Лили Рокс
Мне уже не больно
Встреча с Ланой
Она осторожно помогла мне выбраться из ванной, следя, чтобы я не наступила на битое стекло. Поддерживала всю дорогу, особенно крепко сжимая локоть на лестнице, словно боялась, что я упаду или снова сделаю что-то необдуманное. Пройдя через коридор, мы добрались до кухни, где меня усадили на табурет. Лазарев стоял у раскрытого окна, курил, пуская клубы дыма в серый предрассветный воздух.
Заметив нас, он с раздражением процедил:
– Покажи руку.
Я медленно протянула руку, а Лана, внимательно осмотрев рану, кивнула, как настоящий эксперт:
– Тут швы нужны, – уверенно сказала она, не отводя глаз от пореза. – Звони Ангелине. Что-то мне подсказывает, что в травмпункт ты ее не потащишь.
Лазарев тяжело вздохнул, явно недовольный ситуацией:
– Ангелина мне мозг вынесет. В первый же день такая сцена.
Лана, похоже, нашла это забавным, усмехнулась:
– Ну что ж, так тебе и надо, – ее улыбка словно говорила: "Сам виноват".
– Ладно, я пошла спать, – она равнодушно бросила через плечо и удалилась, не оборачиваясь.
Лазарев, нахмурившись, словно погруженный в свои мысли, молча заварил чай. Он не торопился, щедро насыпал сахар в чашку, а потом тихо поставил ее передо мной. Его взгляд был задумчивым, но от этого не менее напряженным.
– Слушай, – наконец, проговорил он, внимательно глядя мне в глаза, – все, что происходит между мной и Ланой, тебя не касается. Поняла? – он выдержал паузу, давая мне время осознать его слова. – Ты – это совсем другое.
***
Дом был большим, просторным, но, несмотря на свои размеры, поражал своей пустотой. Внутри все выглядело просто, без излишеств. Мебель, хотя и дорогая, не выделялась вычурностью или изысканностью. Все было сделано со вкусом, но без намека на роскошь. Однако эта простота создавала ощущение безжизненности. Здесь не было тепла или уюта, места, которое можно было бы назвать «домом». Это был просто красивый каркас, не имеющий души.
Время в этих стенах тянулось медленно, словно густой туман окутывал все вокруг. В каждом углу чувствовалась гнетущая тишина, и казалось, что сам воздух внутри дома заставлял тяжело дышать. Когда я спускалась по темной дубовой лестнице вслед за Ланой, внутри вспыхнула радость от того, что, наконец, закончился период моего заточения.
Эти несколько дней, проведенных в компании сиделки Наташи, были настоящей пыткой. Наташа, как будто вросшая в кресло в углу комнаты, смотрела на меня сверху вниз, даже не пытаясь скрыть свое раздражение. Закинув ногу на ногу и покачивая тапкой на широкой ступне, она с ленивой небрежностью наблюдала за каждым моим движением, не давая мне ни малейшего шанса почувствовать себя свободной.
Она читала что-то в своих бесконечных толстых книгах и лишь изредка отрывалась от них, чтобы проверить, на месте ли я, не сбежала ли с кровати. Иногда ее взгляд, полный утомленной скуки, поднимался над линзами очков, а затем снова опускался к строчкам. Но была одна вещь, про которую Наташа никогда не забывала – это таблетки. Каждые несколько часов она протягивала мне горсть таблеток, требуя принять их с ледяной вежливостью. Эта «лекарственная терапия» вызывала во мне омерзение. Я чувствовала, как они убивают мое сознание, затуманивая разум. Руки дрожали, мышцы сводило, а комната начинала кружиться в диком вихре. Пища перестала быть для меня чем-то приятным – от одного ее запаха меня выворачивало наизнанку. Но Наташа, похоже, не беспокоилась об этом. Ее аппетит не страдал: она съедала мои порции с явным удовольствием, хотя на меня поглядывала с укором, заставляя хотя бы выпить стакан сока или кефира.
Лазарев практически не показывался. Иногда его лицо мелькало в дверном проеме, но он не заходил, только наблюдал издалека, как будто что-то внутри его останавливало. Этот человек, казавшийся сильным и уверенным, в этот момент выглядел странно отстраненным, будто не знал, что с этим делать. А сиделка, кажется, даже не замечала его присутствия.
Она оставалась со мной круглые сутки. Лазарев позаботился о том, чтобы она не уходила даже на ночь, раскладывая свою раскладушку в углу комнаты. Я засыпала под ее громкий, почти мужской храп, чувствуя, как ускользает последняя капля спокойствия.
И вот сегодня, наконец, Наташа собрала свои вещи. Ее пухлые пальцы ловко застегнули маленький чемоданчик, она, в последний раз окинув комнату взглядом, как бы проверяя, все ли она забрала, помахала мне рукой.
– Ну, бывай, – бросила она напоследок, ее голос звучал сухо и безразлично.
Я не ответила, не отреагировала, просто сидела на кровати, глядя в пол. Но внутри чувствовала облегчение. Даже уход Наташи казался для меня маленькой победой, хотя дом оставался таким же пустым и безжизненным.
– Досвидос! Не поминай лихом! – ликующе пронеслось у меня в голове, и я не заметила, как сказала это вслух.
Лана, шедшая впереди, остановилась на месте, обернулась, и, приподняв одну темную бровь, окинула меня изучающим взглядом. В ее взгляде читалось что-то между раздражением и легким недоумением. Она покачала головой, будто подтверждая какую-то внутреннюю мысль:
– Совсем больная, – пробормотала она вполголоса, не особо скрывая свое мнение.
Мое сердце сжалось от неловкости. Поняла, что не вовремя проговорила свои мысли вслух. И без того Лана считала меня слабой и жалкой. Теперь же ее мнение о моей адекватности наверняка скатилось еще ниже.
Лазарев, уходя, поручил Лане показать мне дом. И теперь она выполняла это задание с таким видом, словно это было тяжкое бремя. Ее движения были четкими, но отчужденными, взгляд холодный и безразличный. В каждой ее реплике сквозила легкая насмешка, будто я для нее не больше чем бесполезный груз.
Ее шаги были резкими, быстрыми, и я с трудом успевала следовать за ней, стараясь не отставать. Лана явно не горела желанием замедляться или что-то объяснять. Она то и дело оглядывалась на меня, как на досадное препятствие, которое необходимо перетаскивать из одной комнаты в другую.
Дом, который я уже успела осмотреть мельком, казался таким же холодным и пустым, как и отношение Ланы ко мне. Но теперь, когда мы шаг за шагом проходили через эти комнаты, это ощущение только усиливалось. Лана не говорила ничего лишнего, лишь бросала короткие комментарии:
– Вот тут кухня, – сказала она, открывая очередную дверь. – Там столовая, напротив библиотека.
Она говорила механически, словно заученные слова, не заботясь о том, слушаю ли я вообще. А я и не слушала. Все внимание было сосредоточено на ее движениях, на ее манере держаться, на той ледяной отчужденности, которую она источала.
«Она ведь просто делает то, что ей велел Лазарев», – подумала я, чувствуя нарастающую тяжесть в груди. Это было больше, чем просто нелюбезность. Это был холод, который проникал под кожу, обволакивая меня со всех сторон, делая меня еще более одинокой в этом огромном, безжизненном доме.
Когда Лана отвела меня к дверям гостиной, мой взгляд зацепился за фигуру высокого охранника у входа. Он стоял спокойно, прислонившись к стене, но даже в этой расслабленной позе его тело излучало скрытую мощь. Лицо было резким, как будто высеченным из камня, с глубокими серыми глазами, которые выглядели слишком живыми на фоне этого мертвого дома.
«Что это он здесь делает?» – на миг промелькнула мысль. Но больше меня поразило то, как Лана, бросив взгляд на него, вдруг смягчилась. Ее холодная маска на секунду дала трещину, и я уловила что-то едва заметное – искру, пробежавшую между ними. Лана быстро отвернулась, но этого мгновения хватило, чтобы я ощутила нечто странное. Она прошла мимо, больше не обращая внимания на охранника, но в воздухе повисло напряжение.
Охранник тоже как будто затаил дыхание, его взгляд проводил Лану, и я почувствовала, как внутри меня нарастает новая тяжесть. Неужели я одна вижу это? Или это все плод моего воображения?
Из просторного холла, словно ветви, расходились два коридора. Лана уверенно направилась в правый, шаги ее были четкими, резкими. Я следовала за ней, пытаясь не отставать. Первая дверь – комната охраны, как она пояснила, тут круглосуточно кто-то дежурит у мониторов. Я мельком взглянула внутрь – небольшое помещение, уставленное экранами. Видно, безопасность здесь была не пустым звуком.
Следующая комната – для прислуги. Лана бросила короткий взгляд на дверь, не удостоив комментариями, просто махнула рукой. Видимо, не сочла нужным объяснять, что там за помещение.
Мы прошли мимо кладовой и постирочной. Там, среди монотонного жужжания техники, стояли огромная стиральная машина, сушилка, гладильная доска. На ней лежала аккуратная стопка свежевыстиранного белья, пахнущего чем-то цветочным. Я машинально вдохнула этот запах, который напомнил о старых временах, когда жизнь была проще, а заботы – мелочнее.
Коридор заканчивался, и Лана развернулась влево, направляясь к кухне. Она открыла дверь, пропуская меня вперед. Помещение оказалось просторным и светлым, залитым холодным светом из больших окон. Темная деревянная мебель, массивный стол с несколькими табуретками, обитые мягкими подушечками. В углу – внушительных размеров холодильник, который мог бы вместить запас еды на целую армию.
Лана спокойно и деловито начала открывать шкафы один за другим, бросая короткие комментарии:
– Здесь посуда, там специи, – она даже не оглядывалась, явно не ожидая, что я запомню все эти мелочи.
Обстановка на кухне была простой, если не обращать внимания на новейшую бытовую технику, блестевшую своими стальными панелями. Казалось, здесь было все, о чем могла мечтать домохозяйка. Все так идеально, что чувствовалась некоторая неуместность в этом месте, как будто кухонный уют не был предназначен для меня.
Лана продолжала перечислять, что где находится, ее голос звучал механически, без лишних эмоций, будто она показывала товар в магазине.
Пока мы ему интересны
Лана с явной гордостью провела меня к следующей комнате. Это оказался домашний кинотеатр – огромный телевизор, который занимал почти всю стену, и большой удобный диван напротив. Она словно наслаждалась тем, что демонстрировала этот уголок роскоши, ее лицо озарилось мимолетной улыбкой.
– Вот это действительно классная вещь, – сказала она, опускаясь на диван с таким видом, словно проверяла его на прочность. Устроившись поудобнее, Лана предложила мне жестом присоединиться.
– Садись, не бойся, – добавила она, заметив мое колебание.
Но я осталась стоять в дверях, не решаясь переступить порог. Комната, несмотря на все удобства, казалась мне чужой, как и весь этот дом. Уют и комфорт будто были выставлены напоказ, но они не трогали меня. Я чувствовала себя здесь словно лишней, словно этот мягкий диван и огромный экран были предназначены для кого-то другого, а не для меня.
– Лана, а для чего вся эта охрана? – наконец вырвался вопрос, который давно не давал покоя. – Неужели для защиты этого телевизора?
Она прищурилась, склонив голову в сторону, как будто обдумывая мой вопрос, затем фыркнула с неприкрытым презрением:
– Охранять? Телевизор? Дурочка. Единственная ценность в этом доме – это сам господин Лазарев. И, может быть, мы. До тех пор, пока мы ему интересны.
– А чем мы можем быть ему интересны? – Я чувствовала, как холодный пот начал проступать у меня на лбу. Неужели все, что Лана говорила, правда?
Она резко вскочила с дивана, и прежде чем я успела отступить, она оказалась прямо передо мной. Ее руки схватили меня за плечи, она наклонилась так близко, что я почувствовала ее горячее дыхание на лице. В ее глазах горела ярость, гнев вспыхнул, как пламя.
– Ты, глупая, так и не поняла? Если не поняла до сих пор, – прошипела она сквозь стиснутые зубы, – скоро поймешь.
Я отшатнулась, чувствуя, как дрожь сковывает мое тело.
Лана, будто ничего не произошло, махнула рукой, указывая мне следовать за ней. Взгляд ее вновь стал спокойным, без всякого намека на ярость, которую она только что выплеснула. Я все еще была потрясена ее внезапной вспышкой, но подчинилась и пошла следом.
Мы оказались в тренажерном зале, и у меня невольно вырвался возглас восхищения. Зал поражал своими размерами и оборудованием. Все здесь было новым, сверкающим. Воспоминания о старой тренажерке, куда я забредала в дни, свободные от бассейна, всплыли перед глазами. Там все казалось скромным и скрипучим, в то время как здесь – кардио— и силовые тренажеры, раскинувшиеся по залу, теннисный стол, шведская стенка, стойка с целым арсеналом гантелей разных размеров вдоль стены.
– Да уж, впечатляет, – пробормотала я, пробегая взглядом по навороченным гимнастическим скамьям. Все вокруг было слишком современным, как будто специально созданным для того, чтобы не покидать это место. Взгляд скользнул на дверь сбоку, откуда мерцал мягкий голубовато-зеленый свет. Я поняла, что это хамам, уложенный узорами из мозаики.
Лана без лишних слов уселась на тренажер и начала медленно сжимать рычаги. Я стояла рядом, наблюдая за ее уверенными движениями. Было заметно, что Лана поддерживает себя в хорошей форме, занимаясь регулярно. Все ее тело будто излучало силу и дисциплину, чего мне всегда не хватало. Подойдя ближе к зеркальной стене, я невольно бросила взгляд на свое отражение и тут же почувствовала резкое отвращение к себе.
Мое тело изменилось. Я ужасно похудела, настолько, что кожа едва прикрывала выпирающие кости. Ребра, торчащие из-под майки, казались чужими, словно я больше не знала себя. Я подняла край майки, чтобы осмотреть живот, и невольно вздрогнула, увидев уродливый шрам внизу. Он был грубым напоминанием о том, что я прошла.
Моя попытка скрыться в собственных мыслях не удалась. В зеркале я заметила, как Лана остановилась и посмотрела на меня. Ее взгляд был полон непонятных мне эмоций – смесь брезгливости и жалости. Особенно долго она задержалась на шраме, прежде чем стиснуть челюсти и отвесить глаза. Казалось, этот зрительный контакт вызывал у девушки дискомфорт, но она ничего не сказала. Просто вернулась к упражнениям, будто я была пустым местом.
Мне это подходило. Я не хотела вопросов. Не хотела, чтобы кто-то ковырялся в моем прошлом. Я сама не могла туда возвращаться, потому что каждый раз, когда воспоминания всплывали, я чувствовала себя, как в ловушке. Хотелось все забыть, как страшный сон, но прошлое не отпускало.
Лана продолжала свои занятия, полностью игнорируя меня, словно я была здесь лишь ненужным дополнением к тренажерам.
Лана вдруг резко остановила меня, как только я шагнула на беговую дорожку и начала набирать ритм.
– Эй, ты чего? Сначала спроси разрешения у Наташи или Феликса, – усмехнулась она, будто зная что-то, о чем я даже не догадывалась. – Пойдем, покажу тебе кое-что, хочу увидеть твое лицо, когда ты это увидишь.
Она схватила меня за руку, и мы направились на второй этаж. Я не знала, что ожидать, но внутри все будто сжималось от какого-то странного предчувствия. Лана остановилась перед дверью, которую мы пропустили во время осмотра дома, и с загадочной улыбкой открыла ее, давая мне возможность первой войти.
Комната, которую я увидела, не походила на остальные в доме. В центре стояла огромная кровать с сиреневым балдахином, украшенным золотыми кистями. Она была словно из другого мира, слишком вычурная для этого простого дома. Я застыла на пороге, пытаясь осмыслить, что здесь вообще происходит. Кровать выглядела как неуместный аксессуар в этом скромном особняке, излишне роскошная и театральная.
– Ну, как тебе? – Лана наслаждалась моей реакцией, явно предвкушая замешательство.
Я молча разглядывала эту картину. В голове проносились вопросы: «Зачем здесь такая кровать? Кто ее использует? И почему она такая странная?»
– Королевские замашки Феликса Александровича, – с явной иронией произнесла Лана, кивнув на роскошный балдахин. – Наверное, в детстве пересмотрел сказок про принцесс. Вся прислуга из-за этого подкалывает. Но ему, кажется, это нравится.
– А кто он вообще? – пробормотала я, пытаясь связать все это вместе: охрана, прислуга… и этот дурацкий балдахин. – И почему такая роскошь в его спальне, когда в доме все так аскетично?
Лана хмыкнула и откинула голову назад, посмотрев на меня с легкой насмешкой:
– Так и думала, что балдахин произведет на тебя больше всего впечатления, – рассмеялась она. – Слыхала про компанию "Авена"?
– Конечно, – ответила я, даже не раздумывая. "Авена" была на слуху у всех. Это крупнейшая корпорация, мечта для любого, кто хотел выбиться в люди. – Самая крутая компания в стране.
– Вот и Феликс Александрович там работает. Владеет долей, и не малой, – добавила Лана, и в ее голосе прозвучала смесь уважения и презрения.
– То есть, каждому сотруднику балдахин? – я попыталась сострить, указывая на эту нелепую роскошь, которая все еще казалась совершенно неуместной.
Лана неожиданно рассмеялась, искренне и весело, как будто я попала в точку. Теперь она казалась другой – не холодной и отчужденной, а почти… живой. В ее глазах загорелись искорки, а солнечные лучи, пробивавшиеся через окно, играли на ее волосах золотыми бликами.
– Ну, может, не каждому сотруднику, – с улыбкой отмахнулась она, – но Феликс явно любит чувствовать свой статус благодаря таким вот штучкам.
– Почему Лана? Ты же не кудрявая, – неожиданно спросила я, просто, чтобы прервать неловкую паузу.
Лана тут же перестала смеяться, ее лицо изменилось, будто смех и тепло просто стерли с него. Она бросила на меня холодный, задумчивый взгляд:
– Может, потому, что слишком часто приделывали хвост? – ее голос был тихим, но с ноткой горечи.
– Кто приделывал? Куда? – я не сразу поняла смысл ее слов, и, честно говоря, сама не ожидала, что продолжу разговор.
Но Лана тут же закрылась. Как будто между нами снова встала невидимая стена. Она напряглась, скрестив руки на груди, и с явным раздражением посмотрела на меня:
– Ты, оказывается, жутко приставучая, – отрезала она. – Пока ты сидела безвылазно в своей комнате, у меня было о тебе другое мнение. Пойдем завтракать, – добавила она уже без всяких эмоций, словно разговор был закончен и больше к нему возвращаться не стоит.
Я почувствовала, как напряжение сжало грудь, но понимала, что если продолжу спрашивать, она отдалится еще больше.
Лазарев пришел поздно, как обычно, его усталое лицо было напряженным, словно он думал о чем-то своем, далеком. Он зашел в комнату, мельком взглянул на меня и бросил дежурный вопрос:
– Как дела?
Я ожидала, что он скажет что-то еще, но тишина затянулась, будто все слова замерзли на кончике его языка. Лазарев помедлил у двери, явно не зная, что сказать дальше. Его глаза словно блуждали по комнате, избегая встретиться с моими.
Тишина давила, и когда он уже почти собрался выйти, я, набравшись смелости, вырвалась из своих раздумий и тихо спросила:
– Можно мне гулять?
Мое сердце сжалось в ожидании. Этот дом с каждым днем все больше походил на клетку, и я нуждалась хотя бы в немного свободного пространства. Пусть это всего лишь двор, но я смогу дышать, почувствовать свежий воздух на лице и, может быть, забыть, хоть на мгновение, все, что происходит.
Лазарев остановился, его рука уже была на ручке двери. Он замер, как будто мой вопрос застал его врасплох. Но на его лице мелькнуло что-то похожее на облегчение. Он повернулся ко мне, смягчился, кивая, словно это был самый естественный вопрос.
– Конечно, – его голос стал мягче, чем обычно. – Двор в твоем распоряжении.
Он чуть повернул голову к шкафу и, словно вспомнив что-то, добавил:
– Вещи там, в шкафу. Надеюсь, с размером угадали.
Лазарев задержался у двери на пару секунд, бросил короткий взгляд на меня, как будто хотел что-то еще сказать, но, не найдя нужных слов, вышел, оставив меня наедине с растущим чувством облегчения.
Это просто ночной кошмар
Посреди ночи я просыпаюсь от собственного крика. Мое тело трясет так, будто его пытаются вырвать из сна силой. Кажется, еще немного, и я разорву простыни, вцепившись в них мертвой хваткой. Грудь сдавливает, сердце колотится так быстро, что я не могу поймать дыхание. Ощущение такое, будто я все еще там… в этом кошмаре, который сейчас обволакивает меня тьмой.
Я вижу… тени. Темные, вытянутые, безликие фигуры, которые медленно поднимаются из самых глубин. Они вытекают из стен, из углов комнаты, как густой черный туман. Шевелятся, растекаются по полу, двигаются в мою сторону. Я чувствую их холод – липкий, пронизывающий до костей. Они приближаются, бесшумно, словно пыль, несущаяся на ветру, но я слышу их… шорох. Тихий, еле уловимый звук, как сухие листья, скользящие по земле.
Хочу закричать снова, но голос замер внутри меня. Ноги словно привязаны к кровати, руки тяжелы, как свинец. Я пытаюсь отстраниться, вжаться в стену, скрыться от этих теней, но мое тело отказывается подчиняться. Они все ближе. Я вижу их движение, как они поднимаются по ступеням лестницы, что ведет прямо ко мне. Один из них тянет свою безликую, полупрозрачную руку вперед. Я чувствую, как эта тень касается меня – холодная, как лед.
В этот момент я падаю. Падаю вглубь чего-то черного, бесконечного, куда тянутся руки теней, стремясь схватить меня и утащить еще глубже. Ступени исчезают, пол исчезает – я в бездне. Меня окружает лишь эта беспросветная пустота, полная шорохов и зловещих движений.
И вдруг все прекращается. Я вырываюсь из тьмы. Сердце сходит с ума, стучит, как бешеное. Я в комнате. На кровати. Свет снова зажигается. Глаза слезятся, я все еще трясусь, пытаясь поймать дыхание, но тьма, кажется, не хочет уходить. Она остается, таится где-то рядом, в каждом углу. Кажется, стоит мне закрыть глаза – и я вернусь туда.
Лана стоит в дверях. Ее волосы растрепаны, глаза полуприкрыты от сна, но она смотрит на меня так, будто знает, что происходит. Ее лицо выражает тревогу, но она молчит, как будто не решается спросить, что случилось.
– Чего ты разоралась? – недовольно пробормотала Лана, зевая, стоя у двери.
– Просто дурной сон, иди уже спать. Зачем ты вообще пришла?
– Да потому что, если я усну, ты опять на весь дом орать будешь, как будто тебя режут. Охрана вообще не слышала? Удивительно, что никто не примчался.
Лана подошла ближе, села на край кровати:
– Подвинься давай, – сказала она, словно не заметив моего желания быть как можно дальше.
– Уходи, пожалуйста, – я натянула одеяло до самого подбородка и сжалась в комок, стараясь избежать любого контакта.
– Я не собираюсь всю ночь с тобой торчать. Заснешь нормально – тогда уйду.
Закрываю глаза, делая вид, что засыпаю, надеясь, что она поймет намек и оставит меня в покое.
– Что у вас тут случилось? – голос Лазарева раздался прямо над головой.
Я приоткрыла один глаз и увидела его в помятом виде, стоящего в одних трусах с тем же озабоченным выражением лица.
– Пусть она спит с открытой дверью, – спокойно бросила Лана, слегка усмехнувшись. – Малышка боится темноты.
Малышка? Внутри все перевернулось от негодования. Я ведь не ребенок! Какое еще "малышка"? То же мне, взрослая тетя! Старше от силы на лет пять, а строит из себя!
Я смотрю на Лану, и на миг улавливаю, как ее лицо меняется. Что-то странное проскакивает в ее выражении – тревога, беспокойство? В следующий момент ее взгляд стремительно скользит к дверному проему. Я прослеживаю за ним, и там мелькает тот самый охранник, которого я уже видела ранее. Он исчезает почти мгновенно, будто не хочет быть замеченным, особенно Лазаревым.
Но этого краткого момента мне достаточно, чтобы понять – что-то здесь не так. Лана словно на миг теряет свою привычную маску хладнокровной уверенности. Она становится другой, уязвимой. Я никогда не видела ее такой.
Что это? Он ей нравится? У них что-то есть?
***
Только предрассветная серость заползла в окно, я проснулась. В шкафу на полках нашла аккуратно сложенную одежду с яркими бирками. Взяла теплый бежевый кардиган с крупной вязкой. Он был мягким, уютным, хотя немного широким в плечах, словно предназначен для кого-то крупнее меня. На полке рядом лежала темно-синяя юбка из плотной ткани, до колен. Ее талия оказалась чуть великовата, пришлось затянуть ремнем, чтобы не сползала. Под кардиган я выбрала белую блузку с легким кружевным воротником. В коробке стояли новые замшевые ботильоны на невысоком каблуке – вот с ними угадали идеально. С вешалки сняла светло-серое пальто средней длины.
Вещи, которые я держала в руках, пахли новой тканью и чем-то чужим, безликим, как будто они не принадлежали никому, не хранили в себе ни воспоминаний, ни жизни. Просто вещи. Но почему-то в этот момент в голову внезапно пришел тот теплый запах старой куртки, в которой я сюда приехала. Она не была новой или особенно красивой, но пахла чем-то гораздо большим, чем просто ткань. Она пропиталась моими ожиданиями, мыслями о будущем, надеждой, которую я тогда еще не потеряла. Этот запах давал мне ощущение безопасности, как будто все еще может быть хорошо, как будто впереди меня ждет что-то светлое и лучшее, что я давно потеряла. Но что когда-то было у меня. И эти воспоминания еще можно спасти…
Я тихо, почти неслышно, спустилась по лестнице, стараясь не потревожить тишину дома. Каждое мое движение казалось слишком громким, словно могло разбудить всех, кто находился внутри. На мгновение задержалась у входной двери, прислушиваясь к внутреннему страху, что вот-вот появится охранник, схватит меня за руку и вернет обратно, как непослушного ребенка. Но этого не произошло. Все оставалось тихим, и никто даже не заметил моего отсутствия.
На улице было сыро, воздух пропитан холодной влагой, и мелкий дождик неторопливо накрапывал, создавая ощущение бесконечной серости. Я натянула капюшон, и шагнула в этот сырой мир, который казался таким чужим. Ветер легкими порывами щекотал лицо, обдувал пальцы, и я инстинктивно сунула руки в карманы. Пройдя вдоль стены дома, свернула за угол, туда, где за его спиной открывался небольшой, почти забытый сад.
Передо мной предстала унылая картина: тонкие ветви деревьев, облепленные редкими, пожухлыми листьями, тянулись к небу, сирень стояла рядом, над старой деревянной скамейкой, которая выглядела так, будто вот-вот развалится. Вдоль кирпичного забора рядком торчали кусты смородины, такие голые и безжизненные в этот промозглый день.
Чуть дальше раскинулась малина, ее тонкие, изогнутые ветви тянулись к небу, как руки, покрытые мелкими колючками, словно пытаясь достичь чего-то недостижимого.
Я остановилась на автомате, вдыхая холодный воздух и сканируя сад. Боковым зрением уловила какое-то движение в кустах. Сердце сразу замерло, но вокруг стояла тишина, лишь капли дождя падали на землю с приглушенным шорохом. Ничего. Наверное, показалось. А потом… опять. Как в том жутком сне. Словно тени, невидимые, но ощутимые, ползут ко мне, точь-в-точь как в ночных кошмарах.
Что-то шевельнулось прямо в кустах малины. Я замерла, мышцы окаменели от ужаса. Мой разум начал медленно сдавать позиции, ускользая в тот же мрак, что и во сне. Ощущение невыносимой тишины накатывает, как волна, окутывая меня липким страхом. Я видела эту тень… она была там… Она за мной.
В голове мелькает безумная мысль: сон продолжается наяву. Я не могу дышать, грудь сдавило от напряжения, я просто не могу двигаться. Все тело цепенеет. «Нет-нет-нет, это не может быть реальностью!» – шепчу я про себя, но губы немеют, и слова вязнут в горле. Тени сгустились в моем воображении, оборачиваясь в нечто темное и неуловимое. Они ползли ко мне медленно, но неумолимо, их присутствие висело в воздухе.
И тут меня прорывает. Паника захлестывает, и ноги сами собой бросаются бежать. Я рванула назад со всех сил, словно за мной гналось нечто невидимое. Глаза в бешеном ужасе выхватывают детали: серый дом, дорожки, деревья, ставшие нереальными фигурами, словно искаженными тенями. Раз, другой – спотыкаюсь, едва не падаю в лужу, хлюпаю в кроссовках, наполняя их холодной водой. Я ощущаю, как мир вокруг сливается в хаотичный калейдоскоп – но что бы там ни было, это не остановит меня.
Добежав до двери, я резко захлопнула ее и привалилась спиной, пытаясь отдышаться. Мой взгляд метался по коридору, чтобы удостовериться, что никакие тени не последовали за мной. Сердце гулко билось в ушах, а легкие жгло от холода и страха. Я была уверена, что кто-то – или что-то – там, в кустах, следил за мной.
– Что-то ты быстро нагулялась, – прозвучал голос Лазарева, разорвавший тишину, словно нож. Он стоял на лестнице, зябко кутаясь в халат, и лениво наблюдал за мной.
– Погода… дрянь, – пробормотала я, стараясь взять себя в руки, но руки продолжали дрожать.
Он нахмурился, заметив мое состояние.
– Бежала-то так зачем? Запыхалась, гляжу. У тебя ведь сердце больное.
Я сглотнула, нервно потирая холодные ладони.
– Там… кто-то в кустах малины…
Лазарев приподнял брови, его взгляд стал слегка недоверчивым.
– В кустах малины? Ты кого-то видела?
– Нет, я не видела, – я осеклась, нервно кусая губы. – Но я слышала что-то… как шорох… как будто кто-то там был.
Он внезапно громко засмеялся, резкий и раскатистый смех буквально отрезал последние остатки моего страха. В его глазах вспыхнула насмешка, будто я только что сказала что-то глупое.
– Там садовник, наверное, подстригает кусты, – наконец выдохнул он, качая головой. – Он осенью часто выходит готовить сад к зиме. Ты, наверное, его слышала, а вообразила себе всякое.
Моя кожа покраснела от неловкости, страх медленно отползал, оставляя за собой тяжелую усталость. Конечно. Какая тень? Это просто садовник. Как я могла так перенервничать?
