Лидия Луковцева
И нас качают те же волны
Кто-то теряет, а кто-то находит
Городской зять подарил Федотычу на день рождения спиннинг. Роскошную игрушку: одноручный – для ловли с лодки, с инерционной катушкой, удилище – с пробковой ручкой, набор блесен разных форм и размеров. В рыбацком селе Ватажное спиннингом сейчас никого не удивишь, но подарок пришелся по душе Федотычу, и душа требовала его опробовать. Да и жена просит судака – котлет налепить судачьих («судочьих», как говорят волжане) – праздник за праздником в мае. Для судака сейчас самое время, у него в канун нереста – жор.
Федотыч был на реке, когда только начинало сереть: утренний клев на спиннинг хорош в предрассветной мгле, потому как первая кормежка у клыкастого начинается затемно и продолжается до восхода солнца.
У каждого рыбака – свои убеждения и своя правда. Кто-то ловит на большой глубине и сильном течении под мостом, кто-то предпочитает тихие места с замедленным течением, мелководье, на ямах и завалах, кто-то – поближе к берегу, на участках, поросших камышом и осокой, в местах у притопленных деревьев, где плотное песчаное дно (судак не любит намуленного дна и грязной воды). Согласны рыбаки в одном: по реке нужно перемещаться, обловить несколько мест. Если поймал подряд пару мелких рыбешек, крупной рыбы здесь не жди: судак по весне собирается в стаи и охотится на малька, и размер рыб в стае примерно одинаков.
Федотыч сменил несколько мест, поймал пару бершей и решил попробовать поближе к берегу, у камышей. Бросил якорь, дал лодке отойти метров на десять и начал сбрасывать леску. Почувствовав, что блесна достигла дна, начал вращать катушку, подтягивая ее. Потом снова дал блесне опуститься, снова подтянул – блесна должна двигаться скачками, тогда рыба атакует ее. При очередном подъеме удилища ощутил легкий толчок: поклевка!
Подсеченного судака нельзя вываживать, его надо тащить как можно быстрее. Федотыч, рыбак с младых ногтей, знал, что при малейшем ослаблении лески клыкастый кидается за камни, топляки и коряги, откуда его редко удается вытащить, да что-то замешкался. Все же начал тащить, рыба отчаянно сопротивлялась, упертый рыбак не сдавался. В результате их борьбы всплыла здоровенная затопленная коряга, зацепившаяся за камыши, и, покачавшись у лодки, медленно поплыла по течению. Наконец, при очередном рывке почувствовал тяжесть. Судак, как правило, идет почти без сопротивления, иногда кажется, что тянешь корягу, и только возле поверхности воды делает несколько сильных рывков. Похоже, судачище был знатный, килограммов на шесть, как минимум.
Узнать этого Федотычу так и не довелось: рядом с показавшейся над водой рыбиной всплыло еще что-то, и азартный мат застрял у мужика в горле. Жизнь проживший на реке, он уже в следующую секунду понял, что это «что-то» – утопленник: приходилось с мужиками их вытаскивать. Но тут его почему-то оторопь взяла.
Ясно было, что мужик и, видно, недолго плавал – одежда не зимняя. Можно было понять, что в тренировочном костюме, темное что-то, но не пиджак и не свитер. Понятно было и то, что помогли ему утонуть: в одежде не купаются, да и не сезон еще купаться, а рыбаки на реку потеплее одеваются. Можно было бы предположить, что молодежь, перепив, поехала на катере освежиться да перевернулись. Но за последние недели по телевизору ни о каких таких происшествиях не передавали.
Но главное, что сразу же заметил рыбак, вмятина на голове утопленника: лицом вниз, не сильно короткие волосы вода раздвигает, кровь уже отмылась, но по вмятине можно судить, что хорошо его приложили. Мысли пронеслись в голове молнией, но долго потом стояла в глазах у Федотыча эта картинка! После даже в церковь сходил, свечку поставил за упокой души неизвестного убиенного.
А в тот момент – спиннинг выпал из ослабевших рук мужика и ушел под воду вместе с судаком, а в голове вихрем завертелись мысли. Вспомнилось, как мытарили их всевозможные представители закона, когда приходилось с мужиками вытаскивать жмуриков из реки, сколько пришлось ездить в город по повесткам на собеседования-допросы, сколько писать показаний-объяснительных! Так там их было сколько свидетелей, а здесь он один!
Федотыч вытащил якорь, отбуксировал свою находку на течение. Но незнакомец все никак не хотел уплывать, жался к борту лодки. Рыбак подтолкнул его веслом, перекрестил вослед:
– Прости, друг! Тебе уже все равно, а мне жизнь долго отравлять будут!
Жене предъявил двух пойманных бершиков, буркнул, что утопил спиннинг – судак крупный попался, оплошал. Та, видя, в каком расстройстве пребывает супруг, зудеть не стала, что само по себе уже было достойно удивления.
* * *
Начало сентября в этом году в Шахтерском было удивительным – теплые, золотые стояли денечки. Только вот на душе у Надежды было совсем не солнечно. Уже год, как они с Юркой живут вместе, с тех пор, как муж, застав в неподобающем виде любимую супругу и своего приятеля в супружеской постели, молча собрал пожитки и ушел из дому. И за все это время – никаких подвижек! Как жили в гражданском браке, а, называя вещи своими именами, сожительствовали, так и продолжали. Разве что Надежда, поспешившая подать на развод, получила законное право приводить Юру, ни от кого не прячась. А потом и поселить у себя.
У Нади все более крепла мысль, что любимый просто кантуется у нее. Что не жить – бесплатная жилплощадь, отличное питание и прочий уход (Надя была хорошей хозяйкой), а также секс, тоже бесплатный и гарантированно гигиеничный. Несколько ее слабых попыток провентилировать вопрос и прийти к какой-то конкретике, успехом не увенчались: Юрик эти попытки пресек – где шуткой, где поцелуем, а где и окриком.
А она его любила, так, как никогда не любила мужа. Муж был старше на двенадцать лет, и прост, как три копейки. Надя с ним скучала. Замуж пошла потому, что возраст поджимал, она хорошо погуляла, и надо было определяться. Парень ей подвернулся симпатичный, и у него на лбу было написано, что – порядочный. Хорошо, детей не завели, детей рожают от любимых.
А Юрка, наоборот, моложе нее на десять лет. Ему хорошо за тридцать, ей, стало быть, хорошо за сорок. И разницу эту не скроешь, как ни старайся – она крупной комплекции, дородная, не чета нынешним субтильным доходяжкам. Но они могут и в джинсы влезть, и лосинами обтянуться, и юбкой лишь срамное место едва прикрыть. Она, конечно, и в блондинку красится, и макияжится, но, когда рядом идут, видно, что тетка намного старше. Хотя Юрик – тоже амбал хороший, бывший десантник.
Когда она только заикнулась о ребенке, о том, что возраст у нее весьма и весьма критический, любимый ухмыльнулся:
– У меня-то – не критический! Я еще не созрел для отцовства! А вздумаешь схимичить – уйду сразу, а то и уеду куда подальше. Будешь алименты издалека получать. Тебе это надо?
Ей этого было не надо. Похоже, Бог наказывал ее за бывшего мужа, и мерилось ей той же мерой. Но отказаться от Юрки было выше ее сил!
Она не переставала удивляться благородству бывшего мужа и его житейской глупости – никаких претензий на квартиру, на имущество, что вместе наживали: ушел – отрезал – вычеркнул! Жил в съемной квартире. Правда, был у него в маленьком поволжском городке Артюховске наследственный дом – деревяшка, червями источенная. Каждую весну он уезжал туда в отпуск, рыбачить. Мужики – соседи и из его бригады – ждали возвращения Сергея, как дети новогоднего праздника: всех воблой угощал. Надежде это было без разницы, к рыбе она была равнодушна.
Хотя Юрке всякие душевные тонкости были не свойственны, но и жлобом он не был. Когда Надя попробовала подъехать к милому с идеей регистрации («зарегистрируемся, пропишу у себя»), тот, свинья, расхохотался:
– Так мне ж не требуется! Я у мамы прописан, и ее единственный сынок.
Все чаще одолевали Надю безрадостные мысли.
Юрик отсыпался после ночной смены в шахте, у нее был выходной. Позавтракала, перемыла посуду и спустилась на второй этаж к почтовым ящикам – взять телепрограмму, пока не сперли. В программу был вложен конверт. В подъезде темновато, не разобрать – от кого, но почерк, вроде бы, незнакомый. Надежда поднялась в квартиру, в кухне у окна посмотрела – из Артюховска, но не Сергея рука, чужая. Отчего-то екнуло сердце. Вскрыла письмо, прочитала, раз, потом другой…
Писал артюховский сосед и дружок мужа – Николай: о странном отъезде Сереги, его молчании. Объяснял, что долго не решался написать ей, знал, что развелись, но больше некому: ни нового адреса Сергея не знает, ни точного названия организации, где он работает. На деревню дедушке писать? Дом стоит закрытый, ключи не оставил, телефон – «вне зоны»… Не могла бы она узнать, доехал ли благополучно, жив-здоров ли и почему молчит, вестей не подает?
Надя вспомнила, что в конце мая к ней приходили двое ребят из бригады Сергея. Они знали, конечно, что супруги разбежались и даже развестись успели, и что Сергей здесь не живет, но уже две недели назад он должен был выйти из отпуска на работу. В бригаде ждали: мало ли, с билетами туго. А может, приболел, а может, загулял – познакомился с какой-нибудь бабенкой. Но в таких случаях люди телеграмму посылают. Бригадир попросил ребят сходить к хозяйке, у которой Серега снимал жилье. Та тоже ничего не знала, все вещи на месте. Уволят, конечно, мужика, в связи с невыходом на работу, и на репутацию его не посмотрят, только все это абсолютно на Сергея не похоже. Может, Надежда что-то знает?
Надя немногочисленных друзей бывшего мужа видеть не могла – понимала, что они знают всю их подноготную и винят ее. К тому же, еще не совсем остыла после размолвки с Юриком, а потому раздражилась и облаяла мужиков как хотела. Не знает и знать не желает! Ей дела нет, что там стряслось с этой бестолочью несчастной, с ним всегда что-то происходит!
Тут уж она перегнула палку, конечно: бестолочью он не был, и ничего такого, из ряда вон выходящего, с ним не происходило. Выскочив за дверь, мужики, кроме нецензурных слов, вспомнили только одно приличное: мегера.
Юрка, который во время этой сцены благоразумно носа из спальни не высунул, потом сказал изумленно:
– Ну ты и стерва! Чем муж тебя так уж допек? Чего взбесилась?
А она и сама тогда не понимала, зачем и почему! Только сейчас, прочитав письмо, начинала понимать. Вернее, не умом понимать, а сердцем, инстинктом. Что-то вдруг с ней случилось, ее прорвало – за всю свою довольно долгую и довольно непутевую жизнь она так не плакала. Сердце ей сказало, что Сергея уже нет на этом свете. Она захлебывалась рыданиями, подвывала, слез не вытирала, только сморкалась в кухонное полотенце.
Из спальни вылетел очумевший Юрка, тряс ее, пытался добиться хоть слова. Надя протянула ему письмо, пыталась объяснить, но не могла. В тот момент со слезами выплескивалось подавляемое в себе чувство вины (в сущности, была она неплохим человеком), жалости к мужу, которого не любила и которому полтора десятка лет отравляла жизнь, по причине этой своей нелюбви. Холила и лелеяла в памяти каждый его промах, недостаток, раздувала в ссору любой конфликт, чтобы потом жаловаться соседкам и подругам, какой недотепа и дебил ее муж. Бабы согласно кивали, а в ее отсутствие перемывали ей кости, изо всех сил сочувствуя Сергею. У них было больше оснований жаловаться на своих мужей – пьянчуг, драчунов и лодырей.
А еще – испытывала она странное чувство обиды. Вычеркнув мужа из своей жизни и строя новое счастье, где-то в уголочке души Надя таила уверенность, что, как бы ни сложилась ее жизнь в дальнейшем, Сергей всегда будет к ее услугам, поймет и простит. Такой запасной аэродром. Королева и верный до гроба рыцарь. А рыцарь ее надежды разрушил, предал ее. Хотя он и был ей верен… до гроба?
Надя была человеком действия, а не только эмоций. Когда лимит слез на ближайшее время был исчерпан – слезные пазухи перестали выделять жидкость – она, отрыдав и отсморкавшись, кинула мокрое полотенце в бельевую корзину и пошла приводить себя в божеский вид.
Действовать надо было незамедлительно.
* * *
В шахтоуправлении с баламутной зареванной бабенкой никому не хотелось связываться. Секретутка (секретарь-референт, елки-палки!) зашла в кабинет к заму генерального директора, вышла и сообщила, что Надежде нужно спуститься на второй этаж, в кадры. Там она может изложить свою проблему директору по работе с персоналом, поскольку кадры находятся в его ведении.
Кадровик, выслушав Надю и пощелкав мышкой компьютера, сообщил, что Бельцов С.М. уволен с 6-го мая за длительный прогул, а отосланная заказным письмом, согласно законодательству, трудовая книжка вернулась по причине выбытия означенного Бельцова с постоянного места жительства. Надя вспомнила, что в июне почтальонша приносила заказное письмо на имя Сергея, а она отказалась его взять.
Бельцов у них теперь не работает, и чего, собственно, хочет от них гражданка… э-э-э… (заглянув в пропуск) Бельцова? Найти ее экс-супруга? Так это дело полиции, и прямой ей путь туда. Надя совала ему письмо Николая, пыталась втолковать, что одно дело, когда на розыск подает бывшая жена, и совсем другое, когда солидная организация разыскивает пропавшего работника, неоднократно награждаемого, между прочим, грамотами, премиями и ценными подарками.
Кадровик (тьфу, прости господи, директор по персоналу), наивный, думал, что размеры и солидность, даже официальная роскошь его кабинета, подавят разболтанную надеждину психику, как обычно бывало с работягами, попадавшими в эти апартаменты, а затем выскакивавшими из них дрессированными зайчиками. Он не понял сначала, кто к нему пожаловал в образе дебелой простоватой крашеной блондинки в мини-юбке и кислотной майке канареечного цвета, с затерявшейся между могучих грудей надписью «Love», под расстегнутой ветровкой.
Секретарша ловила тренированным ухом звуки различных частот и окраски, доносящиеся из кабинета: гул урагана, рев бегемотихи, трубное сморкание. Она голову ломала, почему Игнат Гафурович не вызывает охрану. Сунувшись на выручку шефу, со стаканом воды на подносе, успела увидеть: бабища в кресле привалилась башкой к груди начальника и сморкается в его платок, а оный начальник, стоя над креслом с теткой, гладит ее по крашеным патлам.
Шеф, услышав звук открываемой двери, не прерываясь, величаво махнул свободной дланью: изыди, мол! Через какое-то время высокочастотные звуки стихли, и в щель предусмотрительно неплотно прикрытой секретаршей двери стало доноситься приглушенное гипнотическое бормотание Игната Гафуровича – профессионала высокого класса, как говорится, зубы съевшего на усмирении локальных мятежей и подавлении воли инакомыслящих в стенах этого кабинета.
После почти часового пребывания в кадровом святилище, тетка вышла, досмаркиваясь в шефов шелковый, с вензелем, 50-долларовый платок. Одарив восседавшую за секретарским троном анорексичную блондинку мокрым победным взором, она выплыла из «предбанника», активно двигая туго обтянутыми мини-юбкой «булками». Нет, караваями, которые, доведись такие выпечь, вполне могли бы претендовать на место в Книге рекордов Гиннеса, как образец гигантомании.
Распаренный шеф вышел в «предбанник», утираясь свежим платком. Секретарша глядела с молчаливым вопросом.
– Меня сегодня нет… Знойная женщина!..
– Мечта поэта?
– Поэта – может быть, но для старого кадровика – слишком… вулканична!
– Какие распоряжения?
– Ну… какие… Подготовь запрос в полицию.
* * *
А в это время в далеком Артюховске на песчано-галечном, замусоренном берегу Волги, усеянном осколками стеклянных и целыми, но мятыми пластиковыми бутылками, проистекала драка.
Дрались два парня. Один – высокий, стройный, темноволосый. Перед дракой он, видимо, искупался, поскольку голова его была мокрой, промокли и джинсы в районе плавок. Второй – чуть пониже ростом, коренастый, русоволосый. Похоже, он появился на берегу с той же целью – искупаться, но осуществить ее не успел. Судьба организовала ему встречу с темноволосым, к которому в плане купания она была более благосклонной.
Сентябрьскими купаниями в Поволжье никого не удивишь. Случаются дни, когда термометры фиксируют почти июньскую температуру, и, хоть водичка становится прохладней и поток жаждущих окунуться редеет, но не иссякает совсем. По случаю буднего дня берег был довольно пустынным. Немного поодаль от места драки рыбачили рядышком дедок и женщина, окруженные десятком без малого котов, да недалеко от берега с лодки – еще один мужичок. На корме в лодке тоже можно было разглядеть рыжего котяру.
Береговые коты, обложившие рыбаков, установившийся за годы порядок знали и вели себя дисциплинированно. Когда дедок или женщина-рыбачка выдергивали совсем уж никчемушную рыбешку, они, не оборачиваясь, кидали ее за спину. Очередник на лету подхватывал рыбку и, не торопясь, удалялся, а на его место передвигался следующий и терпеливо ждал своей очереди. Особо наглых или неграмотных пришлых агрессивным мявом, демонстрацией задранных хвостов и вздыбленной шерсти коллективно водворяли в конец очереди. Изредка приходилось применять более крутые меры. Потрепанный наглец отпрыгивал на безопасное расстояние и оттуда угрожающе или жалобно гудел, не рискуя, однако, приближаться.
Рыбаки и коты, отвлекшись на некоторое время от рыбалки, с интересом следили за развитием драки. Только женщина-рыбачка, обладавшая, по-видимому, обостренным чувством гражданского самосознания, крикнула:
– Сейчас в полицию позвоню! – и, посчитав свой гражданский долг исполненным, вернулась к первоначальному занятию.
Дедок, подслеповато щурясь, отслеживал этапы поединка и изредка восторженно покрякивал: он унесся по волнам памяти во времена своей молодости и ловил кайф.
Коты же думали, что их мартовские сражения куда более зрелищны, а уж в смысле звукового оформления вообще не сравнимы.
По всему было видно (и слышно), что сражение идет не за хлеб насущный, а за самку.
– Мне тут приснилось, что ты к моей телке клинья подбиваешь, – эзоповским языком начал предъявлять претензии русоволосый.
– Приснилось, говоришь? Ну, пусть этот сон обернется для тебя кошмаром, – поднимая с песка и наспех натягивая футболку, не стал опровергать темноволосый. – Только я телок не пасу. Может, ты им пастух, а в моем окружении только приличные девушки.
– Супермен, да? Рэмбо? Ужас, летящий на крыльях ночи за папочкиной спиной?
– При чем тут папочка, козел?
– Сам козел! За козла ответишь!
– Я не обзываюсь, это просто констатация факта.
– А в рыло?
– Ничего не доказывает тот, кто доказывает с гневом, – продолжал интеллигентно выпендриваться искупавшийся, – восточная пословица, кто не знает!
– Красиво поешь! Прямо солист!
– Да и ты – не рядовой хорист!
– Козел! – сэпигонничал не успевший искупаться.
– Козла в зеркале увидишь! – не согласился с его аргументом искупавшийся.
Пролог закончился, действие стало развиваться более динамично.
Потолкав друг друга в грудь и попытавшись порвать друг другу майки, ратоборцы в крепком мужском объятии свалились на песок. Дальше сражение шло с переменным успехом, с применением рук и ног. Силы были примерно равны, и результат сражения предсказать было сложно. Пожалуй, это была боевая ничья, потому как конец битве двух титанов положили трое крепеньких мужичков, появившихся на берегу очень кстати.
– Ну, ты пропал! – дрожа от ярости предупредил русоволосый, рвавшийся из рук двух мужичков, и сплюнул сгусток крови.
– И тебе не хворать! – вежливо закончил разговор темноволосый, не выходя из роли интеллигентного юноши и не делая попыток вырваться из рук третьего миротворца. Вытащив из кармана джинсов монетку, он приложил ее к расцветающему на глазах фингалу. При этом из кармана выпал крохотный полиэтиленовый пакетик и беззвучно упал в песок. Заметил это только русоволосый. Он, в отличие от своего противника, не поторопился уйти с берега, а, присев на песок рядом с упавшим пакетиком, дождался его ухода. Когда мужички-миротворцы залезли в воду, русоволосый извлек из песка выпавший полиэтиленовый пакетик, разлепил его и вытащил кольцо. На внутренней стороне обручального кольца была гравировка. Шевеля разбитыми губами, парень прочитал надпись. Прочитав ее, прорычал сдавленно:
– Ну, погоди, Рэмбо-козел!
Тем временем к берегу подплыл рыжий котяра, рыбачивший с хозяином в лодке. Ему прискучило глядеть на воду, и он, слопав окунька и сапешку, решил, что, пожалуй, достаточно, и надо добираться своим ходом. Следом приплыл в лодке и хозяин.
– Не берет! – пожаловался береговым рыбакам. – Одна мелочь! Чего это они сцепились?
– Да из-за мисски нашей, артюховской. Мало им девок, что ли? Нет, всем престижную подавай!
– Себя вспомни! – посоветовала женщина-рыбачка, снимая с крючка небольшого окунька.
Рыбачка какое-то время задумчиво смотрела на рыбешку: не могла определиться – то ли кинуть ее за плечо страждущей очереди, которая не убывала, то ли бросить в ведерко к остальному улову. Надо же и своему коту что-то принести. А может, даже и в ушицу бросить, для навару.
– Это да, – согласился дедок. – Ничего нового на этом свете.
* * *
Перед дежурным Шахтерского РОВД стояла натуральная блондинка, с ненатурально огромными глазами цвета весеннего неба. «Глаза, что ли, косметологи уже научились увеличивать?», – подумал не искушенный в вопросах косметической хирургии сержант-дежурный.
– Вы что хотели, гражданочка? – с максимально возможной приветливостью спросил дежурный.
– Мой муж пропал. Ушел и не вернулся. Три дня как, – четко отрапортовала гражданочка.
Судя по быстроте и четкости ответа, гражданка была проинформирована компетентными людьми, что менты начнут ей вешать лапшу на уши про пресловутые три дня. Вряд ли эти три дня истекли, может, муж просто не пришел ночевать, но подобными вопросами в их конторе занимаются другие товарищи. Хотя в данном конкретном случае сержант не отказался бы поучаствовать в розыске. И потянуть время розыска. Ветры судеб заносили в их юдоль печали людей разного пола и возраста. Среди представительниц женского пола частенько попадались и хорошенькие, но сегодняшняя их представительница была – что-то особенное! Гений чистой красоты.
– Это вам прямая дорога в Петропавловку! – обозначил маршрут дежурный.
Небесно-голубые глаза, и без того огромные, вдруг начали выкатываться из орбит, но в последний миг каким-то чудом в них удержались.
– В Петропавловку?.. В Питер, то есть?
– Ой, простите. В отдел по розыску пропавших, конечно. – И рявкнул без паузы:
– Петр-р-ров!
Гений чистой красоты отпрянул от неадекватного мента и едва не сшиб пробегавшего мимо мужика в штатском. В правой руке тот сжимал мобильник, в левой была пухлая папка, но он принял удар корпусом и сумел удержать занятыми руками неустойчивую гражданку.
– Ты что, Сёма, совсем офонар-р-рел?
– Извиняюсь, товарищ капитан, вот гр-р-ражданочка к вам!
– А Павлов где?
– Так в Утюпкино ж поехал, в интернат для престарелых!
– А стажер-р-р-ка?
– Так со стажер-р-р-кой!
– Р-р-разберемся! – ласково рыкнул Петров, но у красивой посетительницы почему-то мурашки поползли по спине. Нет, не позавидовала она Павлову со стажеркой.
– Пр-р-ройдемте! – любезно предложил Петров.
«Чего они рычат-то?» – мелькнул в голове посетительницы закономерный вопрос: «Специально их тренируют, что ли?»
Выслушав в своем кабинете гражданку Тимохину Элеонору Евгеньевну и задав несколько уточняющих вопросов, капитан вручил ей лист бумаги, ручку и велел писать заявление, с изложением всех обстоятельств. Сам же немедленно схватил трубку телефона.
– Р-р-роддом? Петр-р-рова не р-р-родила? Что значит р-р-рано? Какие ср-р-роки? Вы мне пр-р-рекр-р-ратите тут! Кто знает лучше – я или вы? Не пер-р-рвый год замужем!
Едва Петров швырнул трубку, телефон разразился требовательным звоном.
– Да! Петр-р-ров!
Эллочке показалось, что даже коротеньким «да», где «р» и не ночевало, капитан умудрился прорычать.
– Да, товарищ полковник! Шахтоуправление?.. Бельцов?.. Как раз этим и занимаюсь! Зашиваемся, товарищ полковник! Так стажера всего два дня как прислали!
В совсем еще недавние школьные годы Элеонора Евгеньевна любила писать сочинения. Погружаясь в творческий процесс, она отрешалась от всего земного. Конечно, сравнивать школьное сочинение с заявлением в полицию было не совсем корректно, но отличница Тимохина привыкла к любому заданию подходить ответственно.
Углубившись в подбор наиболее убедительных формулировок, способных растопить лед ментовских сердец, она ненадолго выпадала из реальности, но звуки, несшиеся из трубки, грубо ее в нее возвращали. Если капитан Петров издавал просто рычание, то невидимый товарищ полковник – грозный рык.
Эллочка периодически отвлекалась от своего сочинения на тему «Пропавший муж» и опасливо вскидывала взгляд, чтобы лишний раз убедиться в том, что она находится не в львином прайде, а в кабинете начальника отдела по розыску пропавших граждан.
– Есть, товарищ полковник! У меня сейчас посетитель, как закончу – сразу зайду! Есть – немедленно!
Медленно и нежно капитан положил трубку на место, покачав головой.
– Начальник? – осмелилась посочувствовать гражданка Тимохина.
– Новый, – сообщил доверительно потерявший бдительность Петров. – Новая метла, сами знаете…
В этот момент в кабинете появилось еще одно действующее лицо – в форме, при погонах, но в званиях Элла не разбиралась. Мужик молча пожал руку хозяину кабинета и плюхнулся на стул за пустовавшим столом, надо полагать, уехавшего в Утюпкино со стажеркой Павлова.
– Нет, ну ты представляешь? Ну, надо же вникать! Кого я могу зачислять, если девяносто процентов претендентов тестирование не проходят? – с надрывом выкрикнул гость. – Где мне взять эти девяносто процентов?
– У меня посетительница! – кивнул Петров, вновь обретший бдительность.
Пришлый мент мельком глянул на корпевшую над своей сагой Тимохину.
– Так он мне говорит: «Учитесь работать!» С кем работать? – продолжал тем не менее кипятиться гость.
Несмотря на трагизм переживаемой ею жизненной ситуации, Тимохина Элеонора Евгеньевна ощутила смутное беспокойство: с ней явно было что-то не так. За последние полчаса уже второй мужчина не то, что не впал в столбняк при виде нее, он, кажется, вообще не обратил на нее внимания. Ну ладно Петров, у него жена рожает, а этот?.. Вполне в половозрелом возрасте! Стареет она, вот что! Как же незаметно подкралась старость!..
Самобичевание Эллы прервал звонок ее мобильного.
– Извините, – сказала воспитанная Элла. – Да! Любимый! Ты где? Ты где был? Я на розыск подала! Уже подаю… Ты жив? Ах, ну да! С тобой все в порядке? Я уже бегу!
Менты переглянулись.
– Представляете, – обратила сияющий небесный взор на полицейских Тимохина Элеонора Евгеньевна, и сердце безымянного половозрелого коллеги Петрова замерло, постояло немного и снова пошло, буквально в соответствии с песней – его похитили! Требовали денег, а откуда у него деньги?
– А позвонить вам нельзя было? Сообщить? Предупредить?
– Он хотел, но когда похитители поняли, что денег нет, они у него телефон отобрали! В качестве компенсации! Потом все же вернули, нормальные ребята оказались. Его даже не пытали! А потом совсем отпустили!
Менты еще раз переглянулись и опустили глаза: мелковатый киднеппер пошел!
– Так я пойду?
– Идите-идите!
– Счастливо оставаться!
– И вам того же! Берегите мужа! Будьте бдительны!
– Я берегу!
– Видно, плохо бережете!
– Да-да, я приму меры! А вам желаю сына здоровенького! Или вы хотите дочку?
– Да мне все равно! У меня уже все есть, – умилился вниманию гражданки Тимохиной капитан.
Оставив свой недописанный роман на столе, гражданка Тимохина выпорхнула из кабинета.
– Блондинка, что тут скажешь, – вздохнул коллега Петрова. Нестеров была его фамилия.
– На ее месте могла бы быть и брюнетка, – возразил Петров.
– Хочешь сказать, любовь лишает мозгов?
– Именно!
– Козел этот ее муж! – подытожил Нестеров.
– Чем меньше женщину мы любим… – процитировал Петров солнце русской поэзии и наше все.
Нестеров был тоже не лыком шит и блеснул опереньем:
– Чем больше женщину мы меньше, тем меньше больше она нам!
– Сам придумал?
– Идеи в воздухе витают! – пожал плечами Нестеров. – Кажется, Жванецкий. Но если даже и так, я с ним абсолютно согласен.
– Нет, тут типично пушкинский вариант!
– Вот я бы с такой пылинки сдувал!
– Не говори «гоп!» – возразил Петров, старший по возрасту, званию и семейному стажу. – Может, этот ангел его так достал, что похищение было единственным способом передохнуть.
– Все-то тебя тянет в философские дебри. Все гораздо проще: козел, однозначно.
– Слава богу, одним делом меньше. Пойду на ковер. Шеф велел – немедленно, а я тут с вами!..
– Почто?
– Да пролопушили, – с досадой махнул рукой Петров. – Человек пропал полгода назад, теперь в шахтоуправлении зачесались. А у меня тут свежих случаев невпроворот, третьего работника два месяца не было, мы с Павловым зашились конкретно!
Он посмотрел на телефонный аппарат, но подумал мгновение и опустил протянутую руку.
– Да еще жена: то скорая, то на сохранении… Поздние роды! А мы запрос по потеряшке вовремя не послали в последний адрес. Оказывается, он где-то не по месту прописки в последнее время пребывал. Знали все, не почесался никто, а шахтоуправление теперь чего-то вдруг активно интересуется результатами. Так что сейчас я пойду, получу – по самое не хочу.
– Ну, поторопись! По грехам и муки, однако, – с лицемерным сочувствием вздохнул Нестеров, намекая на профессиональную несостоятельность петропавловцев и собственную профпригодность, которую просто еще не имело времени оценить новое начальство.
