылки минералки. Приласкал его племянник Николая, неожиданно приехавший в гости. Ему дядя поручил приглядывать за пустующим соседским подворьем на время его, дядиного, отсутствия.
Поскольку Никита душевной беседы вести не желал, Федюшка спеленал его скотчем, засунул в рот кляп и оставил до утра – поразмышлять. А утром был увезен в родное село в силу обстоятельств.
Ситуация трагикомическая, но угроза над жизнью Никиты возникла реальная. Сутки он пытался содрать скотч хотя бы с рук, вторые сутки просто подвывал в бессилии, а потом впал в беспамятство. И тут судьба организовала ему встречу с тремя дамами очень бальзаковского возраста, тоже поклонницами артюховской архитектурной жемчужины, и также страдающими чрезмерным любопытством не совсем в рамках закона. В конечном итоге, Никита был ими обнаружен и спасен.
Незаконное проникновение со взломом грозило Никите большими неприятностями. Так же, как Феде – превышение пределов самообороны и покушение на жизнь Никиты. Самообороны как таковой и не было, ведь Никита на него не нападал, скорее наоборот!
Вот тут уж папе пришлось использовать все свои возможности, чтобы замять дело.
Волжская, Заречная и еще несколько ближайших улиц – их «култук», как говорят артюховцы, немножко посудачил, перетер и постарался забыть происшествие. Федюшка, выпускник сельской школы, отнюдь не блиставший фундаментальными знаниями, с первого захода поступил на бюджетное отделение в технический университет. Он и предположить не мог, что удар по кумполу сына чиновного человека исполнит его голубую мечту – стать ихтиологом!
Тетки-спасительницы на удивление оказались не любительницами распространять жареное. В общем, вскоре новые животрепещущие события заставили подзабыть нескольких вовлеченных, хоть косвенным образом, артюховцев о пикантном происшествии, участником которого стал заммэровский сын.
История эта никоим образом не повлияла в дальнейшем на решение артюховского электората отдать свой голос на предстоящих выборах за кандидата в мэры Михаила Мирюгина. Никита с Лизой поженились, и старшие Мирюгины потеплели к своей очаровательной невестке, а уж после рождения внука оттаяли совсем.
Лиза и Никита решили нарушить мирюгинскую семейную традицию – нарекать родившихся мальчиков дедовскими именами, и назвали сына Костиком. Но дедушка Миша, чье самолюбие, казалось бы, должно было быть задето, как и бабушка Альбина, обиды не выказывали и тетешкались с внуком в свободное от государственных забот и бизнеса время.
А вышеназванные любопытные тетки между тем обнаружили местопребывание Бельцова, живехонького, хоть и не совсем здоровехонького. Он же, преисполненный чувства благодарности, составил дарственную на теремок одной из них.
Понимая, что ремонт терема они не потянут из-за полнейшего отсутствия средств, и движимые патриотическими чувствами, дамы вознамерились подарить новообретенную недвижимость любимому городу с обязательным условием: в теремке должен быть создан музей, без разницы, какой. Может быть, русского зодчества, может быть, вообще, народных промыслов.
Увы, город отбивался руками и ногами. Отцы города прикинули, какую брешь в муниципальном бюджете пробьет этот патриотический дар, если взять его на баланс: полная реконструкция и реставрация, плюс безотлагательное решение вопроса с отоплением, водоснабжением и канализацией. И тогда новая владелица терема – Людмила Ивановна – подписала дарственную на Лизу и Никиту, в равных долях. Под их честное благородное слово, что музею хоть когда-нибудь – быть!
И музей потихоньку начал создаваться. Вначале – частным порядком, на правах самодеятельного. Папа-мэр обещал по возможности помогать с решением текущих проблем, хотя решение глобальных пока осуществить не мог.
Позже музей получил имя: «Музей купеческого быта» – и официальное право на существование как филиал городского краеведческого. Иногда по вечерам папа со скромной гордостью рассказывал желающим послушать о своих собственных «доблести, подвигах, славе»: о том, как выбивал штатные единицы для новорожденного филиала (пока только двух экскурсоводов, трех сторожей и уборщицы).
Один экскурсовод должен был выполнять обязанности директора, то есть решать хозяйственные проблемы. Все же понимали, что без помощи мэра их не решить. Директорствовать, стало быть, должен был Никита Михайлович. Второй экскурсовод, соответственно, – невестка Елизавета Юрьевна. Сторожа и уборщица – на усмотрение заведующего.
Спасибо и на этом! Ни о какой научной работе, сотрудниках-специалистах пока и речи не шло. Хотели музей – дерзайте, а там будет видно. Начинай руководить, сынок, тебе и карты в руки!
Руководить он начал уже на последнем курсе университета, параллельно зарабатывая диплом. Лиза тоже доучивалась и сдавала госы в перерывах между кормлениями Костика. Академический отпуск брать и отставать от мужа не захотела, решили, что как-нибудь выкрутятся.
Помыкавшись некоторое время в двух комнатушках с печным отоплением, но с отдельным входом, притулившихся с торца теремка (видимо, это было помещение для челяди), а главное – с удобствами во дворе, Лиза сменила гнев на милость и согласилась переехать в мансарду Никиты на Волжской. Ради Костика! Временно, пока сын немножко подрастет.
Должность экскурсовода временно же, пока Лиза доучивалась, а потом сидела с Костиком, заняла одна из трех дам, ставшими их добрыми приятельницами – Зоя Васильевна. Опыт общения с аудиторией у нее был – до пенсии она занимала должность заведующей библиотекой, а желание учиться и узнавать новое мало у кого исчезает с возрастом.
Она глотала книги по музейному делу, истории и краеведению, и пока еще немногочисленные экскурсии проводила с блеском. Ее подруга, Людмила Ивановна, изъявила желание занять ставку сторожа (деньги лишними не бывают, а дама она была бесстрашная!) и в ночных бдениях вела нехитрую бухгалтерию музея. Никита имел возможность убедиться, что по части финансов он за Людмилой Ивановной – как за каменной стеной. Она с радостью согласилась поехать на трехмесячные курсы повышения квалификации, когда представилась такая возможность.
Вспомнили и о стариках – Любимовых. Федор Игнатьевич был зачислен третьим сторожем, Зинаиду Григорьевну оформили уборщицей – свои люди, но дежурили за него и убирали за нее все по очереди и по возможности. Даже мама Лизы иногда подключалась вместо дочери. Старикам, в силу преклонных лет, трудовые подвиги на производстве были уже не по силам.
Деньги по общему уговору тратили на нужды новорожденного музея. Денег катастрофически не хватало. Сколько дыр приходилось латать! Никита Михайлович сознавал, что дело подсудное, можно получить по шапке за «финансовые махинации», но, с благословления своего коллектива, шел на нарушение. Хотя с некоторых пор любое общение с представителями закона стало для него тягостно.
Получив диплом, Никита с головой ушел в возрождение терема и создание музея. Об археологии, раскопках, надо было забыть – семейный человек. Но разве музейное дело не сродни раскопкам? А потом, в поле можно выезжать и во время отпуска!
Экспонаты собирали с миру по нитке, буквально – обходя дворы. Но какие экземпляры попадались! Сколько прекрасных вещей хранили чердаки и сараюшки старого Артюховска!
Три дамы с юношеским энтузиазмом рыскали в поисках по дворам знакомых и незнакомых людей, собирая сведения по принципу – одна баба сказала… По цепочке: где-то, кто-то, что-то у кого-то видел или слышал о какой-то диковине. И ведь все эти сокровища рано или поздно могли оказаться на помойке, невостребованные!
Немало сокровищ обнаружилось и в самом тереме: предметов быта, интерьера, декора, когда-то снесенных хозяевами в просторный и сухой подвал. Конечно, что-то предоставил краеведческий музей, но все равно, экспозиции были очень скромными. Они занимали только часть дома, многие комнаты пока пустовали.
Сам Никита, в силу возраста, неопытности и склада характера не смог бы без папиной помощи сдвинуть с места эту махину, но потихоньку дело раскручивалось, и о появлении в регионе нового музея начинали упоминать на разных уровнях. Причем, уже не только как заведение, куда можно сводить группу младших школьников на каникулах, но иногда – даже как «новую перспективную точку на туристической карте Юга России».
Людмила Петровна
– Ну, наконец! – радостно ворчала Людмила Петровна, затаскивая дорожную сумку Зои Васильевны в дом. – Хоть одна явилась, лягушка-путешественница, из своих санаториев. Небось, заотдыхалась там, а я тут хоть пропади!
– Как тебе не стыдно! – отмахивалась Зоя Васильевна. – Как сама в Черногорию летала на месяц, так ничего? Мы тебе хоть словечко сказали?!
– Вы вдвоем оставались, а я одна! Я ведь и умереть могла запросто. Вернулись бы – а я на столе, в венках.
– Не болтай! Первой – Милкина очередь.
Они уже давно обговорили очередность своего ухода, в хронологическом порядке, по старшинству. Зое Васильевне следовало быть второй, Людмиле Петровне, как самой молодой из троицы, надлежало проводить подруг в последний путь и проследить, чтобы все было путем, не хуже, чем у людей.
– Я не хочу последней! Почему это именно я должна оставаться одна? – возмущалась Люся.
– Ты моложе нас! Так природа разумно распорядилась, чтоб старшие умирали первыми. Во-первых.
– А во-вторых, почему это ты одна?! Тебе легче! Постучишь в стенку – Лида прибежит, подаст тебе стакан воды.
У всех троих уже и заветный узелок был приготовлен – смертное, но каждые два-три года приходилось проводить в нем ревизию. Становились маловаты юбка или блузка – килограммы неумолимо прибавлялись – или неожиданно возникала нужда в новой ночнушке, и она временно выдергивалась из узелка.
Мила вообще была в плане одежды человеком непредсказуемым – вдруг у нее возникало дикое желание пощеголять в блузке или юбке, купленных в качестве последнего земного наряда. Юбочка вдруг оказывалась фасона, модного в сезоне, или рисуночек блузки был в тренде. Ее смертный наряд обновлялся с завидной регулярностью.
Их приятельница Катя Мокрова высмеяла консервативный подход подруг.
– Сейчас в ритуалках тебя на раз обрядят, чего заморачиваться? Были бы деньги. Я гробовые накопила, а дальше – проблемы моих детей.
Столь легкомысленный подход пофигистки-Кати дамы не одобряли. Эти ритуальщики, уж они обрядят, в аляповатый фланелевый халат или лавсановый сарафан, сшитый из завалявшегося на каком-нибудь складе неликвида тюка! Им претила мысль явиться в мир иной, одетыми черт-те во что.
Зоя Васильевна с поистине материнской кротостью слушала бурчание подруги. Она ее так понимала! Она и сама соскучилась, расставаться на длительный срок им приходилось крайне редко.
– Давай, рассказывай, как дошла до жизни такой!
– Ну, что рассказывать?.. – интересничала Зоя, переполненная впечатлениями.
– Все! – конкретизировала Люся.
– Ну, я пока переоденусь да умоюсь, а ты на стол накрывай, чайку попьем. Как в музее? Что там у Милки?
– А то ты не знаешь! Небось, каждый день перезванивались. В музее Никитку Бурлаков терзает из-за Гарика. Милка к Новому году вернется – остепененная. То есть, одипломированная. То есть, освидетельствованная. Тьфу, ну или что там им сейчас выдается, после курсов, справка какая-нибудь?
– Точно не знаю, но полагаю – какой-нибудь сертификат красивый, на глянцевой бумаге, чтоб на стене смотрелся эффектно.
– Значит, осертификатенная.
Потом Людмила Петровна жадно внимала, какое превосходное медицинское обслуживание, целительные процедуры, доброжелательный коллектив медработников, интересная культурная программа, приличное питание – все, все просто замечательно было в изложении не избалованной санаторно-курортными лечениями Зои Васильевны.
Среди услышанного особенно заинтересовал один момент. Судьба свела в санатории Зою с ее бывшей однокурсницей Ритой Ганиной. Когда-то у Риты был красивый роман с их однокурсником с физмата Русланом Мурзалиевым.
Если бы Бог изначально, при рождении, вставлял нам мозги, которыми мы располагаем в, скажем, 50 лет, дело закончилось бы свадьбой еще в институте. Увы! Рите подвернулся москвич, и она довольно легко уговорила себя, что у них с Русланом просто юношеская влюбленность, и никаких перспектив – сельская школа для двух молодых специалистов. А тут – Москва! Она пошла замуж за Москву.
То было время, когда выпускников распределяли. Руслан остался в Артюховске, жутко переживал, долго не женился. Вроде бы попивал. Потом все же женился, развелся, выплатил алименты, переженил сыновей, открыл один частный лицей, потом второй, стал человеком, известным в городе. Потом ушел в чиновники, в министерство образования.
Рита, став москвичкой, развелась почти сразу после регистрации. Оба осознали, что совершили ошибку. Потом была у нее еще одна попытка создать семью, закончившаяся столь же плачевно. Родилась дочь.
Руслана не забывала ни на один день, видимо, ее неудачи на личном фронте объяснялись именно этим – всех потенциальных кандидатов она мерила по Руслану. Планка была высока.
Подать о себе весточку или хотя бы узнать что-нибудь о нем не позволяли самолюбие и чувство вины. Судьба свела их год назад на сочинском пляже, и в этот момент они, оба люди неверующие, поверили в Бога – он в своего Аллаха, она – в Христа.
Так сейчас и верили, каждый себе, как хотел, сообразно принадлежности к религии. Религии разные, а счастье одно.
Видимо, их боги сжалились над ними, прожившими раздельные жизни, и, посовещавшись, решили объединить на последнем жизненном этапе. Уезжали в Артюховск из Сочи вместе, только заехали в Москву – познакомить дочь и внуков с Русланом, поставить их в известность о грядущих в бабушкиной жизни переменах и забрать кое-какие вещи.
Сейчас они живут вдвоем в большом доме – двухэтажном коттедже на старых дачах, но не скучают. На выходные приезжают сыновья Руслана с семьями, частенько им подкидывают внуков. Летом – Ритины дочь с зятем и внуками.
Счастливы безмерно, но у обоих проблемы со здоровьем – возраст. Рита приглашала Зою Васильевну в гости, круг общения у них не очень широкий, а Зоя – свидетель юности.
– Я, наверно, скоро умру, – грустно говорила Рита. – Столько счастья сразу, теперь вот тебя встретила, как в юности побывала. За все хорошее надо платить.
– А ты взгляни на это с другой стороны, – сердилась Зоя. – Что за пессимизм! Это тебе награда за то, что всю жизнь прожила в печали, казня себя.
– За что же меня награждать?! За глупость и жестокость?
– Но ведь у вас обоих дети. Ты сейчас согласилась бы, чтобы твоей дочери не было?
– Сейчас уже, конечно, не согласилась бы!
– Ну вот!
– Что – вот? По-твоему, это аргумент? У нас с Русланом были бы наши общие дети. А теперь их нет. Не родились.
– Значит, так должно было случиться! «Что предначертано – того человек не может…». А потом: третью часть человечества, если не добрую ее половину, надо наказывать за подобные глупость и жестокость, совершенные в юности! Это что ж, опять всемирный потоп на землю насылать?
– Всемирный потоп на землю за другие грехи уже пора насылать!
В этой сентиментальной истории Люсино ухо уловило ключевые слова: старые дачи.
– А когда ты собираешься к ней в гости? – заинтересовалась она. Завтра? Послезавтра?
– Не знаю… ну, не завтра же. Что за спешка? Это, по-моему, как-то даже неприлично!
– Какие приличия между близкими людьми! Вы же подруги!
– Экс-подруги! Да и не были мы так уж близки. Просто – ностальгия по юности.
– Ты что?! В нашем возрасте надо ценить каждую минуту и каждого мало-мальски близкого человека! Тем более – это привет из прекрасной молодости!
– А что это тебя так разобрало? – наконец заметила Зоя жадный интерес подруги. – Тронула их романтическая история?
– Это само собой, – отмахнулась Люся. Но, видишь ли… Эта Лида Херсонская… У нее конкретно крыша едет. Я прямо уже и боюсь. Затеяла собственное расследование. Я уже два раза видела, как она садилась в маршрутку, что на старые дачи едет. Как бы она не доездилась! Там же сейчас – пустыня, а в той стороне, где мы Гарика нашли – степь глухая, а она ведь наверняка не туда, где коттеджи, ходит. Как бы ей самой в колодце не оказаться!
– А зачем она туда ездит?!
– Опрос, надо полагать, ведет! Среди населения.
– Так население на период зимнего сезона по городским квартирам отсиживается.
– А я о чем?! Бомжи да криминальные личности, кому жить негде.
– А ты что же?! – переполошилась Зоя.
– Что – я?! Я же не могу взрослую тетеньку веревочкой к своей ноге привязать и таскать за собой! И она, типа, скрывается, шифруется от меня, когда я начинаю с ней профилактические беседы беседовать! Вся такая – на голубом глазу!
– А может, полицию подключить? Чтоб они сами с ней профилактические беседы беседовали?
Люся рукой махнула.
– Ребенок ты, что ли? Совсем после санатория расслабилась, плохо ориентируешься. Кого из полиции конкретно ты имеешь в виду? Кому это надо?
– Ну… может, Бурлаков… больше-то мы никого и не знаем… А он – ничего дядька…
– Бурлакова она зрить и видеть не может! Халатно он, видите ли, к расследованию смерти Гарика относится! Без должного рвения. Я не удивлюсь, если она еще и жалобу на него накатает. Да и ему оно надо? Делать ему больше нечего!
Она подлила в чашку кипятка, подвинула блюдце с вареньем и посмотрела на подругу умоляюще.
– Ты бы поговорила со своей Ритой? Что, мол, можно, с двумя подругами приедем? Если она не работает, ей, наверно, тошнехонько в своем дворце днями куковать? Даже если они с мужем ничего не видели и не слышали, хоть развеем Лидку… Хоть коттеджный поселок и далековато от дачных улочек, но слухами земля полнится… А она позже тебя приехала в санаторий или раньше?
– Раньше, намного, и раньше уехала. По времени, когда вы Гарика нашли, совпадает, могла слышать что-то. Но уж, наверно, тогда мне что-нибудь рассказала бы. Не каждый день в городе такие страхи происходят!
– Не факт! Если бы ты спросила конкретно, может, и сказала бы. А так… почему она должна это в голове держать? У каждого своими проблемами голова забита. Или вот что… Может, проще по телефону у нее спросить – видела – не видела, слышала –не слышала? Может, кто-то что-то видел да ей сказал… С соседками-то она общается, снобизмом не мучается?
– Да нет, нормальная женщина.
– В общем, поговори с этой Ритой. Только поскорее, ладно?
– Ну, хорошо!
Зоя Васильевна перезвонила тем же вечером: Рита будет рада видеть Зою с любым количеством подруг и в любое время. А уж Руслан как будет рад! Если, конечно, останется дома, а не будет гореть на работе.
– Я не стала ни о чем ее расспрашивать, а то получится, что я из меркантильных соображений к ней еду, да еще и подруг везу.
– А это не так? – подтрунила Люся.
– Тебе ли говорить?! Кто меня сегодня утром склонял и убеждал поторопиться?
– Я – чисто из филантропических побуждений! Эта Лида Херсонская…
– Да ладно, ладно, слышали уже! Короче, договаривайся с Лидой, и звони, когда будете готовы. Я потом перезвоню Рите.
– Зайчик мой, я тебя так люблю!
– И я тебя!
Лиды дома не было, хотя хорошо завечерело, телефон был вне зоны доступа. У Люси в душе бушевал ураган злости и дурных предчувствий.
Ну вот что делать?! А если она не на дачах, а просто засиделась где-то в гостях? Обзванивать морги и больницы, звонить Бурлакову? А если ей все примстилось на предмет его интереса к Лиде, и он пошлет Люсю куда подальше? Подумайте, тетки вечером дома нет, а он должен на это реагировать!
Наконец, уже поздним вечером, Лида проявилась. Позвонила и ангельским голоском спросила:
– Люсенька, ты меня не потеряла? Я у дочери, внучка приболела. Температуру сбили, она уснула, я и сама прилегла, и телефон отключила, а потом забыла включить.
Люся рыкнула, было, что-то по инерции, но взяла себя в руки.
– Ты домой-то придешь?
– Ночевать здесь останусь, прислушивайся там… У меня отгулы есть. Завтра приду. А ты что-то хотела?
– Я хотела бы, чтобы ты не отключала телефон! И еще я хочу свозить тебя кой-куда, в гости.
